Случай из жизни

                СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ
          (фамилии и названия городов изменены, совпадения – случайны)


    Ранняя весна одна тысяча девятнадцатого года. Санкт Петербург.
Возле Смольного сновали уволенные по самострелу красноармейцы, демонстративно хромая и матеря погоду, которая и в самом деле была нехороша: кружила лёгкая метель, а с залива тянуло студёной, промозглой сыростью.
   Кроме самострелов, вокруг, - и особенно на крыльце Смольного, людской водоворот нет-нет да и выкинет на мостовую кричащую бабу с орущим у неё на руках младенцем. Баба, стеная, начинала хватать за руки прохожих: «Вы гляньте, вы гляньте, - вылитый же Бонч - Бруевич! Так хочу отцу показать! Он его, родного, и не видел ни разу. Как наше Подлюкино белые захватили, так от Бонча и осталось – Стёпка да подштанники отцовские. Я их тоже привезла!» - кричала баба и пыталась сунуть под нос прохожим что – то скомканное и серое. «А этот, узурпатор, » - баба грозила кулаком красноармейцу у входа с винтовкой, на примкнутом штыке которой трепались на ветру полсотни мандатов, разрешающих пройти в Смольный, - « не пускает!».
   «С детьми и беременных СовНарКом пущать запретил!» - в сотый раз оправдывался красноармеец.
   «Квартиру верните, Ироды!!!»
   «Сына отпустите, что он вам в девять лет сделал?!!!»
   «Оплатите расписку, от 1918 года, когда ваш Чапаев триста пулемётов с нашего Путиловского реквизировал!!!»
   «За корову оплатите, вот расписка Махно, кровопийцы!!!»
   
   И много всякого другого шума было у входа в Смольный, и все уже к нему привыкли, и особо никто внимания не обращал, особо не наглых не гонял, а матерей с грудными   детьми даже иногда поили чаем без сахара и заварки.
   Революция.
   Отечество в опасности.

   И вот на фоне этого бедлама случилось событие, которое в процессе развития Государства ЕвРусского,  трактовалось и описывалось неоднократно и всегда по разному.
   Я хочу привести версию, которую слышал от одного нигилиста, покончившего жизнь самообрезанием за Веру, и еще каких то женщин. И так:

   Примерно в десять часов в марте месяце из Смольного, сшибая прохожих и проходимцев вылетел мужик. Тулуп на мужике был расстёгнут (ширинка, говорят, тоже), шапку мужик двумя руками прижимал к груди, на которой  косоворотка съехала аж к уху. Глаза у мужика были безумные, слезились от одному ему понятного счастья. После полусекундной остановки возле дежурного красноармейца, окинув замершую толпу диким взглядом, мужик крикнул:
    « Я Ленина видел!!!», после чего кинулся  наперерез конным экипажам, прямо по лужам, в сторону Финского вокзала.
Паника образоваться не успела, настолько быстро мужик по лужам и с криками:
    «Я Ленина видел!!!» умчался за угол Смольного.
   
   Надежда Крупская, которая в это время скучала у окна в  Смольном, увидела и услышала всё, что метеором промчалось под окнами её кабинета.
   Слегка шокированная, она постучала в кабинет Владимира Ильича Ленина, и после слов «войдите» робко зашла в кабинет вождя. Вождь читал «Вятский Наблюдатель».
   «Володя, я не хотела тебя отвлекать от чтения так необходимой тебе для работы информации, но сейчас произошёл совершенно курьёзный случай!»
   «Что случилось, дорогая?» - Ленин бросил газету в корзину, в которую писала его собака.
   Надежда Крупская подробно рассказала Ильичу об утреннем инциденте у дверей Смольного, и Ленин ненадолго задумался.
   «Дорогая, а помнишь, утром я ушёл в туалет, а там в кабинке кончилась бумага? И я ещё был вынужден орать на весь Смольный, чтобы мне дали бумагу!?» Надежда Крупская потупилась, и протараторила: «Этого больше не повторится!»
   «Да я не об этом!» - Ильич повеселел на глазах, - «просто я орал и бил кулаком во все соседние кабинки! И тут вдруг открылась дверь, на пороге стоит испуганный мужик в тулупе, штаны расстёгнуты. Я его спрашиваю: «Бумага?» Он шепчет: «Да!» - и суёт мне бумагу. И тут же уходит. Я ещё помню,- бумага жёсткая была, и я жопу чернилами испачкал…»
    И тут Ильич проявил природную политическую смекалку:
   «А знаешь, Надежда, он ведь мне не просто бумагу дал. Это, скорее всего, был список политических оборотней их деревни. А я, по запарке…Сходи-ка ты, Надежда, да принеси мне… по моему из третьей кабинки, письмо то. Чую – контрреволюцией попахивает!»