Медиум 35

У меня уже много лет не было худшей ночи. Я вертелся в постели, словно она была постелена на раскалённом железе, и стегал себя мыслями об Орбелли, давясь сомнительной, но едкой виной. Отрезанная голова стояла у меня перед глазами, мешая даже подумать о чём-то другом. Но самое худшее началось, когда я всё-таки заснул – часа в четыре утра, как я полагаю. Мне приснился Орбелли – ещё совсем молодой, тридцатилетний, каким я его знал очень-очень давно, в Сэмплиере. В этом сне не было ровно ничего дурного – мы просто шли рядом и разговаривали, но при этом я каким-то странным образом знал, что он уже мёртв, и страшная тоска разрывала мне грудь.
Я проснулся, сотрясаясь от рыданий, и, к своему неудовольствию, почувствовал на своём плече руку Уотсона. В такие минуты слабости меньше всего нужны свидетели, но, с другой стороны, не отыгрываться же было на нём за дурные сны.
- Что, Уотсон? – борясь со всхлипами и одновременно стараясь не быть резким, спросил я. – Я, должно быть, побеспокоил вас.
- Нет, Холмс, просто уже утро, хотя и ненастное, и к нам пришли из полиции.
- Ещё того не легче! – вздохнул я с обреченностью идущего на казнь.
- Но это не Хэглин, - добавил Уотсон. – Это Гастингс. И с ним какой-то рыжий констебль.
Я поспешно набросил домашнюю куртку.
«Рыжим констеблем» оказался мой знакомый Рэдди Фокс. Он явно чувствовал себя не совсем ловко – топтался на месте и вертел в руке свою каску.
- Мистер Холмс, - Гастингс старался выглядеть строго, но руку для рукопожатия мне протянул приветливо. – Вы всё такой же сторонник полной автономии в своих делах? А ведь я пришёл попенять вам.
- Ну пеняйте, - позволил я, раскуривая трубку.
Моё лицо всё ещё хранило следы ночных слёз – я даже не счёл нудным умыться, и Гастингс это заметил, но, разумеется, промолчал. То есть, он спросил, но в другом ключе:
- Что за история с головой?
«Мэртон? – подумал я с досадой. – Всё-таки Мэртон».
- Мы ищем эту голову уже неделю, - сказал Фокс.
Настал мой черёд вытаращивать глаза от изумления.
- По запросу из Фулворта, - сказал Гастингс.
- О, чёрт! – вырвалось у Уотсона.
Действительно, мы об этом не подумали. А ведь события в Фулворте должны были разворачиваться вполне определённым образом.
- Расскажите, сержант, - пристыжено попросил я.
- Обезглавленное тело было найдено на постоялом дворе, - начал рассказывать Гастингс ровным голосом человека, привыкшего к полицейским докладам. – Сначала решили, что смерть и наступила от, собственно, обезглавливания. Но потом, после более тщательного осмотра, определили, что голова отделена от мёртвого уже через несколько часов. Начали расследование – оказалось, что в дело замешаны цыгане, как раз табор ночевал на постоялом дворе, потому что был мороз. Они народ беспринципный и своих выдают, стоит только поднажать или подкупить. Указали на одного. Фамилия его Лирайт – Микаэл Лирайт, тридцать один год. Всю жизнь провёл в таборе, очень хороший лошадник.
- Лирайт? – снова подал голос Уотсон.
Я не мог не отдавать должное его памяти, но всерьёз начал подумывать о каких-нибудь специальных курсах, обучающих держать язык за зубами.
К счастью, в этот момент в комнату вошла Рона, и внимание полицейских отвлеклось на неё. Она поздоровалась и скромненько села на стул в углу, сложив руки на коленях. Вся её поза говорила о том, что она не намерена пропустить ни слова.
- Какие он дал объяснения? – спросил я.
- Странные и путанные. На какой-то миг у тамошних полицейских даже возникло сомнение в его нормальности. Он сказал, что человека этого не убивал, но что, вероятно, его убило само провидение. Почти год назад ему была предсказана мучительная смерть, и, действительно, его смерть была весьма мучительная. А голову он, якобы, отрезал, чтобы послать в подарок одному человеку. Полицейские не поверили, да и адрес он переврал. Но на почте подтвердили, что человек по имени Артур Кен отправлял куда-то в Лондон посылку. Имя он назвал чужое, но внешнее описание совпало, как и время отправления, и вес посылки. К счастью, Фулворт не так велик, как Лондон, не то нипочём бы им там ничего не узнать. А так они телеграфировали в Скотланд-Ярд, и мы ищем теперь эту проклятую голову в миллионном городе, а они там прохлаждаются, - в голосе Гастингса звучала досада.
- Ну а как вы вышли на меня? – спросил я, снова про себя подумав: «Мэртон, Мэртон всё-таки сообщил».
- Да по вашей же телеграмме в Фулворт. Вы запросили почту об отправителе Артуре Кене, ну и, понятно, это вызвало интерес.
- Блестяще! – восхитился я. – Наконец-то полицейские силы империи начали проявлять какую-никакую оперативность и слаженность действий.
У меня отлегло от сердца – разочароваться в Мэртоне не хотелось бы. И Уотсон как-то облегчённо зашевелился на своём стуле – я понял, что его одолевали такие же опасения, как и меня.
- Я всё рассказал, - напомнил Гастингс. – Черёд за вами, мистер Хомс. Где эта голова?
- В морге госпиталя Мэрвиля.
- В полицейском госпитале? – переспросил сержант, изумлённо раскрыв глаза. – Ну и ну!
Рэдди Фокс открыл было рот, словно собирался спросить о чём-то, но в присутствии старшего по званию не решился и рот снова закрыл.
- Чья же она? – спросил в свою очередь Гастингс. – Чья голова?
- А в Фулворте этого не узнали?
- Профессора Орбелли, - сказал Уотсон, не спрашивая моего согласия. – Профессора психологии, неврологии и хирургии головного мозга Виталиса Антонио Пьетро Марии Орбелли.
Он сказал это торжественно, с трагическим пафосом – так, что у меня перехватило дыхание и навернулись слёзы. Это были уже не первые слёзы по Орбелли, но снова какие-то торопливые и неполноценные. Ах, я дорого дал бы за то, чтобы поплакать о нём всласть, но только однажды. Увы, у меня не было для этого ни времени, ни душевного спокойствия. Скорбь трудно совместить с суетой.
- Орбелли? – переспросил Гастингс. – Это учёный цыган? Притча во языцех? Да ведь его знает весь Лондон!
- Не только Лондон, уверяю вас.
- Зачем же вам послали его голову?
- Вряд ли для того, чтобы сделать мне приятное! – обозлился я. – Я был близко эзнаком с Орбелли с самого детства. Настолько близко, что... Но, впрочем, сейчас это уже не важно. Зато я совершенно не был знаком с мистером Лирайт.
- Да? А вот доктору, мне показалось, эта фамилия знакома, - не без язвинки заметил Гастингс.
Уотсон изобразил недоумение и принялся рассматривать переплетение нитей на собственном обшлаге.
- Говорите, - вслух разрешил я. – Всё равно уже проболтались.
- Лирайт, - ровным голосом фонографа проговорил он, - была фамилия цыганки, отравленной опиумом и найденной возле наших дверей.
Гастингс задумался. Что он там взвешивал, у себя в мозгу? Но результат раздумий оказался таков:
- Этого Лирайт привезут сюда, в Скотланд-Ярд.
- Как?
- Как обыкновенно перевозят заключённых. Под конвоем, - пожал плечами сержант. – Сдаётся мне, тут дело не простое – или не так, мистер Холмс?
Я вздохнул:
- Не знаю. Наверное, так. только смерть Орбелли не была насильственной, а значит, вашему Лирайту практически нечего вменить в вину.
- Само по себе отсечение головы является надругательством над трупом...
- Да, если оно совершено с кощунственной или хулиганской целью...
- Верно-верно, - живо и зло вмешался Уотсон, - здесь же повод явно деловой – тело целиком не влезло бы в посылочный ящик.
Я посмотрел на него пристально, не совсем понимая этот эмоциональный всплеск. Коротко улыбнувшись улыбкой скользящей и хищной, он отвёл глаза.
- В любом случае, - невозмутимо сказал Гастингс, - его поведение должно было иметь какие-то мотивы. Я предполагаю, что встреча с вами заставит его эти мотивы прояснить.
- Со мной? Кто вам сказал, что я намерен с ним встречаться? – резко спросил я, даже немного отшатнувшись от него.
- Полагаю, это ваш долг, как честного гражданина – помогать правосудию.
Рэдди Фокс беспокойно затоптался, очевидно догадываясь о моём мнении по поводу долга и правосудия вообще. Но Гастингс был не Хэгглин, он мне нравился.
- Хорошо, - сказал я, подумав. – Встречусь с ним. Может быть, я во всём ошибаюсь, и эта встреча как раз многое прояснит. Когда его доставят?
- Послезавтра, раньше не успеть.
- А тело?
Гастингс замялся:
- Понимаете... оно ведь было неопознано... и порядком разложилось...
- Н-ну? – нажал Уотсон.
- Нам пришлось его похоронить...
«Похоронить!» Я представляю себе полицейские похороны неопознанного тела. Тем более морозной зимой в Фулворте.
- Его можно разыскать? – спросил тоже кое-что понимающий в этом Уотсон.
- Боюсь, его... кхм... присыпали известью, неловко кашлянув, проговорил Гастингс.
К несчастью, у меня довольно богатое воображение. Больше всего на свете мне захотелось сейчас, чтобы и Гастингс, и Фокс поскорее ушли. Словно подслушав мои мысли, Уотсон встал:
- Джентльмены, если это всё. Я попросил бы вас закончить посещение, - проговорил он. не хочу быть невежливым, но... нас всех это близко касается, а моя жена, к тому же, в положении, и, боюсь, ей повредит дальнейшее муссирование вопроса о трупах и головах.
По тону это была парламентская речь, ей-богу! Гастингс не только поднялся, но даже встал во фрунт, выслушивая её. Я тоже поднялся, придерживаясь рукой за столешницу – пол у меня под ногами вёл себя как-то не совсем благопристойно.
- Ну что ж, послезавтра мы этот разговор продолжим, - пообещал сержант, - а пока... Вы говорите, голова в морге полицейского госпиталя?
- Да, Мэртон вскрыл её по моей просьбе, - сказал я.
- Это не очень-то хорошо, что он провёл вскрытие без санкции Скотланд-Ярда, - поморщился Гастингс. – Но, надеюсь, всё хотя бы оформлено, как положено?
- Думаю, что да. Мэртон большой педант в том, что касается его работы.
- И хороший товарищ, я вижу, - усмехнулся Гастингс.
Я смутился, вспомнив свои подозрения.
- Пожаловаться не на что, - вызывающе сказал Уотсон, его почему-то всё тянуло в драку.
- Хорошо, я понял, - кивнул Гастингс сдержанно. – У Мэртона не будет неприятностей, обещаю вам... Идёмте, Рэндольф!
Всё время разговора Рона не издала ни звука. Когда же входная дверь затворилась за спиной полицейских, она так же молча снялась и ушла в свой «кабинет».
Уотсон, проводив гостей, вернулся ко мне, а я так и стоял у стола, неподвижно и безмолвно, цепляясь за крышку, как за соломинку. Он подошёл и обнял меня, тоже ничего не говоря. И я, наконец, расплакался так, как хотел – не сдерживаясь и не спеша, потому что Уотсон был единственный человек в мире, чьё присутствие не стесняло меня и не мешало мне. Он сочувственно похлопал меня по плечу, усадил в кресло, а сам принялся что-то смешивать в бокале.
- Что это? – спросил я, наконец, судорожно всхлипывая напоследок и вытирая глаза.
Уотсон лукаво улыбнулся:
- Питьё моего дедушки – помните?
И я, не удержавшись, чуть улыбнулся:
- Помню, ещё бы.
- Хотите?
- Хочу.
Мы выпили по бокалу амброзии. И снова, как в первый день приезда в Лондон, я ощутил, насколько крепко это зелье.
- Меня насторожило кое-что, - сказал Уотсон. – Я имею в виду слова этого Лирайта о том, что смерть Орбелли была «предсказана». Кем, интересно знать?
- А вы не догадываетесь?
- В том-то и дело, что догадываюсь. Но всё последующее не выдерживает критики. Ладно, Холмс. Я загляну на минутку к Роне... А послезавтра... Может быть, послезавтра всё встанет на свои места.
Он отправился в «кабинет», а я налил себе кофе, стараясь перебить действие амброзии, не то я был способен только заполнять кресло полужидкой субстанцией, а планировал ещё раз посетить Мэртона – у меня возникли ещё кое-какие подозрения по поводу смерти Виталиса.
Вкус кофе показался мне приторным, но своё дело он сделал. Я смог подняться на ноги и с удовлетворением убедился в том, что вполне владею членораздельной речью:
- Уотсон, - окликнул я через дверь, - я вернусь через полтора часа.
- Подожди! – отозвалась вместо него Рона. – Я с тобой!
И я еще не успел спросить, зачем, как она уже вылетела из комнаты, на ходу заматывая на вокруг шеи шарф.
Впрочем, оказалось, что «со мной» она дойдёт только до угла.
- Мне нужно в университет. Знаешь, чем больше я думаю обо всём этом, тем больше склоняюсь к одной мысли. Я хотела посоветоваться с тобой, потому что ты всё молчишь, и я не знаю даже, о чём ты думаешь.
- Советуйся, - позволил я.
- Ну вот. Я думаю, например, что цыгана Сноу убил Марцелина. Прежде он никого не убивал, а тут пошёл и убил. Это так подействовало на него, что он хотел встретиться с тобой. Но не встретился. Почему?
- Потому что не смог одолеть сомнений. Или потому что его увидел возле нашего дома Гудвин. В последнем случае, это он подсунул Марцелине бутылку со смертельной дозой опиума. В первом – возможно, Марцелина и сам покончил с собой. Что ещё?
- Я думаю: зачем он убил Сноу? Вернее, зачем Гудвин приказал ему убить Сноу? И приходу к единственно возможному выводу: Сноу узнал что-то такое об Орбелли и Лирайт, что очень помешало бы Гудвину.
Я кивнул и добавил:
- Перед смертью Сноу успел сказать, что всё знает некий Салливан. Боюсь, я сделал ошибку – я искал его в Лондоне. Думаю, что он в Фулворте, потому что эпицентр событий именно там. Но я уже послал запрос и туда – самое позднее, послезавтра мы получим ответ.
- Я знаю, что узнал Сноу, - заявила Рона. – Узнала, как только Джон упомянул о серьгах. Я думаю, что эта Лирайт – жена Орбелли или его любовница, а Сони – их общий ребёнок. Ты же сам говорил, что Орбелли мог передать серьгу только очень близкому человеку.
Я возразил:
- Если Орбелли пол года был беспомощен, серьгу могли у него отобрать. В конце концов, он мог отдать её в чужие руки в безвыходном положении.
- Но Лана Лирайт шла ко мне. У неё был мой адрес и бумага с моим именем. Кто, как не Орбелли, мог её послать сюда?
- Что ж, это вполне вероятно.
- То, что она была отравлена опиумом, говорит о том, что в Лондоне она куда-то заходила. К незнакомым людям? Вероятнее, что к знакомым. Но кто они могли быть? Сноу – так? И Гудвин. Они могли прежде встречаться с Гудвином – ведь он тоже цыган, тоже не сидит на месте, а наш мир куда теснее, чем кажется на первый взгляд, ты не согласен?
- Предположение не хуже других. Если хочешь, можем посчитать его вероятность.
- Да подожди! Это ещё не всё. Гудвин появился здесь пол года назад. И сразу стал поражать всех своими фокусами. Но посмотри: для своего сеанса он приглашает людей богатых, и вдруг среди них я и Джон.
- И Раух.
- Да, и Раух. Но сейчас речь не о Раухе. Зачем он зовёт нас? Естественно, чтобы как-то использовать. Но не использует никак вплоть до ноября, когда происходит эта история с моим выкидышем. Почему он ждёт так долго? И чего он ждёт?
- Не задавай вопросов. У тебя, похоже, есть своя версия – излагай. Пока что я не вижу существенных противоречий.
- Есть. Я думаю, он начал действовать, когда узнал, что у Орбелли удар, в ожидании его смерти. Но Орбелли не умер – и Гудвин тоже стал выжидать.
- А в ноябре...
- Вероятно, в ноябре ему стало хуже. Но и тогда Гудвин до конца не пошёл. А вот сейчас...
- Очень хорошо. И что ты понимаешь под «концом»?
- Ну это же ясно, - с огромным убеждением сказала дочь. – Ему нужна я. и либо мы должны поссориться с Джоном, либо... либо Джон должен умереть. Разве ты сам не так же думаешь?
- Может быть, ты придумала и зачем ему это нужно? – сдержанно спросил я.
- Да, конечно. он хочет жениться на мне, и официально – поэтому Джон так мешает ему.
- Ладно, - покладисто кивнул я. – А зачем?
Моя дочь вздохнула:
-Думаю, Орбелли оставил мне наследство.
Несколько мгновений я просто смотрел на неё. И наконец, когда она уже подняла – недовольно и вопросительно – брови, спросил жалеющим тоном:
- Думаешь, Гудвин – владелец золотых саркофагов – мог всерьёз польститься на наследство Орбелли? Виталис, конечно, не был беден, но его счёт в банке не превышает десяти – двенадцати тысяч, а недвижимость... Ну какая у цыгана недвижимость?
Рона нахмурилась и молча пошла вперёд, пока не оказалась на углу Оксшот-стрит, где мы с ней расстались, и я пошёл в госпиталь Мэрвиля. Можно было сколько угодно скептически хмыкать и выслушивать дочь с рассеянным видом, но в одном я не мог себе не признаться: версия её полностью совпадала с моими собственными соображениями. Вот только наследство, как мотив, что-то никак не укладывалось в моей голове. Впрочем, я надеялся на послезавтра.

- Ну, Холмс, благодарю вас за эту голову, - встретил меня кривой улыбкой Мэртон. – Только что меня от души пропесочила за неё полиция.
- Не может быть! – возмутился я. – Гастингс же обещал...
- Ах, так это вы и навели их на меня! – воскликнул он. – Но Гастингса я не знаю. Был некто Хэглин, одержимый манией подозрительности. Сначала он, по-моему, решил, что вы убили профессор асами – я разубеждал его битый час.
- Я ценю вашу жертву, - с чувством сказал я.
- И на том спасибо. Но что вы ещё хотите? Другую голову принесли? Увольте.
- Нет-нет, - успокоил я. – Я по поводу той, первой. Предположите, Мэртон, что существует некое химическое или физическое воздействие, способное спровоцировать инсульт. Сможете вы определить по трупу, имело ли место такое воздействие?
Мэртон свистнул – одновременно разочарованно и протестующее.
-Ну-у, Холмс, так ставить вопрос недостойно вас. Разумеется, я не мог бы найти «то, не знаю что». Хотя... – его физиономия сушёной воблы вдруг переменилась самым кардинальным образом: сначала на ней мелькнула какая-то догадка, а затем в светлых мутноватых глазах засветился самый настоящий охотничий азарт.
- Послушайте, Холмс... Если вам не нужно определить конкретный агент, я, пожалуй, рискнул бы – с долей вероятности, конечно – попробовать узнать, был ли инсульт естественным.
- Как? – быстро спросил я.
- По состоянию сосудов. Сосудистая стенка у людей, склонных к апоплексии, претерпевает изменения – очень конкретные, я бы сказал – и, когда эти изменения достигают некоего критического порога, наступает катастрофа. Если же эта катастрофа вызвана противоестественным путём, возможно, изменения сосудистой стенки будут совсем иными. Я посмотрю, но мне нуден микропрепарат, а это требует времени. Пождёте?
- Подожду, - сказал я. – Навещу пока что Рауха. В прошлый раз он показывал очень интересные фокусы.
Я действительно собирался заглянуть к офтальмологу. Но его в кабинете не оказалось. Не желая стоять под дверью, я отправился искать его по всему третьему этажу. Здесь помещалась амбулатория, и пребывание посторонних было в порядке вещей. Здесь же находились и двери в квартиры сотрудников, живущих при госпитале.
Мне бросилась в глаза табличка «Капсли». Надо же! Сестра Мэрги живёт при госпитале... Ах да, у неё проблемы в семейной жизни – состояние полуразвода с неким Делормом Капсли, скверным, по словам Мэрги, типом.
Я уже собирался пройти мимо двери, как вдруг увидел видневшийся из-под неё уголок бумажного конверта. Мне было известно, что в Госпитале Мэрвиля в случае отсутствия хозяина комнаты почту подсовывают под дверь – почтальону некогда ждать каждого, адресатов здесь более дюжины.
Я присел на корточки и потянул корреспонденцию из-под двери. Конверт послушно вылез. На штемпеле стояло число – пятое января – и место отправления: Фулворт. Не думая больше, я разорвал конверт.
Письмо было коротким, но действие на меня оказало несоразмерное: «Больше лекарство не присылай, - было написано не слишком разборчивым мужским почерком, - можешь считать себя свободной от всех обязательств. Человек по имени Салливан передаст тебе все бумаги, касающиеся нашего договора, в обмен на квитанцию о переводе денег. Делорм».
Послышались чьи-то приближающиеся шаги, я вздрогнул и поспешно спрятал письмо в карман.
Это была сама сиделка Капсли. Увидев меня, она запнулась и чуть не упала, а лицо её сделалось мертвенно бледным.
- Мистер Холмс? – спросила она так, словно не верила своим глазам.
- Можете считать, что видите перед собой почтальона, - сказал я, протягивая ей листок. – Конверт нечаянно повредился, прошу прощения.
Капсли машинально взяла бумагу и так же машинально пробежала её глазами.
- Мне кажется, - тихо сказал я, - нам следует поговорить с глазу на глаз, не правда ли?
Миссис Капсли, ничего не говоря, вытащила из кармана ключ. Но Ошеё руки дрожали так, что в замочную скважину вставить его она никак не могла. Я забрал ключ и отпер дверь сам.
На столе среди бумаг, связанные ниткой, лежали корешки почтовых отправлений. «Ведь она сиделка, - запоздало подумал я. – И она из семьи Кленчер, где Мэрги, отправившуюся на фельдшерско-акушерские курсы, чуть не предали анафеме. Не могла же она...»
- Миссис Капсли, - резко спросил я, - кто по профессии ваш муж?
- Врач, - ответила она так тихо, что я не расслышал бы, если бы не предвидел, что она скажет.
- В Фулворте?
- Да.
- Что же, у него частная практика?
- Нет, - совсем уже неслышно прошелестела миссис Капсли. – Он директор фулвортского дома призрения для душевнобольных.
Я зажмурил на миг глаза. вот теперь вся комбинация встала передо мной. И приглашение Рауха на сеанс делалось понятным.
- Значит, вы были знакомы с Цыганкиным ещё до его приезда в Лондон, - совершенно убеждённо сказал я. – Через мужа.
- Делорм обещал дать мне развод...
- Ну конечно! – я хлопнул ладонью по столу. – Салливан - адвокат, верно?
Она кивнула головой.
- Что вы пересылали в Фулворт? Яд?
Новый кивок.
- Гудвин разъяснял вам его действие там, под окнами нашей квартиры? Ну ясно. А я-то, признаться, возомнил, что вы хотите отравить кого-то из нас... Послушайте, ну неужели только мечта о разводе могла заставить пойти на убийство?
- Рихтер, - прошелестела она. – Он помог мне...
- Ах да! Эмбрион! И это не в первый раз?
Миссис Капсли заплакала. А мне, честно говоря, хотелось засмеяться: вот она, цена ханжества и показного целомудрия. Я не засмеялся лишь потому, что боялся сорваться в истерику. Меня трясло.
- Миссис Капсли, - проговорил я сдержанно. – Вы дадите письменные показания против Гудвина и вашего мужа. Не то я просто погублю вас, затеяв грандиозный скандал.
- Разве показания эти меня не погубят? – резонно возразила она, еле шевеля бледными губами и не поднимая глаз.
- Возможно, я и не воспользуюсь ими. Мне они нужны для страховки. Я, собственно, и так уже понимаю, что произошло. Возможно также, завтра и без ваших показаний будут расставлены все точки над «i». И ещё... – я немного помедлил, не зная, продолжать ли дальше, но всё-таки сказал: - Вы опасный свидетель, миссис Капсли. Очень советую рассказать вашим подельникам – Гудвину или мужу – о том, что дали эти показания мне, и о том, что в случае вашей смерти я ими непременно воспользуюсь. От мести это вас не убережёт, но зато, быть может, вас не убьют из страха разоблачения, как Марцелину. Вот лист бумаги, пишите, - и я спрятал почтовые квитанции в карман, а лежащий под ними листок пододвинул к миссис Капсли.
Она, однако, не двигалась с места.
- Вы пили кофе? – вдруг спросил она. – Там, у себя дома, из красной жестянки с вощёной бумагой?
- Да, - тихо ответил я. – Неоднократно.
- Значит, вы умрёте.
Она сказала об этом устало и спокойно. Стараясь не засуетиться, я сел на стул.
- Вы не возражаете, если я закурю?
Миссис Капсли скривила рот в иронической улыбке:
- Вы спрашиваете моего позволения закурить, словно находитесь здесь в гостях, а не ворвались в комнату силой, чтобы диктовать свои условия. Это, боюсь, немного отдаёт лицемерием – разве нет?
Я чиркнул спичкой, прикурил и, выпустив дым, заметил вслух:
- Порой вы кажетесь похожей на свою сестру – привычкой называть вещи своими именами.
- Мэрги – распутная девчонка, - тут же отреагировала моя визави. – Не равняйте меня с ней.
И снова я едва удержался от смеха. Лицемерие – это великолепно! Но вместо того, чтобы засмеяться, я спросил:
- От чего я умру?
- Скорее всего от того же, от чего и профессор Орбелли. Но тут возможны варианты.
- Зачем вам это?
- Не мне...
- Что? Гудвин вам велел убить меня? послушайте, а вы ничего не перепутали?
- Нет. Он ведь уже почти сделал дело, а ваше вмешательство всё испортило. Если вас не станет, с доктором и его женой он легко управится за неделю.
- Ах, во-от как, - протянул я. – Он так думает? Даже жалко, что в мои планы совершенно не входит умирать – оттуда, с небес, было бы любопытно понаблюдать за его разочарованием.
Миссис Капсли тяжел вздохнула:
- Вы что, не поняли? Вы уже мертвец. Яд запустил в вашем организме сложную цепную реакцию. Я могу написать для вас то, что вы хотите, но вы просто не успеете этим воспользоваться.
- Так скоро? Отчего же с Орбелли долго возились?
- Там было другое дело. Его следовало убедить в неотвратимости смерти. Вы получили совсем другую дозу.
- Помилуй бог вас, миссис Капсли, как спокойно вы мне об этом рассказываете. Не думал, что вы столь хладнокровный и циничный убийца.
- Откуда вам знать, насколько я цинична и хладнокровна? То, что я хорошо держу себя в руках, ни о чём не говорит. Хорошо, я напишу всё, о чём вы меня просите... Кстати, если доктор Уотсон тоже выпьет этот кофе...
Я похолодел при этой мысли, но снова, не подавая виду, спросил:
- Как же мог Гудвин поступить так опрометчиво? А если кофе выпьет сама Рона? Ведь это сразу перечеркнёт все его планы.
Миссис Капсли покачала головой:
- Миссис Уотсон к кофе не притронется. Доктор предупредил её о том, что в её положении кофе категорически запрещён, не то она снова может потерять ребёнка.
Я усмехнулся:
- А если она считает, что ребёнка этого не грех и в самом деле потерять?
- В таком случае, она заслуживает и худшего, - спокойно изрекла Капсли. Предназначение женщины рожать детей, а не избавляться от них.
У меня, наконец, всё-таки сдали нервы – я захохотал. Выпавшая из пальцев папироса, рассыпая искры, полетела на пол. Миссис Капсли подняла голову и уставилась на меня с искренним недоумением6
- Что вас так насмешило?
- Вы рассуждаете, как сама мадонна, - задыхаясь от смеха, еле выговорил я. – Одна беда: будь вы и впрямь мадонной, мир наш погряз бы в язычестве.
- Почему? – всё так же недоумённо спросил она.
Я наконец скрутил в себе смех и разъяснил отрывистым лающим голосом:
- Да потому что ваш Христос, насколько я понимаю, у доктора Рихтера в банке со спиртом... Вы пишете? Пишете или нет – мне некогда с вами болтать!
- Да пишу, пишу, - сквозь зубы прошипела миссис Капсли и забегала пером по бумаге.
Я сидел, как на иголках, и, едва она кончила, выдернул лист из-под руки.
- Вашу подпись следует заверить. Пошли!
Я потащил её вниз в секционный зал, где Мэртон склонялся над своим микроскопом, а на вертящемся табурете рядом с ним сидел – вот сюрприз – Раух.
- Что-то случилось? – живо вскинулся он, увидев наши лица.
Я выпустил руку миссис Капсли и прислонился спиной к закрывшейся двери. У меня дрожали ноги, а перед глазами висела серая сетка, похожая на плотную паутину.
- Ну что, Мэртон? - не отвечая Рауху, спросил я.
Прозектор флегматично пожал плечами:
- Конечно, всё бывает, и с такими сосудами можно умереть, но всё-таки, я думаю...
- Ясно, - перебил я. – Раух, давно у вас лягушки?
Я говорил резко, чуть ли не грубо. Раух удивлённо приподнял светлые брови.
- Ну, давно... Давным-давно. Я этим препаратом занимаюсь несколько лет, а что?
- И всегда привлекали миссис Капсли к этой работе?
- Не всегда. Она мне стала ассистировать семь месяцев назад. Послушайте, Холмс, в чём, наконец, дело? Вы допрашиваете меня, словно обвиняете в преступлении.
- Не обижайтесь, просто у меня нет времени разводить цирлих-манирлих. Ваша ассистентка сказала, что я скоро умру, и у меня есть основания с доверием отнестись к её словам, а, между тем, у меня ещё куча дел, которые мне необходимо доделать.
- Что это значит? Вы шутите?! – вскричал австриец.
Но Мэртон, только кинув на меня один быстрый взгляд, покачал головой:
- Ничуть он не шутит. Да вы взгляните на него, Раух!
Раух послушно взглянул. Его брови, убежавшие было, вверх, вернулись и сошлись над переносицей.
- Холмс, вам в самом деле плохо?
- Да, но это ничего не меняет. Ваша ассистентка – соучастница убийства. Здесь у меня её признание. Вы должны заверить его, и пока эта информация тайна.
- Но...
- Поскорее, прошу вас. Я должен ещё предупредить Уотсона.
- Послушайте, но, если вы плохо себя чувствуете...
- У меня нет времени, - повторил я. – Подпишите бумагу.
Паутина перед моими глазами сделалась плотнее, в ней появились ещё и чёрные пауки.
Раух, всё ещё не совсем понимающий, чего от него хотят, заверил подпись своей ассистентки. Мэртон тоже чиркнул, почесал пальцем висок и предложил:
- Давайте схожу к Уотсону. Что ему передать? Написать сможете?
- Не знаю – плохо вижу, - я провёл рукой по глазам. – Мэртон, скажите ему на словах, чтобы не пил кофе. И Роне пусть не позволяет. Я потом всё... Чёрт! Да что же это такое с глазами?
- Надо взглянуть, - предложил Раух.
Я шагнул к нему, и из носа у меня хлынула кровь.