Его путь был развернут кашгарским конем

О Павле Лукницком (1902 – 1973гг.) - известном советском писателе, поэте, биографе поэтов «серебряного века», исследователе Средней Азии - я хотела написать давно! Благо, и материала было в достатке: им и о нем написано немало: вот на полках библиотек тома его художественных и публицистических произведений - "У подножия смерти"(1931), "Памир без легенд"(1932), "Всадники и пешеходы"(1933), романы "Земля молодости"(1936), "Ниссо"(1941), монография "Таджикистан"(1951), "Путешествия по Памиру"(1954); а это, в многочисленных электронных библиотеках - книги, статьи, сценарии документальных и художественных фильмов о нем, написанные его женой, журналистом и писателем Верой Константиновной Лукницкой ("Исполнение мечты",  "Пусть будет Земля", "Цвет Земли", "Из двух тысяч встреч", «Перед тобой Земля», "Истории неумолимый ход", "Наш земляк Лукницкий", "Юности первое утро"); рассказывают на своих сайтах о малоизвестных страницах жизни этой многогранной личности  альпинисты и геологи Таджикистана; о Лукницком, как о летописце Великой Отечественной, пишут журналисты информационного агентства «Вароруд»; как о первооткрывателе неизвестных высот,  повествует одно из самых авторитетных в советские годы изданий - «Литературная газета» (19.05.1976 - "Пик Павла Лукницкого")… Он – везде! Даже автограф его можно встретить на авторском экземпляре «Ниссо», врученном им 18 апреля 1967 года в Душанбе академику М.С.Асимову: «Я рад подарить эту книгу, твёрдо зная, что наука и поэзия неразделимы, их единство, которым полны и вы, даёт мне право считать вас моим другом!»...
Что же мешало тогда взяться за перо? Наверное, как раз обилие этой литературы. Нет, оно не подавляло. Просто казалось, что описано уже все, что можно – только бери и читай: с интересом, увлеченно, взахлеб!
«Так ли уж все?!», - вдруг мелькнула мысль, когда я перечитала стихотворения Павла Николаевича за 1948 год. В нем был едва заметный, но оказавшийся для меня решающим, штришок, который неожиданно связал в единое целое образ Таджикистана. Вернее, того, чем на самом деле был этот край в судьбе П.Лукницкого…

ПЕРВАЯ  ВСТРЕЧА

 «Помни: людям даны – путь, надежда и срок.
С первым ветром весны торопись на Восток»
(В.Луговской)

«…В легкой дымке исчез Ташкент. Воздух снова ясен и чист, голубизна небес тает по кругу огромного горизонта», - пишет Павел, глядя в иллюминатор летящей над горами «винтокрылой машины». Он медленно переводит взгляд с них на сияющую вокруг голубизну; затем снова вглядывается в неземной красоты пейзаж. Здесь все:  и «натянутые серебряной ниткой каналы», и «ниспадающие с плеч гор ледники», и «карты» хлопковых полей»…
«Красота природы  удивительная, хочется скорее оказаться в одном из таких кишлаков, в прохладе абрикосового сада, нависшего над прозрачной, бурлящей водой, под склонами, словно прикрытыми ковром бесчисленных горных цветов, волнистыми покрывалами льна, ячменя, пшеницы», - делится он впечатлениями с читателями своей книги «Таджикистан».
К тому времени, отдав изучению края около трех десятков лет, он уже хорошо знает, что ждет его там, внизу.
Прекрасный и манящий своей непознанной тайной Восток… Он впервые открылся взору П.Лукницкого, когда ему еще не было двадцати. Тогда, оказавшись по воле случая в Ташкенте, он поступил в Туркестанский народный университет, где вскоре стал членом первой в Средней Азии советской литературной организации "Арахус". Оба этих события стали началом большой судьбы, которая то удаляла, то снова приближала его к удивительному, горному краю…
Первая «разлука» с ним состоялась в 1922г., когда родной Петербург позвал его обратно. Семь последующих лет были заполнены учебой на факультете общественных наук Петроградского госуниверситета, напряженной литературной и научной работой: выпуск первых сборников стихов, вступление в писательские союзы (в том числе в 1934г. в Союз писателей СССР); начало литературоведческого исследования творчества Н.Гумилева; знакомство с Анной Ахматовой; создание  "Acumiana"; выпуск двух томов "Труды и дни Н. Гумилева"…
Осознавая, что, исследуя творчество «не того» поэта и при этом сам будучи «не того» происхождения, он может запросто оказаться «в местах не столь отдаленных», Павел все же не находил в себе сил остановиться, упорно продолжая, несмотря на предупреждения судьбы (в июне 1927г. он на непродолжительное время был задержан «по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в факте хранения архива врага народа Николая Гумилева») «ходить по краю». Выбор потому за него сделала она сама, храня его, видимо и для «загадочных востоков» тоже…

ЗА СИНИМ КАМНЕМ… 
               
 «Породы Памира с породой поэтов
 Еще не роднились. Но я не о том!
 Замысловатей любого сюжета
 Был путь мой развернут кашгарским конем»
(П.Лукницкий)

Крым… Кавказ.  Их живописные горные тропы развернули его к полной приключений кочевой жизни. Исходив их пешком вдоль и поперек, и сменив несколько экзотических профессий (матроса на каботажных судах Черного моря и на туркменских шхунах Каспия; строителя и прораба на прокладке нефтепровода Средняя Азия - Центр), он вновь вплотную подошел к своей судьбе: в 1929 году его позвал в горы Средней Азии молодой геолог Георгий Лазаревич Юдин на поиски «синего камня». Павел, не задумываясь, согласился! Ляпис-лазурь, ляпис-лазули, лазурит, лазурик, лазурь, лазуревый камень, лазули — великолепный синий, непрозрачный минерал – с тех пор стал их общей целью.
«Мы — на Памире, - пишет он. - Мы четвертый месяц уже блуждаем по неизученным уголкам Памира. Мы забыли, движется ли где-нибудь время, нам представляется, что время остановилось. Вечерняя темнота выбирает нам место для лагеря; мы развьючивает, расседлываем лошадей и валимся в сон, замерзая от снежных буранов. Спим по очереди, один из нас бродит с винтовкой, преодолевая усталость, вглядываясь в свистящую тьму. Впрочем, все мы привыкли к этому»...
Дни тянутся за днями, месяцы за месяцами… А неровная тропа к лазуриту ведет исследователей все дальше, к кручам Памира:  «…процокав дорогой и тропами, врезанными в синюю тень абрикосовых садов, переправившись на левый берег Гунта по высокому, неверному, приплясывающему мосту, наши кони вынесли нас к Шах-Даре, немного выше устья, - пишет в своем дневнике Лукницкий. - Здесь - застывший шабаш покалеченных, сорвавшихся сверху гранитных скал. Переправа по мосту на правый берег Шах-Дары, дорога истончилась в тропу, вихляющую спусками и подъемами. Река, придавленная скалами, усыпанная камнями, корчится в быстрых судорогах и хрипит глухо и шумно, так, что я не слышу своего крика. Тропа местами совсем сужается, норовя не пропустить вьючную лошадь»…
Кажется, что сама природа ставит непреодолимые заслоны. Но геологи идут дальше.
«15 августа 1930 года… - пишет Павел Николаевич, - сегодняшний путь был тяжелей, чем головоломный подъем альпиниста, сроднившегося с отвесами. Мы скользили, спотыкались, даже падали, но шли упорно. Мы покинули Бадом-Дару и поднимались по ущелью ее притока… Никакой тропы не было. Была чертовщина остроугольных гранитных глыб. Мы шли по грандиозным, вздымающимся до самых небес осыпям. Каждый камень осыпи равнялся хорошему кирпичному дому, грани самых мелких камней превышали квадратный метр, камни были бесформенны, колючи, зыбки. Словно кто-то бросил город на город, и оба рассыпались вдребезги, и не осталось от них ничего, кроме непомерной груды обломков. А мы пробирались от края до края по этой катастрофе камней, размышляя о том, что мы единственные живые в этом распавшемся, страшном, безжизненном мире. Если б мы стали стальными, мы не казались бы друг другу крепче и защищенней. Легкий поворот одного из камней, легчайшее прикосновенье - и от нас ничего, пустота, и никто в горах не заметит нашего небытия, как усилий наших, задыханий, перебродивших в напряжении мышц никто не замечает сейчас… Над осыпями - столбами, округлостями, уступами - нависали отвесные скалы. На них висел льдистый снег, он не таял, - солнцу незачем заглядывать в это ущелье, а без нужды, на какой-нибудь час заглянув, оно охолаживает лучи… Мы спешили. Под ногами рассыпались блески светлой и черной слюды, и путь наш был искристым. Я смотрел себе под ноги и на ноги идущего впереди. Оглядеться можно было б, только остановившись, иначе - осечка в тончайшем расчете движений, потеря равновесия и падение. Раз Юдин нагнулся и с торжествующим молчанием передал мне крошечный камешек. Ляджуар? Да, голубой ляджуар. Значит, сомнений нет. Мы еще быстрее, словно усталости в мире не существует, пошли вперед. Шумела непрозрачная серая Ляджуар-Дара, и почти весь день мы молчали. Остановились мы у большого камня. Он налег на другие, образовав подобие низкой пещеры. Около камня струился бриллиантовой жилкой источник, охраняемый маленьким отрядом шиповника в цвету. Этот оазис среди мертвых громадных камней соблазнил нас, мы решили здесь ночевать... Завтра - решительный день…».
И вот оно наступило, это завтра: «…Местами на животе, извиваясь, всползаем все выше; наш путь бесконечен, камни сыплются из-под рук, из-под ног, камни рождают лавины внизу, грохот и треск удесятеряет эхо, но все звуки тонут в первозданной тишине этих мест. Висячие ледники по окружным скалам уже давно ниже нас… Хорошо, что сегодня ясный, чудесный безветренный день; если б ветер - на нас бы сверху сыпались камни, мы не сохранили бы равновесия, мы бы окоченели, и высота сразила бы нас. И когда, спиралями опетлив скалу, мы одолеваем ее и выбираемся на ее вершину, мы видим перед собой: горизонтальное пространство, нагромождение глыб и камней и в хаосе - полосы неба... Небо? Какое же небо, если сразу за хаосом, над нами - мраморная стена? Отвесная, гладкая, темная - она кладет на нас холодную тень. И все-таки небо. Или это камни горят? Синим странным огнем, это не призрачные огни, они неподвижны, они яркие и густые, они каменные...
Ляджуар! Мы нашли ляджуар!
Я бегу, я прыгаю с камня на камень, я не разбираю провалов и темных колодцев между холодными глыбами. Ляджуар! Вот он: вот она подо мной, синяя жила, я опускаюсь на камень, касаюсь жилы руками, - я еще не верю в нее, - я оглаживаю ее ладонями, я вволю дышу. Дышит Юдин, дышат шугнанцы. Хорошо!.. Здесь надо уметь дышать»…
Да… Это на самом деле очень важно уметь дышать сейчас…здесь... на пороге чуда! Потом, несколько часов спустя, будет кропотливая работа; и завтра и послезавтра и через неделю – сбор образцов; изнурительная дорога домой, но все это будет потом. А пока…  Вот он, прекрасный синий камень – краса и гордость Памира!

ЕГО ВЕРШИНЫ

«Я рад, что, прощаясь, сказал мне Памир:
 "- Товарищ, да будет с тобою мир!"
(П.Лукницкий)

Итак, одна «вершина» взята. Скоро, очень скоро из Хорога в Москву полетит радостная весть об открытии месторождения лазурита. И завертятся неповоротливые колеса бюрократической машины, перемалывая информацию, анализируя, оценивая... А что же Лукницкий? Да, в общем, ничего - лишь через шестьдесят лет, в 1989г., ему посмертно присвоят звание Первооткрывателя; выдадут наследникам диплом, нагрудный знак и даже денежное вознаграждение в 500 рублей! Стоит ли все это хоть чего-нибудь в его глазах сейчас, в момент обретения чуда? Вряд ли! Он идет дальше, уже успев привязаться душой к своим, с таким трудом обретенным вершинам.
1931… Вторая его экспедиция в Таджикистан. Уже в качестве заместителя начальника. Вспоминая ее, Павел Николаевич пишет: "Все, что написано в этой книге, похоже на авантюрный роман. И все-таки в книге нет ни строчки, ни слова вымысла. Жизнь иной раз так сюжетно сплетает факты, что все дело писателя - не забыть в них ни одной детали. Здесь автор только записал все то, что случилось с ним и чему он был свидетелем"…
  А свидетельствовать было о чем! В 1932г. П.Лукницкий был приглашен в Таджикистан уже в качестве ученого секретаря третьей, Таджикско-Памирской комплексной экспедиции Академии наук СССР, ставшей поистине этапной для развития науки в республике. 
В эти дни он пишет: «1932… Памир переставал быть таинственной, заповедной страной. Легенды уступали место строгим расчетам и точным цифрам. Началась всеобъемлющая, будничная, плановая работа по превращению Памира в область во всех отношениях и в подлинном смысле слова советскую. Героический период маленьких, уходивших как на иную планету, экспедиций закончился. Романтика медленных, дальних странствий сменялась повсеместным торопливым движением, календарными неумолимыми сроками. На Памир вступили десятки научных отрядов огромной Таджикской комплексной экспедиции… Обязанности, которые я выполнял теперь в экспедиции, научили меня, как никогда прежде, ценить время. И в лунные ночи, в палатке, поставленной у бурлящего ручья, под льдистыми гребнями гор, я размышлял уже не о космосе и не о драконах, а о том, как согласовать работу ботаников с работой гидроэнергетиков; работу геохимиков — с работой гляциологов; и о том, где взять сегодня фураж для множества лошадей караванов, и о том, как переправить вьючную радиостанцию за этот вот перевал, и еще о том, как наладить работу шлиховой лаборатории под обрывом, где ей угрожают обвалы? Лазурит стал только одной из нескольких сотен «точек», которые семидесяти двум отрядам экспедиции надо было посетить, осмотреть, обследовать, изучить»...
Именно тогда, не будучи профессиональным геологом, Лукницкий открывает и наносит на карту пики, устья рек, ледники и перевалы: пики Маяковского и Ак-мо ("Acumiana"), массив Шатер (название сборника африканских стихов Гумилева)... Ими он, как стальной, неразрываемой нитью, связывает две своих страсти – путешествия и литературу
Он живет, творит, дышит полной грудью на этих своих вершинах, любя их и… уже предчувствуя расставанье, за которым обязательно будет новая встреча: "Я надеюсь посетить Памир еще раз - через несколько лет, – пишет он в предисловии к одной из изданных им в тогда книг. - Я проеду  его в  легковом быстроходном  автомобиле.  Я пролечу над  ним в  комфортабельном самолете. Мне будет приятно в несколько дней,  с  легкостью и  удобствами, повторить те  маршруты, которые я  совершал в течение долгих месяцев, полных трудностей  и  лишений. И, конечно, я опять не узнаю эту хорошо знакомую мне страну!"…
Однако свидание с Таджикистаном состоялось раньше, чем он предполагал.
1934… Лукницкий (который в те дни мечтал присоединиться к экспедиции «Челюскина» и даже написал об этом Куйбышеву: «… мне 31 год… холост. Я здоров… Материально никак не заинтересован… Имею хороший фотоаппарат…») вдруг узнает, что формируется новая экспедиции Академии наук СССР на Памир (Памиро-Алай). Отказаться от нее – значит предать дело, предать себя. Он круто меняет планы, и едет в ее составе исследовать район Исфары, реки Сох, озера Искандеркуль и Карамазарский район.
«…Никогда не мог он отступиться от большой таджикской темы, возвращаясь к ней снова и снова», - описывая этот период его жизни, заключает Вера Лукницкая.
 
    ПАМЯТЬ СЕРДЦА
   
     «…Я ехал вдоль Кафирнигана,
     Чтобы покинуть те края,
     Где только дервишем был я.
     Но встретил девушку одну,-
     Подобье самой легкой птицы...
     И не смотрю теперь на лица
     Других людей... А вот, взгляну
     В ее глаза, - и в них тону»…
    (П.Лукницкий).
Родной моей Верочке. Жене моей маленькой!)

«Стоп», – остановила я себя, прочитав эти строки. В 1934 Павел Николаевич в письме к Куйбышеву свидетельствует о том, что не женат. Затем одна экспедиция, другая: «Памир – страна не для женатых»… Потом война…
Запрашиваю во всех «поисковиках» о личной жизни Павла и Веры Лукницких. Ничего определенного. И тут еще одно свидетельство. Теперь уже от нее, в предисловии к книге «Перед тобой Земля»: «Мы  прожили  вместе двадцать пять счастливых лет  из его  семидесяти»… Опять указание на 1948г. Предположения, предположения… Они то выстраиваются в ясную картину, то снова рушатся.
«Нет, - заключаю я. – Все это вряд ли дает право утверждать, что их свел именно Таджикистан. Так почему же «зацепили» меня именно эти строки»?
 И вдруг пришло понимание: глаза девушки, как глаза самого Востока… Да! Это в них и только в них на самом деле «ТОНУЛ» поэт! Вера Константиновна хорошо понимала это. Всегда. Все их двадцать пять счастливых лет, в память которых и соорудила в их московской квартире памирскую чайхану, собственными руками расписав потолок стилизованными памирскими узорами. 

(Очерк опубликован в 2011г. столичной газетой РТ "Вечерка" в рамках сериала "Россия-Таджикистан: люди и судьбы")