Краткие описания некоторых персонажей

По большей части, только они могут делать друг с другом всё что угодно.

Он редко курит, хрипло лающе смеётся, облюбовывает все углы квартиры, как настоящий кобель, только использует для собственнических меток, оставляемых зубами, чужое тело, терпеть не может всё, что касается нетворческой учёбы, вырывает ручки и заставляет наклонять голову, подставляя губы глубокому поцелую, пропадает некоторыми ночами, а возвращается побитый, но довольный, стягивая с мощного загорелого тела пропитавшуюся его запахом футболку, открывая взгляду новые ссадины и синяки, как дьявол, исполняет стриптиз, рычит, содрогаясь в оргазме, прижимает к себе ночами, согревая, как печка, выбивает последний дух, желая распечатать эту голову об стену, обходится только ударом кулака в стену и беспомощным скрежетом зубов, но можно выместить накопившееся и на кровати, изуверски измятой, с россыпью мелких кровавых пятен на светлой простыни, и усмиряет секундный липкий страх, когда просыпается один, но, осознав, спокойно выдыхает и утыкается лицом в подушку, хранящую запах другого.

Он терпеть не может всех, вся и этот мир в частности и регулярно заявляет ему об этом, матерясь на каждую неровно проехавшую мимо тачку и раздражаясь на орущих под окном котов в марте, бесится, когда кто-то оказывается выше него по росту, умело обращается с кодами, беззастенчиво пьёт, с трудом пьянея, вечно огрызается и мгновенно заводится, ненавидит бананы, свои приступы астмы, заканчивающиеся обоймы в своём «Bul M5 Government», барахлящую электронику, не вовремя заканчивающийся бензин, посылает всех и вся в одно лишь место, талдыча его, как болванчик, сквозь зубы, неумело и робко сдаваясь под напором тёплых губ, вырисовывающих узоры на смуглой коже и груди, зарывается несмелыми пальцами в белые короткие волосы и страстно отдаётся, не понимая, зачем он нужен этому и нужен ли вообще, не задумываясь о том, что в скором времени придётся возглавить «сетку», но с босероном он нашёл общий язык и теперь мог беспробудно дрыхнуть ночью на его боку в отсутствие желтоглазого совоподобного другого.

Он ненавидит терпеть и выжидать, у него чешутся руки набить кому-нибудь морду, вернуться домой и там пожрать, выпить и потрахаться, а затем отрубиться с чистой совестью, прижав к себе свою персональную подушку, полученную в эксклюзивном джек-поте с шансом один на миллион, уничтожает сгущёнку в гипертрофированных масштабах, лениво потягивается и выбивает последний дух из боксёрской груши, отдавая дань прошлому, горечь о котором заливалась литрами алкоголя, когда другой угнал у него тачку в их первое пересечение, басит "босс" и готов вытащить брюнета-отморозка из какой угодно задницы, чтобы потом в моменты страсти войти в него самого, прижимая к себе сильными руками и вбиваясь в хищное натренированное тело, закрывая голубые глаза и вдыхая его острый запах, от которого веет опасностью за полмили, и готов послушаться приказа с одного взгляда, но - не любого, в особенности сказанного под аффектом.

Он может получить всё и всех, но лёгких путей не ищет, умудрился нарваться и попасть с головой, заодно испоганил на корню и уничтожил то, что надо было ценить, упорно пытается переделать то, что было, в то, что хочет, держит боль в себе, не обращая внимания на грязные оскорбления в свой адрес, задыхаясь от такой близости с ним и слишком откровенно желая его любви, регистрирует, как правое запястье вкрадчиво щекочет тонкая золотая цепочка из мелких звеньев, вплотную соединенных между собой, и слушает гул самолётов в своём кожаном кресле, развалившись по столу и уныло глядя на телефон, запивая внутреннюю горечь горечью кофе, подходя к окнам во всю стену и глядя вниз с сорок девятого этажа на серую ленту асфальта.

Он нахмуренно смотрит серыми глазами, поменяв очки на линзы по прихоти другого, делает не то, что нужно, когда второй решает за них обоих, знает, как бешено стучит сердце о грудную клетку, содрогаясь в конвульсиях в горле, когда мчишься по ночному шоссе в больницу после первого звонка, смеётся, щурясь, в сигаретном дыме бара и в доску свой среди алкогольных напитков, боится вернуться на родину, у него новый дом, дышит солнечным пряным запахом, заплетая другому косу и выгибаясь под ним в экстазе, обхватывая его поясницу ногами, и, прищуренно глядя в скалящееся озверевшее лицо, усмехается уголками узких губ, игнорируя холодный кафель стены за спиной, матерится, когда его тащат в спальню или раскладывают на ковре, но сдаётся через пару минут, млея от прикосновений уверенных пальцев со сбитыми костяшками, не затыкаясь ни на минуту.

Они обычно встречаются на крыше старого пятиэтажного дома, и солнце светит им, либо поднимаясь, либо опускаясь за горизонт.

Он любит зелёный цвет и быстрые мотоциклы, такие, чтобы ветер взрезал звук в ушах, не давая понимать ничего вокруг, зная только скорость и дорогу, навыки художника-архитектора никуда от него не делись, напоминанием тому был гипс с нарисованными солнышками, разбитый через некоторое время после снятия, у него есть потрясающая мать, которая научила готовить его печенье, любить порядок и чистоту, и от форменного беспорядка в квартире другого у него волосы встают дыбом, но тут же приглаживаются, когда ему закрывают голубые глаза, зарываются сильными пальцами в зелёные волосы и глубоко влажно целуют с полными правами так поступать, он быстро перекипает, но в моменты гнева готов послать нахуй и порвать любого, вбив в черепа тех, кто жестоко тупит, что такое субординация, кто такой саб-лидер для них и кого эти сукины дети обязаны слушаться по части физической подготовки и вооружения, сплёвывает, вдаривает кому-нибудь по морде для порядка и идёт расслабляться в чужую постель, жалуясь на то, что все кругом дебилы и нихера не понимают, и вообще идея какая-то тёмная, но ему нравится, а ещё больше ему понравится, если сейчас вот этот больной оттрахает его до умиротворения во всём теле, а затем позовёт кататься по ночным трассам, и, кстати, вызов на гонку тоже брошен, сегодня ночью, после двух, повеселимся.

Он нервно ерошит короткие волосы смоляного цвета, теребит в зубах сигарету и, ёжась в короткой кожаной куртке, чаще всего смотрит с моста на воду, когда идёт пушистый холодный белый снег, смотрит, как плывут льдины по тёмной реке, матерится сквозь зубы и сжимает опять замёрзшие руки в карманах, гоняет по ночным трассам, врубив на всю катушку тяжёлый рок, бьющий по сабвуферам, делает глотки виски из плоской фляжки, поджигает падающие снежинки, скрещивает руки на груди, ведёт переговоры, опираясь на капот чёрной «ауди», стреляет по мишеням из 45-го калибра, разрядив всю обойму, переходит на 50-ый, выбивая десятки, лениво растягивается на тренажёре и смотрит в потолок, заведя руки за голову и вцепившись пальцами в короткие пряди чёрных волос, собирает архитектурные макеты, обожает риск и отвязный секс на капоте машины, в порыве посыпая руганью парнокопытное животное, и готов снести половину города, если хоть что-нибудь с этим самым животным приключится.

Он один из самых угрюмых мизантропов, которые только могут быть, и учится на врача, в тёплых руках которого хочет оказаться другой, а с ним и половина университетских девчонок, но их отгоняет недобрыми взглядами тот, другой, которого лучше бы не было вовсе, чем так, он с зашитой прочными нитками тоской вспоминает прошлые дни настоящей и самой лучшей дружбы, к настоящему времени извратившейся в то, что даже любовью не назовёшь, иногда хочет вернуться назад, а особенно - чтобы отстал от него вот тот придурочный клещ, от которого просто так не избавишься, как ни пытался, считает его клиническим мазохистом, но им удобно пользоваться, особенно, когда необходим личный водитель на шикарной машине, но всё же досадливо морщится - лучше бы он отвязался...

Он настораживает уши и встает в боевую стойку при одном щелчке пальцев командира, действует четко, конкретно и по существу, не допуская промашек и преимущественно работая в одиночку, у него ужасный характер, усугубленный появлением в его жизни объекта, предназначенного для уничтожения, но занявшего там особое место, такое, от нереальности и абсурдности которого он оглушающе выл через немые голосовые связки, сидя в квартире спиной к окну и невидящим взглядом смотря на сцепленные в замок, побелевшие на костяшках руки, знает запах огня, последнее время терпеть не может дневное время суток, от всего электронного накатывает волна раздражения в девять баллов, готов убить собственноручно, разнести его дом, позволить ему сдохнуть с голоду специально, почти бросить его, но всё ещё не сдаёт и остаётся рядом, ни за что не признаясь тому законченному белому психу, что любит его.

Он привычно натянет свою любимую черную майку, когда понадобится выйти в магазин летом, не обременяя себя переодеванием светлых домашних и растерзанных дырами джинсов, не смущаясь ни своего тела, ни косых и скошенных на него взглядов, нацепит чёрные очки на белёсо-серые глаза и повергнет в культурный шок среднего возраста продавщицу, которая застынет и насколько сможет пробежится глазами по его телу, чтобы потом, нервно выкуривая одну за одной, поделиться с подружками разговорами о том, кто никогда не будет принадлежать им, в то время как он будет потягивать из своего бокала красное вино, успевать жарить на сковородке овощи с рисом, заглядывать в духовку, проверяя мясо, прогибаться, нарочно через плечо своего любимого мужчины, чтобы выхватить у него из рук коньяк и глотнуть, промурлыкав на откровенно порнографично звучащем французском благодарность, отпихнув белую кошку, от убийства которой удалось отговорить другого, и понять в который раз, что с мужчинами в его жизни ему повезло, и он надеется и верит, что в этот раз надолго.

Он подмял под себя всех пушеров и мелкие группировки, оказавшиеся достаточно разумными для того, чтобы присоединиться и остаться в живых и под протекцией более сильного, чем сдохнуть в канаве, в расстреле или же в неожиданном пожаре всего амбара, в котором был организован штаб, у него есть только одно существо, которое он любит, чёрный босерон, а со вторым он не разобрался, зачем ему сдался тот, на кого натолкнулся однажды в подворотне, кого познакомил лицом с землёй под подошвой своего тяжёлого ботинка, не может и не хочет разбираться, ему просто приятно и весело находиться рядом с другим, он не привык заморачиваться, у него всё проходит как по маслу, все пешки идут по умело рассчитанным траекториям, ему нечего бояться в своём положении главного из падальщиков, и в по-совиному жёлтых глазах это прекрасно видно и читаемо, когда он вышагивает по улице, гремя многочисленными цепями и высоко поднимая ноги в шаге, с осознанным и заслуженным прищуром превосходства глядя на тех, кто бегает по его району, поджимая хвосты и лебезя, пока он сам не нарвётся на хищника, который заглянет на огонёк во владения наркобарона.

Он псих. Он не знает, чего хочет, потому что не может разобраться в себе, постоянно соскальзывая на единицы и нули, коды команд, подпитывая свою жизнь ненавистью, взрощенной с тщательностью, осторожностью и изобретательностью компьютерного гения, разносит всё кругом, задирает нос, как мальчишка, издевается и мгновенно переходит в берсерк-мод, нанося удары, бессловесно рыча, сдирая одежду, отмечая противоположное время суток злыми страшными укусами и насилуя, заглушая боль и дикий животный страх быть покинутым, не умеет делать по-другому, отталкивая и провоцируя на то, чего боится до остановки сердца, в темном пыльном углу пораненной души получает осуждения своих действий от самого себя, но боится его прочистить и вытащить наружу, затыкая уши мониторными наушниками, щуря красные глаза и вглядываясь в темноте в бегающие по экрану строчки, пробегаясь бледными пальцами с изгрызенными ногтями по клавиатуре, прошивая себя до сильного и боясь признаться себе в том, что стал уязвимым, полюбив.

Он поправляет светлые волосы, поднимаясь на кровати, садится, глянув на настенные часы, и, послав цензурное проклятие времени, опускается обратно на прохладные простыни, чтобы полежать ещё немного, про себя прокручивая в голове и не радуясь перспективам подняться с кровати на пол, пройти в ванную и привести себя в порядок, чтобы на завтрак принять чёрный кофе, проверить температуру в террариуме, в который день привычно одеться в костюм и выйти из лаконично, но не без утончённого ненавязчивого шика в каждой детали, обставленной квартиры, спускаясь по лестнице, сегодня решил не доезжать, а дойти до консульства, предвкушая планы на вечер в приглушенных тонах, от которых уже сейчас хочется прикрыть глаза с удовольствием, представляя на столе то, что приготовит другой, пока он ему будет со всем своим дипломатичным спокойствием мешать готовить, потягивая золотисто-янтарный коньяк из бокала из тонкого стекла, чтобы потом услышать, как гибкий чёрный кот мурлыкает только для него, обволакивая тёплой, нежной и развязной любовью, которой так не хватало в его затянутой галстуком холостяцкой жизни.

Он думал, что так не бывает, но жизнь доказала ему обратное, столкнув однажды утром с тем, кто был ему предназначен если не продажной судьбой, то очередным витком событий, который оказался развилкой на пути, выбранном ранее, у него было немного, и это он умудрился сделать большим, помог ему разрастись, не зная, что такое любовь, но встретившись раз и поняв, что больше не отпустит, у него дьявольские проблемы с субординацией, так как навязывает её сам, где появляется, не гнушаясь использовать силу, отточенную среди штрафников на армейской базе, куда зачислили за не соответствующее уставу поведение, но ещё лучше располагает к себе людей просто так, непостижимым, но в будущем необходимым образом, курит и пьёт, виртуозно матерится и не прочь заехать по морде, если кто-то нарывается, самоуверен и знает свой предел, но до замирания сердца любит самолёты и крышу выбирает неслучайно для встреч с тем, похоже, единственным, который стал полностью его через год с лишним после сумбурного знакомства, который случайно заставил вспомнить, как это - смеяться от теплоты на сердце и чувствовать что-то странное и непривычное с другим человеком, как это - пустить к себе в душу, не боясь, что этот голубоглазый плюнет туда и засадит умелой рукой найфера клинок поглубже, чтобы надавить на рукоятку под нужным углом, прокрутить и оставить рану страшной, открытой и никогда не заживущей, теперь будет любить, зарываться в скомканное нечто, определяемое им как одеяло, и сонно сопеть в трубку уже подорвавшемуся на работу другому, как его не хватает прямо рядом, жаловаться, что некого схватить за задницу и притянуть к себе, поцеловать, и в конце концов вместе с ним он замахнётся на большее.

18.04.2011 - 19.04.2011

Сверху вниз:
Дитер
Феня
Карибу
Солнце
Крис
2Э: Эштон и Эйдан
Эйдан
Ворон
Шакс
Никки
Чёрт
Шакал
Лейкоцит
Мессир
Эштон