отрывок из детектива. первая глава

Глава 1. Мако.

- Эй, рыжая, иди к нам, будешь у нас громоотводом! - сидящие на лавочке во дворе мужики захохотали, оценив шутку своего лидера, разливавшего пиво. Я собиралась спросить у них, этот ли дом номер 26, но контакт с почувствовавшими веселье аборигенами не предвещал быстрого и точного ответа. Пришлось обогнуть их правым галсом, пройдя облако алкогольного аромата, и продолжить поиски самостоятельно.

К тому же я не рыжая! Рыжей я была целый год после рождения, затем природа внимательнее посмотрела на меня, опомнилась и щедро добавила каштана в отрастающий после стрижки наголо волос. Требовалось особое освещение, чтобы угадать в сегодняшних темных прядях мое рыжеволосое детство. Наверное, последние перед грозой яркие солнечные лучи, чередуясь с первыми зарницами молнии, только что нарисовали перед случайными зрителями изначально задуманный природой облик.

Рыжеволосые особенные люди. Никогда не знаешь, что они выкинут, и мужики, не бросив мне в спину новых шуток, сосредоточились на пиве. А спросить было не у кого! Зеленая улица Тампере, как будто нестоличная, не подписывала каждый свой дом. Предыдущий двор ограничивали дома 20 и 24 б. Я наугад вошла в ближайший дом нового двора, все больше и больше волнуясь. Вот уже полгода, как мы разъехались с Стасом, и я первый раз получила приглашение посетить его новое жилище. Сразу после разъезда мы, как обиженные кошки, повернулись друг к другу спиной. Через месяц начали звонить друг другу, ходить в кафе, кино и целоваться на прощанье. Мне это нравилось, я не задумывалась о будущем, пока по приглашению брата не приехала в яхт-клуб на пасху и не увидела там его с Ней. Через 10 дней мы встретились в кафе, чтобы вдвоем отметить его день рождения, а затем я пригласила его в наш бывший общий дом на глоточек арманьяка. Едва наполнив стопочки, я получила в лоб:
- Нам надо поговорить о наших отношениях.
- Какие отношения, - выпитое в кафе на голодный желудок Мартини и прожитая в отчаянии неделя толкнули меня к нему на колени, - возвращайся домой, и мы все начнем сначала!
За почти 7 лет совместной жизни у Стаса не выработалась привычка снимать меня с колен. Я всегда вставала сама. И сейчас он гладил меня по спине, и говорил:
- У нас было все прекрасно, но все ушло.
- У тебя уже сложились с кем-то отношения?
- Пока нет.
- Ну так в чем же дело?
- Не надо было нам разъезжаться!
- Если бы мы не разъехались, мы возненавидели бы друг друга! Я видела, ты начинал ненавидеть меня!
- Нет!
Я целовала его внезапно пересохшими губами, прижимала к себе его голову, вдыхала такой знакомый запах. Его скверные привычки выпивать по вечерам, не выключать за собой воду и свет, пристрастие к дешевым боевикам, невнимательность ко мне, отсутствие тостов за меня в мой последний день рождения, набранные за время недолгого директорства килограммы, все это больше не имело для меня никакого значения. В моих руках был такой родной, такой мой человечек! Словами он отталкивал меня, а телом…
- Я очень хочу тебя, но я не могу быть с тобой!
- Почему?
- Это было бы нечестно по отношению к тебе.
- Какая ерунда…
- Я буду с тобой, но я не останусь.
- Какая ерунда…
Когда мы таки сделали нечестное по отношению ко мне с воодушевлением и страстью, как в первый раз, и лежали, обнявшись, я снова просила его вернуться. Он ответил, что не может, потому что у него уже есть другие отношения.
- С кем?
- Какая разница?
- С Катей?
- Да.
- Но ведь она же замужем!
- Она развелась месяц назад.
- О, да! Ведь ты же директор, с машиной, с деньгами, твой бухгалтер умеет хорошо считать!
Он оттолкнул меня, встал, оделся и собрался уходить.
- Ну хоть выпей на прощанье!
Мы снова сидели на кухне, и стол с красивой бутылкой разделял нас.
- Давай будем друзьями. Очень хорошими друзьями! Любую помощь я сделаю для тебя.
- А снова секс?
- Нет!
Надел свой костюмчик, взял мой подарок и удалился.
Мы виделись еще один раз: очень хороший друг оказал мне помощь, установив новую почтовую программу на мой компьютер, заехав ко мне вечером, быстро покурив, собрав свои летние рубашки и майки, внушив мне надежду, забрав сначала всю стопку, а затем половину положив обратно в шкаф.

Прошло еще два месяца отчаяния, он не брал трубку мобильного, когда я звонила, не отвечал на мои брошенные по электронной почте редкие письма. Только однажды, в ответ на мое письмо с рабочего адреса от проблемах с мышкой домашнего компьютера, он ответил коротким сообщением, что привезет другую. И привез. Днем, когда меня не было. Я перезвонила вечером, увидев дома на столе красивую упаковку. Он ответил, был за рулем, один в машине, снова, как в добрые старые времена, назвал меня Honey. И снова перестал отвечать, если на его мобильном высвечивалось мое имя. Я видела его в яхт-клубе, он обходил меня, перелезая через перевернутые швертботы, не здоровался.

Поэтому я так взволновалась, получив на свой рабочий адрес его приглашение приехать сегодня к нему на съемную квартиру. Я никому ничего не сказала, ответила О.К., удалила почту, чтобы она не мешалась среди посланий поставщиков и клиентов, и примчалась в назначенный час, надеясь и мечтая, радуясь, что он переехал от нее, и совершенно забыв о том, что я для него перестала существовать.

Все время он проводил с ней. Работал в одном кабинете. Ездил в одной машине. Жил в одной квартире. Проводил выходные дни в яхт-клубе, в месте, где родилась наша любовь 7 лет назад под звездным небом и стрекот цикад. Теперь он был здесь с ней. Со своим новых главбухом,  приход которой на его фирму дал старт развалу наших отношений. Тридцатишестилетней замужней дамой, второкурсницей заочного экономического отделения, с взрослой дочерью, крашенными белыми прядями в черных волосах, невысокой полноватой женщине, которая лежала теперь навзничь, повернув голову к окну, согнув в колене ногу, на кухонном линолеуме, прямо напротив входа в квартире 14 дома 26 на улице Тампере.

Негромко играла музыка, неуместный Чайф со своим «Пусть все будет так, как ты захочешь». Я только что вошла в приоткрытую дверь и сразу увидела ее.

И дом оказался нужным, и квартира. И моя мечта, чтобы этой женщины не существовало, сбылась.

Только я почему-то ничего не чувствовала.
- Стас! – позвала я. Отозвалось только радио. Чайф замолчал, и реклама мне предложила купить швейцарские часы в торговом центре Мандарин Плаза. Я машинально глянула на свои: 20.04.
- Катя, - рискнула я произнести ее имя. Я надеялась, что это шутка. Снова заиграла музыка, Мадонна с Голливудом. Громыхнул гром за окном, в песне появился скрежет. Магнитола стояла на подоконнике, я обошла Катю, и нажала на кнопку Стоп. Присела у ее головы. Осторожно потрогала ее за плечо. Она не отзывалась. Я дотронулась до шеи. Шея была теплой, но ничего не билось под моими пальцами. Я взяла ее за руку и на ней тоже не обнаружила пульса. Надо было что-то делать, но ничего делать не хотелось.

Я сидела возле мертвой соперницы и разглядывала ее. Раньше у меня не было такой возможности. Она оказалась странно похожей на меня. Как неумелый портрет начинающего художника, как карикатура, но общее в нас легко можно было обнаружить! Такие же темные волосы, только крашеные, стрижка немного выше плеч, хорошая кожа, легкий ровный загар на лице, на той его части, что выглядывала из-за разбросанной ниже глаз челки. Она как я, только ниже ростом, полнее в бедрах и с жировыми складками на талии, выглядывающими из-за задравшейся блузки. Я бы не красила губы такой мрачной коричневой помадой, от которой остаются темные несимметричные разводы в уголках губ. И я не ношу таких бабских кофточек, да еще с темными простецкими штанами и какими-то базарными босоножками.  Стас что, ей мало платит?
Ах да, Стас! Я вытащила мобильный и нажала двойку.

Он ответил. Так, значит, он не с ней, глупо подумала я.
- Да!
- Ты писал, и я на месте, а тебя нет!
- Писал?
Я испугалась, что он бросит трубку, и больше не возьмет, и выпалила:
- Я получила твое приглашение приехать на Тампере, и вот я здесь, и Катя здесь, а тебя нет, а она лежит без пульса!
- Что ты сделала?
- Я просто пришла по твоему приглашению!
- Я тебя никуда не приглашал! Так, я за рулем, не могу больше говорить. – На моем мобильнике загорелось «Конец связи».

У меня затряслись руки. Боже, что делать!
Кажется, не зря я училась спасаться от внезапных приступов слез аутотренингом в последние два месяца. Чтобы немного успокоиться, остановить начинающуюся панику, нужно просто правильно подышать, сильный вдох носом и выдох ртом: раз-два, как учит великая Грир Чайндлерс, еще раз-два. Руки трястись не перестали, но слезы отступили. А, может, она не мертвая? Может, больная какая-нибудь. Может, у нее диабет, как у Анчика, и она просто нуждается в нужной дозе инсулина. Я подошла к Кате, взяла ее за плечи, напряглась и перевернула верхнюю часть тела.

Да, может быть, у нее диабет. А, может, и цирроз печени, или язва желудка, или растяжение подколенных сухожилий. Все, что угодно, но только в прошедшем времени. Потому что у больных в настоящем времени не бывает таких холодных остановившихся взглядов.  Я отпрянула от тела, и оно, недавно бывшее живой женщиной, медленно осело на пол. Из руки, бывшей под телом, пока я его не перевернула, скользнули ключи. Я выпрямилась и остолбенело смотрела на Катю.

Значит, действительно мертва. Вовремя не подвезли инсулин? И что с ней, черт побери, произошло? Почему она все делала не так, как порядочные люди? Плакала над каждым отчетом, и Стас брал на себя ее ошибки, бессловесно мучилась с флюсом, пока я по просьбе Стаса, как дура, не зная еще их начавшейся интрижки, организовала ей одного из лучших хирургов, спасшего ей зуб, она красила волосы в какой-то вороний цвет с белыми полосами, покупала косметику для увядших век в подарок 20-летней студентке, и, наконец, пришла и умерла в чужой квартире? Я разозлилась на нее так, как не злилась, пока она была жива, и я то принимала ее за ничтожно малую величину, которой можно пренебречь,  то опускала руки, и говорила, ну что ж, это великая любовь, она жемчужина его жизни, пусть будут счастливы, два буржуина, поедая вечернюю курочку, то вспоминала, что у нее дочь на выданье, и за счастье и финансовое благополучие она будет зубами выхватывать у него мобильный при моих звонках.
Теперь я разозлилась, как злишься при виде на небрежность и отсутствие стиля в работе, которую можно было бы сделать лучше!

Мне не было ее жаль. Я все еще не верила в ее смерть и думала, как бы все вернуть обратно.

Снова позвонила Стасу. Нельзя быть вечно за рулем! Он ответил:
- Что случилось?
- Твоя Катя лежит, как рыба, с остановившимся взглядом на кухне квартиры номер 14 по улице Тампере, дом 26, а я на нее смотрю! – жесткая школа пресс службы посольства научила меня говорить кратко и самое главное. Но к факту я не могла не добавить свои эмоции, на что наши с пресс службой взгляды расходились, и мы не сработались.
- Ты забрала бумаги?
- БУМАГИ??? Какие, к черту, бумаги! Где? Я у тебя в квартире! Как ты написал! Ровно в 8! А тут твоя Катя! Мертвая лежит! Пульса нет! Глаза как у стерляди! Давай приезжай, надо что-то делать, это твоя, а не моя Катя! Где ты?
- Стою под домом.

Я осторожно, не глядя на Катю, снова подошла к окну. Вишневая Дэу, блестящая под июньским дождем, была припаркована возле лавочек с остатками пивного ужина.
- Вижу тебя. Чего ты сидишь, поднимайся.
- Я не могу. Забери все бумаги и спускайся.
Он положил трубку. Я огляделась. Кроме магнитолы на запыленном подоконнике, которую я собственноручно выключила, и лежащей на полу Катю, ничто в кухне не говорило о том, что сюда как минимум месяц заглядывал кто-то живой. А уж как заглянул, так и упал недвижим. Какие еще бумаги? Тут даже сковородки нет или чайника. Не говоря уже о ножах, тарелках, чашках или пепельницах. Низкий холодильник с лежащим наверху шнуром, мойка без следов воды, длинный металлический стол у рабочей стенки, напротив столик и две задвинутые табуретки. На полу Катя. Я снова обошла ее и заглянула в комнату. То же запустение: продавленный диван, квадратный ковер на вытертом паркете, льняные шторки, скромняга полированный шкаф. Понятно, почему Стас отсюда быстро съехал. Я не звала, а Катя, видно, да! В такой квартире остро захочется в уют, к камельку с милой подругой. На журнальном столике какие-то газеты. Я взяла их и, пятясь, вышла из квартиры.
- Держи свои бумаги, - я села на переднее сиденье и бросила Стасу на колени газеты. Он быстро схватил их, порылся внутри и развернулся ко мне:
- Что это?
- Это все бумаги, бывшие в твоей квартире. Прости, я не заглянула в туалет. Но если хочешь, у меня есть с собой салфетки.
Он просто смотрел на меня.
- Ты скорую вызвал? У меня, конечно, есть диплом медсестры гражданской обороны, но смерть я констатировать не могу, – Стас молчал, не реагируя на мой сарказм. Потом отвернулся, завел мотор, и машина плавно выехала со двора.

- Почему ты уезжаешь? Мы не подождем скорую? А чем она так серьезно болела, что бы вот так, скоропостижно? У нее диабет? Да скажи же что-нибудь!
- Катя ничем не болела. Она не умерла.
- О, да! Не можешь смириться с потерей любимой женщины? Да я видела ее глаза! Щупала пульс, которого нет! А про какие бумаги ты мне рассказывал? Она что, не расставалась с вашими отчетами?

Все мои вопросы Стас встретил, молча хмурясь, но от последнего его лицо перекосило. Он резко свернул к обочине, выключил зажигание и развернулся ко мне.
- Какие бумаги, тебя не касается. Она не умерла. По крайней мере, сама. Ее убили.

Лучше бы я была рыжей и пила бы сейчас пиво с мужиками где-нибудь в подворотне.