Маленькая Трилогия. чсть вторая Другой мир

 Твоя Принцесса тебя изгложела. Верные стражники кинули твоё тело на задний двор чертога, где томились католические сырые могилы её предков-гарпий и благоухал сад гигантских аспидистр, языки которых сохли в дневном мраке; горгульи на башнях отрешенно улыбались.
 Я бегу, чтобы украсть у них твоё тело.
 Деревья вонзили свои донебесные копья в глухую давку тысяч белых ангелов, и я не видела неба. Оно залилось кровавым чёрным цветом, который  стекал оземь волками. Огретые отпавшей рукой дерева, они покатились на все стороны алыми яблоками с блестящей кожурой.
 Крапивы, сулящие тартарары, хлестали меня по ногам, но это ничего, ведь мой сад травили кислотой, перекисью заливали, обесцвечивая голубоглазые надежды: слепили, да не заслепили.  Языкатые крапивы всего лишь чеканят на моих ногах руны забелённой боли; вплетают меня во издыханную чернь, а я вгрызаюсь ногтями в землю: выкарабкиваюсь до того, как на макушке завяжутся просветы.
 Я не хочу, чтобы ты оставался один.
 Я взорву этот лес одним своим придыханием  наперемешку с зеркальными захлёбами из волчьих ягод и мелькающих лисьих хвостов, твоего холодения, отрезвляющего мои душные грёзы.
 Дурные деревья хотят со мной танцевать, а я бегу и плачу; слёзы шёлковыми лунными камнями_кометами угасают в земле и вспыхивают сияющими большими цветами.
 Потом за мной летели злобные тёмные феи с крысиными мордами. Они уродовали остатки моего платья, а я ничего не могла с ними поделать, только бежать вперед.
 И тут рассеялся туман…, и открылись гостеприимные ворота Волшебного леса, из сочных прутиков, маленьких поломанных крылышек эльфов, тысяч хрупких смертей несведенной онемевшей красы.
 Мы с оскоминой боимся пошелохнуться; нам страшно.
 Лежишь мраморный, сам как католический памятник- холодное надгробие минувших моих ночных кошмаров родом из детства и в то же время- монументальная доска с надписью «Не отрекаются, любя». Хоть сам ты и мглосного цвета, матовый, с испаряющеюся звёздною пылью у корней ресниц, а уста у тебя по-прежнему наполнены винами из всяких там в мире душных роз и роз ветров. Но я тебя никогда не поцелую, даже на прощание. Не был со мной при жизни, так зачем же насильно присваивать твоё бездыхание после смерти (?). Так что, собираю в кучу все твои, да и свои, оголённые разбросанные нервы в одно соцветие и… пойдём отсюда, а? Нам до темноты нужно успеть к обрыву.
 Я сильнее, чем холод; ты проснешься, я верю.
 А сейчас я тебя волочу по вспаханным вне.пространством и вне.временем землям. А за тобой остается вычерченная углями полоса. Виридиановым цветом  стоят тысячелетние деревья по ободу лунообразного обрыва; смеркалось.
Мы дошли до пастельных руин, свет в которых сочился по замшелой резьбе искрящейся пылью. В воздухе стоял аромат белых жемчугов, ветра и бледно-розовых лепестков, которые обжигали нежностью гладь твоих мраморных щек, изувеченность моих запекшихся языческих шрамов.
…и Солнце встает над руинами…

Гаснет пламя свечи, но я верю в твоё бессмертия, и отыщу тебя даже на том краю тишины…