Интербабки

Андрей Альтов
ИНТЕРБАБКИ
Лирическо-сатирическая кинокомедия

Как бабкам пенсию прибавили
Фильм первый
Раннее утро. Туман. Камера медленно выплывает из «молока». На экране сначала появляется рощица, речушка, потом разбитая сельская улица. Камера будто спросонья медленно двигается дальше: скособоченные дома, сараи с проваленными крышами. И вдруг евроасфальт с разметкой, а дальше за высоким забором коттеджи.

Камера останавливается и даёт панораму пригородного села, где рядом с умирающей деревней расположился роскошный пригородный посёлок.

Тишину сельской идиллии нарушают только истошные крики петухов и побрёхивание собак.

Солнце едва взошло. Дома бросают длинные причудливые тени. По дороге быстро двигается женщина, не очень старая, под 60-т, но все равно  видно, что она основательно поработала на своём веку (руки, опустившиеся груди, живот). 

Её решительный шаг говорит о том, что она идёт по очень важному делу и знает какому.

Внезапно тишину разрывает очень громкая мелодия со словами: «Страна встаёт со славою навстречу дня!»

Женщина вздрагивает, дёргается и камера. А потом камера движется из стороны в сторону, как бы пытается найти источник, откуда исходил этот звук.

И находит. Мелодия раздаётся из будильника, который стоит на видавшей виды табуретке у изголовья кровати деда Васи. Дед Вася шевелится, открывает глаза. Из будильника вновь звучит: «Страна встаёт со славою…» Дед нажимает кнопку старенького будильника.

Камера вновь возвращается к женщине. Она опять вздрагивает, спотыкается, вскакивает, отряхиваясь от пыли и чертыхаясь, крестится. Потом качает головой:

– Вот, чёрт, что творит. А ведь такой умный старик, прямь, как Галкин.

С шумом открывается окно в соседнем доме. В нём нарисовывается заспанное лицо Брунгильды Адамовны, бывшего фельдшера, а ныне пенсионерки-самогонщицы, за что зовут её Агдамовна. Она выглядит вполне молодо для своих 60 лет, возможно, причина – преуспевающий бизнес.

Брунгильда:
– Нинок, ты чего шарахаешься ни свет, ни заря. На дойку что ли намылилась? Фермы-то давно нет!

Нина:
– Ты чё, Агдамовна, забыла, сёня пенсия.!

Брунгильда:
– Да?! Значит, долги за самогон отдадите, наконец-то!

Нина:
– Отдадим , отдадим! Агдамочка! Пенсию в два раза увеличили!

В этот момент слышится истошный крик:
– Муся! Муся!

Нина вздрагивает. Опять  спотыкается.

Голос звучит потише с ехидцей:
– Муся, только не делай вид, что меня не слышишь.

Камера показывает откормленную кошку.

Нина отряхивает пыль с юбки:
– Ты чё, Маврикивна, с дубу съехала! чего орёшь ни свет, ни заря!

Вероника Максимовна:
– Сама ты съехала! Эта дрянь сметану слизала,  чем теперь Ванечка борщ будет забелять?

Вероника Максимовна выливает на противную кошку остатки супа. Та истошно мяукает. Вероника Максимовна очень любила детей. Она всю жизнь проработала воспитателем в детском саду. Но больше всего она любила своего внука Ванечку. Как что, так Ванечка, будто у других нет внуков. Звали её давно Вероникой Маврикивной, как известного шоу-мэна прошлого, который переодевался в старуху. Одно время её пробовали называть Вероникой Кастро, но не прижилось. Мексиканский сериал быстро забылся, плачуших богатых вытеснила отечественная пошлость про мудрых олигархов..

Нина машет рукой:
– У тебя один Ванечка на уме…

Она так раздосадована, что даже не сообщает потрясающую новость о двукратном увеличении пенсии, а сама  бежит к следующему дому. Более-менее приличному в селе. Молотит в железную калитку, чем вызывает отчаянный лай дворняги. На крыльцо выходит Клавдия Димиановна, её зовут Клавка Для Понта, давно зовут, когда о существовании заморского артиста Ле Понте, сгинувшего вместе с «Титаником», никто в селе понятия не имел. Она занимала очень высокий пост в селе – секретаря парткома, может и кличка Для Понта из-за этого.

Клавдия:
– Время посмотри сколько? Какая пенсия в такую рань?!

Нина:
– Ничего не рань! Пенсия-то особенная. Правительство пообещало её в два раза поднять. Поэтому и раньше принесут. Чтобы нас порадовать.

Клавдия:
– Успокойся! Вдвое. Хоть бы стольник накинули.

Нина:
– Своими ушами слышала по телевизору. В среднем, вдвое…

Клавдия:
– С головой, что ли, не дружишь?  Это ж в среднем. За забором в коттеджах  в 10 раз, у нас в один…
Нина:
– Жутко много ты знаешь, пошли у Петровны спросим, она поумней нас будет.

Клавдия, как была в сорочке и фуфайке, так и вышла на улицу. Они двинулись к Татьяне Петровне, бывшей учительницы русского, английского и французского языка с 40-летним стажем, а сейчас – просто пенсионерка-бюджетница, пенсию старается получать тайно, заводя почтальона в дом, потому что стыдится  размерами пенсии перед соседками. Дом у неё аккуратный, чистенький, но, кажется, дунь на него поросячий Волк и развалится по брёвнышку. (Понятно, что у каждой героини дом отличается друг от друга, что подчёркивает черты героинь).

Клавдия и Нина (одновременно):
– Петровна! Ты спишь?

Голос из форточки:
– Ес!

Нина:
– Она что? Ест что ли?

Клавдия:
– Дура ты. Доярка одним словом. Это по-ихнему «да» значит.
 
Нина:
– Значит, спит.

Клавдия (кричит):
– Петровна! Вставай страна огромная, силь ву пле, бе-бе. Пенсию вдвое подняли!

В окно появляется заспанное лицо Татьяны Петровны. Она зевает, стыдливо прикрывая рот. (Учитывая ранее утро, зевают   все, но по-разному, смачно, даже с рыком, Брунгильда, прикрывая рот Татьяна Петровна,  равнодушно, не обращая внимания на этикет Клавдия и т.д. А Нина, привыкшая к ранним дойкам не зевает вообще).

Татьяна Петровна:
– Правда?

Нина:
– Я сама  по телику слышала.
 
Татьяна Петровна (как-то обречённо):
– Дай Бог, дай Бог! Truth of God!

Нина:
– Чё?

Клавдия:
– В Боге правда. Так на их долларах написано.

Нина:
– А нам долары на что, их в сельпо не возьмут. Нам пенсия в настоящих деньгах нужна.

В это время вновь истошно орёт будильник деды Васи: «Страна встаёт со славою навстречу дня». Все вздрагивают.
Нина:
– С каким Славой? И где дед такую песню нашёл? На вид, вроде бы современный, как Галкин, а песни столетней давности…

Татьяна Петровна:
– А ты сейчас, суперсовременная, какие песни поёшь? Та-ту, ту-та? Или по башке сковородкой   бьёшь, металлистка. А это, хоть и громко орёт у деда Васи и по-металлистически звучит, но  хорошая песня, нежная такая.
(Напевает):
Нас утро встречает прохладой (как сейчас у нас),
Нас ветром встречает земля,
Кудрявая (это про меня), что ж ты не рада
Рождению  нового дня…

А потом?.. Дальше забыла. Но написал народный поэт Борис Корнилов.
 
Клавдия:
– Его Сталин потом чикнул, за то, что народный.

Татьяна Петровна:
– Так потом народу и сказали, что слова этой песни народные.

Нина:
– Значит, мы, народ, написали…

Клавдия:
– Ты со своим пропившимся народом, кроме собачьего вальса, ничего не сотворили. Песни таланты сочиняют, поэты.

Татьяна Петровна что-то хотела сказать, явно возразить. но не успела: всей гурьбой кампания (к ним присоединилась Брунгильда и Вероника Максимовна) уже дошла до дома деда Васи. И, не стуча, отворили дверь и завалились в горницу, если так можно назвать, деда Васи. Хоть и истошно вопил будильник, деда Вася не встал со славою, а сладко спит в грязной постели. Барышни расталкивают его. Он, грязно ворча, открыв только один глаз, приподнимается.

Нина:
– Вась, сама по телику слышала, что сразу две пенсии будут давать.

Дед Вася (зевая сквозь бороду):
– На троих, что ли? Вот ты, Нинка, всю жизнь вкалывала от зари до зари на благо народа, сейчас доярочную пенсию получаешь, я, бездельник, больше получаю.

Все согласно закивали: Нина вкалывала, как никто из них, а уж  деда Васю даже на партсобраниях разбудить не могли. Дед уже пытался закрыть глаз, но его толкнула Нина:
– Но ведь теперь в два раза поднимут.

Дед встрепенулся, даже открыл оба глаза:
– И мне тоже поднимут! Как бы лучше сказать? Любителю поспать.  Эх, Нинок, была дояркой, ей и осталась. Смотреть телевизор надо, а не слушать. И внимательно, это тебе не коров за сиськи дёргать. Как говорили с экрана, на 70 процентов поднимут газовую часть пенсии…


Брунгильда:
–  Дед, базовую.

Дед  слегка смешался, но тут же вразумил товарок:
– Вы точно телевизор слушаете, а не смотрите. Очки надевать надо, а не спать! Газовую часть получат те, кто за забором живёт, то бишь  за счёт газа. По телевизору не видели: «Газпром – достояние народа». Только какого народа? Не вашего, Нина Ивановна, народа. А вот базовую тоже поднимут. Это для твоего народа. Знаешь на сколько?

Нина:
– Не.

Дед Вася:
– Я тоже «не-е». Но думаю очень мало.

Дед Вася засыпает прямо на глазах. Бабки на цыпочках выходят на улицу, во двор.

Татьяна Петровна:
– Какой всё-таки дед Вася умный, как Познер (у каждой бабки свои «интеллектуалы» – у Нины – Галкин, у Т.П. – Познер, у Вероники Максимовны – Малахов с Прокловой. У Брунгильды – Фоменко, у Клавдии – Зюганов) А ведь всё время спит, телевизора нет, радио – тоже,  разве что будильник. Из него он что ль узнаёт?..

В этот момент будильник опять орёт, но меняет тему: «Спи моя, Светлана, спи, как я спала»… Бабки вздрагивают в который раз. Но поднести палец к голове не решаются, мол. дед вместе с его будильником тронулись. А может так и должно быть.

Но они стоят в недоумении: то ли спать идти, средь белого дня, то ли пенсию ждать.


Краткое содержание первой серии. По сельской дороге ранним утром решительным шагом идёт женщина, она знает, куда идёт, она хочет узнать, правда ли, что пенсию повысят в 2 раза. Вместе с другими бабками этого умирающего села они приходят к вечно спящему деду Васе, который им объясняет, что увеличат пенсию тем, кто живёт за забором в коттедже, а им ничего не светит. Главные героини нашей истории оставляют вечно спящего деда, они прекрасно знают, кто живёт за забором. И среди них их давняя знакомая,  но секретарь секретаря обкома, поэтому живёт за забором. Из-за того, что она – Елизавета Матвеевна, её без злобы называют Монька Лизка.

Человек без комплексов бывшая доярка Нина сразу возникает:
– Почему Моньке Лизке? Она хоть раз в 4 утра вставала? Разве что похмеляться, а я, а я!

Клавдия:
– А ты, а ты. Грамоты получала, в президиумах сидела. А она дни и ночи секретарём-машинисткой работала, не зная ни выходных, ни проходных с революционными  праздниками.

Нина:
– Пока Семёныча не поженила на  себе. И вышла на пенсию как бесслужащая.

Клавдия;
– Госслужащая. Она это партийной линией заработала.


Нина:
– Как и ты. То-то Семёныч к тебе наезжал. Чтобы партийной линейкой пенсию тебе бесслужащей заработать.

Клавдия:
–  У меня ничего с ним не было. Только чисто партийные отношения согласно решениям и указаниям ЦК.

Брунгильда:
– Оно и видно. Он в коттедже с Монькой Лизкой живёт, а ты в хате, которую он тебе 20 лет назад построил.

Клавдия:
–  Ничего он не строил. Я! Я заслужила!

Татьяна Петровна:
– И свой коттедж он тоже заслужил. Или на партийное золотишко  что ли построил? А его сосед, милиционер, тоже заслужил, столько воров наловил, что трёхэтажную дачку смолотил? А этот сопляк из администрации, у которого, кроме бабла, больше извилин нет? Заработал честным трудом?

Брунгильда:
– Не суди, Петровна, не судима будешь. Конечно, нам всем хочется быть богатыми. Но они тоже ноют. Хороший сериал про ноющих богатых с Вероникой Кастро раньше был, не то, что сейчас показывают. Срам один и глупость.

Нина:
– По нашим не вижу, что больно слёзы льют. Представляете (она подняла вверх палец), обнаглели то того, что Клавке Для Понта Монька предложила место ГОРНИЧНОЙ! Уборщицы то есть. А она же  была секретарём парткома со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Брунгильда:
– Может из-за этого и предложила?! Из-за чувства ревности.

Клавдия взвилась и готова была кинуться на Брунгильду, уже развела пальцы с обгрызенными ногтями, как в этот момент за забором ближайшего коттеджа произошла какая-то катавасия. Залаяли собаки рокфеллеры.. Забегали охранники, зачем-то достали газовые пистолеты. Заверещала девушка-гувернантка, (зачем она нужна, ведь детей у Семёныча не было). Надрывно заорал попугай. Собаки-дворняги, оставив свой пост, изо всех дворов кинулись к Забору, где подняли уважительный лай.

Все фигуранты нашей истории насторожились: дворняги просто так не побегут, им наплевать на проблемы зазаборных собак. Значит, что-то не так. Все одновременно посмотрели на Клавдию:

– Для Понта, что случилось? Ты же всегда была Семёнычу соратником, одна надежда на тебя. Узнай, что-о-о…

Все замерли, когда Клавдия двинулась в сторону Забора, облаевыемого мужественными дворнягами .

Через домофоньк секьюроити довольно грубо говорит Клавдии:
–Убери своих шавок. Ижь разгавкались  (гудок, как означается на телевидении мат. Обращаю внимание: в разговорах простых женщин пока гудков не было).

Клавдия:
– Михаил Александрович, Михаил Александрович, об чём шум?

Секьюрити:
– Елизавета Матвеевна за пенсией заторопилась (гудок), глядя на вас дур (гудок), и застряла в лифте. Вот и вопят (гудок).

Клавдия:
– А что же Степан Семёнович? Ведь такой умный человек, как Зюганов!

Секьюрити:
– Он вызвал лифтёров из города (гудок), на пипелаце прилетят (гудок).

Клавдия:
– На чём?

Секьюрити:
– На пипелаце. Так грузины вертолёт называют (гудок).

 Клавдия:
– Так уж вертолёт! Сами что ли лифт толкнуть не можете?

Секьюрити:
– У нас, Для Понта (гудок),у всех свои функции, за которые платят (гудок). Никто не полезет не в своё дело. По башке (гудок) получит. Степан Семёнович сам бы мог, но достала она его (гудок). Он и от вентролёта отказался. Теперь жди, когда на  тачке приедут (гудок) .

Клавдия:
– Почтальон быстрее доедет!

Она вернулась к подругам, выявляющим  потрясающий интерес:
– Что? Что?

Клавдия:
– Монька Лизка  так торопилась получить повышенную пенсию, что лифт сорвала.

Нина:
– Лифт?!  У них есть лифт? Загибаешь, Для Понта.

Клавдия:
– И не только лифт, там и баня есть.  Жакузи называется, больше нашей районной бани будет.  А будка для их рокфеллера, что вся твоя изба. Вот как жить надо (гудок) .

Продолжительная пауза. Каждая бабка переваривает информацию, по разному реагируя на сообщение «доверенного» лица бывшего секретаря обкома, а ныне владельца трехэтажного особняка  с лифтом, который может и застревать.

Брунгильда:
– Подумаешь! Если бы мне все долги за самогон отдали, в том числе и ваша Монька Лизка, я бы себе эту джакузю в три этажа построила. Моя Нюрка рассказывает, что в Германии такие есть…
Татьяна Петровна:
– Твоей сестрёнке повезло, за немца вышла. И теперь из своего дойчленда нас учит, как жить. А мне кажется в моей ингланд получше будет, не зря Дерибовский туда сбежал.

Брунгильда:
– Не знаю, не знаю, что в твоей Англии. Только в Германии моя Нюрка пенсию в еврах получает, тыщь на сто по-нашему  будет. Мы бы все вместе на эти евры года два жили бы!

Нина (обречённо махнув рукой):
–  Свою бы получить!


Краткое содержание первых двух серий.
По сельской дороге ранним утром решительным шагом идёт женщина, она знает, куда идёт, она хочет узнать, правда ли, что пенсию повысят в 2 раза. Эту же правду хочет знать и пенсионерка, живущая за Забором в трёхэтажном особняке.(Примечание Забор должен тоже быть образом).  Её правдоискательство закончилось тем, что она застряла в лифте, который поднимал её из джакузи с подвального этажа на второй. Противостоящие стороны вдруг перестали галдеть – на полевой дороге поднялась пыль. Кто-то едет.

Нина вскакивает с криком:
– Едет, едет. Наша Надя едет!

Татьяна Петровна:
– Ниночка, успокойся! Наша Надя в отличии от тебя ещё спит.  Ни один банк в семь утра не работает. Даже наш родной «Спёрбанк» ещё отдыхает после очередной корпоративной вечеринки.

Клавдия:
– Какой вечеринки?

Татьяна Петровна:
– Корпоративной. Да ты знаешь, Клавдия, раньше это называлось: банкет в греческом зале.  Утром так же было. Не торопились на работу, а ты, Нина, ещё бы в 3 часа ночи по летнему времени встала и пенсию ждала, как ждёт любовник молодой минуту страстного свиданья. Ни один нормальный почтальон, даже как наша Надя, так рано не встаёт.

Нина;
– Замолчи Петровна, неужели ты не рубишь, что банки могли вчера вечером деньги выдать пеньсоноскам, чтобы пораньше порадовать людей с повышением пенсии. Им приятно будет.

Брунгильда:
–  Кому? Ой точно,  Нинка, у тебя крыша поехала. Кто же раньше времени деньги будет давать?! И позже могут не дать. Набегаешься за своей надбавкой. Ой…

Нина:
– Вон, вон! Машина едет.

Все, как по команде, поворачивают головы в сторону асфальта, там не видно машин,  пыли, чего  и не должно быть – евродорога. Но шум авто слышен, поэтому все поворачивают головы в сторону полевой дороги. Там в столбе пыли мчится машина. Все оживились:

– Это к нам.
– Надя.
– Сколько же будет!

Нина:
– Видите! Видите! Едут! Я же говорила, что рано привезут, нас, старушек, порадуют.

Они сидят на лавочке, плюют семечки (это обязательно!). Мимо них, осыпая пылью, пролетает УАЗик, украшенный милицейской символикой, истошно вопя сиреной. Все, отплёвываясь от пыли, смотрят ему вслед.

Нина:
– Во, нашему менту-майору пеньсейку привезли. У них, значит, банк работает! А у нас!

Не выдерживает даже Татьяна Петровна:
– Заткнись! (без гудка, но с такой силой). Глаза промой!

УАЗик останавливается около второго коттеджа, где живёт майор в отставке, куда его вынуждены были отправить  заранее, чтобы не возбуждать коррупционный процесс.

Шустро открывается дверь машины, из неё выскакивает бравый сержант…

Клавдия:
– Однажды рыжий Шранке в казарму плёлся с пьянки…

На неё зашикали. И вновь обратили взоры на бравого сержанта, который уже подходит к воротам. Он передаёт пакет охраннику. (Слышатся гудки). Сержант, перекрестившись, идёт к машине. Назад  УАЗик едет по асфальту.

Татьяна Петровна:
– Странно, почему же они сюда по просёлочной приехали?

Клавдия:
– Ой, Петровна, ты в каком мире живёшь? Учеников до сих пор вспоминаешь? Не били тебя похоже? А милиционеры знают, кто кого бьёт?

Татьяна Петровна:
– К-т-о-о?

Клавадия:
– Ехали бы по клёвой дороге, их бы свои  взяли.

Нина:
– Что взяли?

Клавдия:
– Ты что, дура или доярка? Уж не пенсию твою!

Брунгильда:
– Её пенсию можно в музей выставлять, как самую маленькую в мире. В Коте в Будуаре только ниже, но они в ОНН оспаривают, что они впереди.

Нина:
– Нас впереди? Наш «Зенит» чего  стоит! Всех опередит!

Клавдия:
– «Зенит» без Адвокатов ничего не сделает, а вот наши ментики в пакетике они хорошие денежки привезли.  Тугрики.

Нина (испугано):
– Чё такое?

Брунгильда:
– Чё-чё? Деньги такие. Монгольские. Бабло по-ихнему. Монголы сейчас лучше нас живут. В футбол лишь плохо играют, Гусев так считает.

Нина:
– Какой Гусев?! Он только языком чесать, а в Монголии никогда не был.

Татьяна Петровна:
– Комментатор за то. Всё видит. Ты бы  Аршавкина среди поля не увидела! Ничего не видишь, а вон она пенсия наша сюда едет.

(Она патетически простирает руки в сторону просёлочной дороги).

Все оборачиваются… По просёлочной дороге пылит машина. Все сразу оживились.

Нина:
– Сколько же добавят? В два раза? Как у мента Шарапова?

Брунгильда:
– Дырку тебе от бублика, а не Шарапова.

Татьяна Петровна:
– И Жеглова дырку тоже. Вон едут, от Глебушки твоего, наверное?

Машина, раскрашенная тоже в милицейские цвета, не УАЗик, а более крутого класса – «Опель». Останавливается у второго коттеджа, которым владеет  майор милиции.

Нина:
– Какая же у него пенсия?

Клавдия:
– Ты и вправду дояркой была? Это – не пенсия, это – крышевание.

Нина:
– Чё?

Клавдия:
– Ни що. Тебе все равно не понять. Мозгами пошевели: может ли простой мент, даже не подполковник, построить трёхэтажный домишко с лифтом, джакузей и псарней?

Брунгильда (издеваясь):
– И псарня у них присутствует?!

Нина:
– А псарня, это что?


Клавдия:
– Собак много. Больше, чем во всём районе. Не фурыкаешь? Тогда молчи! Вот опять кто-то пылит. Что они  опять с этой стороны подбираются? От народа скрываются!

Машина марки «Renoult» подъезжает к коттеджу № 3. Там проживает руководитель сектора департамента сельского хозяйства из семьи Мельцына.. Раскрывается багажник. Откуда достаётся тушка барана.

Нина:
–  Шашлык-машлык будут жарить. Праздник у них какой-то.

Татьяна Петровна:
– Уж не работников сельского хозяйства, они в деревне никогда не были. Вот поэтому у них  праздник каждый день, а у нас только когда пенсия. На сколько же прибавят?

Брунгильда:
– Ой, перестань ныть. Министр Мудрин сказал, что на 70 процентов.
Клавдия:
–  Ты хоть и крутая, и сестра за рубежом, а ничего не поняла. Вон дед Василий истинную правду сказал: процент для нас один, а для них, Моник, совсем другой. А где дед, опять спит?!
СОН ДЕДА ВАСИЛИЯ (Примечание. Сны его будут появляться и дальше. Показывая, что может сниться бездельнику).

 70-года. Проходит колхозное партийное собрание. На нем присутствуют все наши герои, но значительно моложе. Секретарь обкома по сельскому хозяйству и его протеже Клавдия Ивановна  убеждают колхозников и сельскую интеллигенцию выйти на уборку урожая картофеля. Идёт перепалка. Дед во сне с удивлением видит себя  не спящего, просящего слова. Он тогда считался мудрецом, из-за того, что много спал, ума набирался, как считали в селе. Его страстная речь свелась к тому, что они будут пахать и в снег и дождь, а им ничего за это не заплатят, пусть уж лучше студентов присылают, которым тоже не заплатят. Зевнул и уснул. Во сне дед Василий видел, как Клавдия Ивановна подбежала к нему, спящему на партсобрании, и яростно затрясла за плечи возмутителя спокойствия. И он просыпается уже в нашем времени. И трясёт его бывший секретарь парткома, ныне Клавка Для Понта.

Клавдия:
– Дед, ты так всю жизнь проспишь…

Дед Василий:
– Я так сплю всю жизнь, считай. проспал её…

Татьяна Петровна:
– И пенсию проспишь, повышенную, между прочим.

Дед Вася;
– Впрочем, впрочем, впро-о-о-чем…

И засыпает.  Но в этот момент вновь оглушительно орёт будильник: «Прежде думай о Родине, а потом о жене!» Дед приоткрыл глаза, а Клавдия вопит:

– Вот чёрт! Окаянный! (Она произносит с большим ударением на первой букве, поэтому скорее  звучит как «акаянный»).

И выбегает из комнаты. А дед Василий, совсем не удивлённый выходке Клавки, прилёг на свой топчан.
А на улице  вновь оживление. На дороге заклубилась пыль. Из облака, рыча, вырывается суперджип, который на полной скорости подъезжает ко второму коттеджу, где обитает майор-крышеватель. Перед машиной двери открываются сами автоматически, пропустив машину, тут же  сами закрываются.

Нина:
– Во класс!

Татьяна Петровна:
– Ватерпас.  Дьявольское всё это! Сегодня они крышуют бандитов, обнаглев до пределов,  скоро, может, завтра, напившись и наколовшись, достанут свои макаровы и будут палить просто ради куража, убивая женщин, стариков, детей, где угодно: на улице, в парке, в магазине…

Нина:
– Неужели Бог этого не видит?

Татьяна Петровна:
– Бог испытания посылает избранным… Не этим… Им только ад!

Брунгильда:
– Ты, Татьяна, не пугай. Кто-то же должен жить по-человечески. Он же заранее готовился. Карате тайно изучал когда-то , чтобы наперёд  бандитов приручить. Они потом с киями ходили на разборки, а его «кия!» забоялись, признали, пришли на поклон. Вот и живёт хорошо теперь. Сейчас ему ещё что-то привезут. А тебе (пауза) пенсию!

Она сложила руки в боки, и задорно засмеялась:
– Посмотрим какую!

Камера, показывая въезд джипа, немного отъезжает, и в её окуляр попадает и соседний особняк, где продолжаются волнения. Вдоль Забора сидят дворняги, которые с пониманием лицезреют буйство охранных собак, – им бы наши заботы, вздыхают они.


Краткое содержание первых трёх серий.
По сельской дороге ранним утром решительным шагом идёт женщина, она знает, куда идёт, она хочет узнать, правда ли, что пенсию повысят в 2 раза. Эту же правду хочет знать и пенсионерка, живущая за Забором в трёхэтажном особняке. Однако, это скорее всего не волнует майора милиции, который живёт рядом, тоже в трёхэтажном особняке. Ему привозят такой откат, что пенсия, в принципе, ему и не нужна. У него могут возникнуть проблемы в будущем, когда он обнаглеет до предела и будет на улицах стрелять людей, ради развлечения,  а пока проблемы у его соседа, застрявшая его жена в лифте ждёт помощь из города, её за Забором ждут от неба.

В небе и вправду раздался вертолётный шум. И из-за пригорка поднялся вертолёт. Он пролетает над селом, распугивая кур. Кидается туда-сюда, а потом плавно опускается во двор номер один. Охранные собаки ещё больше неиствуют.

Клавдия:
– Наверняка, лифтёр прилетел. Прилетит вдруг лифтёр в голубом вертолёте и бесплатно покажет кино. Ненаглядную Семёныча вызволять. Два этажа пешком не хотят пройтись, на лифте катаются. Хорошо живут! Мне-то лапшу на уши вешал, что он никакой не олигарх, немного попользовался золотом партии,  у настоящих олигархов дворцы покруче, там с первого этажа на крышу на вертолётах летают, а не на лифтах, и расположены, не как здесь, в деревне, а на Лазурном берегу.

Нина:
– Это где же?

Татьяна Петровна: 
–  И не стыдно. не знать! Географию забыла, а я вам в школе плюс к английскому с другими языками и математике, ещё и её втолковывала. На Средиземном море. И ещё литературу преподавала: «Это было у моря, где ажурная пена… ( забыла) и волна бирюзова. И проносится редко городской экипаж»… Игорь Северянин… Эх, бьютифл! (Она английское произношение давно забыла).

Нина:
– Вот бы попасть  туда, в брютифер,  в пену!

Вероника Максимовна:
– Знала бы ты, что такое ажурная пена. Мне Ванечка рассказывал.

Нина:
– А что это?

Вероника Максимовна:
– Лучше тебе не знать. Куда ты намылилась? В путешествие? По телевидению путешествуй! Жаль Сенкевича, жаль нет его, теперь не только Лазурный, но и Пурпурный берег не увидишь по телику не увидишь. И там! А там! Там такие кино показывают, что Михалков только пальчики может облизывать. Мой Ванечка, когда в Сорбонне стажировался, ездил туда, до сих пор прийти в себя не может.

Клавдия:
– Ладно заливать. Когда он на Лазурном берегу был. Куда нам с бесколашным пенсионным рылом в их калашный ряд. Только на наш гавнючий берег попадёшь.

Веронике Максимовне больше не дали говорить. Опять вспомнили о пенсии, когда всех привлек внимание вертолёт, взлетевший от первого коттеджа. Он вновь распугал всех женщин и кур. Но замолчавшие охранные собаки дали надежду.

Брунгильда:
– Вызволили бедную Мону Лизку.

Клавдия:
– Жива ли она?.(Злорадно). Может, окочурилась?! От страха! Что пенсия будет не так сильно большой.

Все вздрогнули от воя сирены. Машина мчалась со стороны  «цивильной» стороны по асфальту. Пыли не было ни крошки. Сверкая огнями, мчался медицинский реамобиль. Бабки потянулись к первому коттеджу, чтобы посмотрев там, что будет, но только пропустив «скорую» помощь, ворота захлопнулись. Бабки встали, как дворняги вдоль Забора.


Краткое содержание первых четырёх серий.
По сельской дороге ранним утром решительным шагом идёт женщина, она знает, куда идёт, она хочет узнать, правда ли, что пенсию повысят в 2 раза. Пятая серия на этот вопрос не ответила, но помогла узнать. какая пенсии у госслужащей Моньки Лизки, ни минуты не проработавшей на производстве или в школе, несмотря среднее педагогическое образование. Предваряя серию, страшно сказать, какая: 40 тысяч, не считая льгот железнодорожника .

Бабкам ничего не видно из-за высокого забора. Взоры обращены на Клавку Для Понта. Она, понимая ответственность, счастливая от того, что Моньке Лизке плохо, виляя задом, подошла к воротам. Жеманно произнесла в домофон:

– Михаил Иванович! Михаил Иванович!

Через некоторое время в домофоне загорается огонёк. Слышится голос секьюрити;
– Чё (гудок), тебя Для Понта Клавка надо (гудок).

Клавдия:
– Где ты этому (гудок) научился?! В школе тебя этому не учили.

Секьюрити:
– Видал я вашу школу (длительный гудок). ЕГЭ (гудок). Ну!

Клавдия:
– Миша, «скорая». Кому плохо? Уж не Степану ли Семёновичу?

Секьюрити:
– Ты чё (гудок, но как-то осекается после критики Клавдии, потом гудок  у него становится реже), он здоров, как бык, твой зюгановец, не зря сельским хозяйством руководил (гудок), не быками и коровами, а сельским хозяйством, агрокомплексом то есть. Вот и здоров.

Клавдия:
– А «скорая» зачем? К Елизавете Матвеевне?

Секьюрити:
– В натуре (без гудка). Лизавета Матвеевна в истерику впали. (хмык, но без гудка), когда их из лифта вытаскивали (не выдержав, гудок), а теперь её истерику в сон вгоняют. (гудок)

Клавдия:
– Так она же пенсию не получит, расписываться надо лично.

Секьюрити:
– Это тебе без росписи не дадут  (гудок), Им в пакетиках приносят.

Клавдия:
– И без росписи?

Секьюрити:
– Ты-то  вообще-то знаешь, как у них делается? (гудок). Сколько стоит вызов пилотов и медиков? Трёх её пенсий не хватит. (двойной гудок).

Клавдия:
-  Моей пенсии на вызов «скорой» не хватает. А на вертолёт мне надо пенсию лет сто восемьдесят пять с половиной получать, а может, всю тыщу лет. А скоко у неё пенсии? Скажи по старой дружбе, СКОКО?




Секьюрити:
– (Гудок) Вообще-то это коммерческая тайна. Мне за это (гудок, они опять участились:  привычка вторая натура) тоже бабло дают. Но тебе скажу, многому меня в жизни научила, как лапшу на уши вешать. (гудок). 48 штук.

Клавдия:
– Каких штук.

Секьюрити:
– Тыщь (гудок). А теперь госпенсия вырастет вдвое. Тыщь сто будет получать! (двойной гудок))

Гудит и Клавдия:
– (Гудок).  Ой, Мишка, не пугай меня. У меня крыша сдвинулась, ой, Мишка, полетела, поскакала.

И в след секьюрити кричит:
– Доларах!

Шатаясь, Клавдия двинулась к товаркам, и упала на протянутые руки. Все заволновались:
– С Семёновичем что-то?

(Семёновича всё-таки уважали, в отличии от соседа мента, он был без высокомерия, а когда поддаст, даже приходил на деревенские посиделки, спевая зычным голосом народные песни).

Слабеющим голосом  Клавдия простонала:
–  У Монички… Лизоньки… пенсия 48 тысяч…а теперь будет все 100.

Немая сцена. Не скажу, как в «Ревизоре», но более современная. К тому же Клавку роняют. Не замечают этого, а обалденно смотрят друг на друга. Первой приходит в себя интеллигентная Татьяна Петровна:

– 48??! 100?? Сколько же мы будем получать? Тысячи три с половиной? Вдруг  больше? В два раза обещают поднять!

Женщины потихоньку приходят в себя. Самая мудрая Нина говорит:
– Пошли к деде Васе. Он уж точно скажет правду.

Всей гурьбой идут к дому. Со страхом смотрят вверх. Камера находит будильник, который неожиданно орёт:  «Не смотри в чужой карман!!!»

Женщины вздрагивают. Разводят руками, кто-то говорит:
– Почему так в нашем селе: мужчин нет, а всяких «Русских спёрдартов», Нико-банков и других брянков навалом.

Но они уже усмиряют гнев, и опять обсуждают размер пенсии госслужащей.

Брунгильда:
– Разве это много!  У Нюрки в Германии пенсия на наши деньги тыщь пятьсот будет.

Татьяна Петровна:
– В год?!

Брунгильда (с растяжкой):
– В неделю!

Нина:
– Ни  (гудок) себе!

Клавдия:
– Брехня всё это! Такие деньги даже покойный Мельцын не получал. Остальные его семейка хапала. Не верите? Будите деда с его «Карманом». Мы не собирались в его карман смотреть, а в Монькин. А про карман будильник орал или сам дед?

В это время будильник орёт: «Прежде думай о Родине, а потом о себе!» А дед даже не пошелохнулся.

Татьяна Петровна:
– Вась, ты спишь, как Тёркин на том свете.

Деда расталкивают уже все вместе, и хором спрашивают
– Вась, Агдамовна говорит, что в Германии пенсии больше, чем у покойного Мельцына.

Дед Василий:
– А он, что преставился. Когда же? Горемычный ездил в Тибет, чтобы не окочуриться раньше времени, омолодиться, стволовые клетки вводил,  ещё детей собирался совместно с внуками нарожать, не помогло, всё в воле Божьей. Так что там  Агдамовна говорит? Только быстрее, я спать хочу.

Брунгильда:
– Дед! (гудок).

Все загалдели, перебивая друг друга:
– Агдамовна, Брунгильда Адамовна, говорит, что у её Нюрки в Германии пенсия больше, чем у покойного Мельцына.

Дед Вася
– Могет, могет. Но у вас скоро,  могет, будет больше.

Опять немая сцена. Бабки всегда доверяли деду. Поэтому у них открылись рты.

Дед:
– У меня знак был…… в моём……..ве…е…е…е…ч…н…о…м    с.с.н…е.

Обалдевшие старухи расталкивают деда. А Клавдия орёт ему в ухо: «Вставай страна огромная!» Дед приоткрывает глаз. Бабки взвизгивают:

– Какой знак?!Архангел Гавриил?

Дед Вася:
– Явление во сне было. Будете лучше Мельцына жить.

– На том свете?

Дед Вася:
– Это Райкин на том свете, вы туточки…

Засыпает.  Истерично кричит Клавдия:
– Он опять спит! Будить его!

Татьяна Петровна:
– Перестань! Не надо. Он исчерпал свои мудрые мысли. Пусть, сопя, набирает новые.

Брунгильда:
– Хоть он умный, как Фоменко, но до Ванги не тянет. Отя тоже всегда с закрытыми глазами знаки получает, будто слепой.

И все они на цыпочках, со страхом оглядываясь на будильник, выходят из комнаты. Пока они были у деда Василия, «скорая» уехала. Они это не видели. Поэтому, рассевшись на лавочках и достав семечки, вспомнили о «скорой» в первом коттедже.

Клавдия:
–   Долго что-то врачи у Моньки Лизки.

Брунгильда:
– Костоправы. Тянут, чтобы больше денег содрать…

Татьяна Петровна:
– Бедная Лиза! И ей достаётся!
Вероника Максимовна:
– А вот Ванечка...

На неё замахали руками, потому что в  этот момент раздался шум мотора. Все повернули головы в сторону пыльной просёлочной дороги. Но пыли видно не было, камера долго высматривает всю протяжённость дороги. Но шум становится всё громче. Все поворачивают головы на шум. Поворачивается и камера. Там «по-честному» пути пилит без пыли мотоцикл  «Урал»

 Мотоциклист – в крутом шлёме и огромных очках. А на заднем сиденье – убого одетая пожилая почтальонша, но с огромной сумкой на плече.

Бабки оживились:
– Во! Пенсия будет!

Мотоцикл подъехал к  коттеджу, где живёт молодой чиновник. (В каждом из коттеджей показывают её руки, пересчитывающие пачки 5-тысячных купюр).

Нина;
– Он пенсионер что ли? Иль инвалид?

Клавдия:
– Он контуженный! Его мамаша уронила, когда он истошно орал, как будильник у деда. После этого орать прекратил, умело язык прикусил, а денежки в карман заталкивать научился. И сейчас из фонда Мурабова себе накоробчил.

Мотоцикл уезжает. Дальше почтальонша идёт пешком. К следующему коттеджу.

Брунгильда:
– А что мент тоже пенсионер? Иль тоже инвалид, как этот аграрник (с презрением)?


Всё знающая Клавдия:
– О, они из себя не только пенсионеров сделают, но инвалидов умственного труда.  Хоть и ума, мозгов там нет, одна кость.

Брунгильда:
–  Скорее всего и пенсионный фонд крышуют. За такие фокусы, как говорит моя Нюра, в Германии  должности лишают.

Татьяна Петровна:
– А в Китае, как говорит агентство Синхуа, расстреливают. Прямо на стадионе. На  олимпийском…

Но тут все замолкают. Почтальонша Надежда двигается в сторону коттеджа Моньки Лизы. Сумка вроде бы полегчала, но Надежда все равно  горбилась. Все ждут, что там будет. Её за ворота не пускают. Она начинает пересчитывать деньги. А потом секьюрити приносит аппарат, считающий купюры. Запускает купюры. Смотрит на дисплей. (гудок).

Выходит Надежда. У ней сумка почти пустая, но она ещё больше горбится, подходя к бабкам. Все уже знают, что сначала она зайдёт в маленький, но очень аккуратный домик Татьяны Петровны. Она всегда при всех не получала пенсию, а заводила в свой дом почтальоншу. Стыдно было. Вот и сейчас даже в предвкушении повышенной пенсии она проводит почтальоншу Надю  в свой маленький, но  аккуратный дом. Следующая сцена. Идёт подсчёт купюр. Попадаются даже пятирублёвые, которых давно нет в обороте. Руки явно не почтальона. Мелкие купюры считают другие руки. Учительницы. И об этом должна сказать какая-то деталь, например, узкое вдовье кольцо на левой руке. Когда очередь доходит до последней купюры, руки вздрагивают и замирают. Мелкая дрожь. Появляется другая рука, почтальонши. Тоже какая-то характерная деталь – заусеницы? Она ссыпает в ладонь мелочь. среди которой видны даже 10-копеечные монеты.

Камера наезжает на лицо Татьяны Петровны. Самое главное для исполнительницы – боль в глазах. И мелкие слёзы. Она вроде бы хочет что-то спросить, но в горле комок. И Татьяна Петровна, которая держит в трясущихся  руках толстую пачку мелких купюр, предлагает:
–Надежда, чайку попьёшь?

Почтальонша Надя:
–  Нет, нет, спасибо. Люди ждут.

Она поднимает свою истрёпанную полупустую сумку.

Неожиданно Татьяна Петровна спрашивает:
– Наденька, а в городе молодёжь в автобусах уступает место старухам?

Почтальонша Надя вздрагивает, тормозится, будто натыкается на стеклянную стену. В глазах у неё недоумение, рот открывается:
– Нет…

Татьяна Петровна: (в глазах слёзы, но уже не боль, а усталость):
– Я так и думала.

Они выходят на улицу. Перед крыльцом стоят бабки, лузгая семечки. Выжидают, что скажет Татьяна Петровна. Она молчит. Молчание затягивается. Тогда разбитная Брунгильда спрашивает её:
– Ты что рыдаешь? Повышению пенсии не рада.

Татьяна Петровна:
– Рада, рада.

Камера вновь показывает её глаза, полные слёз, но уже без боли, а скорее усталые.
За кадром слышится ехидный голос:
– Так сколько же тебе государство отвалило?

Конец серии.

На весь экран будильник деда Васи. (Надпись на циферблате «Слава»). Пауза затягивается. Будильник подрагивает, но никакая мелодия не раздаётся.  Камера наезжает на лицо спящего деды Васи.

СОН ДЕДА ВАСИ

Раннее утро. Туман. Камера медленно выплывает из «молока». На экране сначала появляется рощица, речушка. Потом… Эйфелева башня. Понятно, что деду сниться Париж. Но в виду того, что он из всех зданий и сооружений Парижа знает только Эйфелеву башню и крепость Бастилию, Эйфелева башня стоит на  силуэте Бастилии, а пейзаж Парижа дополняют русские пейзажи. Солнце едва взошло, Эйфелева башня бросает длинную причудливую тень на речку, явно не Сену.

Камера будто спросонья медленно двигается дальше. Выхватывает деда.  Дед сидит на лавочке на Елисейских полях (это он не знает), рядом с ним сидят бабки. Все одеты, как с иголочки, в костюмах от Кардена и Шанеля. На лицах незаметно морщин. Глаза подведены. Веки в тенях. Кудри накручены. Губы накрашены.

По идеально гладкой дороге среди русских полей едет лимузин. Он останавливается около скамейки. К нему подлетают трое жандармов. Двое вытягивают во фрунт и отдают честь двумя пальцами, а третий, в смысле жандарм, открывает дверь. Из лимузина выпархивает почтальонша Надежда в изящной форме госслужащей Франции (тоже от Вирсачи) с дипломатом из крокодильей кожи. Она говорит по-французски:
–
– Дамы и господин, – переводит дед Василий, а сам удивляется, откуда он знает французский язык, он в школе и немецкий не смог выучить, пожалели  соню, тройку в аттестат нарисовали, – разрешите от народа Франции вручить вам заслуженную тяжким трудом пенсию за эту неделю.

Очень ухоженные пальчики мадам Нади (ударение на последнем слоге!) открывают дипломат, в котором пачки франков (евро дед, как и Париж с Сеной, никогда не видел, франк запомнил по передаче «Клуб путешественников» с рисунком  слон в удаве из «Маленького принца»). Первой получает пенсию Татьяна Петровна. Она смотрит из стороны в сторону, куда же уединиться, чтобы не стыдно было. Она французский даже преподавала в сельской школе, хотя… и математику преподавала, но почувствовала, что дадут более-менее, раз  от целого народа Франции. И вот ей Нади говорит:
–
– Вы работали всю жизнь в сфере образования, поэтому у вас самая большая пенсия. У нас пенсия по труду.

Она понимает, о чём речь, но боится, что опять обманут. Голос деда на французском, она его не слушает, она пересчитывает франки ухоженными руками, но в какие-то моменты появляются те руки с вдовьим колечком из прошлого фильма с пятирублёвыми купюрами.
Следующая была доярка Нина. Потом – воспитательница Вероника Максимовна. Потом Брунгильда, бывший фельдшер, а потом  партайгеноссе Клавдия. Суммы каждый раз становились  меньше. И это деду не нравилось. Он как-то оказывался в стороне.

Как ни странно. среди бабок, присутствует Монька Лизка. Ей дают 10 франков. Она морщится, как Элочка Людоедка: «Шалишь, парниша!»
Последним очередь дошла до деда Васи, даже во сне у него возникло дурное предчувствие, так и оказалось: ему дали 5 франков. Деда Вася завопил, а почему мне так мало!

Нади:
– Это вам на снотворное, когда придёт старческая бессонница!

–Как?!
И проснулся.  Вновь молчащий, но подрагивающий будильник с надписью «Слава».
Дед вытирает со лба холодный пот. Присниться же такое! На улице подозрительно тихо. Он размышляет:
– Кто же кричал «как»?

Дед выглядывает в окно.

Перед крыльцом стоят бабки, лузгая семечки. Выжидают, что скажет Татьяна Петровна. Она молчит. Молчание затягивается. Тогда разбитная Брунгильда спрашивает её:
– Ты что рыдаешь? Повышению пенсии не рада.

Татьяна Петровна:
– Рада, рада.

Камера вновь показывает её глаза, полные слёз, но уже без боли, а скорее усталые.

За кадром слышится ехидный голос:
– Так сколько же тебе государство отвалило?

Татьяна Петровна (почти шепотом):
– Десять рублей.

Дед всё слышит, хоть Татьяна Петровна говорила шепотом. Ворчит:
– Сон в руку. Неужели и мне 10, а то и 5 отвалят? На снотворное не хватит!

Немая сцена 2.  Как её сыграть, зависит от мастерства актрис, которые получили такое известие не на сцене, не на съёмочной площадке, а в жизни. Я бы свалился в обморок. Если бы был женщиной.

Первой  приходит в себя Брунгильда:
– Ну и что?! Я у государства больше натырила своей самогонкой. Акцызики я (руки в боки) не плачу.

Клавдия, как бывший секретарь парткома, стоически восприняла сумму, только вздохнула, типа:
– Бог им судья!

(Здесь тоже важный момент, секретарь парткома, атеист, говорит это, поэтому должно быть сыграно классно. Мне кажется, что здесь фигура должна показывать атеистическую иронию, а глаза веру. Понимаю, что это сложно).

Но Нина подняла крик;
– Чё так мало! Говорили, что вдвое прибавят в 2 раза! Обман!

Надежда;
– Какой обман? (Хотя знает, что обман. Это она должна  выдать мимикой). Это надо высчитывать от базовой пенсии, накопительной, потребительской…

– Какой?

Надежда:
– Потребительской. Ведь работники пенсионного фонда вместе с Мубавовым должны что-то потреблять. Вот на них она и идёт И потребительская часть самая большая. Вот и прибавка в 10 рублей, тютелька в тютельку.

Вероника Максимовна;
– Спасибо Мурабову. Вот внучик проснётся, всё расскажет, где нас накололи.
Впервые бабки не наезжают на неё из-за постоянного упоминания внука. Татьяна Петровна:
– Пусть расскажет, а то при следующей прибавке на 10 рублей уже уменьшат пенсию. У потребителей аппетиты растут.

Под этот разговор дед Вася засыпает.

Надежда:
–А где дед?

Клавдия:
– Он занят важными государственными делами.

Надежда поняла и прошла в горницу деда. Он расписывается, не просыпаясь. Надежда отсчитывает деньги. В этот момент, заставив вздрогнуть Надежду, орёт будильник: «Мани! Мани!» Дед открывает один глаз. Надежда даёт ему деньги. Не открывая второй, он пересчитывает деньги. Дед Вася не без чувства гордости узнаёт, что ему добавили больше всех – целых 95 рублей. Он  перекрестился, прошептал: Слава! Богу, что не 5. И опять спать.

Надежда не говорит, сколько добавили бездельнику. Сумка пуста, но почтальон ещё больше горбится, «разводя безнадёжно руками».

Её зовёт Брунгильда:
– Пойдём, Надежда, налью тебе супер – под коньяк стопку.

И Надежда, отказавшись от чая у учительницы, соглашается. Ей сложнее всех, она знает, сколько получили за Заборами.

Татьяна Петровна почтальонше:
– Как же до города доберёшься? Мотоцикл-то  уехал.

Надежда:
– Выйду на тракт, кто-нибудь подберёт. Я и сюда на попутном мотике приехала. Меня  знают.

Вероника Максимовна:
– Надь, а тебе хоть что-то прибавили?

Надежда:
– Как и вам.

Но, выпив стопку самогона, она была возбуждена, поэтому боли в глазах нет. Может, тоска какая-то в глазах

Нина:
– Что же?  Пять?

Надежда:
– Семь. Я всё-таки 45 лет пенсию сюда вожу.

В это время открываются ворота коттеджа молодого чиновника, откуда выруливает джип. Бабки скопом бегут туда. Они попытались договориться с секьюрити, чтобы почтальона довезти до города. Тот:

– Договаривайтесь (гудок) с водилой.

Водила (глянув на нищенское одеяние почтальона):
– Понимаю трудности (гудок), но у меня бесплатно стартёр не может работать(гудок). Если хоть сколько не положите, будет чихать, мотор не заведётся. Стольник давайте!

Нина:
– Это скока?

Татьяна Петровна:
– Сто рублей. Давайте сбросимся!

Очень важен момент, как сбрасываются. Опять руки. Учительницы, которая старается отобрать купюры покрупнее, Брунгильда, наоборот сортирует мелочь, чтобы от неё избавиться… Неожиданно в окно высовывается дед и говорит, что он тоже внесёт свою долю.  5 франков.

Бабки помогают Надежде влезть в джип. Гладят по спине, будто она спасительница их.  Водила пересчитывает деньги, где есть даже мелочь. Руки: печатка, наколки. Брунгильда не выдерживает. Достаёт 100 рублей:
– На!!!

Водила не отдаёт полученные раньше деньги, но считать прекращает. Джип уезжает.

И теперь бабки смотрят друг на друга. И опять немая сцена №3. Тут уже не талант актёров, а на наше воображение надо рассчитывать.

Орёт Нина:
–  Почему только 10 р.! Мудрин говорил, что в два раза! И Тутин тоже!

Вероника Максимовна;
– Мой Ванечка (все попытались отмахнуться от неё, надоела со своим внуком) всю ночь в Интернате сидел. Щас спит, встанет, всё вам расскажет. Уж он такой умный, как Проклова с Малаховым.

Последнее не очень понравилось бабкам. Они загалдели:
– Галкин умнее.
– Фоменко.
– Познер самый умный!
– Зюганов!
– По нему и видно!
– Где видно?!
– Там!!!
– В полном собрании сочинений что ли? ПСС? Страница номер 17?

Вероника Максимовна:
– Вот мой Ванечка в Сорбонну на Лазурный берег собирается…

Брунгильда:
– Что он там забыл?

Вероника Максимовна:
– В Сорбонне? Кинофестиваль посмотреть. Допустили упоённого Михалкова до солнца.

Татьяна Петровна:
– А наша пенсия причём. Со своим Ванечкой ты всех запутала. Михалков пусть упьётся солнцем. Но Сорбона-то в Париже. А фестиваль в Каннах. Но наша пенсия?

Вероника Максимовна:
–Вот Ваня встанет, всё расскажет про ваши пенсии.

Конец первого  фильма.