От Брокгауза до Эфрона 2007. 16

From: Тамара
Date: Fri,7 Sep 2007 19:47:32 +0700
Subject: Интересная книга
 
          Двое суток , не отрываясь, читала книгу Аркадия
          Ваксберга  "Загадка и магия Лили Брик".
          Интересна героиня - Лиля, интересен герой - время,
          интересен автор.
          В 2006 году издана книжка в Москве.
          Если найдёте где-то, то получите удовольствие от чтения.
          Если не найдёте, то я буду искать и куплю для Вас.
          Эту-то книгу мне дала приятельница почитать
          Каждый день захожу к Вам на страничку, читаю снова и снова
          и каждый раз убеждаюсь, что если стихи хороши, то они
          становятся ещё лучше от многократного прочтения. 
                Т.

From: : Алла Гозун    
To:   Тамара
Date: Sun, 9 Sep 2007 17:23:12 +0700
Subject: Re: Интересная книгa

Простите, бога ради, что не ответила сразу.
Замешкалась. Дел никаких, а все-таки замешкалась.
Видимо, становлюсь все более и более инертной.
Нет стимулов. Обидно.

Сняла с полки трехтомник Лермонтова 1891 года издания -
вдруг захотелось перечитать Героя нашего времени.
Помню, как в 12 лет он был властителем моих дум, я даже ходила,
как Печорин, не размахивая руками, что, по определению Вернера,
свидетельствовало о замкнутости характера, или, что ещё смешнее,
воображала себя этаким разочарованным, иронизирующим над всем
и вся, путешествующим в лаковой коляске аристократом.
Таинственный, отважный, презирающий опасность, тщетно пытающийся
заполнить пустоту внутри себя, найти точку опоры,  в нём  постоянно
жили два человека,  внимательно наблюдающие друг за другом, он стал
моим Героем, властителем моих отроческих дум. До школьной программы
было ещё далеко, и ничто не искажало его образ: ни объявление  его
"лишним человеком", ни нелепые сочинения  на эту тему.
Ах, как я читала и перечитывала, и вчитывалась в эти повести!
Каким неизъяснимым тревожным  трепетом наполняла меня Тамань!
А Вернер!? - О этот  некрасивый, умный, обаятельный Вернер!
Да мало ли что  уязвляло тогда мою  чистую душу?
Бэла  - с её «дикарской любовью»,  бархатные глаза княжны Мэри,
родинка на щеке Веры,  песня Казбича...

             Много красавиц в аулах у нас,
             Звезды сияют во мраке их глаз,
             Сладко любить их, завидная доля,
             Но веселей молодецкая воля.
             Золото купит четыре жены,
             Конь же лихой не имеет цены:
             Он и от вихря в степи не отстанет,
             Он не изменит, он не обманет.

Куда  все  исчезли? В какую черную дыру  их затянуло?
Хотя,  скорее, это  меня затягивает в эту дыру, а они проходят
мимо, о чем-то говорят, в кого-то влюбляются, кого-то убивают
на дуэли, шутят, смеются, совершают благородные поступки, делают
подлости, - да что бы там ни было! – они  живут  и будут жить -
а после нас хоть бы  трава  выросла  и то было бы славно.
Какой удивительный язык, какая гениальная манера повествования!
А  магия дореволюционного правописания?!  Читаешь и кажется,
что погружаешься в  неведомый тебе доселе и чудный  мир!
Ну,  зачем надо было уродовать язык, упрощать его, выхолащивать
из него живую душу?   Как можно Декретом отменить то, что создавалось
веками?  -  Но ведь отменили же!

«В целях облегчения широким массам усвоения русской грамоты и
освобождения школы от непроизводительного труда при
изучении правописания». - Чудовищно!         

Имея смутное представление о старорежимной царской орфографии
с никому не нужными «ятями» и еще какими-то буквами алфавита,
которые отменила « Великая и Октябрьская», мы ничего не знали
об истинных целях этой авантюры.
А ведь тогда, в 1918 году, произошла трагедия русской словесности,
и она продолжается по сию пору и  разрушает не только словесность,
но и общество в целом. Разрушает нравственные устои.
Получился парадокс -  школу от непроизводительного труда освободили,
а непроизводительный труд не умер, он переместился на фабрики, заводы,
на колхозные поля и на поля  советской литературы.
Ну почему  это должно было произойти  именно с русским языком?
Почему?
Вот ведь китайцы или японцы не желают освобождать своих школьников
от непроизводительного труда, а также явно не стремятся облегчить
своим широким массам усвоение своей письменности.
А что говорить об английском правописании?
Оно считается одним из самых трудных, и первое правило,
с которым знакомят  изучающих английский язык это-
"Написано Манчестер - читай Ливерпуль".
Правда,  английскую грамматику тоже пытались реформировать,
да только ничего не вышло.
Помню, Ильф с Петровым в одном из своих фельетонов,
зло высмеивают старую грамматику, изображая  мучения бедного
гимназиста, «зубрящего»  мнемонические стихи  с буквой  «ять».
Я, кстати, запомнила эти стихи тут же, и помню до сих пор,
хотя мне это, как вы понимаете, без надобности.

               Бело-серый бедный бес
               Убежал бедняга в лес
               Лешим по лесу он бегал
               Редькой с хреном пообедал
               И за горький тот обед
               Дал обет не делать бед.

P.S.
А письма юного Лермонтова! Прелесть!
Вот он пишет свой тетиньке Шан-Гирей:
-Милая тетинька! Я думаю, что вам приятно будет узнать,
что я в русской грамматике учу синтаксис, и что мне дают сочинения;
я к вам пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам
это будет приятно. (1828)

-Милая тетинька!- Зная вашу любовь ко мне, не могу медлить, чтобы
обрадовать вас: экзамен кончился и вакация началась до 8-го января.
Я вам посылаю баллы, где вы уведете, что Дубенский поставил 4 рус.
и 3 лат.; но он продолжал мне ставить 3 и 2 до самого экзамена,
вдруг как-то сжалился и накануне переправил, что произвело
меня вторым учеником ( 20декабря 1828)

А вот письмо к милой бабушке:
- Я на днях купил лошадь у генерала. Прошу вас, если есть деньги,
выслать мне 1580 рублей; лошадь славная и стоит больше,
а цена эта не велика.  На счет квартиры я еще не решился,
но есть несколько не примете; в начале мая оно будет дешевле
по причине отъезда многих на дачу.
... Прощайте , милая бабушка, прошу вашего благословения,
целую ваши ручки и остаюсь покорный внук
М. Лермонтов.   (1836г)

А письма к Лопухиной!
Они, правда, написаны на французском, но свои стихи
он посылает ей на русском.
Не утомила ли я вас цитатами?
Но вы же знаете мою к ним слабость.
А. 

From: Тамара    
Date: Mon, 10 Sep 2007 20:13:43 +0700
Subject: С каждой минутой, что жизнь уходила.

         Как мне хорошо было сейчас находиться в Вашем письме!
         Так и хотелось бы, чтобы оно не кончалось и длилось и
         длилось. Какая у Вас прелестная библиотека,  коли есть
         издание  книг Лермонтова  позапрошлого века.
         Опишите мне на досуге,  из каких книг она состоит,
         возможно, она не очень большая - ведь вес и объём был
         ограничен, и, наверно,  Вы взяли с собой самое любимое
         и ценное.

         Когда, при каких обстоятельствах у Вас оказался этот
         трёхтомник? Старые книги, как старые люди, имеют свою
         жизненную историю, и мне кажется, даже наполняются
         личностями, их прочитавшими, и содержание их меняется
         в зависимости от читателя.
          А я так рада тому, что мы читаем с Вами одни и те же книги.
          Конечно, не хватает «симпозиумов», подобных тому, как мы
          вчера посидели в ресторане «Пипл» - прочитавшие книгу о
          Лиле - а потом вернулись домой  и Коля - он мастер читать
          стихи - прочитал нам поэму «Про Это».
          Удивительно, как  иначе зазвучал Маяковский.
          Как мудро Лиля решила, чтобы не было её могилы.
          Дни стоят тёплые, и я уже три раза ездила на море к
          плотине, и тоже думаю - вот умру - пусть развеют мой прах
          над морем.
             У Лермонтова посмотрите стих "Журналист, читатель и писатель".
             Лотман назвал его поэтической декларацией Лермонтова.
             (В томе "о поэтах и поэзии").
                Т.
От кого: Алла Гозун
Дата: 15 Сен 2007 20:32:12
Тема: Re: С каждой минутой, что жизнь уходила.
         
               Без декораций  и без грима,
               Ничьих советов не спросясь,
               Меж нами вспыхнула незримо
               Живая, трепетная связь. ( АГо)
               
Библиотека и действительно не очень большая - многое пришлось оставить.
Из собраний есть Пушкин, Чехов, Куприн, Заболоцкий, Паустовский, Гоголь,
кое-что из  библиотеки "Литературные Памятники", библиотека зарубежной
поэзии, Всемирная Детская Литература какие-то  двухтомники,  много
поэтических сборников, словари,   много словарей,  альбомы, и многое другое.
Но дело не в том, чтО у меня есть, а в том, что каждый раз ко мне  чудесным
образом «приплывает» то, что мне надо.
Вот так и письмо, предназначенное Вам,  вдруг  «приплыло» ко мне.
Вы скажете - случай, а я отвечу - ничего случайного не бывает.
У каждого случая есть навигатор, который точно знает, что и куда
надо отправить.
Трехтомник Лермонтова попал ко мне здесь и тоже неслучайно,
в противном случае он бы просто остался бесхозным, в смысле,
стоял бы себе на полке невостребованным, а потом и вообще
выбросили бы - за ненадобностью.
Потому-то я и отослала две большие коробки с томами  Брокгауза и Эфрона,
изданного  в 1890—1907гг, в Вологду, и сделала это с радостью,
потому как  уверена, что здесь, в случае чего (догадываетесь чего?),
это всё пропадёт: выбросят  и даже не посмотрят,  чтО выбрасывают.
Этот бесценный, не побоюсь этого слова, антиквариат достался мне от Юза .
Он привез мне  как-то эти две коробки  и оставил со словами -
»передаю в надежные руки». Он периодически делает у себя такие «чистки».
Кажется, что ранее  эти  тома принадлежали  Бродскому.
Надо ли описывать Вам мою радость при виде  такого богатства?
Для меня  эта  энциклопедия  была ожившим мифом.
Правда, миф этот был сильно потрёпан, и совсем не походил на те,
сверкающие великолепием  тома, что украшали книжные шкафы
в  старинных русских домах, но всё равно это был Миф.
Помните у Булгакова? 

«Лучшие на свете шкафы с книгами, пахнущими  таинственным
старинным шоколадом».

Потом я все-таки решила, что в Вологде им, книгам, будет надежнее.
Только представьте себе: когда-то эти тома пересекли океан,
осели в Америке,  и, казалось бы, что  уже  никогда не  суждено
им вернуться на родину, но...   опять незримый навигатор  меняет
курс  и опять они, пожелтевшие, обветшалые, потерявшие
тисненые золотом одежды, возвращаются  на берега Отчизны милой,
и дым отечества им сладок и приятен.
Такая вот акция по спасению.

Ваша,
АГо

P.S.
А ещё у меня есть второе 1886г. (первое издание в 1884) издание
стихов Генри Лонгфелло. Купила на гараж-сэйле всего за 1 доллар.
Есть ещё кое-какие библиографические редкости.
Однажды, в связи с Лонгфелло,  у меня произошел  довольно
интересный случай. 
Случилось это на вступительной лекции в колледже к курсу
»Биографии Выдающихся Личностей».
Кстати, безумно интересный курс, не говоря уже о профессоре.
Так вот - профессор прочёл  какие-то стихи  и спрашивает у  слушателей:
- Как вы думаете, кто автор?

Ой, что тут началось!  Аудитория-то особенная: много пожилых
интеллектуалов, который посещают колледж бесплатно (есть тут и такое).
Посыпались имена вплоть до Шекспира и Элиота и всё не в лад.
А стишки-то простые,  без  изысков, рифмованные.

Lives of great men all remind us
   We can make our lives sublime,
And, departing, leave behind us
   Footprints on the sands of time;

Footprints, that perhaps another,
    Sailing o'er life's solemn main,
A forlorn and shipwrecked brother,
    Seeing, shall take heart again.

Ну кто ещё,- думаю я себе,- кроме автора «Гайавата»
мог написать такие стихи?
- Лонгфелло! - Вскричала я.

            Прославилась Наташа!
            И  вся тут песня наша.

Это известные стихи  «Psalm of Life» - «Псалом Жизни».
Есть  много  переводов на русский, но мне кажется,
что перевод И. Бунина  один из лучших:

          Жизнь великих призывает
          Нас к великому идти,
          Чтоб в песках времен остался
          След и нашего пути,—

          След, что выведет, быть может,
          На дорогу и других —
          Заблудившихся, усталых —
          И пробудит совесть в них.

          Встань же смело на работу,
          Отдавай все силы ей
          И учись в труде упорном
          Ждать прихода лучших дней!

Пишите! Пишите! Пишите!
А. 

Кстати, Бунин до конца дней своих писал только по старой орфографии.
Он категорически не принимал новую, считая, что на ней написано
всё самое низкое и лживое когда-либо написанное на русском языке.