Про мальчика Васю, который себе на уме

Вася – мальчик, в общем-то, хороший и даже относительно культурный, что очень не характерно для нашей противоречивой, полной социальных контрастов улицы. Правда, есть у Васятки одна не совсем, скажем так, безопасная лингвистическая особенность: он очень любит всегда всё за всеми повторять, что от этих всех и услышит. Причём повторять совершенно механически и совершенно не задумываясь, что этим самым своим автоматическим повторением он запросто может ввергнуть окружающих в смущение, растерянность, а особо чувствительных – даже в некоторое подобие ступора с переходом в лёгкую панику и последующий шок. Если выражаться короче и проще, то этот самый простой, как вся его жизнь, Васятка по своему умственному развитию практически равен говорящему попугаю: услышал – и тут же повторил, хотя ему между прочим, уже восемь лет (Васятке, а не попугаю), и он с переменным успехом посещает второй класс общеобразовательной школы. Если рассуждать здраво и, желательно, трезво, то это уже практически здравомыслящий человек – и вдруг допускает такие недопустимые афронты!
Вот, например, гуляет он во дворе и встречает идущего вместе со своей достопочтенной мамашей мальчика Вову. Личико у Вовы радостное, а к груди он бережно прижимает одной своей трепетной ручкой пакет с ДВД-диском. При виде Васи вовина мамаша тут же заметно напрягается, потом теряется, делает телом какое-то виляющее движение и, схватив сыночка Вовочку за свободную руку, пытается трусливо исчезнуть. Но это заранее дохлый номер, потому что проскочить ей мимо Васятки ввиду излишней пышности её замечательной фигуры не удаётся. К тому же наш юный герой стоит на своих толстеньких и крепеньких ножках железобетонно, как танк в засаде, отступать с их пути совершенно не собирается и, кроме того, честно и открыто смотрит на своего знакомца по детским играм  в песочнице и его мамашу-паникёршу широко открытыми, серьёзными глазами.
- Это у тебя чего? – сурово спрашивает он Вовочку, кивая подбородком  на коробку с диском. – Кино?
- Ага! – радостно пищит ничего не подозревающий Вовочка. – Мультяшка американская. Называется –Мак Дак.
- Мак Дак – мудак! – железно чеканит Вася, сверкая при этом глазами и насупив брови. От кого он услышал это удивительно меткое мерзкое определение – покрыто мраком. Он всё равно не скажет. Проверено, и не раз.

Вот, собственно, и всё. Точнее, это первая часть марлезонского балета. Дальше стремительно, без всякого перерыва начинается вторая, не менее экспрессивная, но уже в жанре «железного балеро», потому что лицо у вовочкиной мамаши тут же покрывается крупными красными пятнами, и она начинает совершенно некрасиво визжать и плеваться. На её крик из подъезда выскакивает васина бабушка, эта в высшей степени благонравная женщина, и с разбегу, даже не интересуясь причиной визга, в котором вовина мамаша по тембру и силе своего голоса может запросто посоревноваться с пожарной сиреной, награждает внучонка скоростным подзатыльником. Вася, в свою очередь,  воспринимает его как должное, потому что уже давно понял, что за правду всегда приходится страдать. Находящийся в самом центре этого удивительного зоопарка мальчик Вова растерянно вертит по сторонам своей большой, выражено ушастой головой, совершенно не понимая из-за чего, собственно, возник и разгорелся весь этот истерично-сумасшедший сыр и бор.

Периодически и достопочтенные родители, и дедушка с бабушкой проводят с Васяткой продолжительные душещипательные беседы о культуре общения и некультуре повторения всякой гадости, которую можно услышать на улице, по радио и телевидению, а также прочитать в газетах и журналах, в общем – везде, всегда и отовсюду.
- Василий, это нехорошо, - говорит Васе папа, этот выдающегося культурного уровня человек, который уже много лет работает прорабом на различных стройках, где абсолютно все, начиная от самого главного начальника и кончая последним забулдыгой, которого постоянно собираются увольнять, общаются между собой исключительно высоким литературным слогом.
- Да, папа, - покорно соглашается Вася. – А почему?
- Потому что некоторые взрослые люди… - стремительно встревает в разговор мама, очень решительная женщина, и после этих многозначительных слов бросает на папу испепеляющий взгляд., -… выражаются очень нехорошими и даже гадкими словами, совершенно при этом не задумываясь, какую огромную душевную травму они наносят этими своими словами окружающим их благородным людям.
- Это ты про вовкину мамашу, что ли, говоришь? – скептически хмыкает папа и очень хочет сказать, что эта мамаша – прошмандовка, на которой пробу негде ставить, и к тому же жуткая сплетница, каких поискать, но, конечно же, не говорит, опасаясь за васину  пока ещё не сформировавшуюся до конца высокую нравственность.
- И про неё тоже! – отчеканивает мама. Она очень решительная в своей непоколебимости женщина, и работает в общеобразовательной школе учительницей великого и могучего русского языка, почему и привыкла выражаться так мудрёно, что окружающие долго вздыхают и душевно мучаются, прежде чем начинают  понимать, что она сказала.
- Ты понял, Василий? – строго спрашивает мама.
- Понял, - покорно кивает Вася. – А чиво?
- Что «чиво»? – начала закипать мама. Да,  многотрудная работа в школе очень негативно отразилась на некоторой (но пока, слава Богу, не всей) части её нервной системы.
- Чего они говорят, если слушают, не задумываясь?
- Что?
- Не задумываясь чего?
- Василий!
- Ну что ты, Ирина, к ребёнку пристала! – сердито говорит папа. – Он всё понял и всё осознал. Правда, Василёк?
- Ага, - отвечает Вася. – Понял.
- Что понял?
- Что они глупые.
- Кто?
- Все! – не выдерживает мама. – В конце концов, кто здесь педагог –я или ты?
- Ага, - охотно соглашается Вася, и лицо его при этом расплывается в такой широкой обезоруживающей улыбке, что глядя на него, каждому становится понятно: сейчас учить его и тем более ругаться совершенно бессмысленно.

А вечерами, когда взрослые приходят с работы, а Васятка – из школы (он во вторую смену учится, и как я уже сказал, с очень переменным успехом), все сначала ужинают, а потом собираются у телевизора и уставляются в него, как будто каждый вечер ожидают увидеть и услышать из его нутра что-то действительно умное, а , может, даже и прекрасное. Но чудес на свете, увы, не бывает. Там, на этом голубом экране, всё то же и всё те же.
- А сейчас мы приглашаем вас на наш блистательный песенный конкурс, в котором примет участие очень много наших современных эстрадных «звёзд»! - -торжественно кричит ведущий и радостно сияет всем своим широким мордастым лицом. – Первым выступает наша восходящая «звезда», певец Шурик! Он исполнит замечательную песню на стихи известного марроканского пасту… то есть, поэта Елды Белды ибн Рахмана, которая так и называется -  «Плач влюблённого пастуха».
И тут же из-за его могучей спины, как чёрт из табакерки, выскакивает на сцену непонятного пола вертлявое существо в облегающем его субтильную фигуру женском трико и протяжно-сладострастно стонет:

О-о, я иду, чтобы завоевать тебя,
О-о, я бегу, я иду за тобой!
О-о, я заполучу тебя,
Я знаю, что ты... ты тоже меня хочешь!

О-о-о, о-о-о, е-е-е, о-о-о,
Я знаю, ты тоже меня хочешь!
Ну, приди быстрей, приди!

- Василий, я думаю, что ты уже хочешь спать! – решительно заявляет мама, пытливо заглядывая Василию в глаза. В ответ тот непонятно надувает щёки и делает совершенно наивный, вроде бы ничего не понимающий вид.
- Что, мама?
- Я уже сказала, Василий! И я уверена, что ты всё прекрасно слышал и нечего мне тут придуряться! (последняя фраза произносится откровенно прокурорским голосом.).
- Ну что ты, Ириша, придираешься к ребёнку? – заступается за внука бабушка, эта, как сказано выше, очень благородная и всех жалеющая, совершенно слабохарактерная женщина.
- Пусть посидит ещё! Он ничего не будет слушать! Правда, Василёк? Не будешь?
- Правда, - охотно соглашается тот.
- Что «правда»? – спрашивает бабушка больше для успокоения мамы, чем для вопроса Васе.
- Что не буду, - охотно повторяет Вася и наталкивается взглядом на дедушку, который еле-еле сдерживает свой ехидный старческий смех, который  очень запросто может перейти в оглушительный хохот. Впрочем, папа реагирует на весь этот мамин и бабушкин разговор точно так же, поэтому Вася в этот момент старается не встречаться с ним своим доверчивым взглядом.
- Ты даёшь мне честное слово? – спрашивает мама.
- Конечно, мама, - говорит Вася.  Пусть все думают, что он такой вот тихий, скромный и послушный. Но  в глубине души он, конечно, не такой, потому что быть таким решительно не хочет, а почему – он и сам точно не знает. И вообще он завтра опять кому-нибудь чего-нибудь такое скажет, что все опять ахнут, и будут долго визжать и плеваться. Васятке такая реакция очень нравится. Через это визжание и плевание он возрастает в собственных глазах, а к подзатыльникам ему не привыкать, потому что голова у него удивительно крепкая, такая же как у папы и дедушки.