Вендетта Бога. Гл. 1. Виденье мира как пролог

            
                Новогодняя  сон-сказка с политической эротикой.               
                Откровенное чтиво для ума и умиления
               
                Виктор Девера
   
                Вендетта Бога.Книга 1-я
        Гл. 1-я. Виденье мира как пролог
 
                ВСЕ  ГОСУДАРСТВА  В ЭТОМ МИРЕ  СОЗДАВАЛИСЬ НА
                КРОВИ   И   ДЕРЖАТСЯ  НА  СТРАХЕ  С НАСИЛИЕМ.
                Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ПРИДЕТ ВРЕМЯ, КОГДА ОТ ЛЮБОГО
                НАСИЛИЯ ЛЮДЕЙ БУДЕТ МУТИТЬ КАК ОТ КОРАБЕЛЬНОЙ КАЧКИ.   
                ФИЗИЧЕСКОЕ НАСИЛИЕ, ЕСТЬ ПРОЯВЛЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
                НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ ВСЕЙ  СУЩЕСТВУЮЩЕЙ ВЛАСТИ  МИРА.         
                ЭПОХА ДИКТАТУРЫ ДОБРА И ЛЮБВИ, ОБЯЗАТЕЛЬНО НАСТУПИТ, ПРЕВРАТИВ
                СКАЗКИ В БЫЛЬ. ИХ СОЗИДАТЕЛЬНАЯ СИЛА СПАСЕТ МИР.               
                ЭТОМУ И ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА СКАЗКА.               
               
Все в этом мире знают, что в России празднуют Новый год дважды. Этот праздный дар во имя рождения Христа сложился по воле русского Божьего менталитета православия.   
     Цвета любви, созвучные цветам крови, полыхали в морозном небе России под Новый год нового тысячелетия яркими переливами. Они как бы боролись, друг с другом, за первенство своего славного сияния. В этом сияние, как бы выражалось право и бога, и дьявола на обладание своей доли греха и праведности для поклонения землян своей воле.
     Гром и молния, мороз и слякоть порой в сказочном обрамлении сверкающей радуги, громыхали в царственных небесных вратах с некой тревогой и надеждой. Эти цвета, наперебой требовали своего олицетворения эпохи и в разгуле страстей ждали своего приглашения в опочивальню земли, на правах законных её повелителей. Хотя сама земля, набросив на своё изнывающее тело косынку радуги, полыхала в необычном небесном убранстве, своей соблазняющей красотой, как предвещающей надеждой. Всё скорее напоминало ужасающую растерянность, перед явной неминуемой угрозой катастрофы и не доступности небесного просветления. Небо, окрашенное негодованием богов, разрывало дьявольским разгулом, угрожая тучами насилия. Такого не вероятного неба и явления народ не помнил и не знал. «К чему бы это, не к войне ли»? - Смотря на небо, задавали себе вопрос люди.
   Все в нем было точно также, как и на мировом политическом Олимпе. Это тревожное небо власти над землей, как будто гуляло в свое удовольствие со уродливым страхом и глупой радостью. Плескавшаяся в громовом стоне красота, тоже бесилась в чумном небе, определяя наступающую грозную действительность, возможной страшной, но пока далекой беды. Оно, как бы просило, чтобы земля искала своего спасения, от не понятного обывателю, бесовского наваждения.
    В небе, как будто встретились две невидимые силы, и их безумство кому в радость, кому в горе, постепенно превращалась в непримиримый спор за своё торжество над этим миром.
   Нависшее над миром небо, местами становилось угрожающим, местами добрым. Проливаясь на одних денежным дождем, оно ещё больше проливалось на остальной люд человеческими слезами. Эта мировая высь очарования, как спасительная крыша манила к себе рвущиеся ввысь души, красотой борьбы, создавая острую, кому пугающую, кому развлекательную привязанность к себе. Оно выглядело могущественным, страшным и манящим властителем над миром людей. Будто чрево вселенской выси требовало жертвоприношения богам, или боги уже развлекались с принесенными им жертвами, если оно не мучилось на снастях нового божьего явления.
    Ну, закрутил, – возмутился с иронией мой читатель – то ли посланник неба из интернета, то ли ещё какое явившееся чудо.  – Так и хочется прочитать:
Ох, хо-хо, хо-хо, ха-ха
Нету дыма без огня,
Как и горя без конца.
Вновь бушуют небеса
          Мы грешим - враждою грезим,
          В мир счастливый плохо верим.
          И его чтобы создать,
          Грех готовы обвенчать.
Как же нам решить задачу?
Как за хвост поймать удачу,
Чтобы были все счастливы
И от горя бы не пили.
          Чудо нужно сотворить
          Чтобы под небом не грешить.
          Может бога  совратить?
          Девку в жертву подарить?
Пусть родит от бога нам
Непорочность всех  к грехам.
         Где ж девица молодица,
         Чтоб желала с богом слиться?
О, святая  дева чуда,
Нужно очищенье люда.
Чтоб враждою не грешили,
Одной семьёю в мире жили.
         Брошен клич и ждем гонца,
         Девственниц стоит толпа.
         В жертву счастью, как  героев
         Ищет мир беды изгоев.
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
Нету дыма без огня.
Согреши же ты земля
И роди богатыря.
         Нужен нам гигант для чести
         Без насилия и мести.
         Чтоб народ счастливым был
         И его по гроб любил.
Согреши ж ты бог с красой
Останови свой перст на той,
Что родит добра творца
Для  святейшего венца.
          Ждет земля себе творцов,
          Нет, рождают дураков.
          Кому надо, в чем их право?
          Вот проклятье как забава.
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха,
Нету дыма без огня.
Красота дай нам урок,
Спаси наш мир. Убей порок.
            Как любить?  кого рожать,
            Чтоб несчастья не видать?
            Нету на земле вождя,
            Нужно божьего творца.
Объедини наш грешный мир
И сотвори счастливый пир.
Любви, вождя, вождя, вождя,
От чрева требует душа.
           Где ж ты вождь крутой, отважный,
           Что подарит Бог наш славный?
           Нет на земле, царя любви,
           Крышует сила – власть беды.
Все стремятся отделиться,
Разделится, открестится.
Когда же будут все стремиться,
С миром всем объединиться?
           Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха,
           Нету дыма без огня.
           И продолжается борьба
           За счастье мира, из добра.
Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха,
Счастью мира нет царя.
Роди ж краса, его восславим
Несчастье покарать заставим.
             Ах, ха-ха, ха-ха, ха-ха
             Кто ж родит счастья царя?
Девки в кучу собирайтесь,
Богу в жертву отправляйтесь,
Ведь репетиция конца
Небом нам уже дана.
    Я возмутилась и ответила тоже стихом:
Умри бушующий на небе!
Ты мой противник и на деле
Лишь издеваешься ни в мере.
- Может да, может, нет, - ответил он женским голосом, подражая мне, - но посмотрим, что ты сотворишь далее. Кем я стану для тебя увидишь.
- Не знаю, не знаю, - ответила многозначительно я своему, вроде как небесному читателю с интернета, и, почесав свой затылок, стала продолжать своё изложение мыслей на экране.
   Разгуляй в небе соответствовал, разгуляю на земле. Потенция небес, стремилась свершить что-то необычное на земле и выйти за пределы разумного, соответствующее, разгуляю мирового капитала, который силой нужды и красотой свободы давил на сознание мирян.  Медленно, но упрямо, то и другое затягивало талию мирового сознания  своей роковой угрозой в оглуплённую действительность бытия, заставляя думать, думать и думать.
  Под этим небом разобщенная, и постоянно затачивающая свои зубы цивилизация людей, нет, нет,  ощетинивалась со звериным оскалом, то  одной страной на другую, то рядом стран и народов друг на друга, принуждая к сожительству с насилием. Мир жил в пещерном сознании демократических догм и молился верности, силе и наживе. В нем динозавры наживы, угрожая всем кризисной катастрофой, как апокалипсисом, вели мир в эпоху лишних людей и к вымиранию цивилизации, как всеобщему концу света.
    Импотенция истины жизни пробуждала потенцию заблуждений, и в этом буреломе понятий, сильные страны стравливали малые стараясь их сделать еще мельче и удобней к своему влиянию через насилие. Ожидая, когда они в своих схватках, истекут духом или кровью, уверовали, что рано или поздно после них будут вынуждены отдаться им в рабство, став желанными наложницами в их имперском и финансовом гареме.
   Если  исход поединков не устраивал сильных то, своей мертвой хваткой они разносили в клочья неугодных, или, придушив одну из жертв, заставляли служить себе тех и других. Всё и в небе, и в дикой природе на земле, как и среди людей, было подчинено силе. Запах постоянного угрозы крови и экономической безвыходности, как насильственного секса, витал в воздухе, нагоняя дух постоянной мировой трагичности.
    В действительности стан людей, с иерархией порядка, выглядел даже печальней, чем в стаях дикой природы. Чтобы установить себе должное место в этой иерархии, малые страны стремились вставить в свои пасти атомные клыки, и с таким оскалом угрожали гибелью не только друг - другу, но и всей земной природе и человеческой цивилизации. Громы и молнии в выси, тоже периодически, воем и треском раскатов, угрожающе, как бомбами сотрясали небо и землю, уничтожая всему, что пело красотой и создавалось веками. 
    Где-то, с краюшки неба, в дымке, алыми парусами облаков, выплывал в слабо воспринимаемых очертаниях какой-то новый призрак. Этот призрак, еще не осмысленной действительности мирового небосклона, огромным цветовым пространством доносил собой музыку красоты новой не насильственной цивилизации. Туман этой красоты еще не накрыл землю своей вселенской любовью, но, похоже, предвещал надежду. Мир жил ещё в страхе, но то, что надежда уже жила можно было думать, что дождь человеческого плача не прольётся и раскаты насилия, гремевшие, то тут, то там не перерастут в трагедию всеобщего потопа. Этот ливень, как будто ждал момента всеобщего очищения человеческих душ от глупости, красотой вселенского разума.
    К началу третьего тысячелетия мир так и не смог найти практического решения  библейского пророчества всеобщего мира на любви. Мировая цивилизация, к этому времени, не сумела найти единой мировой религии, и коллективного права ответственности кроме войн. Не смогла она, и создать единой социальной мировой экономики с единым экономическим показателем на такой же единой социальной валюте, прирастающей не за счет прироста прибылей, без прироста международного достояния. Ясно было, как белый день, что отклонение цен от стоимости постоянно ведет к инфляции, как и не оптимизированные ценообразование, конкуренция и стихийная демография являют военное развитие мира, ещё и потому что уничтожение живой силы и народного достояния не влияют на потерю частных капиталов.
    Этот мир развивался с опорой на преобладании частной собственности, а не на значимости социально–правового развития народа. Как сотворить персонализированное правовое, без противоречий общество, на взаимозависимости частной и общественной собственности, мир не знал.
    То, что будущий глобальный мир социального общества возможен только на конвергенции плановых и рыночных отношений, на взаимозависимой структуре  между народной социально–плановой и частной собственностью, элиты научного мира не предполагали. Тем более, что плановые отношения требовали нормативного ценообразования, обращения и валюты, а не рыночные только стихии, то эта возможность сращивания была за гранью их понимания. Они пытались улучшить мир на основе частной собственности и её элиты, сося эту соску, как переросший ребенок пустышку, успокаивали себя тем, что высосут спасительную пилюлю добра для всего мира. 
    Сознание мира, повернутое на этой реальности, как страус, зарыло голову в песок, зажмурившись от других истин, как от мертвечатины. Что нажива и конкуренция никогда не станут объединяющей мотивацией мира, мир эту мысль не догонял, как и то, что только плановая экономика в социальной части, может стать оптимизирующим фактором рынка и объединяющей основой мира. Погоня за частным присвоением ущемляла социальное развитие общества и не создавала людей творцов, а только алчных частных враждующих сознанием мещан. Безмерное стремление к потреблению и обоснование на нем всей экономики, угрожало изнасиловать природу мира концом света.
   Мир зрел необходимостью сращивания его в одну экономическую формацию, как единой семьи, но ждать этого было бесполезно так как не было финансово движущих сил. Такое развитие, видимо, должно было предопределить в дальнейшем вступление его в «народный капитализм», с оптимизацией частных доходов от роста социальных персонализированных доходов, сделав их правовой основой достояния личности каждого гражданина.
   Этот социальный доход, уже развившись в коллективный фондовый социально-экономический показатель предопределял бы значимость, не только личности, но и коллективов в праве, формируя коллективное и персональное право субъектов. Только в таком виде открывались бы условия с возможностью передачи его по наследству, по подтвержденной значимости личного статуса потомков. В этом варианте материальный культ уступать должен правовому.  Все потуги в этом направлении с предоставлением по нему различных прав, благ как жизненных стимулов считается пока бредом. 
    Создав соответствующую народную социально-экономическую базу, в виде фондов и банков, средства их могли бы, обеспечить переход к коммунизму, или народному оптимизированному капитализму.
    Эта реальность стучалась в окно сознания цивилизации. Непонимание его не давало видеть высоту истины, и гениальность человеческого сознания, ожидая своего очищения новой революцией. Всё зависело от осознания элиты мира, когда же прогремит она вооруженной грозой с низу или станет основой мирного перерастания с верху, но эха от его осознания не доносилось.
– Ха-ха, расписалась, – произнес мой, вновь заявив о себе, то ли небесный гость, то ли критикующий двойник мой из интернета, – ишь чего захотела. Земля - это тюрьма мысли со связанными наживой её руками. Когда Солнце понимания спалит эти путы, энергетическим крахом экономики, только тогда мир осознает свое рабство и начнет строить свою сказку жизни, необходимостью явления добра. Старому бронепоезду социализма, с диктатурой обезличенной демократии, давно взорваны пути движения. Будущий мир стал пыхтеть на Распутинском перроне, не очень понимая куда двигаться дальше. Научная элита мира, как бур властвующей частной наживы и демократии, столкнувшись с соответствующей гранитной породой нищеты, легла в сознании мира непроходимым пластом, не давая пробиться к центру истины всех благ и надежд. Проблема эта явилась пупковой свободой интимной наготы и питаться ложной демократической кровью наживы и страсти, которую лучше не трогать.
     Я ему возразила:
 – Вот когда научная элита сменит заточенный частной наживой бур на капитализированное обществом научное созидание, и станет питается кровью истины, они пройдут до центра истины и превратят сказки надежд человечества в красоту жизни.
– Ну, ну жди, когда рак свистнет на Луну. Пока их бур заточен лишь грантами частных интересов. Не добрались до истины не расстраиваются, этому миру это и нужно. На ложных выводах держится мир науки и порока они будут питаться кровью грантов улучшения мира от наживы. Это бессмысленно и невозможна, а потому дорога к истине будет закрыта. Доказывая невозможность обратного будут ждать истины на ишаке Насредина, держа передним морковку наживы, пока он не сдохнет от голода, либо умрет его хозяин от горя, если раньше божий апокалипсис всех не разорвет. Так и будут властвовать всегда думы, что деньги как капитализированный прошлый труд и прибавочный продукт с бандитской наживой создадут Рай и мир спасут. На самом деле рыночным отклонением цен от стоимости, только ещё большую инфляцию будут получать и на ней наживаться.
– Да я согласна с тобой, читатель ты мой дорогой, хоть чувствую ты пришелец из выси не земной. Ты наверно с планеты другой. Наша денежная власть обезличенной демократии, ни осуждения, ни революции не боится. Если она и возникнет в одной стране, то практически всегда может сбежать в другую потому, что деньги хранят за семью горами в царстве вечного дракона и где эта страна никто не знает. Массы же политически оглуплены и зомбированы разными кланами этого дракона н ничего кроме обезличенной демократии и веры, в стихию конкуренции с инфляцией наживы не знали и это истиной жизни считали. Как установить иной миропорядок, с диктатурой созидателей, не утверждающий диктатуры обезличенного равенства демократии и коммунизма, сознание мира знать не хотело, а всякое отрицание рынка считало безумием.
– Твою сказку в которой ты хочешь всех позвать счастливый сказочный мир тоже признают безумием и закопают, а тебя сожгут как ведьму и даже для виду не поплачут.
  Заявив так, мой критик - пришелец исчез, а я гонимая какими-то силами продолжала рассуждать на экране сама с собой. Мне хотелось понять окружающий маня мир до конца, чтобы позвать в свой мир счастливой сказки и мысли текли рекой:
    Может быть так неправильно, что в этом мире не существует контрольной власти от народа, в виде каких общественных структур, влияющим и формирующих обратную связь, руководящим органам, спрашивала я себя и сама отвечала:
   Эту несостоятельность демократии может выразится в любом протесте народа в формах отказа от участия в голосование, и в других формах не официального влияния. Ясно что до утверждения полноты прав человека в выражении табу и вето законы государств дорастут не скоро. Более того, при отсутствии таких механизмов воздействия на власть, с возможностью упразднения и разделения полномочий власти с самоуправлением, народ шел от одного бунта к другому.  Под гнётом не управляемой частной стихии наживы с инфляцией, народы гнулись нуждой, как деревья в бурелом, а это не влияло на социальное состояние представителей народа. 
   Не была власть и составной частью народа, так как не было экономического показателя, объединяющего её с народом. Она ни как, не зависела от его благосостояния, а была самостоятельной надстройкой над ним, и жила не для него, а скорее для себя, и за счет его.
   Всё это подчеркивало полную профанацию демократического равенства и залетные господа, имея одинаковые права с коренными жителями уводили деньги заграницу, из одного государства в другое, обходя налоги.
    Искоренением этого безобразия могло быть образование международного государства с ростом международного достояния, если оно могло бы стать основой международной денежной эмиссии валюты. Отсутствие международного социального показателя, снижение которого повышало бы или снижало права той, или иной власти государств не сопутствовало бы разгулу мирового беспредела. Хотя инциденты подсудности власти во время её правления в мире уже существовали. Однако всё это не всегда было праведной системой, и действовали двойные стандарты избранности, по которым одних могли осудить, других миловать.  Ни одна конституция стран мира не содержала меры и формы подсудности власти за её нарушение и антинародный характер правления. Мировой порядок властителей исключал возможность такой акции если она противоречила интересам скрытой мировой финансовой элиты частников. Она тайными нитями обезличенной демократии хаоса дергала своих клоунов свободы в управленцы народами и мир шел от одного кризиса стихийного развития к другому
    Конституция планеты, которая могла бы привести мир к какому-то порядку, суверенных государств с персонализированной и коллективной ответственностью тоже не существовало, как и не существовало конституционной власти мира. Нужна ли, не нужна вообще миру конституционная власть и её партия, как представитель этой власти, или в какой другой форме, мировое сознание пока тоже не представляло.    
    Все партии стремились прийти к абсолютной власти, и ни одна партия не ставила цели создать контрольную власть над собой в виде советов или общественных палат. Основой социального развития общества, естественно, должно было стать социально плановое хозяйство, оптимизирующее её рыночное развитие, а не наоборот.
   Отсутствие коллективной ответственности партий и общественных организаций за действие их представителей, свидетельствовали, что это не партии высшей формы организации, а всего лишь группы наемных лоббистов, где социальная забота лишь ширма стремлений к теплым местам во власти. Показатели национального достояния не были для них ни стимулом борьбы, ни объединяющим показателем их эффективной деятельности. Более того элита мира считала, что только мощное персональное потребление создает финансово мощное государство и старалась торговать не только товарами, но и услугами и более всего финансами, как капитализированным прошлым трудом. Эта капитализированная пустота своим обращением вела этот мир стихии потребления от одной социальной катастрофы к другой, а мир к истощению своих ресурсов
    Не понимал мир и того, что спасение его не в жестокости конкуренции, а в её оптимизации и стимулирования социального потребления с необходимостью социальной диктатуры созидания, а не липовой демократии. Этим механизмом оптимизированного потребления и общественного развития должно было выступить развитие персонализированного права. Матрица экономики общества требовала меньше зависимости развития от прибылей организаций, а большей от социального развития. Однако такого показателя общество не имело.
   При этом необходимое стимулирование развития общества перекладывалось бы на общее экономическое развитие из социальных акцизов отчисляемых покупателями продуктов и услуг государству.
   Такой подход мог бы спасти мир не только от состояния холодной, конкурентной войны, но и поставить зависимость каждого предприятия от государственного стимулирования, где эффективность государственного развития было бы условием корпоративного развития. Такой общий экономический результат и показатель поставил бы во главу общественного развития социальную справедливость. Вследствие этого, стимулирование производства встраивалось бы в социальную повозку, уходя от частного безумного накопления, как и от коррупции, наркомании и безнравственности.
    Не оптимизированная Конкуренция, как инструмент холодной войны, стихийной наживой, через частное их накопление, с устрашающим мечом нужды летала над головами людей, заставляя их постоянно нырять в дерьмо кризисов. 
    Сознание элиты мира, застегнутое от любого проявления диктатуры на все пуговицы, при одном упоминание о ней охватывала диарея. Именно поэтому властью мира внушались бесплодные догмы, что демократия это высшее благо человечества. Хотя все тот же мой читатель не безразличный к моему творчеству, стихами вдруг опять заговорил из-за экрана о какой-то диктатуре, созидания, как о звёздной благодати, и я с ним соглашалась.  Вот его стих:
 
«Всё умри» - сказало небо
И в миг тучами вспотело.
Ты поднялась высоко,
Мутишь выси торжество.

То не эдак, то не так
Как ты смела грез батрак.
Миру указывать, что как,
С неба доносилось: «СОС»,               
Приземлялся рокот звезд.

Что и как в звездной выси,
Править дело божьей мглы.
Да, грешны высь покорить         
С звездным светом пошутить.

Их судьба сгореть во мгле,
Нам в Гореволевом костре.       
И пусть святой звёздный покой,
Адом не будет нам родной.
Ты не думай двигать звезды
Хоть в сказках этим мы дотошны.

Ты хоть сгори, но звездой стань
И лестницу в небо мечте предоставь,
Чтобы звездные сказки светили во мгле,
Со святостью неба на каждом челе.
                * * *
      Нету худа без добра если уж и мой читатель - критик и, похоже, такой же, как я мечтатель говорит о неком содействии мне,  то я укрепляюсь в своих суждениях.
    Как не крути, утопическая демократия свобод, это среда для развития племени людоедов, а государство, как козел вело под её флагом свой народ, стадом баранов на бойню. Народ поклоняясь её идолам боялся против неё даже пикнуть.  Бледнолобое сознание мира хоть и понимало, что демократия самая слабая управленческая модель, которая в больших сообществах не возможна совсем, все-таки навязывалась всем. Власти мира мастурбировали демократией над сознанием масс, создавая матрицу оглупленного блага и обманного счастья, уверяли что, за границами демократии, святого не существу
    То, что спасение мира, возможно через созидательное объединение на диктатуре созидателей добра, как высокоорганизованной структуры социального организма мирового сообщества, догадывались не многие. Однако именно такое общество, управляемое талантами и могло выжить, а не уничтожить себя, но как сделать его достоянием каждого гражданина в мире материального культа казалось многим современникам весьма сложным болезненным вопросом.
   Некоторые видели это социальное явление через явление социальных акций, реформирующих социально значимую действительность и личность с персонализированными правами, как формы прививки выражения любви.
    Этого требовал и производственный процесс, формирующий автоматизированные производства, без участия рабочих. Технический статус значимости рабочих мест уже стал требовать не просто наемного рабочего, а социально значимую личность с коллективной слаженностью и коллективной статусной значимостью, и ответственностью. Этот статус социальной значимости приобретал бы социальную стоимостью труда, определяемым соотношением живого и прошлого труда в производстве и роли его в общественном достояние. 
  Тут вдруг опять возмутился мой периодически скрывающийся или являющий читатель – критик, с экрана ноутбука, с повторным восклицанием:
- Ха-ха, – услышала я, - Если раньше мужиков били по морде и по карману, то сейчас ты предлагаешь бить ещё и по статусу чести. Выходит, если я по статусу ниже, то судить саном выше не имею право?
- Нет почему можешь только оценка и голос твой должен соответствовать твоей значимости. Если ты никто и звать тебя никак, то и мнение твоё должно стоить этого. Если жук каловоед будет мне указывать какой у меня должен быть обед, то на такой справедливости можно будет поставить крест. Хотя и ты мой критик, что за птица мне не известна, а все ту даже норовишь, но по роже в рай не угодишь. Коллективный статус у каждого должен быть, как у каждой лягушки свое болото, чтоб только в пределах его была забота.
- Надо же мне на рубила всего, как квашеной капусты в ведро, осталось камнем придавить, но борщ так не явить, если это не сварить.
- Ну в чем дело, груз страха и здесь нужен, как горб у верблюда в пути знойного разгула.
    Для полной социальной ответственности нужен страх не тюрьмой, а потерей социально-правовой чести своей гражданина, коллектива и государства, этим формируя единое коллективное сознание и персонализированное право. Таким образом если общество закрепило бы его в праве, правами коллектива, как юридического субъекта права то оно могло бы сформировать институт коллективного права со всеми персонализированными последствиями. Это значит появилась бы необходимость формирования и моральных судов и моральной органов порядка.
   Религия как институт коллективного сознания и морали, в этой цепи управления, могла бы получить материальную основу в экономических отношениях и стать дающей, а не просящей рукой Богов общества.
- Нет я этот борщ не пережую, поэтому разъяснения хочу, чтобы рука дающей могла стать надо чтобы божья стоимость в стоимости товаров люд мог признать.
- Однако для этого она должна стать основной религией мира, призывающей к единству с природой, канонизирующей поклонение, дружбе, любви и семьи. Для этого сознанию мира нужно создавать не бомбы для насилия и страха, и религию терпимости, а религию любви, как социального блага и ощущения постоянного счастья.
- Да уж, да уж. Неужто на этом сказку сочинить можно?
- Сказку не знаю, но время, в котором сказки блины творились не сложно. Сложнее описать условия, в которых человек постоянно ощущал бы выражение любви к себе. Тут фантазии недостаточно. Задача на сознание мира лежит не разгаданным философским камнем. Даже самые богатые на земле люди без любви не всегда счастливы и не всегда достаток и успех сопутствовал ей.
Крестный путь божественной воли с призывом к торжеству любви на земле, пока пустой религиозный звон, который различные политики не принимают всерьез. Обществу не хватало религии стимулирующей вечную любовь через семью, но по-прежнему мучается в родовых муках. Эти муки будто отражались в небесах мира стихиями негодования уже в описанных выше мною замечаниях.      
   Оттуда сверху, голос моего неугомонного читателя - критика, как часть меня самой, но будто из-за туч, буревестником революции Горького,  стал напевать про  не существующий  МИР ЛЮБВИ.
  Рушится! Рушится! Вот и разлом,
рушится в боли насилья наш дом.
В мир без насилья я искрене верил,
этой реальностью жил я и бредил…
  Тут же выйдя из-за туч, некий старец с посохом и мутным камнем на плече, зашагал по экрану моего компьютера. Внутри камня мигая холодным светом горела свеча. Опустив свой, светящийся изнутри камень на землю, он в задумчивости оперся на посох и, я не заметил, как камень, вдруг, каким-то чудом переместился с экрана моего компьютера на мой рабочий стол. 
- Этот философский камень, пусть ляжет смыслом твоей сказки, - сказал он, показывая посохом с экрана на свой светящийся уже рядом с экраном камень. – На твоем столе с другой стороны экрана стоит такой же, как подаренный тебе полупрозрачный глобус – это прекрасно. Когда ты напишешь свою сказку и выразишь смысл его совершенства в яви мира свеча бога воли из моего философского камня переместится в твой образ мира. Более того она перестанет быть мигающей и тусклой. Это будет значить, что Бог принял твою сказку и благословил чтобы она светилась на алтаре жизни.
   Я не успела ему что-то ответить, как он опять пропал и невольно снова погрузилась в свои суждения.   
- Ну вот, тоже говоришь «сотвори», - возразила я, как будто ему и задумалась в ожидание его подсказки. С пустого экрана слышался только голос, советующий мне обратиться за помощью к Богу. Я быстро перекрестилась и даже помолилась.
    По мне так это обращение к богу вроде, как и правильно, но понимала, что проблема в том, что у нас на земле не у всех боги одни. Да, я соглашалась с собой, что инстинкт веры есть у всех людей, и он просит религии Бога не только в беде, как во спасенье, так и в помощь себе. Даже атеисты в страхе его помощи искали и чуду поклонялись, да и друзья выручали, потому и выживали. Друзья всегда, как духовная семья и, возможно, действительно нужна, единая мировая религия духа, чтоб такой же семьёй мира была земля.
  - Постой, постой, - опять остановил меня мой, явившийся на экран гость, что философский камень принес, - не только единая религия нужна, но и божья сума для божьей помощи на века. Я порою на большее ворожу, хочешь больше предскажу.
  - Опять в стихах, – спросила я его 
  - Конечно, слушай:
Вот ворожу, я ворожу
На судьбу и на страну
Я, вам, что хочешь предскажу,
И всю правду расскажу.               
             Когда родились,
             Где крестились.
             И куда страна  пойдет,
             И в чем мир судьбу найдет.            
             Хоть  на амурную красу,
             Хоть на чертову душу.
            Вот Царям  судьбу гадаю
            Роль не простую нарекаю
И вот предсказанная мной,
Судьба грозит царям судьбой .
За предсказание без лести
Сжигали колдунов в час мести.
            Не казните меня, не казните
            И костер мой скорей потушите.
            От судьбы ни куда не уйдете
            И предсказаний крест понесете.
Пусть  жизнь будет полной, деревья большими,
А женщины наши всегда молодыми.
Пусть у мужчин будет работа,
А у женщин лишь забота-
Накормить и народить
И любовью напоить
             Это счастье и забота
             Настоящая работа.
             Чтоб дети росли, и нужды не познали,
            А юные девы нам в счастье рожали.   
Единый язык и единую веру
Пророчу я этому грешному свету.
Для этого люди единой валюты
За братства народов поднимут салюты.
       И жизнь будет полной, в семье да любови
       Мечта эта вечна, решится без крови.
       И не смейтесь надомной,
      Я ворожу своей судьбой.
                ***
- Интересно, - ответила я ему, - увидев как он пританцовывает под музыку на в облачном дыму. - Ты, что явился мои мысли, пинать стихами, как облака, или хвалу вознести размышлению моему?  И если ты все-таки моя душа, то я свою мысль доскажу до конца и тут поняла, что разговариваю с собой сама.
    Ведь Религии, как институты коллективной морали практически везде отделены от власти и права, хотя всем ясно, что только мораль коллективного права первична в основах  персонального права. Только практически и института коллективного права в праве мира не существует и потому война коллективного бесправия, и зла, единого мира не создала. Этой проблемой, как и чем, объединить религиозные сообщества в этом мире никто не занимается, да и не считает необходимостью, призывая только к их терпимости сосуществования.
   Уже далее думая над явлением моего читателя, я в мыслях соглашалась сама с собой. Интернациональная идеология пока еще слаба, и не могла полностью вытеснить разную национальную идеологию, базирующуюся на религии, требующей своего равного утверждения со всеми. Конфликты этого направления не стремились к объединению.
    Для переориентации культур на единую цель Миру действительно нужна новая религия – религия с поклонением дружбе, любви и семьи, чтобы ею объединить мир в одну семью народов. Этот, поистине грандиозный проект, требовал мозгового штурма, ибо создать новую, не разрушив старые религии, казалось не реальной задачей. Хотя с проникновением религии в право с определением меры моральных и материальных свобод, а тем более в воспитание и медицине, с заботой о телесном, и душевном здоровье могло бы изменить мир. Более того, с освящением заботы о животных и растениях, и именно только с таковым проникновением веры во все влиятельные на сознание сферы, можно создать непоколебимую духовную власть. 
   Религия непротивления злу насилием, вытесняется не ясной и негласной религией «око за око», но форм гуманного слияния и проникновения, с заботой и влиянием на быт и трудовую деятельность людей не имеет. Рано или поздно, так или иначе, общество вынуждено будет принять религию созидающую мир, как одну единую семью. Ведь семья, это основа созидания природы и красоты, она-то и является главной движущей силой. Дружба любовь и семья, не возможны без ощущения красоты. Так как это зависит от воспитания человека, то человек и его дела созидания красоты, должны стать основным продуктом цивилизационного развития мира. Однако если созидающей красотой человечества является женщина, то религия поклонения ей, могла бы иметь место. Это мне казалось очевидной необходимостью. Однако культурное развитие мира общей целью его не было, а только культ потребления и накопления денег, где человек служил средством для превосходства одного перед другим. Накопление, а не созидание не вписывается не в одну из религий мира. Только культ персонального права по созидания добра, согласованный со всеми субъектами права, от братский коллективной семьи, к родовой семье и межнациональной государств, с поклонением природе небес и традиций, возможен культ чести, души и семьи. Здесь и культ созидания души, дарующей через любовь, начало и конец жизни, мог бы претендовать на основу мироздания. Таково моё мнение, сказала я сама себе и свеча внутри камня загорелась ярче.
     Если считать, что Бог отец, Бог сын и Бог святой дух, это три единое начало, то святому духу, как духу любви, дружбы и семьи можно найти, и веру, и всеобщее поклонение. Семья - это единственный институт, в котором живут и которому подчинены все. Создание семьи, частной собственности и государства имеет одну основу. Однако семья может иметь форму не только родового, но и делового, товарищеского и морального сознания не только в частных и государственных образованиях, но и в корпоративно-производственных образованиях. Более того, только СЕМЬЯ МОЖЕТ НЕСТИ КОЛЛЕКТИВНУЮ МОРАЛЬ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. Мораль куда не кинь это основа веры, 
   В тоже время, основой семьи одинокая женщина может стать, а одинокий мужчина потомственную семью создать вряд ли сможет. Статус хранительницы очага у неё соответственно выше. Богиня мать, как богиня святого духа семьи заслуживает поклонения.  Она является энергетическим началом святого духа красоты, дружбы, как добра, любви, и семьи. Ввиду этого поклонение семье, женщине, её любви и красоте, как выражению духа  природы, через соединение с ним, может иметь продуктивную основу и, даже подвержено вознесению, как божественной реальности производной от святого духа вселенной.
    Если же продвижение такой религии будет зависеть не от подношений, а наоборот, жертвенностью с ей стороны, то возможно и статусное развитие души  с влиянием на судебные процессы. Душевное созидание может стать основным целевым смыслом жизни и веры всех. Естественно встанет необходимость создания стимулирующих экономических преимуществ этой веры в душевном развитии каждого. Однако то, что вера, как инстинктивное направление человека в вечное, через созидание, должна жить не на подаяниях, а быть если не организатором благополучия, а как-то влиять на него, слышать пока никто не желает.    
  Хотя в форме семьи разных уровней только и возможно возрождение коллективного права. В таком понимании семью, как субъекта коллективного права полезно было бы сделать субъектом согласованного морального права.
- Да уж, да уж, - выслушав меня, удивлялся восклицая мой привередливый читатель, что стих прочитал и на облаках с экрана станцевал. – Наверно хочешь, чтоб эта религия подчинила себе все остальные?
- Не знаю, но для меня ясно как день то, что религии, которые будут противодействовать сращиванию мира, в одну семью, отомрут, или будут стерты, как реакционные.
- В этом я с тобой согласен, -  ответил он мне. Потом подумал и добавил:
- Не слишком ли категорично это высказывание? Я ухожу в астрал себя, а ты продолжай я готов слушать тебя.
  - Ну спасибо дорогой, тогда уж будь согласен со мной.   Верь в веру, которая могла бы войти в производственные, а тем более в государственные структуры и стать производно - составной частью семьи. На этой матрице сформировать и коллективное сознание, и коллективную ответственность, и заботу персонализированным по значимости правом. Естественно такой подход потребует подчинения персональных прав человека, коллективному праву с моральными союзами, судами и кодексами семьи,
    Такое согласование должно определятся моральными кодексами проживания, если формы их общественного поведения не соответствуют статусной религии принимающей страны или международной светской норме. Как бы не казалось это вызывающим, но международная ассимиляция и необходимость соблюдения интернациональных порядков, будет требовать соответствия статусной значимости граждан, соответствию статусных норм проживания того или другого региона. Со своим уставом в чужом монастыре не живут. Только такой подход может обеспечить мир сращиванию в одну семью, с единой интернациональной, экономикой, культурой, и согласованным персонализированным правом. Без создания дифференцированных по правам морали зон и личностей, борьба с преступностью и национальной экспансией, будет не эффективна. Так или иначе такой правовой подход означал бы сотворение правового общества, правовой личности и нации о которых так любят говорить демократы. Их говорильня о правовом обществе наталкивала на мысль, что никакого толкового представления о правовом обществе они не имеют и все их обезличенные демократические действия ведут мир к необходимости новой культурной революции с сознанием поклонения коллективизированной религией семьи.
   Однако в интернете можно было найти и мысли, и стихи подобного толка. Одно из таких произведений приковало моё  внимание, и оно называлось: 
РЕЛИГИЯ  СЕМЬИ
Динь - бом, динь - бом,-
Слышен  звон церковный.
Динь - бом, динь - бом,-
Это глас  души верховной.
                Колокольный звон,
                Как  душевный стон.
                Призывает к истине
                Духовный баритон.
Религия семьи, спаси и сохрани,
Наши души, наши души
От разгула сатаны. …


     В этом не полностью приведенном стихе, а скорее песне слышался конструктивный призыв к коллективному сознанию через поклонение Богу семьи. Все другие религии призывали только к всеобщему сознанию, и каждая через своего Бога души, сострадания, терпения и любви. Дух семьи, как часть троицы божьего начала обожествлял созидающий храм семьи. С божьим освящением и канонизацией её морального устава, он мог стать основой коллективного начала. Тут без религии не обойтись, так как религия институт коллективной морали, а мораль основа согласованного с богом права. Однако мораль - это общественное достояние и религия должна стать частью этого общественного управления или влияния. Естественно тут она наверно быть и с поклонением богам семейной чести быть должна. Тогда все сложится и по божьей воле все рожать начали и семьи создавали с религиозной родительской услугой и поддержкой от бога. В противном случае анафему как от рычага влияния получали, со всеми правовыми последствиями.
- Хватит воду разгула мыслей в ступе надежд толочь, -  остановил меня опять мой читатель - критик, гоня мои мысли вспять. – Поставь еще одну свечу надежды рядом с философским камнем и пиши, но сильно в раздумья не уходи, ты же сказку хочешь написать, а в ней не нужно действительностью страдать и стал с усмешкой опять стих читать:
Благодатный огонь
Зажгись, зажгись благодатный огонь.
Свечки поставьте тьмы божьей на кон.
Вот загорелись, кричите «хвала»
Силе, что свечи во мраке зажгла.

Прозрением мысль, что зажечь не смогла
В тьме заблуждений греховного дня.
Я ли не верю в прозренье с огнём,
Волею с неба, как Божьим перстом.

Жду на алтарь счастья песни свечу,
Я её светом надежд засвечу,
Чтобы тропу разглядел Мир свою
К счастью, который зовёт в высоту,

Всех, кто в надеждах не кланялся злу.
И ты зажгись, зажгись моя свеча,
Чтоб света было больше и тепла,
От божьей воли благодатного огня.
                ****      
   Вот когда твоя свеча надежды светом боговоли засветит в пространстве твоего мира бытия, что в виде глобуса на столе у тебя, значит сказка твоя кому-то будет нужна. – Продолжал он поучать меня. - Ну естественно и огонь в философском камне должен перестать мигать. А, если он и в глобусе светящей свечой перейжет и к разуму начнет призывать, то сказка былью станет. Это и будет твоим благодатным огнём ума, коим сказка зажжет сердца.
- Ты мне уже об этом говорил, когда философский камень на мой стол свалил, а стих твой не впечатлил.
- Какой абсурд.
- Я как женщина обижена тобой.
- Да женщина рождена что бы в доме уют и доброта жила, скажет любой святой и в этом жертвенная благодать её душевного огня. Ты же нет, развела здесь философию мужского ума.
- В этом ты не прав, ведь ты вторая половина меня и потому мужская логика мне не чужда. В основном в городе или деревне женщина одинакова всегда. Её жизнь смыслам семьи жива. Так и страна этим смыслом семьи жить должна, чтобы у каждого горела своя свеча сказкой благодатного огня.
   Рыночный экономист, посмеиваясь над мной скажет, что жизни смысл - это выражение себя в возможности вырвать кусок сала из рта конкурента твоего, как врага и с огнем благодатного огня не вяжется в ней судьба нашего бытия. Встает дилемма формировании матрицы существования жизни торжества во имя мира созидания и любви или борьбы за выживание диктатуры души с сумой наживы, как чести и матрицы судьбы.
   Тут же услышала ответ:
- Ты же пытаешься разобрать, то механизм будильника настоящего времени, то будущего, а читателя сказки всегда будет интересовать только время, когда спать, когда вставать, когда магию являть.
     Я подумала и поймала себя на мысли, что так и есть, но такая я зараза, что отказать себе в удовольствие в брюхе будильника тиканье поймать не смогу. Вот сижу с этим мешком тиканья в голове, при свече благодатного огня и на будущее ворожу, куда бросить мешок никак не пойму. Может быть так и оставить камнем судьбы, куда пойти и что найти?
  Слышу, как будто голос уже, как из самой себя:
- Да ладно уж говори, я как говорящий камень, а ты витязя на пути, что сказку хочет всех привести. Только вот мысли твои, как птицы изнутри, тиканьем оглушат лесного хаоса мглу.
- Уважаемый господин, что как двойник внутри меня, ты мой критик или одна и та же беда, то от дьявола, то ли небес гроза?
В ответ стояла только тишина.
- Тогда продолжай слушать меня, как тикает моя душа. Во-первых, отдельная социально-плановая валюта миру нужна, во-вторых, нужна международная организация регулирующая таможенные пошлины на рыночные товары, чтобы конкуренция только по качеству шла, а не биржевая хула. Лучше, конечно, исключить разницу в социальной стоимости акцизной мздой, чтобы сборы по ним могли идти на дисконт снижения стоимости товаров и услуг культурного и национального развития. Кроме того, потребление таких товаров должно повышать статус потребителя. Политика такого ценообразования и потребления станет условием рыночной оптимизации и формой управления потреблением.
- Ну, от этого тик – так время точно может пойти вспять, - слышу голос критика своего, я опять. – Только пойми, на законы такой нужды, повесят пудовые замки «друзья» внутри страны, какие тебе не накаркают и вороны в сны.
    Осознание есть у элиты головы, что конкурентному миру наживы, любое представительство государств или общественности, в ценообразовании, угрожает потерей свобод и безраздельного ценового господства стихии мзды. Ты рискуешь своей жизнью как вовремя войны.
    Тем более если будешь требовать включение государства, через именные акции и сертификаты профессиональной социальной цены, как обязательного дополнения стоимости энергии рабочей силы, что, лишила бы нанимателей права эксплуатации и наживы. Так как такой подход требовал бы и норм тарифной оплаты, и из прибыли премиальных норм мзды. Ныне они задумываются только как меньше оплатить и больше в свой карман положить.
 - В этом у мира беда и в сказке к её исправлению мысль ведет меня. Потому она гложет не зря, что норма прибыли, как доля неоплаченного труда в значении степени эксплуатации, должна потерять свой смысл бытия. Если эта неоплаченная доля труда с формировала бы необходимую меру содержания социальной сферы бытия, жизнь совсем другая была. Однако такой подход исключал бы конфликт интересов между частной и обобществленной - государственной собственностью. Естественно формирование социальной стоимости являться должно частью фондовой себестоимости, которая ставила бы в зависимость норму формирования необходимой прибыли, и это поставило бы экономику с головы на ноги. Телега частных интересов должна быть привязана к кобыле общественных интересов, а не наоборот. Эта независимость являет абсурд этого мира, так как на социальные добро оставалось только то, что частник не сгрёб как своё. Мир наживы грызет курицу счастья, оставляя народу, в социальной сфере, от неё кости, а государства ждут от него эксплуатации с прибылями, чтобы социальную сферу на налогах не потерять совсем.
- Опять критикуешь, а предложений не диктуешь, неужто в сказке своей от этого хочешь убежать совсем?
- К сожалению, да и повторяясь для убедительности, и опять приходится констатировать факт того, что мир этого или не понимает, либо, как сделать это не знает, если не боится. Без этой обязаловки, торговый и промышленный капитал стремился туда, где стоимость труда ниже, а степень эксплуатации выше и плюёт он на затраты связанные с необходимостью социальную защиты населения. Естественно разрешение проблемы требует принудительно-оптимизационной экономики государственного капитализма, с оптимизацией рыночных отношений.
   Так как власти по-прежнему держатся за динозавров наживы материального культа, то естественно они защищают их интересы в первую очередь, как и биржевое ценообразование и противоречия не исчезали.
      То в одной, то в другой стране возмущение масс - это всего лишь следствие развития этих противоречий.
    На этом фоне революционер Ульянов - Ленин, сказал бы, что общественному характеру производства противостоит частный характер присвоения. Однако ему прервали жизнь и, он не успел довести мысль до конца.  Если бы социализм не убил НЭП, то Ленин закончил бы свою мысль тем, что и при частном образование капиталов, плановой и частной экономике нужно было раздельное образования и обращения валют, но эти валюты должны были быть взаимозависимы, формируя взаимозависимую структуру народной собственности.
   Разговоры о том, что деньги, как капитализированное национальное достояние не должно быть отчужденным достоянием мирового сообщества, было пустым звуком. Беда была в том, что не было механизма соединения национальных достояний, как собственности народа с правом каждой личности. Персонализированное народное достояние, как отражение значимости личности не находило своего выражения в праве. В силу чего отчуждённый капитал государства, как народное добро, было как ничьё, а частное противопоставлено ему и став основой финансовой системы мира, не могло стать основой социального сообщества государств.  Такое экономическое состояние общества не может сформировать правильных этических показателей, развития благополучного мира. Законов же, по которым могли судить владельцев отчужденного достояния за общественный упадок, по праву или иначе в мире не существует, и даже защищается. 
   Бунты, кровавой грозой, как следствие антагонистических противоречий, между народом и властью был единственной силой, которая еще могла напугать её и потребовать экономических изменений мира. Это имело бы должную силу, если было бы мировым сознанием, деньги добытые за счет угнетения народа в одной стране не становились достоянием другой. 
  Великие мира не понимают, что материальное изобилие имеет пределы насыщения, и, если уже не дает преклонения теряет значимость, которую можно поддерживать и правом.
    Промышленное развитие, зависящее от ограниченного природой ресурсов, вело к истощению земли и социальной дистрофикации общества с расслоением. Больному миру для спасения нужно оптимизированное по общественной значимости потребление, а неограниченный стихией спрос. Его можно сформировать в обществе только через производство и потребления культурно социального продукта - творческих услуг, с явлением от интеллекта человека, а не от ресурсов земли с возрастанием значимости личности за сотворение и потребление таковых.
    Однако без механизма персонализированной значимости правово-статусного влияния, такой подход может стать блефом новой социальной стабилизации. Этой волшебной палочки выручалочки в виде статусных отношений сознание мира пока не нашло.
    Бюрократические системы мира страдали аллергией к социальному благополучию народа, так как материально не зависела от его  состояния. Народный контроль был слаб. Потому на этом народном поприще, как на золотых приисках многие из них намывали деньги в свои карманы. Народные деньги распиливались, как дрова и растягивались как резина. 
    Однако ни победа диктатура частной собственности, ни диктатура общественной собственности эти противоречия не устраняли. Третий путь, организации производства на взаимозависимой, структуре собственности, на которой гармонизировала бы меж собой, развитие одной – частной, от другой – общественной, власти мира не знали и даже обсуждать не желали.
    Мир, расколотый ранее на два лагеря частных и коллективных собственников, так и не освободился от постоянного страха возможной его, как национализации, так и обратного процесса. Мировое коммунистическое движение, так же, как и профсоюзы, играя краплеными картами крупного капитала, были, похоже, дискредитированы и, заказаны им. Серьезной угрозы власти капитала они не представляли, так как не имели идеологов и лидеров способных повести за собой. В основной своей массе танцевали под дудку денежных правителей.
    То, что коммунистическое движение не воплотило в жизнь свой лозунг «Заводы рабочим, земля крестьянам!» в форме народного персонализированного владения основными фондами, стало основным камнем её дискредитации.
   Семьдесят лет их ученые мужи, сотнями институтов, чихая этой проблемой, растирали только сопли с кровью насилия по морде плановой экономики и пришли к умирающему капитализму, осознав, что спланировать всё нельзя. Реки крови, реки народных денег ушли в песок, а вернули жизнь назад, оставив не прощённый обман. Сказать, что дураки правили балом будет мало, потому что и сейчас правящая элита большим умом тоже не отличается. Радует только то, что социалистическая гроза, прогремев над миром, дала пример невозможного и жила больше чем Пражская коммуна
   Бездарные коммунисты не смогли донести государственную собственность до каждого гражданина и это не позволяло стимулировать труд ни материальным, ни правовым культом по максимальной возможности. По этой причине прочихали, и объединяющую державу, и весь социалистический оплот мира, за понюх табака демократии, подорвав этим всё коммунистическое развитие мира.  А, если бы, они все-таки смогли заменить диктатуру рабочей бюрократии бездарностей, на диктатуру творцов созидания, чтоб не бездарная кухарка правила миром, то на них не перестал бы молится весь мир и сегодня.
    Постоянное противостояние между национализацией и частной собственностью требовала поиска форм их мирного сосуществования. Оно было возможно только в конвергенции плана с рыночной оптимизацией.
    НЭП как не до конца продуманная политика был убит. Однако в дальнейшем развитие коммунисты не смогли уйти от затратного, не конкурентного и инфляционного валового показателя в плановой экономике, который стал серьёзной причиной её погибели. Тому и другому развитию требовалась раздельная валюта и раздельный показатель по стоимости на социальное и рыночное достояние со стихийными и плановыми ценами. Это значит с нормативной оптимизацией рыночных инфляционных цен.
      Как сотворить оптимизацию этого и другого оборота, ни рост производительных сил, ни производственных отношений процессу оснований тогда дать не могли. 
    Всё это, с сдерживанием личных материальных стимулов, привело социализм к потере всех мотиваций к повышению интенсивности труда.
    Болея диареей обезличенного равенства всех перед законом, они не смогли ввести, ни дифференциацию прав, с соответствующей возмездной ответственностью, как и сделать коллективное право производным субъектом всех других прав.
Тут опять изложению таковых мыслей возмутился мой читатель – критик:
– Ты что сума сошла? Я помню право хозяина и раба где ответственность за вред, причинённый действиями холопа, нёс его господин.  Похоже, что ты, делая коллективное право производным персонализированного права, добиваешься того, чтобы коллектив, выступив по согласию правовым доверителем своего члена. Тогда коллектив мог бы нести и какую-то оговоренную ответственность за его поступки, так и принимать почести и достижения как свои. Практически ты личность делаешь рабом коллектива.
   Я возмутилась:
- Находится в обществе и быть свободным от него нельзя, это ещё вождь пролетариата утверждал. Без его коллективной воли и сознания жизнь утрачивает смысл и восторжествует вражда с частной психологией. Власть слабо понимала, что только через развитие коллективного права на воспроизводстве коллективной экономической собственности по персонализированному вкладу каждого труженика можно создать империю любви и объединить мир.
     Социализм бился, как рыба об лед, но так и не нашел других стимулов, так как персональное правовое стимулирование, могло быть основано на росте вклада в национальное достояние.  То, что это расслоение по персональной общественной собственности можно было заменить правом пользования и таким образом уйти от обезличенного бытия в правовых, а более в материальных стимулах, реализации не нашло.
   Таким образом народ персонально не стал носителями государственных успехов, его чести и значимости, и персональной значимостью связан с ней не был.
   Такое возможно только через правовое стимулирование, по фондам социального развития коллективов от определения социальной стоимости живого труда параллельно профессиональной тарифной стоимости. Оно могла бы сформировать коллективное сознание и коллективное право. От него общество и коллективы могли формировать субъектов персонального права пользования. Однако мир пока этим не замарачивается. Различные партии, сотрясая воздух призывами к решению социальных проблем, толкают только воду в ступе, между частной и государственной собственностью, не находя истинного решения.
   Матрица  производства и стимулирования основанная на частных капиталах по-прежнему не хочет платить рабочим большие деньги и завязывать рост прибыли с ростом  оплаты, считая это своим не конкурентным ценообразованием и ограбление себя хорошего.   
    Инновационный прогресс коллективного развития общества, из-за не совершенных экономических отношений страдает и при национализированной собственности и при частной.  Безработица с кризисами перепроизводства, с необходимостью оплаты утверждения нового, бьёт общество по Чеховскому образу, то селедкой в харю, то мордой об стол, как Ваньку Жукова в учение.
   Спасительной мерой от этого может быть только внедрение плановой составляющей в рыночные отношения, но планирование требовало опоры не на стихийные цены с инфляцией и в границах социальных гарантий потребления.
   Ввиду этого необходима система гарантированного спроса на сформированных заранее заказах. Цены товаров и услуг в ней должны рассчитываться не с стихийной инфляционной рентабельностью, а по оптимизированным нормативам обеспечивающей содержание всей непроизводственной сферы. Для этого нужно признать теорию конвергенции, как основу политики мира, где плановая экономика будет оптимизировать анальную справедливость обезличенной демократии рыночных отношений.
      Естественно без механизма - теории статусных отношений, как основы правового общества, где стимулирование культурного спроса и производства мотивировалось бы правовым дисконтом с влиянием на статусный рост всех субъектов этой системы, сотворение его было бы невозможным.
    Мир статусных отношений, голубем мира, стучится в окно цивилизации. Чтобы по общественной значимости получать абсолютное право свободы власти и материального богатства.  Те, кто претендовал на это, должны перед народами мира встать на колени, вкладом в мировое достояние, как при объяснении в любви.   
  Власть общественной любви в виде персонального права, как святое правление, ждет своего помазания разумом. Коммерсанты ждут божьего поцелуя прозрения, чтобы производить не прибыль, а высший продукт цивилизации – любовь в виде персонального права на социальные блага жизни. Однако, как превратить жизнь и её качество в национальное достояние и сделать частью производственного процесса власти не снится. Идеалов конкретного развития к социальным благам, мир не имеет. Капиталистические нравы, кутят в пьяном угаре свобод с враждующими меж собой разными кланами демократии, где любой дурак с деньгами имеет прав на власть больше любого таланта.
     Однако конца этой закономерности мир, одурманенный обезличенной демократией мир не видит и будто находился в гетто интеллектуальной убогости.
- Что ты, что ты, нельзя так категорично думать даже в оценке временем сказки, - воскликнул мой читатель – критик из подсознания пригрозив мне пальцем с экрана, будто он вновь вышел из меня и поселился в компьютере. – Сумасшедшая, ведь возмутится и взбунтуется вся элита мира. Я тебе философский камень принес, чтобы ты мудрость смысла сказки создала и сказкой в мечту позвала, а ты критический чёс по системе мира ведешь, точно на вилы попадешь.
- Да мне уже все равно, я сама себе уже к вискам приставила ружьё. Если сказку прочтут, то без моей помощи на курок нажмут.
- Нет я этого не допущу. Вот тебе еще одна свеча благодатного огня, как оберег от элитного негодования и суда, что сердцем моим зажжена. 
    На экране появилась свеча, стоящая на ладошке. Я щелкнула мышкой подведя стрелку на огонь свечи. Картинка на экране исчезла и тут же огонек загорелся на свече внутри глобуса, стоящего на моем столе по другую сторону экрана.
- Ну вот и оберег я тебе божий дал, но ты много над миром не рассуждай, - услышала я глас, уж как с высока и стала рассуждать, предупреждению вспять, опять.
 - Для меня мои рассуждения всего лишь причина к поиску смыслу сказки, и я никак не могу от них освободиться.
  Так высказавшись продолжала писать:   
  «Экономические кризисы заставляют мир страдать не только от конкурентной стихии перепроизводства, но и от того, что торговый и финансовый капитал, идя от разума кармана, преследуя свои частные интересы, нагоняет тумана и делая из него деньги, диктует промышленному свои условия социального исключения, а на меня опять размышления.
   Экономика повышения и спроса, и предложения не решали проблем человеческого счастья ни демографических проблем. Счастье всегда зависит от развития социальной сферы, состоящей из сферы услуг плотского и духовного явления и возможности их оптимизированного потребления, что возможно только по персональной правовой значимости. Естественно, что свыше то, это рыночные заботы. Основным показателем персональной значимости личности должно стать выполнение им гражданских обязанностей сохранения собственного воспроизводства выраженного в созидание семьи. Идеологию семьи – любви рыночная экономика, берет на слабо и, моя ей война - –
это жизнь моя, и социальное развитие это её среда. Когда она на дотациях от прибыли, это геноцид её и не отвечает смыслу социального государства. Боле того недооценённая энергия живого труда, как и энергии природы, формирующая прибавочную стоимость. она монетизируется частными накоплениями в банках, а почему не на социальных счетах, логически возникает здесь вопрос? Я бы поэтому хотела высморкаться на такое ценообразование, которое отрицает формирование социальной стоимости труда, и эталонное ценообразование, с божьей стоимостью, что создает энергия природы и частная почему это мзда? Это большой вопрос и не только для меня.  Вот я и хочу, чтобы эта система от боли легла поскучать, когда берется народ пощипать, а не божьей милость семье народов стать.
    Какая-то не видимая рука биржевой игры рынка устанавливала стоимость живой силы рабочих физического и умственного труда и цену их продукта с долей отчужденной стоимости, продиктована была локтевой волей прихоти сговора банковского лобби, ведущих финансовых магнатов.
  Вследствие этого субъекты права, получившие право выпускать и продавать присваивали большую долю стоимости продукта, чем рядовые производители, а сырьевые страны выступали донорами финансовых магнатов, ведущих стран. Основные доходы получала биржевая пустота рынка. Если кто-то пытался вырваться из-под их регулируемого влияния над спросом и предложением, объявлялась настоящая война. В силу такого давления многие не угодные не могли вырваться из нищеты и банкротства, включая развивающие страны.   
   Финансовая система мира, как кровеносная система государств, через биржевые структуры, была полностью подчинены частным интересам. Дополнить этот общественный абсурд могли только частные тюрьмы для представителей капитала.
     Зависимость рыночного прироста денег от частного успеха реализации и биржевого спекулятивного поднятия цен, загонял мир кризисами в тупики своего развития.  Перепроизводство товаров и неспособность населения планеты оплатить и потребить его, в виду, незанятости и недостатка финансовой, и физической ограниченности потребления, усугубляла это явление.
    В этом развитии мировой капитал оказывал своё дьявольское влияние через частные банки. Государственные банки в его систему вписывались плохо. Через частные банки легче всего можно было организовать утечку капиталов из одной страны в другую. Ими оказывалось влияние на продажные элиты тех или иных государств. Правя своей страной, управленцы держали деньги за границей и естественно были подвержены их влиянию. Это влияние отражалось и на внутренней политике стран. Торговый и промышленный капитал, находясь тоже в частных банках не очень-то дорожил интересами того государства, в котором он образовывался.
    При всем этом, производство мира было настолько могущим, что могло засыпать достатком, как манной с небес всех людей планеты. Однако великие мира предпочитали держать всех в нужде, ибо только так можно было выжить в конкурентной борьбе и заставить массы служить им за гроши, что давало им ощущение своего могущества и народной нужды.   
    Он мог выйти на улицы, свергнуть власть, но, что делать после революций, кроме очернённого диктата обезличенного социализма, знать другого не мог, а властвующие политики лишь воспевали сопли обезличенной демократии. Один дракон менял другого дракона и только. Они, в борьбе за власть приводили рай ведущих держав, который создавался за счет ограбления слабых стран и сами становились таковыми. Только Россия поднимала слабые страны, ищущих с ней содружества с колен. Боясь этого примера ведущие страны чернили Россию пытаясь стереть с лица земли её философию сосуществования».
     То, что государства с засильем частных банков попадали под финансовый биржевой лохотрон  и гнет, с диктатом международных монополий, а не отечественной промышленности, не отрицал и мой читатель - критик. Достаточно интересно это состояние денежной системы, описанное им, видимо с моих мыслей в стихотворной форме, он неожиданно выложил мне на экран компьютера. Я его вам даю на суд:
Нет у мира  единой  валюты
И проблемы согласия раздором  раздуты.
Эх, мир живешь ты без  царя,
Локтевая экономика тебя свела с ума.
И валютой, как локтем
Отмеряют  что, почем.
У кого он по мощней
Тот над всеми лиходей.
Эталона  деньгам нет.
Справедливость, где ты свет?
Есть по массе килограмма
Мера веса без обмана,
Да и метр не обделен,
А в валюте что почем?
Не поднимайте цен везде,
Не опуская их нигде.
Не нарушайте цен баланс,
Ведь это кризису аванс.
Дайте  жизни меру счастья.
Разгуляй, цена безвластья.
Сегодня рюмка стоит сорок,
Завтра уже три сто сорок.
Где же  граждане  цена
Без обмана и вранья?
Сам на сам, один, один,
Где ты денег господин?
Чтоб ровнялись по тебе
Все валюты на земле.
Есть такая не простая,
Но идея золотая -
Энергетическая стоимость труда,
Где прибыль полезностью всей заперта.
Я  продам свою идею,
Дайте деньгу чародею.
Вы ж не изверги, налейте,
За идею пьют и  черти.
Граммов этак пятьдесят,
Жизни час в ней на верняк.
Вот и денег в ней цена,
Не играйте в дурака.
По копейке, по копейке,
Как по капле, мене налейте
И не меняйте ни когда
Цену денег для меня.
Не предавайте власть рубля,
Ведь в нем народная цена.
Не лезьте вы в мои карманы.
Воров с инфляцией на нары.
Мой рубль сто капель был  всегда -
Энергетическая стоимость моя.
Не изменяй ей власть, прошу,
Я стоимостью этой дорожу.
Я  вам на рубель «па» станцую,
Вы мне похлопайте, я всех целую.
          * * *               
- Это я так твои мысли выразил, - услышала я голос своего критика, что как будто стал уже частью меня. – Однако твоё умозрение для сказки не очень нужно и сюжета чуда не дает. Похоже мой философский камень тебя не туда ведет.
- Да он мне думать мешает. Свеча его мигает и это мигание сюжет не открывает.
- Мудрости тебе для "словозрения" надо. Сейчас исправлю.
   Я попыталась его увидеть, но попытка была тщетной. В тоже время увидела, как мой философский камень перестал светится и влетел. В воздухе он превратился в птицу и совой уселась на моё плечо, я услышала, как она мне стала нашептывать на ухо:
- Если хочешь получить сюжет чуда, для сказки, выбирай:
- Получишь примерный сюжет чуда от моего поцелуя, но попадешь в кому. Признания сказка может не получить, а может и славу подарить.  Из комы можешь не выйти и умереть. Все будет зависеть от силы твоей иммунной системы желаний.  Откажешься, тебя засыплют деньгами, но почет не познаешь, а может и осужденным большинством станешь и сказки спасения миру не представишь.
   Я задумалась и ответила:
- Сказочного добра представить миру хочу в виде сказки с явлением чуда
  Тут же вдруг клюнула в висок меня, я в миг сознание потеряла и на кровать упала, что рядом стояла. Голова закружилась и мне показалось, что я падаю в какую-то яму, похожую на бездну. По краю этой бездны люди в капюшонах темных сидят, будто в моей голове и ногами в башке стучат. Я падаю и кричу: «Помогите» За мною сова летит, догоняет и подхватив в облака поднимает. Бросает меня на них перед воротами Рая и сказку читать начинает. Я вроде бы как засыпаю.
   Сколько я в таком состояние была трудно сказать. Читатель – критик, что как двойник из меня, в это время сел за мой компьютер и стал просматривать то, что набросала своим умозрением я:
«Беда мира была в том, что, прикрываясь свободой и демократией, капитал допускал любую критику, и выборы только бы всё то, что составляло матрицу рыночно-биржевых отношений, ведущих к обогащению властных мира сего не мешало ничто. С помощью её разрушать не только чужие культуры, но и национальное достояние собственных стран, так как капитал ставил в зависимость всех кроме некой элиты. Рыночные отношения, с локтевым биржевым ценообразованием, под конкурентным давлением, были угнетением социального развития, так как стремились к снижению затрат, но не цен и денежных оборотов. Порожденная этим безработица тормозила и социальный прогресс.
    Мировые валюты, все больше и больше подчиняли себе слабые капиталы других национальных держав, выступая для них, то дубинкой, то пряником. Спасение утопающих в долгах стран было делом самих утопающих. Деньги, как частная дьявольская сила властвовала над миром отрицая необходимость обоснования их на социальной стоимости труда. Они, жаждой наживы, гнали прогресс, а он все больше и больше выбрасывал, лишних людей за борт производства, загоняя мир в эпоху лишнего народа.
    Для социального мира созидания и любви нужна новая форма ценностей, денежного обращения, и международного капитала, эмиссия которого определялась бы не частной наживой, определяющей свободу личности, а приростом достояния культуры и красоты мира. Прирост такого достояния должен быть основой прироста экономики множества государств. В этом обороте, позволю утверждать, что сам человек должен был быть её частью и национальным достоянием».
   Дочитав до этого места, он покачал головой, но вздохнув  стал читать дальше:.
 «Мировое развитие требует не только сильной интернациональной идеологии, но и такой же валюты обеспеченной энергетическим эталонным обоснованием.  Такая наднациональная энергетическая валюта, базирующейся на национальных ресурсах каждой страны, а не на отчужденной капитализированной стоимости частного или государственного накопления обеспеченной стоимостью ВВП по сопоставлению с стоимостью к группе иностранных валют. Однако не одна валюта мира, пока, не может похвастаться эталонным обеспечением своей денежной единицы.  Потому иммунной финансовой от инфляции системы, мировое сообщество, к нашему времени, действительно не создало. Эта проблема, похоже, остается только делом осознания будущего времени. – Далее он увидел стих:
"Деньги - это востребованная энергия природы и прошлого труда.
          В этой капитализации не истина ль дана?" -
          Рассуждая с Марксом утверждала в грезах я.
          Требуя: "А слову созидания, где цена?
          Не культуры ль банк уже требует судьба?
          Ведь продукт сознания - вечность Мира здания
          И цена ума должна значимости слов равна,
          Как энергии огня в миг звучания слов добра.
          Что рождены сиянием солнечного дня.
          А у кого лишь спичкой, чтоб не давила мгла.    
   Тут он заметил себе, вслух, что он с этим согласен, но для написания сказки, это вообще не надо. Если, как только для картинки мира, в которой сказка бы её жила, и об этом она уже говорил и так ворча стал читать дальше.
- Ну вот, - воскликнул он, увидев следующий стих. – Похоже в сказку о рождении умного рубля её мысли моя птица дальше понесла. 
…О справедливость, где ты, свет?
...........................
Есть же по массе килограмма
Мера веса без обмана,
Да и метр не обделен.
А в валюте что почем?
Вот и зло идет кругом.
Глупость это или нет—
Эталона в деньгах нет?
От сего мир - кардобалет. …
      
    Прочитав эти строчки, он опять покачал головой в безысходности своей, произнеся:
- Существующие валюты, действительно эталонной святости не знают и, как прочные девки, ночными бабочками спроса порхают, естественно в свободном полете.
- Им не хватает контрольной функции, – неожиданно вышла запись на экран. – Интересно, - промолвил он. – А тут вот и этим мыслям и доказательство её, что опять отрывком из стиха подтверждено:
— Деньги с чипом. Деньги с кодом.
Код доверия со сроком,
С отпечатком на банкноте,
Чтобы не было краж вроде.

Пусть кто украл — чип рассказал,
Где и как он их украл,
И в кармане всем пищал,
До кассы с ними не пускал.

Передал валюту другу —
Код принял другую руку.
Деньги с чипом, деньги с кодом
Бог предложил нам с поклоном,

Чтобы взятки брать не смели,
Власти в барщине не зрели,
Да и не было б воров
В этой жизни, как грибов.

Отпечаток, будто бритва,
Не спасет воров молитва.
Чип их спалит, банк вернет,
В расчет касса не возьмет.

Если деньги нечисты,
В оборот им не пройти.
Чип, как сторож на валюте,
Код от пальца, как на блюде,

Чтоб не пускать крамол дохода
До преступного собора,
Чтоб лишь на добрые дела
Валюта в мир узду нашла.

Код отпечатка грех исключит,
И обман права не получит.
Код на деньгах все покажет,
Всю судьбу банкнот расскажет:
За что, когда и почему
Их отдали и кому,

И уж украсть будет нельзя.
Вот таковы нужны дела. …

   Я естественно, находясь в бессознательном сонном состоянии и что-то сказать ему никак не могла. Он же с любопытством читал дальше:
   «Кодированную систему обращения крупных купюр, как по операциям, так и по принадлежности к каждой гражданской и юридической личности было моим размышлением, так как карточки применительно были не везде. Отсутствие системы технического и общественного контроля над денежными потоками, приводила мир в коррупционный и преступный хаос, с которым он справится, не мог.
В таких ситуациях любой бесконтрольный наличный оборот только поощряет соблазн и возможность коррупции.
    Она, как небесная кара за безумное устройство, являлось если не тенью, то сутью бытия, и насмешкой дьявольской природы общественного безрассудства.
    В этом грозном мареве безрассудства, как среди грозовых облаков динозавры наживы гуляли по улицам городов и деревень покупая дышла законов. Они же искали раскормленных потребителей, чтобы им продаться. Не видя их кричали: «Умри тощее не платежеспособное население».
 Однако ища дешевый труд, конкуренция другой массе народа в этом мире не создавала. Всадники апокалипсиса, услышав этой сути зов, стремились ворваться в сознание масс рыцарями истины. Поднимая доверчивые души на древко своего флага, желали исполнить свой вердикт миру. Вместе с динозаврами раскормленных потребителей, убивающих окружавшую природу, безумным потреблением стремились извращением изнутри превратить в дебилизм природу сознания всех.
    Однако ощущение наслаждения от большой наживы капитал не всегда давал, так как загружал заботой, страхом и мешал спокойно жить, убивая чувства не купленной любви. Конкуренция за еще большее обогащение и страх потерять положение и свободы, одних заставлял сдерживать свое потребление, других сдерживаться в потреблении, заставлял недостаток средств. Таким образом капитал формируемый от сбыта товаров требовал оптимизации этого процесса.
    Справедливость, основанная на деньгах, рыдая в жилетку капиталов, сменяла одну власть на другую, но не меняла сути перетечки их из одного кармана в другой. Для постоянного передела мира, большому капиталу демократия, как Тришкин кафтан была самой удобной формой его диктатуры. В его условиях демократического выбора и анархии легче было навязывать нужные условия игры по переделу  капиталов и утверждению своей воли»
 -  Ну сколько можно пинать этот мир. – возмущался вздыхая мой загадочный читатель задумываясь над прочитанным. Тут, мне показалось, что ему, как небесное чудо, стал возмущаться уже сам мой компьютер. В разных выражениях, некоторых суждениях строчки являлись на экран, которые мною даже не писались. Как социальная угроза, в виде какого-то компьютерного сознания, доносились уже его звуками, в разных песнях, будто с небес и не видимый святой дух неведомого сознания, через интернет призывал разум к сотворению сказки, где бы рассудок восхищался миром без войн, как одной семьей. Мигающий огонек свечи, как сомнение непонятно чего, внутри земного шара, приглашало к истине выражения всего. 
     Для меня этот огонь, как призыв истины веков, лежал на дороге моего сознания философским камнем, который я пыталась поднять. Об этот философский камень разбивались надежды человечества. Разбитые надежды превращались в кровяные реки и, испарившись, грозовыми облаками насилия, вновь нависали над миром людей. Мир сначала рожал людей, потом одних убивал, других, постоянно призывал к миру. Так, держа в страхе, недооцененных стоимостью производителей, небольшая горстка прихватизирующих капитализированную не оплаченную и не поглощенную миром стоимость продуктов, наживался и грабил их. 
     Существующий порядок мироздания не предполагал, что рано или поздно придет эпоха социально-правового возрождения мира, обеспеченного капиталом творцов, гарантирующих им правовое превосходство над не созидающим добро.
   Так я думала и разбиралась с случившимся со мною уже после, когда очнулась. Пока же находилась в небесном общение, а мой гость продолжил читать, почесывая свой затылок:
    «Экономика земли ждет космических целей с воспроизводством не культа наживы, а культа дифференцированного персонального права идущего от вклада каждого гражданина в социально-национальное достояние в виде фондов или банков. Эти вклады, как основа формирования статусных отношений граждан, семьи, коллектива и государства должны стать основой формирования единого персонализированного правого общества. Это значит, что социальных прав должно быть больше у того, кто по значимости вклада в социальное добро выше профессионального и религиозного нормативного явления своего. Стихия материального хаоса вела к вражде всех против всех и эпоху лишнего народа.
     Волей, неволей в этом движении мир, стремясь к максимальной занятости жителей, склонялся к военному производству.  Вытесненный работезированной экономикой народ, гнулся под спудом нагруженного на себя оружия. Для насилия готовилось много танков, пуль и бомб. Производство и сбыт оружия требовал развязывания, то тут, то там вооруженных конфликтов для занятости и уничтожения безработных. Так спасаясь от безработицы, гнал себя к новым войнам, а не к освоению не обжитых земель и новых планет. В мир без насилия никто не верил. Одни в процессе насилия становились богаче, другие еще беднее и снова шли воевать и насиловать остальных.
    Войны, как конечное коллективное зло, пляской на крови, воевали с гуманным миром и разумом. Они диктовали ему свои права, особо через терроризм, проституцию, наркоманию и коррупцию.
   Для меня же было ясно и видно, как лунную тропу к праву ночи до утра, что для общего мира и срастания государств в единую экономическую структуру, нужно международное государство на подобие Ватикана. Естественно с международной валютой и армией. Вот в таком царстве я бы хотела начать сюжет своей сказки, как завязки и развязки. Хотя, если подумать, то возникнет вопрос, зачем правителям армия? Власти для наведения порядка достаточно полиции, это если защиты границ будет международным правом.
    В этом случае рассуждать об войне, как уничтожение армии, говорить не бессмысленно, Если, в следствие ведения войн ещё определится и связь с уничтожением мировых капиталов, то они перестанут быть целью и власти, и славы. При этом считаю, что это может усугубится если в основе денежной эмиссии и стоимости сможет выступить значимость каждого народа и личности. Как рассольника с бодуна, капитализация этой значимости нужна, только после этого доход от денежного обращения может принадлежать народу определяя статус на льготы каждого гражданина в быту. В такой стране как в сказке во сне властвовать можно, лежа на печи и лишь приказы издавая от любви, дурака валяя из себя.
- Ты то не валяй дурака, будь уж собой до конца, твоя карета - мечта не явится из тыквы никогда и ты не радуй совиной халявой сюжета себя.
- Значит терпи и слушай сказки от меня, ради сказки торжества.
  -  Тут бабка на двое сказала ведь войны это коллективное зло и соответствующая ответственность. Хотя для одних это было протестом этому миру, для других средством наживы и орудием передела власти, не способной решать проблемы. Даже самые мощные ракеты, этому миру, в этой социальной трагедии защитой быть не могли. Мир каннибализма, так или иначе идет к своей самоликвидации, поедая себя, через преступность и террор социальной неразрешённости в бессмысленном экономическом унижение одних другими.
   Природа мира, однако, не может долго терпеть ни безумной потребительской ориентации мира, ни разных видов насилия между людьми, так как в этих войнах за наживу гибла и она. Природные катастрофы были, как божьим возмездием за это безумное существование жизни».
   Мне, как автору этих строк опять хочется вспомнить,  некий не радостный для читателей стих найденный мной в онлайн печати. читая который забываются традиционные ценности и думается, что некоторые стихи в России не просто стихи отражения чувств, а что-то большее, дополняющее плодородные бразды философии прозы:
ПОКАРАЙ
Цоп - цобе, цоп - цобе. Мы в дерме,
От террора чумы на  земле.
Чахотка бродит  между нас,
Грозит мне и  пугает вас.
Террор кровавым страхом гнет
И духом падает народ.
          Чума, чума. Чума, как мгла,         
          Под  маской равенства беда.
          Террор то тут, теракт то там,
          Мир получает по зубам.
          Харкаем кровью, как в войне.
          Террор - чахотки на земле.
Он переспал с земной судьбой
И кровь течет о ней рекой.
Вот уже слезой горючей,
Мир заливает болью жгучей.
          Кровь на губах и крик в устах,
          С слезами страха на крестах.
          Как с болью жить?
          Как жизнь любить?
          И страх террора позабыть?
Стон в марше душ - властей позор,
Насилье в обществе, культуры вздор.
Есть преступленья против чести,
Что государству, как из мести,
Но против народа всегда,
Террор, как война, и чума.
           И месть, другого нет пути
           Террор к рассудку привести.
           Карой грозится войной на войну.
           Тень мести политики ищет цену.
           И страх в осознание ходит по кругу.
С войны террор ждет капитал,
В крови нажива, как шакал.
Террор, над честью, как позор,
Согласью мира рвя камзол.
         Кара свободе в наживе обмана,      
         Страхом у власти большого кармана.       
         И из кармана продажного зла,
         Взрывами горя он рвет небеса.
         Шоу наживы - террор маскарада,
        Чтобы дубина над властью витала.
И откупалась бы вечно от зла
Власти наживой кропленой, братва.
Давят на власть через слезы людей,
Кровь проливая безгрешных детей.
         Нет тебе места,  и злу не молись
         Горем безвинных за власть не дерись.
         Люд то простой, тут, причём виноват,
         Выбрал и, должен за власть  отвечать?
Горе  религии, мести  за зло,
Да и к прощению всех за него.   
Где ж ты религия «зло покарай»
Правдою мести беду развенчай.
Страхом бы смерти нам волю не гнули,
Злом социальным его не крестили.         
           Как в Институт коллективного зла,
           В войны с террором обулась земля?
           Они страшней чумы любой и беда,
           В ней, к несчастью,общая всегда.
И гонцов коллективного зла,
Превратит пусть в изгоев земля,
С отрешением от веры мировая семья.
В проклятьях встанут власти той, 
Террор где был осознания сумой,
Лишив бразды правления страной.
         Иначе в резервацию чертей,
         Без прав свобод и на детей.
         Как прокаженных и больных,
         В дань утешенью всех других.
         А, запретив им размножаться,
         Не даст  вендетте зарождаться.
Стереть, как нацию с земли,
Волков террора и беды!
Чтобы в берлогах террор зла, 
Руки дрожали от мысли огня.
       «Хотим, чтоб предки их стонали,
       А боги страх им нагоняли»
       Кричат погибшие из мглы,
       Чьи судьбы жертвы зла чумы.
Око за око и вырванный  глаз
Вряд ли загонит террор  в унитаз. 
Сепаратизм - явленье дня,
К разделу мира зовет всегда.
        «Покараем» террор не убьёшь.
         Нужен новый мести Бог.
         С карой не как война всегда
         С коллективным горем зла,               
А с чашей коллективного добра,
Что по божьим потребностям будет дана.
И каждый брал с нее себе, как Бог,       
Для сотворенья благ, что мог.
Но веры таковой не слышен зов.
И верю терроризм культуры слов.       
         Я ею мир готов объединить,
         Религия другой не может быть.
         С наживою террора нам не жить.   
         В основе жизни бед она.
         Вот горю, кажется, вина.
                * * *
    Я конечно, с этим воскресшим из памяти стихом, во многом была согласна. Стих, как буревестник Горького летал в моем сознании вызывая множество сомнений и вопросов. Однм из них был вопрос победить в войне можно, но как после победы строить мир? Ведь после войны наступает вакуум узаконенного коллективного влияния, его угрожающе заполняла коллективная преступность и терроризм. Страхом коллективной кары они хорошо подавляли страх закона. Преступность или сливалась с промышленными и властными структурами, или вела борьбу с ними за подчинение. Она имела преимущества перед страхом меча официальных законов, так как была более мобильна и не брезговала круговой порукой с коллективной карой и ответственностью. Это говорило лишь том, что без боле жёсткого подхода и страха в этом мире лучше не станет.
   Тут вдруг некто из-за экрана, по поводу этого моего высказывание и в виде записи на экране, предложил, как коллективную кару, пожизненные неопаспортированные резервации всем врагам законов. Склоняясь к прошлому утверждал:
- Постройте такие, как Сталин в Сибири или пустыне, для всех террористов, наркоманов и взяточников резервации с другими, более жёскими законами, и проблема уйдет.
    Я тут всерьез засомневалась в гуманности мнения от этого голоса. Потом подумала, ведь пожизненная ссылка с какой-то трудовой повинностью, а при необходимости и с браслетами мучений, соответствует идеологи толерантности общества. При замене ею смертной кары, мир как бы отказывался не только от наличия непримиримых антагонистических противоречий, но и поклонялся бы заповеди божьей «не убий».
   В противном случае потребуются признания возмездной законности насильственных революционных изменений мирового порядка. Спасение мира от уголовной, и различной религиозной экспансии возможно только через рафинирование общества по духовной значимости персонажей и их антисоциальных проявлений. Однако это усложнятся тем, что рафинирование от недвижимой собственности более сложный вопрос.
    Показателем социальной значимости каждого гражданина и юридического лица в международном плане, должно быть только по их вкладу в рост международного социального достояния и потеря этого достояния, должно определять их коллективное влияние. Любой гражданин планеты, не имеющий или нарушивший это право, должен терять свободу передвижения, проживания, и национально-религиозного выражения, или как-то ограничен в этих свободах.
   В первую очередь эти свободы должны определятся статусом каждого гражданина. Не надо усмехаться, здесь в праве оперировать к необходимости права коллективной ответственности. Естественно общество будет вынуждено создать такое право и влиять им на некий коллективный показатель коим может быть только статус коллективной значимости, увязанной с персональной значимостью. Какой и за что, всё естественно должно определяться формами общественного обитания, но в любом случае средства и форма их влияния должны воспроизводится в производственных отношениях.    
  Как бы там не было нужен единый статусный показатель оценки правления и деятельности всех ветвей власти от семьи бригады до страны. Статус государств, регионов и т. д. должен определять и меру полномочий, и время обладания этими полномочиями, с экономическими и правовыми возможностями, как и меру ответственности.
    В любом другом и международном случае, при приобретении статуса другой страны, любой эмигрант, должен согласовывать форму своего поведенческого проявления и права, как и своих национально-религиозных свобод.
   Это так я думала, реагируя явлением в записи голоса своего, уже ставшему назойливым, загадочному посетителю, что показалось не только очень странным, но как будто и опасным. Я, вроде, находясь в неком облачном сне, при мудрости сове, а тут вдруг, на тебе, вот тебе, уже, как у компьютера своего на земле. Никак не пойму, но чувствую какая- то трансформация идет во мне и уже с моею судьбою в игре. Ощущение такое будто кто-то из вне пишет сказку обо мне, и я в ней уже сказочный герой, убиенный своею судьбой. Думаю, в пору кричать во спасение начинать, от ужасов в которые могу попасть. Судьба Красной Шапочки не успокаивала меня и и мой компьютер, в этой игре, мой облик стал менять, не зная кем меня показать. Поначалу возмущениями стала стрелять, как в кота, не видя где прячется сатана, и даже свистать, чтобы в конец испугать. Наконец стала успокаивать себя и заметила, глазами в темноте блестит сатана. Он же стал убеждать, что часть меня и вышел из сознания моего ума. Я вроде как задумалась над собой, а он захихикал и произнес с издевкой:
- Ну вот сиди и думай над неисправимой травмой своей родовой - мыслить над собой, судьбой и страной. Тебя даже в мыслях общая жизни картина занимает больше чем сюжет сказки о судьбе мира.
- А, что делать если Мир, как будто зажмурился от нависающих тучами проблем и божьего зова не слышал совсем. Каким он должен быть, чтобы его любить, и особо моим мнением дорожить. Вот я и решила Мир своим виденьем показать и как бурлаков на волге народ расписать. Войны и нужда, как конечное коллективное зло, пляской на крови, воюет с гуманным миром простоты. Они диктуют народам земли, как бурлакам права свои, стоя на палубе корабля терроризма, проституции, наркомании и коррупции. Хотя, для одних это было протестом этому миру, для других средством наживы и орудием передела власти, не способной решать необходимые проблемы. Даже самые мощные ракеты, этому миру, в этой социальной трагедии защитой быть не могли. Мир, так или иначе, шел к своей самоликвидации, через террор социальной неразрешённости если он не приносил прибыль для наживы своей и чужой.      
      Это своё мнение, я так и зафиксировала на экране и вроде как им закончила, все, что ранее записала с выражением: «Пусть опьяненный бредом обезличенной демократии Мир, чиркнет наконец спичкой возмущения и подчинённый воле возмущения, громыхает, как беснующее грозовое небо, которое я уже в начале описала. Потопа, для очищения мира природа ждать уже устала».               
Поставив здесь точку, я задумалась, над написанным и услышала:
    «О, боже, даже для читателя политической сказки все это скучно! Могла бы преподнести своему читателю картину мира и проще, и образней, и понятней, а главное эротичней. Надо чтоб читатель возбуждался от каждого слова. Ну, хотя бы так:
     Очень уж похож этот мир на большое постельное ложе, в котором мир грешит и в законе, и вне нео, с любимой стервой - наживой и орально, и иначе, ну по большей части тайно. Эта тайна самая интересная и нужная тема для обсуждений, как зубочистка после еды. Главный в этом грешник, капитал, который грешил и с правителями, и с их подданными. Чем больше он грешил, тем больше получал удовольствие. Если ему кто-то из них противился, он карал и карал в постели без жалости.  В такой сексуальной жестокости настоящий тремор эротики жизненного наслаждения. Чтобы постоянно очищаться от этого греха капитал создавал благотворительные фонды спасения. Эта седьмая вода на киселе выдавалась за истину добра и очищения. В таких чистилищах они отмывали свои грехи, и освобождали дух для новой страсти к своему народу.
    На этом сексуальном ложе не было любви, а если и появлялась, то она всегда зависела от количества денег, положенных под язык сексуальной страсти, ради новой денежной соломы, рожденной этим браком расчета. На этом ложе сексуального борделя деньги всегда ликовали насилия и над властью государств, и над народом.  Хотя, думаю, народ, все-таки, выступал в роли жриц и наложниц их страсти, а власть государств слугой этого дома терпимости. Власть капитала свое удовлетворение получала и с теми, и с теми, но чем больше масса народа подвергается ее одновременному, сексуальному насыщению, тем она себя чувствовала величественней.
   Все партии и общественные движения в этой спальной постели меняли только сексуальные позиции, для получения наилучшего оргазма между властью капитала и народом. Самое большое удовлетворение власть капитала получала тогда, когда интимные отношения государственной власти с народом проходили через лагеря и тюрьмы. Секс, в тюремном дерме, убивал народ духовно, ломая через колено все желания. Его подкожный насильственный оргазм отравлял кровь их взаимной любви. Потеряв, в нем нравственный стержень, народ приобретал так же страсть, что бы в любом месте и при любой возможности насилием поиметь свою власть.
    Когда власти государств теряли свою привлекательность и способность к нормальному сношению с народом, то власть капитала предоставляла возможность своей доли сексуального  удовольствия, в потехах орально.
    Чтобы достичь меж всеми участниками этого группового секса, полного удовлетворения, когда в действительности  его уже быть не могло, она, органами внушения, пыталось убедить народ, что оргазм наслаждения между ними достигнут.
   Сама она в эту любовь не верила и безверие, как серая ржа проклятий разъедало ее. Жемчужного ожерелья верности, после такой любви, никто не одевал и радуги небесной любви в бушующем небе заблуждений никто не видел. Однако под белым цветом святости, серый бог жизни договаривался с красным и прикрывал им этот серей сексуальный разгул. Если власть государств, становилась уже неспособной оправдать эту серую ложь, капитал менял и ее.
    Кругов ада эта власть капитала никогда не боялась. Ее золотой член любви всегда был возбужден, а когда возбужденный клитор народа в трусах нужды не находил удовлетворения, он истекал кровью критического момента терпимости. Религия, как менструальный тампон непротивления злу насилием, затыкала эту течку терпимости, зомбируя призывами к любви без греха с насилием.      
Вот и вся настоящая, сексуальная картина этого безумного мира наживы.
   Дальше голос моего критика вроде как замолк и излагать далее своё слововиденье мира не стал, да и я очнулась, так и не дослушав сюжет своей сказки. Тут же услышала:
- Ты, однако, упряма. Вот прочел, что ты написала и вижу, что этот мир тебе охота сначала причесать, а потом уж только сказку свою ему рассказать. Так ли я понял тебя? – спросил гость  очнувшуюся от сна меня.
- Да не знаю я. Сова мне в бреду сказку рассказывать начала, а потом вдруг замолчала и меня даже в дом возвращала. Обещала в другом сне до конца её рассказать и все детали сказочного скандала описать. Так что я пока вся в ожидании.
- А я, прочитал, твою грустную картину мира, и ту, что ты до того, как поцелуй от мудрой совы получила, и ту, что во время сна с компьютера под её гипнозом явилась. Похлопал, с досады одной рукой по голове своей, и обеими за твой фантастический разбой. Безумство смелых - кость для грешных с остриём на остриё, как страха кровь уму на зло. Простой люд скиснет от скуки, читая картину мира жизни, его описанную от виденья твоего.
- Иронично усмехнувшись, предыдущий меня читатель, и подыгрывая себе, далее уже иначе начал возмущаться затеей моей. Скорее он становился уже соучастником моего изложения и будто на этих правах далее утверждал:
- Любой другой давно бы забросил чтиво твоё, хорошо, что стихи, которые на экране компьютера являлись иногда спасают интерес простака вроде меня. Если мотивация к чтению сюжетом не будет дана, то интерес к сказке и средних умов исчезнет па верняка.
- Да я понимаю, что сюжетом пока страдаю. К сюжету для массовой потребы обязательно до шагаю.
- Старайся, но и без сюжета умей с восторгом по душе писать, да так чтоб понятно было не только тебе. Не думай, что мир со временем охвати восторг, как ты давишь гнид у райских вдов. Твоё видение хоть и может от чего-то и спасает, но не впечатляет. Треск от твоей чесотки лишь санитарные наработки.  Пир во время чумы, и низы радости от света страждущей души, чтобы не беспокоили вши. Может ты думаешь, что поставила столпы, которые будут держать небеса на бетонное основание любви и добра, когда каждому эта забота не нужна, а только тепло огня, чтобы не мёрзла лишь его душа.
- Ерунда, - отвечала я, -  эта всё от больного ума, а когда денег тьма, не нужно и ума. Бледнолобые умы с деньгами всегда верят, что столпы их судьбы стоят на чужом страхе крови и нужды, и не могут рухнуть от любви, и добра, так как в основе сохранения жизни не она, а страх и нужда. Однако, чем больше будет литься кровь, тем больше трех извилистое сознание, будет в ней тонуть, как в болоте.
-  Может это и так. Только эти умы поймут тебя тогда, когда их столпы уже утонут в крови и небеса станут им, как раскаленная сковорода. Поэтому ныне читателя серьезность не интересует и даже святая любовь не возбуждает, ему интересна её греховная свобода и насилие.   
  - Это же хождение по лезвию бритвы, и без объединяющей идеи не возможна и жизнь, иначе беда. Между коммерцией и истиной, я к последней с душой.
 - Значит, чтобы чувства сжались в гармошку и деньгой легли на ладошку тебе не очень интересно.  Когда жизнь мучение и народ, хотя бы в чтение ищет развлечения, живя только сегодняшним днем, ты не старайся втирать им в мозги какие-то новые понятия любви. Будь проще, и ближе к телу, и будут читать.
    Письки, сиськи, инструкции по снятию стрингов и бюстгальтеров, в общем, что-то в этом роде и в сказочной интерпретации, может прекрасно возбуждать обывателя.
- Ты, мой загадочный критик, расстраиваешь меня. Последние мысли, что слышу сейчас, лучше бы не слышать совсем.
- Не надо стараться быть святой, я же ознакомился с твоими видениями и от твоего представления о мире, как борделе, не ах? Чувствую, ты с подаренной мной совою, напроситесь на скандал большой. Сначала крен к зрению по уму, потом к разгулу по пупу. Читатели сюжета сову натянут на глобус твой, а ты пойдешь по дороге с сумой, петь сказки про Рай Святой, если не попадешь в бордель земной, что нарисовала ты из проблем мира головой своей.
- Я уже говорила, но повторю, что мир свой вижу, как сказку родную в ней мир должен стать одной большой семьей и не говорить о любви, а смотреть через её очки, чтобы правильно понимать развитие земли.
- Причем любовь? Когда конечный результат постель, главное деньги и время и что терять всегда надо выбирать. Ты же пойми, самые читаемые издания это те, что трясут тайными делами, но они не для вечности. Самые известные книги и политики это те, за которыми больше шума из ничего, и не бывалый сюжет остроты с явлением красоты. Серьезные романы, как серьезные открытия, мало кому нужны. Воду чтива нужно лить на толпу, которая лечит излома судьбу. Играй действием на чувствах, а не заумными размышлениями и успех предложит развал зависти без мести.
   Также не старайся лезть на рожон власти, как и к ней в лести, могут и посадить за оскорбление чести их, иначе потерей божьей благости, в из райском поместье радости. Хотя власть любить надо всегда, иначе она горькая нужда.  В этом мире король разврат, генерал насилие, а герой бардак. Сознание мира посажено на этот выбор – с чем и с кем сесть на иглу, и ради этого зрелища оно отдаст всё, ища спокойствие своё. За способность людей выжимать из этого безумного мира деньги определяется значимость человека в нем. О значимости своей даже в сказке своей не пой
- Ну, ты же опошляешь моё стремление и суть будущей сказки моей, я же понимаю её, как восприятие мира, через призму поиска истины, – возмутилась я. – Как же здесь реальность жизни не задеть?  Меня такие как ты критики забросают камнями и, я уже почти готова тебя убить, потому как ты о истине моей требуешь забыть, а это как меня живой похоронить.
- Я частично и в чем-то согласен, что этом мире почти так и есть как ты свое сравнение описала, но зря утверждала - это только твоей воли спесь и твоему сюжету сказки не лесть.
- Да мой сюжет сказки пока в голове и это спасибо твоей мудрости сове. Она мне о таком новогоднем разгуляе правителей мира рассказывать начала, с которым мое сравнение мира не спало. Да разве я не права и чего обидного в том, что мировые порядки мне видятся как порядки в борделе и, когда в нем меняют властных товарок, условия остаются прежними. Выбор всегда представляется демократическим, но кто больше положит на лапу гегемону, тому гарантируется больший выбор и заказ.
    Политические партии на перебой кукарекают о своем социальном и демократическом устремлении, а на самом деле стараются сменить шило на мыло и предложить коренных изменений не могут. Эта реальность мира рубит сук, на котором сидит, держась за частное накопление человечества. Она в борьбе за деньги, всех против всех, уничтожает идеалы любви и семьи. Как исправить эту ситуацию, не изменяя конституции стран? Вообще считаю нужна конституция семьи земли. В этом чтиве всего лишь лёгонькие замечания будут мои. Призываю к борьбе за идеалы любви выраженных в праве земли семьи.
    Ныне накопление капиталов, как болезненный диагноз человеческого бытия и сознания, убивает духовную красоту и любовь мира людей. В этом мире она лишь рекламный придаток власти денежного рабства.
   Проблема бытия социального мира всё ещё ждет кризиса умирающей денежной системы, частного присвоения. Мой голос - это голос небес, куда занесла меня своей мудрости сова, а они готовы обрушиться на землю проклятием этого мироздания.
- Ты опять меня бросаешь в свою стиральную машину этого мира. Да я повторяю, что частично согласен и верю в эпоху, в которой социальные условия формировали бы народный капитал. Это в нашем времени не снится пока никому, даже в кошмарном сне кроме как тебе.  Революцию нового финансового миропорядка и образования мир еще ждет. Эту мечту, мира любви - семьи в сказке тебе и надо сотворить, а не чёс, но проблемах мира творить.
- Только для этого мне нужно снова с твоей совой мудрости переспать, чтобы мудростью её себя обвенчать. Я пока, моим дорогим читателям ещё не полностью нарисовала общую картинку мира и не сушу пера чернила, хоть знать сама пока не знаю, что найду, что потеряю. Однако в своем сюжете попытаюсь из своей героини представить свою страну, как Аленушку тоски по короне счастья для земли. Может её и обвенчаю и свадьбу с мира королем сыграю.
- Не знаю, не знаю, сюжет сложен и пока его не понимаю, но по сути одобряю. Даже если не допишешь и умрешь распнутой за открытие мировой шкатулки зла, я на твоем черепе клятву приму, что сам допишу. Приму думу твою, для возрождения в светлую веру рыцарей поклонения доброму уму. Наши боги братства мирового венца сделают тебя Посейдоном ума, как посмертным членом вершителей мирового суда.
-   Зачем мне такая судьба, но сказка это душа моя и без её выражения её нет меня. Ты вышел из меня или свалился с небес сюда, никак не пойму тебя. Распрощаться, или сделать другом, мучаюсь в сомнении и с испугом. Интеллект не отягощенный и совестью, а порой с прозрением, подозреваю в тебе есть.  Однако моё виденье щекочет моё нетерпение высказаться, но как ты примешь и останешься ли другом?
 - Можешь радоваться, что осуждения моего не заслуживаешь.
- Значит убивать тебя как врага не стану и, возможно, своею половинкой признаю. Значит можем стать, как одна думальщиков семья и ангелы, крещенные одной сказкой. Уже в таком статусе можем претендовать на коллективное право, как соучастники одной удачи или провала, по сказке, что написать готова по подсказкам, что получала.
   Читатель - критик, превратившись в компаньона, только усмехнулся.
- Никак ты, божья душа, не хочешь ответственность свою единолично нести, за грехи по сказу своему.
- Не всё однозначно, мой почти компаньон, если ты, не только сочувствуешь моей головной заморочке, а и участвуешь, своей совой и постоянными с экрана выступлениями, теперь отвечай.
- Я просто играю с тобой действием на твой творческий разбой, чтобы получился сюжет лихой.
     Больше возражать не стал, а просто прочитав какой-то стих произнес:
- Считай, что будущая твоя сказка это темная лошадка, а я за всё я отвечать не собираюсь. Соглашусь лишь на советника и учредителя сюжета, а по делам исполнителя должен отвечать автор сам. Хотя зачем сказке реальность, их не судят, разве я не прав?
- Как посмотреть, но я очень боюсь,
- Бойся, бойся может быть и найдешь форму, как от ответственности уйти за соль на королевские волдыри и деньги найти на горчичные пироги от желудочной пурги. Мир никогда не протрезвеет от упоения властью или сопьется, не протрезвев от вечной любви к насилию без нужды. Именно поэтому я не желаю, чтобы ты давила эти бессмертно зудящие волдыри и к ответственности меня не зови.
- Однако почему ты считаешь, что я решила только давить эти волдыри. Правильно считать, что через много, много лет, читатель будет пьянеть душой своей от картинки времени написания сказки моей. Должны же потомки знать в какое сказочно-дремучее время писалась она. Этот разделенный капиталом мир - дремучий лес и рано или поздно, народ выйдет из него, как из моря забвения тридцатью тремя богатырями Пушкина. Они заставят свою оглупевшую серую власть пройти их обратный путь, и в море народной печали захлебнутся.
- Я понял тебя.  Из-под твоего пера, как не крути, ни пуха, ни пера, ни золотого яйца, ничего без надрыва не появится. Я видел все сайты, в интернете, которые посещались тобой. Ты же хочешь замутить сюжет не только в жмурки с властью, но и с богами. Не знаю, то ли хочешь истину поймать, то ли власть наказать, то ли богов поменять?  Это можно, но пока только в сказке, с поводырем мира от добра, а не длинного рубля и в душевном поиске сердечного огня.
   Тебе кажется невероятным, что я разговариваю с тобой, как с небес и живу в твоем компьютере, ан нет, я постоянно сижу в твоем сознании, и ты явно заказ мой исполняешь, а не я твой. Поэтому не бойся, сказочных фантазий, начинай творить и дерзай, чтобы черный Бог вражды в ярости не разлохматил, ниже пупа мировую бабушку войну. Не кричал я тебя убью и не творил крах сюжету твоему. Иначе Апокалипсис накроет люд черной дырой дьявольского стремления к наслаждениям с пустотой. Поэтому надо думать, чтоб сказка была не только простым служением добру, но и карой за глупость в интимном извращении мечты. Преподнеси политический секс сюжетом, чтобы насилие было не над народа телом, а власти светом. За глупость правления, чтобы совестью отвечали и горя не допускали.
- Я возмущается не стала, и тут вдруг о хмельном сюжете власти света размечталась. Ради этого неожиданно молится даже начала, чтобы видении сюжетные чаще меня посещали.
    Когда я свечку перед иконой зажгла и молится начала заметила, как за окном грозовая серость неба тучами стучаться в мое сказочное окно стала. Вновь сова мудрости вылетев из туч, закричала, что сказку чистой мечты человечества хочет вещим смыслом обвенчать. Говорила, что она будет сказкой голубых снов, как чистое голубое небо мира над нашей голубой землей.
    «Пусть тогда, - сказала себе я, - эта сказка станет и судом моих голубых грёз, как бой этому серому миру вражды, от надежды человечества и мечты».
     Однако, как начать и что писать, чтоб это стало занимательным и не глупым, ещё не знала и тут к сове мудрости обратилась.
- Что кручинишься, - отвечает мне она, - я же тебе уже сделала сказки начало.
- Наверно то, что я поняла, можно считать началом, но что дальше? Писатель в наше время может удачно воевать и судить только своим словом, если будет иметь хороший сюжет. На хорошем сюжете можно отважиться на любую кару, на ней отжаться и подняться, и с глупостью по бодаться или хорошо посмеяться.
- Тебе, перед тем как начать пером воевать, нужно со всем этим переспать и после уж сюжет мой книгой реализовать.
- Что значит переспать?- возмутилась я. -  Мне нужно мысли и слова, и даже шуры-муры с телом ради прозрения ума.
- Бог тебе с благословением, откроет сосуд с сарказмом. Может он тебе будет полезен. Ты же сама богом станешь творения своего. Естественно дерзай смелей и твори на всю катушку от души. Только перед этим, все-таки со мной на облаках поспи. Без мудрости такой как я совы, как без воды и не будет в сказке доброты. 
- Да, да. Тебе надо с совой переспать. – включился в диалог спрятавшийся за экраном компьютера мой критик – двойник. - Посмотри, может он станет для тебя, как поцелуй Бога и пусть он станет твоим видением. Надеяться, что так и будет.
    Я так и сделала, и необходимость сна позже поняла. Уже засыпая, думала, почему, сильные мира сего, не могут попасть в комическую ситуацию, они такие же как и все?
- Не знаю, не знаю, - отвечал мне, из-под сознания уходящий голос уже и моего читателя, и критика, и вроде как друга. – Посмотрим, как они отреагируют на твоё эпохальное творение, если ты их в комической сказке чудаками, воспоешь. Короли могут и не простить.
- Посмеюсь над ними, как шуты в сказках смеялись над Царями.
- Да поможет тебе Бог ночными снами.
Голос моего читателя совсем затих, и я стала засыпать.
                * * *

Читайте, думайте,любите! Взаимно! ДЕВЕРА.
Продолжение следует в главе «Божий дар»