Долгий вечер прощения
Солнечное сплетение улицы размахивало сухожильным веером своих газет, пыль распуская по дорожным зебрам. Огни светофоров тоскливо меняли цвета, моргая нижними веками. Прохожие, маршируя не в такт, ударяли меня плечами и бедрами, сумками; в сутках, кажется, стало больше часов не разменянного и не занятого времени… Оно тянулось по крышам и радиостанциям Красного-Города с гнусными звуками, что ложились под ноги… Кто-то дернул меня за рукав, в замедленном темпе разжимая губы, чтобы вымолвить просьбы своей потребности…
«Девушка, Вы не курите?»
Я стою и жду кого-то слепого/немого/глухого, кто попросит нечто большее, чем мою сигарету; из памяти никотин не выжать, даже если легкие перетянуть эластичным бинтом потуже.
Ветер впивался в голову, проникая сквозь уши во всё тело… Глаза закрывать – прочувствовать слияние…
Асфальт с провалившимися щеками, об который страшно сломать ноги, плавился, ерзал, стирая следы своим личным солнцем… Отпечатки на моей шее от удушья перевоплощения меня – в – не - меня; меняя свои очертания и фигуры из пластика своих же суставов, заходя в загоны троллейбусных сидений, смотреть на сморкающиеся старческие ноздри… Прислоняя лоб к стеклу, ударяясь им на каждой кочке… Подслушивать чужие разговоры о приезжих родственниках, о протекающей ванне, об извинениях за опоздание на общественных собраниях… Сочинять по строчки под музыку Мэнсона – записывать на салфетки, бумажки, руки; всё, что утеряно – будет забыто… Всё, что утеряно – мне принадлежать больше не будет…
Смена приоритетов и обрывки мыслей, когда сознание вновь входит в свои привычные рамки, когда сцена уже на другой арене: я просыпаюсь в чужой постели на подушке с выцветшей наволочкой. Одеяло и простынь скомканы,/смяты; я обнаруживаю следы раздвоения и расслоения на своем теле, судорожно сглатываю слюну… Плетусь на узкую кухню; окна выходят на оживленную дорогу, кишащую машинами. С каждым моим новым визитом в эту привычную, но чужую квартиру, этажи всё выше и выше; фарфоровые кружки обреченно прислонились к раковине, вода из крана по каплям стекает в них, в меня – капая; раздражая мои нервные клетки от звуков своего замогильного эха. Чайник шумит, я смотрю как дым расщепляет спокойный воздух, поднимаясь к потолку, на котором остатки затишья – следы от пожара… Всё поднимается выше в этой квартире: к потолку, к крыше, к небу; только я боюсь такого напора и прогибаюсь всё ниже – тише… Кот на подоконнике лижет свои побитые лапы, смотрит на меня с нескрываемым презрением… Мой вчерашний ночной соратник подходит ко мне всё ближе; у него грязные пальцы и ожог на запястье…
«Ты знаешь, я долго думал и понял, что вместе нам будет лучше, ты – другая, но ты никогда не смеешься и всё время молчишь, будто внутри про себя рыдаешь…» Его грязные пальцы проникают в мою кожу на ладонях, которые он схватил, сжал – присвоил себе…
«Ты знаешь, я долго, долго думал…» - второй раз повторяя, он придал особую интонацию своему предложению; мне пришлось снова нервно сглотнуть горячую слюну, что прожгла мне глотку; нет, мы вместе не будем, с тобой мне не лучше – не хуже; пусть я буду рыдать и дальше, но никогда не подам виду.
Потом, кажется, был долгий вечер прощения и святой мольбы, когда моя кровь стыла в жилах, а вены полопались от слов, которые я когда-то сама говорила другим – умоляла, божилась. Без шансов; и времени ему не оставлю, и постель согревать не стану…
Стараюсь не выглядеть стальным тираном, более мягкую подбирая окраску своим предложениям, что разбивали в кровь ему уши, кастетом ударяя по сердцу…
«Я слишком сильно раньше любила – вылюбила всё теперь из себя, без остатка, видишь…»
Он уперся спиною к кафельной стенке, запрокинув голову; хотел закурить – вспомнил, что не курит, а я стою и смотрю на раздражающие меня холодные капли, что стекают из крана в фарфоровые кружки…
Свидетельство о публикации №211052301373