Среда обитания

Евгений Петрович впервые оказался дома совершенно один. Даже когда мать увезли по скорой, в их квартире на Театральной постоянно находились какие-то люди: тетки, соседки, мамины подруги, коллеги и прочие, кто мог постирать-приготовить-погладить. Страшно сказать, но к своим 43-м годам университетский преподаватель философии Евгений Петрович Толочков даже не знал, как включить плиту или утюг. Эта его бытовая беспомощность совсем не мешала ни в детстве, ни в юности, ни в зрелости. Мама всегда готовила завтрак и гладила брюки, мыла полы и лепила пельмени, стирала любимый свитер в полоску и складывала ровными стопочками носки, согласно оттенкам серого и сезонам - Евгений Петрович любил серые хлопковые носки цвета хмурого неба летом и теплые, шерстяные цвета сухого асфальта зимой. Иногда, в особые морозы, он надевал их в кровать, что бы ноги, вечно холодные льдышки 44-го размера не замерзали и не хватала судорога.

А тетя Валя, мамина младшая сестра, не складывала носки стопочками. Они лежали чистые, кучей на кресле, вместе с постельным бельем, которое хранило вмятины от старых деревянных прищепок. Евгений Петрович смотрел на эту груду и совершенно не знал, что с ней делать.

Мама умерла позавчера, так и не приходя в сознание. Три недели в реанимации и еще столько же в палате интенсивной терапии не спасли ее сердце. В принципе, Евгений Петрович был здравомыслящим человеком и понимал, что рано или поздно мама умрет и будет логичней и естественней, если он при этом останется жить. Но разве мы планируем свою жизнь после смерти родственников? Да, знаем, что рано или поздно (лучше, конечно, поздно) они умрут и нам придется как-то менять свою жизнь. Но это потом. Не сейчас. Позже.

Для Евгения Петровича позже наступило очень не вовремя.

Вернувшись с работы, он впервые за долгие годы маминой пенсии открыл двери своим ключом и сам включил свет в коридоре. Тишина. Глухая, как старуха-смерть, всезаполняющая тишина. На минуту Евгений Петрович даже пожалел, что три года назад сменил старые окна на шумоизолирующие. Маме было плохо после инсульта и малейший шум машин с Богдана Хмельницкого резал ей слух. Теперь же надо было сначала разуться, снять плащ, поставить портфель на полку, пройти в кухню и включить телевизор. Одна минута 25 секунд тишины. Не учитывая шороха одежды. это очень много для человека, привыкшего к постоянному звуку.

Всю жизнь Евгения Петровича сопровождали звуки. С утра его будил будильник и радио, которое мама включала на кухне, пока жарила оладьи с морковью или омлет с помидорами. После - шум улицы, транспорта, разговоры прохожих, сообщения по громкоговорителю. Далее следовал шум университета, в котором Евгений Петрович жил, исключая вечер и ночь плюс летний отпуск. Здесь шумело все - суденты, бегающие по аудиториям, аспиранты, шушукающиеся в преподавательских, трубы в туалете на третьем этаже и столовая, куда Евгений Петрович приходил обедать. Шум был естественным спутником Евгения Петровича. Он настолько не принимал тишину, что даже на своих лекциях включал что-либо из джаза а засыпал непременно под Шопена. И вот тут, дома, в его родных стенах на смену уюту и теплу пришла тишина. И Евгений Петрович совершенно не знал, как  ее побороть.

Быстро раздевшись в коридоре, он промаршировал на кухню и включил телевизор. Черный экран загорелся, в нем две русские актрисы, плохо изображавшие простых деревенских девушек, пытались разобраться, куда же уехал Витя. Кто такой Витя, Евгений Петрович знал не понаслышке: мать смотрела эти сериалы один за другим, а у него была слишком хорошая память на лица и программу передач. Евгений Петрович думал вначале переключить, но потом оставил - так сохранялась призрачная иллюзия того, что мама дома и все хорошо. "Все хорошо" - это его среда обитания. И он чувствовал себя выброшенным на берег огромным, раненным китом.

Суп в кастрюле, сваренный сегодня тетей Валей, мало напоминал мамин, но есть хотелось. Поэтому Евгений Петрович зачерпнул два половника и поставил тарелку с маслянистой жижей в микроволновку. Она привычно загудела, отсчитывая 30 секунд. Как раз на то, что бы дойти до ванной и помыть руки.

Вытираясь о пушистое полотенце, Евгений Петрович услышал звонок. Подойдя к микроволновке, он с удивлением обнаружил, что на таймере еще 4 секунды. Он нахмурился. Может, в телевизоре кто-то разогревает ужин в точно такой же микроволновке? Микроволновка отсчитала последнюю секунду  и звякнула. Евгений Петрович открыл дверцу и достал теплую тарелку. Звонок повторился. Евгений Петрович вновь нахмурился. Звонок опять повторился, но теперь он был длиннее. Теперь он догадался - звонили в дверь. Пожалуй, этому факту Евгений Петрович удивился больше всего. Он ожидал звонка откуда угодно, только не от входной двери.

Открыл. На пороге стояла тоненькая, легонькая девочка с маленьким чемоданчиком и печалью в глазах. Евгений Петрович нахмурился в третий раз. Он строго-настрого запретил давать свой адрес студентам. Девочка, тем временем улыбнулась и протянула ему конверт. Он открыл его и прочел маминым корявым почерком:

"Сынок! это Наташенька, медсестра из ночной смены. Она поживет у тебя какое-то время, пока ты не найдешь себе домработницу. А лучше, пусть живет по-дольше. Я ей доверяю, а ты в женщинах совершенно не разбираешься. Приведешь еще какую-нибудь аферистку, которая вынесет последние мои тапочки на секонд-хенд и все - поминай, как звали.

Не переживай по поводу моей смерти. Я тебя очень люблю. Твоя мамочка"

- Здравствуйте... Меня зовут Наталья... Наталья Викторовна... Можно просто Наташа... - огромные глаза бегали по лицу Евгения Петровича, пытаясь там найти хоть каплю понимания.

- Да-да, тут мама написала... - пробормотал Евгений Петрович, отходя в сторону и впуская Наташу в дом. - Проходите. Я, правда, не пойму, зачем все это... такие трудности...

- Ну в чем же трудности? - Усмехнулась Наташа, поставив чемодан и размотав шарф на тоненькой шее, которую вполне можно было принять за запястье.

- Ну... Вы же переехали ко мне, я так понимаю... Или Вам жить негде? - спросил Евгений Петрович и сразу осекся - Извините, ради Бога. Я с этими событиями совершенно потерял всякие...

- Ничего, ничего, - Наташенька продолжала улыбаться, доставая из чемодана красивые, синие тапочки. - Где можно руки помыть?

- А вон там - махнул Евгений Петрович рукой в сторону ванной.

- Да, кстати, а вы есть хотите? - спросила на пороге Наташа. Большие карие глаза медленно скользили по правой брови Евгения Петровича. - Я могу быстренько мяса поджарить, если потерпите двадцать минут.

- Дддда, потерплю, - обрадовался Евгений Петрович. - А Вы как готовите? - спросил он уже в дверях ванной, наблюдая за тем, как Наташа вытирает руки.

- С луком и зеленью, как Вы любите - улыбнулась она

Через семь минут по квартире разнесся запах жареного мяса. Евгений Петрович сидел на табуретке с закрытыми глазами. Он осторожно принюхивался под рекламу кетчупа. "Все хорошо" - подумал он.

Море постепенно затаскивало кита на глубину. Привычная среда обитания возвращалась