Нина - 51 -

                Москва, 1980 год.
    - Повезло же тебе, Гусева, - с завистью произнесла рыжая Лидка Хорькова, наливая в рюмки привезенный кем-то из девчонок деревенский самогон. - Ну что, вздрогнем? - Она подняла стопку,  приглашая остальных последовать ее примеру.
 
 - Ой, девчонки, я не буду, - слабо запротестовала Нина.- Мне еще до дома добираться…
 
 - Ну, ты насмешила!- не отставала Лидка. - Что тут добираться-то, вон твоя высотка, из окна видна… Сало хотя бы попробуй, мать солила. Свое, домашнее… Или мы теперича – не то, что давеча? В столичную заделалась, а, Нинок?
 
  Она обвела веселым взглядом девчонок, устроившихся за столом, уставленным деревенскими разносолами, ища поддержки.
 
 - Что ты прицепилась к человеку?- потянувшись за стопочкой, урезонила подругу Света Симонова. - Не хочет – и не надо. Нам больше достанется, правда, девчата?.. Ну, за встречу, Нин, за твое семейное счастье! Молодец, что зашла. Ну, за тебя!
 
 - За тебя, Нин, за вас с Серегой, за ваше счастье! - поддержал нестройный девичий хор, чокаясь дешевыми разномастными рюмками.
 
  И тут, глядя на развеселых беспечных подружек, с которыми еще год назад жила в фабричной общаге, Нина махнула рукой:
 
  - Ладно, была - не была, и мне налейте чуть-чуть.
 
   - Вот это по-нашему, - засуетилась Лида, ставя перед ней почти полную чарку. - Тебе что положить – капустку, грибочки? Малеева вон гуся из дома привезла, крылышко хочешь?.. Нин, ты что? Чего с тобой?
 
  Захмелевшие и расшумевшиеся было девушки как по команде уставились на гостью и вмиг примолкли. Счастливая Нинка Гусева, которой выпала редкая удача выйти замуж за москвича, да к тому же из приличной состоятельной семьи, горько плакала, дожевывая услужливо подсунутый Лидкой Хорьковой маринованный опенок.
 
 … Вся общага гудела, как потревоженный улей, когда ничем особым не примечательная Нина (подумаешь, симпатичная, так тут симпатичных хоть пруд пруди – двенадцать на дюжину!) познакомилась и стала встречаться с умопомрачительно красивым, модно и дорого одетым Сережкой Суворовым.

 Одно только то, что был он москвичом, вызывало жгучий интерес и не менее жгучую зависть, ведь обычно девчонки крутили романы с такими же лимитчиками, как и сами. Москвичи, как правило, не проявляли интереса к приезжим девушкам. Нет, они, конечно, совсем не прочь были провести пару-тройку вечерков с раскатавшей было губу симпатюлей из общаги, но не более того. А этот прилип, будто медом ему тут намазано.
 
  - Нин, у тебя с ним серьезно? - любопытствовали соседки по комнате, когда девушка, сияя глазами, прилетала на крыльях с очередного свидания.
 
   - Да ну вас, сплюньте!- беспечно и счастливо отмахивалась Нина. - Лучше дайте кто-нибудь батник поприличней, мы завтра в « Метелицу» идем.
 
  Ходить в кафе «Метелица», что на Калининском проспекте, считалось высшим пилотажем – там собиралась хорошая публика и слайды показывали. Те из девчонок, что посовременней, изредка совершали вылазки именно в «Метелицу» - обычно с получки.

 Остальные же, попроще, отправлялись в какую-нибудь  из забегаловок  в парке Горького, например. Но походы эти вовсе не были нормой, скорее – исключением из правил. В основном обитательницы общаги сидели дома, получая копеечную зарплату и едва сводя концы с концами – и мечтали поскорее выскочить замуж.
 
  Ажиотаж вокруг романа Гусевой с москвичом не утихал долгих шесть месяцев, обрастая, как это обычно бывает, все новыми и новыми подробностями. Нина же, никому ничего не объясняя, становилась все задумчивей, подоглу поздними вечерами сидела  на общаговской кухне и курила одну за другой. Она никогда не отличалась открытостью, предпочитая все свои радости и невзгоды держать за семью печатями, а тут и вовсе замкнулась.
   
 Весной же, взяв очередной отпуск и укатив к каким-то родственникам в деревню, в общежитие Нина уже не вернулась. Обеспокоенным приятельницам удалось узнать у начальника цеха, что Гусева, оказывается, ушла в отпуск с последующим увольнением.
   
 Так бы и канул в небытие этот дивный роман, если бы сегодня, почти год спустя, не появилась в общежитии нарядная, похорошевшая, пахнущая французскими духами «Клема» (подарок Сергея, целых пятьдесят рублей стоят), все та же Нинка Гусева. Правда, теперь она стала Суворовой и гордо поблескивала изящной «обручалкой» на пальце.
   
  И вот сейчас она плакала взахлеб, сморкаясь и икая, пила сунутый кем-то морс из смородинового варенья, и на все тревожные расспросы только качала головой. Гусева, как всегда, была в своем репертуаре – ни других обсудить, ни о себе рассказать. Что за человек такой?...
 
  - А чего ей не реветь? - пожала плечами Светка Симонова. - Что, не знаете, как «любят» лимитчиц московские мамаши? Помните, мастерица наша, Татьяна Федоровна, почти перед самыми родами сбежала обратно в общагу? Съела ее свекруха…
   
 - Да-а, свекровушка-кровопиюшка… - протянул кто-то со вздохом. - Лид, наливай, чего ждешь? Давайте за нас, за девок!
 
 - Нинок, ты держись, - обняла за плечи все еще всхлипывающую девушку Светлана.- Говорят, в семейной жизни первый год самый сложный – притирка характеров и все такое. А потом все как по маслу пойдет, вот увидишь!
 
 Нина же, шмыгая носом, снова качала головой, и непонятно было, согласна ли она со Светкиной теорией или собирается завтра же бросить своего мужа и вернуться в общежитие.
 
   А потом она встала и ушла. Умылась, утерлась чьим-то полотенцем, вздрагивая от недавних рыданий, чуть подкрасила губы и ресницы – и ушла. И никто не знал, зайдет ли еще раз в общагу Гусева или нет.
 
  Девчонки, проводив Нину, повздыхали, пожимая плечами, налили еще по одной и включили на всю громкость взятый напрокат проигрыватель «Романтика». « Лид, поставь Демиса!.. Гуд бай, май лав, гуд бай!».