Три белых коня

Как часто ради красного словца для песни мы обрекаем тончайший вкус интеллектуального абсурда утонуть в грубоватой его имитации или варварском, первом слое ассоциаций! Как печален этот смысловой геноцид, один из характерных примеров которого я приведу прямо сейчас.

Какой русский не слышал песню о «трёх белых конях»? Декабрь, Январь и Февраль. Сейчас, как же!

Эта метафора берёт своё начало в древнем Китае, на родине шахмат, из страны, на севере которой зима лишь приблизительно попадает в эти временные рамки, а праздник Нового Года отмечается весной. Ситуация присутствия на шахматной доске трех белых коней — символ мистического превосходства. Когда возможна такая ситуация? Лишь когда игрок "белыми" не просто сохранил обе фигуры коней (что случается крайне редко, зачастую «простой игрок» свободно разменивает их в дебюте, они непопулярны со своим Г-образным и коротким ходом, ум запинается об их походку), но и, проведя пешку в чужой тыл, почему-то выбрал новой фигурой не Ферзя (как опять же поступает «обычный» игрок), а именно коня. Такое поведение, особенно при отсутствии очевидного превосходства, может говорить либо об абсолютной продуманности и гениальном «видении противника насквозь», либо о безумном везении в игре наугад.

В истории древнего Китая известно крайне мало случаев партий, где присутствовали три белых коня (и ни одной с черными) и одна из них принадлежала «царю страны снегов» (не обольщайтесь, тогда не существовало даже Руси). Его секрет скорее всего заключался в везении, потому что правила он узнал по прибытии. А может быть, его удача заключалась в страшных «кровавых грибах снегов», ;;;; или «Лию Ксюё Гу» — мухоморов, впоследствии названных просто Ё, которые гость привез императору в качестве подарка и тут же, почему-то, сам же и употребил. Факт в том, что этот загадочный царь победил императора в его любимой игре и не просто сохранил своих коней, но и был весьма обрадован возможностью обменять пешку дошедшую до чужого края доски на ещё одного. Он очень ценил коней. Император, безусловно, понял это и, проиграв, выиграл больше, чем удовлетворение от победы в шахматах. Он велел подарить северному царю три сотни лучших белых скакунов, а когда тот уехал, император выбросил грибы, и велел построить великую китайскую стену.

Как известно, поедать мухоморы может только тот, кто готов сеять свои мысли в будущее и уверен, что не несёт зла, потому что перестал его видеть. Император же, как и всякий просвещенный муж Поднебесной, полагал, что мир движется из Золотого Века к полному хаосу и, следовательно, кто бы их не ел, ничего кроме приобщения к будущему злу это не принесет. Но при дворе водились и иные снадобья, которые полагалось употреблять дворцовому звездочету. И тот предсказал Великую Снежную Бурю за стенами города и топот тысячи тысяч копыт, отсюда и решение о стене.


Даосы, а впоследствии и адепты Чань (в яп.вар. «дзен») использовали это выражение как коан, для получения толчка к «ледяному прозрению» или состоянию «ясности» («место без жалости», как - по мнению современных поклонников Кастанеды - его называли древние толтеки). Конечно, тут уже речь шла не о шахматах, а о тройке белых шахматных коней сорвавшегося с цепи ума человека, который, как известно просвещенным мужам (и лисам), неуправляемо резв и несёт человека в пропасть абсурда, хаоса и небытия. Лишь тот, кто вышел за пределы отождествления с неуправляемой телегой, набитой масками и несущейся к пропасти, способен увидеть, что три белых коня, его ум, он сам и тот, кто все это наблюдает — лишь мимолетное колебание в непреходящем. И нет ничего, с чем бы надо было себя ассоциировать.

При всём при этом, уже не существует ни одного «пруфлинка» (как теперь выражаются) или «серьезного исторического документа» (говоря иначе) — ни об этом афоризме, ни об этих великих и простых событиях. В угоду сиюминутной выгоде, в сегодняшнем мире уничтожаются следы и более грозных свершений, так как вышеупомянутый "Золотой век" — каждое сегодня — дальше, чем вчера. Но мы, не смотря ни на что, в очередной раз воочию убеждаемся в принципе: слово сильнее человека, а мухоморы и подавно.