Всё образуется

       — Жаль, ты не видел этого восхитительнейшего зрелища, Васёк.  Представляешь, на  днях иду по Приморской улице и вдруг вижу перед собой обалденную тёлку в короткой юбчонке. Загорелые бедра целиком открыты! Почти всё тело обнажено. Ну, ты знаешь, как они сейчас ходят. Живот полностью наружу. Нет, не вываливается, плоский. Но пирсинга на пупке не было, и на губах тоже. Ненавижу с пирсингом целоваться, когда весь рот в железках. Короче. У этой огромное декольте. Белая блузочка на бретельках — чистая условность, лопатки на спине, словно рудименты крыльев, — не худая, но и не полная, в самый раз. Есть за что подержаться. Соски просвечиваются — темные кружки размером с кофейную чашку, это я уже потом разглядел, а внизу, на клёвых бедрах, символическая бежевая полоска длиной в 25 сантиметров, не больше. И вот, эта юбочка, представляешь, постоянно завевается ветром и открывает на прилюдное обозрение полностью оголенную задницу со стрингами, невидимую полоску между ягодиц. Девчонки на пляже вовсю в них щеголяют. Моя Нинка тоже такие носит. Говорит: эта полоска за день так сильно натирает, что вечером приходиться смазывать детским кремом. Я сам это видел. Возбуждающее зрелище. Потом весь этот крем на меня переходит.

— Ты не отвлекайся. А с той что? Зачем завел бодягу? Трахнул её?

— Нет. Я удивился. Никогда не видел, чтобы девчонки так лихо ходили по городу. Забавно, никто на неё не смотрел, все прохожие заняты собой, кто разговором по мобильнику, кто ждал автобус, даже мужики не обращали внимание. Один я, как завороженный, шел следом за нею и любовался её задницей. Такая соблазнительная, аккуратненькая, как раз в обеих ладонях поместится.

— Что, у Нинки другая?

— Никакого сравнения. Нет, у Нинки тоже ничего, подержаться можно. Но у этой — нечто! Ты бы видел! Идет, и словно хны, не чувствует, что задница обнажается. Даже не придерживает рукой, как обычно они это делают, когда юбка задирается. Помнишь, как эта Мэрилин Монро над воздухонадувной решёткой метро Нью-Йорка? Наверное, иначе весь день пришлось бы ходить с прижатой ладонью. Ладонями, на обе половинки. Ну, наверняка, нарочно так выпендрилась. Будто хотела, чтобы все мужики на улице тут же на неё набросились.

— Ага, чтобы привлечь за изнасилование бедного Пашку Валежина. Красивая?

— Я же, рассказываю: ноги — что надо. Стройная, моего роста. Всё при ней. Фигуристая.

— Нет, я про лицо.

— Я же тебе говорю — шел сзади. Как же мог увидеть лицо?! Точнее, не успевал рассмотреть, когда она поворачивалась боком, обходя идущих навстречу, я всё на тело пялился. А потом, когда всё облазил на ней взглядом, решил взглянуть на лицо, что из себя представляет? Может быть, страшненькая. Для того так и вырядилась, чтобы парней заманивать. Но она знай себе, чешет по улице и ни на кого не смотрит, точно так и надо, что задница всё время оголяется. А ветер, как нарочно, то и дело завевал юбчонку. Не холодный, но свежий. Я в джинсах, а она… наверняка, чувствовала. Не сибирячка же? Метров двести за ней прошел, — не оглядывается, чтобы проверить на людях впечатление от своего вида. Потом зашла за автобусную остановку и застопорилась, там ветер уже не дул. Видимо, поняла, что всем светит голой жопой, и я увидел её лицо. Ничего особенного. Заурядное. Широкоскулое, губы тонкие, не как у Лары Крофт. Таких — рупь пучок в будний день, как говорила моя бабушка. Мила, как все девушки. Но с этакой, обалденной задницей могла быть и покрасивее. Может быть, потому что была без макияжа? Странно. Обычно девчонки не выходят на улицу, не накрасившись.

— Не подошел?

— Зачем? Она старше меня года на два.

— Трахнул бы эту задницу. Она же, тебе понравилась?

— Можно было бы. Но возни с ней много. Сразу бы не дала.

— Почем знаешь?

— По ней видно. Больно самостоятельная. Сумочка дорогая, туфли, прикид. За ней ухаживать надо месяц, а у меня башлей на это нет и терпения.

Пашка лукавил, на самом деле он почти сразу подошел к девушке и сказал первое, пришедшее на ум:

— Привет. Собаку не видела, тут пробегала, куда побежала?

Девушка отрицательно покачала головой и отвернулась в сторону оживленного шоссе, ожидая, что настырный парень тут же уйдет, но он продолжал говорить:

— Сеттер. Альма. На ней ещё кожаный ошейник с моей фамилией, адресом. Чип под кожу загнан. Ты что, собак не любишь? Я на охоту с Альмой хожу каждое воскресенье. А она сегодня, видимо, перепутала дни недели, решила без меня поохотиться. Вот, негодница, заставляет гоняться за собой! Домой прибежит – выговор сделаю.

Девушка пристально посмотрела на Пашку, окинула взглядом его худое лицо с мясистым шнобелем, неопрятные жирные волосы, дешевый прикид, растоптанные кроссовки, и спросила:

— Ты меня клеишь?

— Да. А что, нельзя? — ощетинился он.

— Время не теряй.

— У меня его много.

— Безработный?

— Почему сразу — безработный? У меня свой бизнес. Магазин на Юбилейной. Шмотками торгую. От Версаче, Гуччи. Юдашкина и Зайцева тоже не забываю, прикормленные поставщики.

— Вот и иди торговать. Продавцы без тебя всё разворуют, по миру пойдешь, — произнесла она и направилась к шоссе.

Пашка удивился — автобуса не видно, газелек тоже. Но она направилась к черному «Мерседесу», который медленно, как бы, неохотно подъезжал к остановке.

— Ты хоть телефончик-то дай.

— Бог подаст, — обидно равнодушно сказала девушка и, нагнувшись, отчего юбчонка задралась по бедру ещё выше, грациозно скользнула в машину на переднее сидение.

— Сука! Прошмондовка! — проговорил Пашка и зло покусал губу, глядя вслед отъезжающей машине, стремительно набирающей скорость.

Дешевка! Если б не уехала, он бы ей показал. Сбил бы с ног и пересчитал ребра кроссовками, как когда-то сделал с Олегом, который решил высмеять среди ребят его привычку шмыгать носом. Два сломанных ребра и разбитый нос — вот во что тому обошлось желание на минуту приковать к себе внимание друзей.

— Бабло не проблема, — сказал Василий. — Я бы дал на это дело.

— Да нет. Особого желания не было. Нинка всё высосала. Приставучая бл*ь. Каждый день ей подавай. Стоит застать меня дома, как уже в коридоре начинает снимать трусы.

— С тебя?

— А с кого же? Не с себя же. Она без трусов всё лето ходит. Стринги только на пляж надевает. Заводит с пол-оборота. Уже надоела.

— В какой класс пойдет осенью?

— В восьмой.

— Ты смотри, за совращение малолетки, знаешь, что бывает? — заржал Васёк.

— Я что ли её тянул на себя?! Она сама на меня запала! Да ещё её закадычная подруга Зинуля мне глазки строит. Говорит: Не бойся, Нинка ничего не узнает.

— Ну, и трахнул бы и её заодно.

— Да не стоит у меня на Зинку. Говорю же, Нинка заездила.

— Бросай. Девчонок нужно менять, чтобы не привыкали к чувству собственности.

— Как же, бросишь. Она уже с моей матерью подружилась. Без ума от Нинки. Ах, какая у меня невесточка будет! — передразнил Павел. — Уже шушукаются за моей спиной, вместе пельмени лепят. Недавно мать сказала, что будет не против, если Ниночка иногда останется у меня ночь. Мол, понимает, дело молодое, мне нужна разрядка, а Ниночка девочка хорошая, не распущенная. А того не знает, что Нинка перешла ко мне от Вовчика, когда тот её бросил и за Алкой начал ухлестывать. Не хватает, чтобы я и ночью её удовлетворял. Ненасытная, зараза!

— Зря ты. Это очень удобно. Днем не будет отвлекать. Ко мне Валька уже второй год так приходит. Правда, отец заявил: если Валька залетит, то заставит жениться на ней, мол, негоже девчонке начинать жизнь с абортов. Поэтому презеры у меня всегда с собой. И я начеку. Валька регулярно провоцирует, мол, сейчас можно и без резинки, не забеременеет. Но я же понимаю, хочет забрюхатиться, чтобы не отвертелся. Догадывается, когда-нибудь брошу. Надоедает с одной и той же кувыркаться в постели. Хочется разнообразия. Минтай приелся, тянет на севрюгу, на черную икорку. Она уже однажды как-то сказала: что если захочу, то согласна и втроем, если какая-нибудь девка мне сильно понравится.

— А ты что?

— Промолчал. Вопрос: понравится ли той девке втроем? Там видно будет. Пока мне Вальки хватает, особенно не грузит. Своё место девочка знает. Школу закончит, а там многое может перемениться. Мне отец не раз говорил: Не ломай голову прежде времени — проблемы нужно решать по мере поступления. Я недавно услышал от покупателя, у англичан есть похожая пословица: мост надо переходить, когда подойдешь к нему. Клёво, да? А то моста ещё нет, а ты собираешься его переходить. Всему своё время. Но, по-моему, наша лучше. Причем здесь мост? Так можно сказать и про гору. Подошел к ней и взбирайся.

— Он где сейчас?

— Отец? В Китай уехал товар закупать.

— Ну и как там к русским относятся?

— Нормально. Уважают. Особенно, когда с долларами приезжаешь. По-русски научились лопотать. Помогают отцу товары закупать. В последний раз он вместе со шмотками привез картины известных художников. Ну, этих: Ван Гога, Мане, Матисса, Ренуара, Тулуз-Лотрека, Гогена — Подсолнухи.

— Они же миллионы стоят!

— Да нет. Копии. Китаёзы рисуют их тысячами и продают по 50 долларов за полотно — это если оптом берешь. А здесь эти картины расходятся по тысяче-две за штуку. Выгодно. Я дилетант, в живописи не разбираюсь, но мне понравились. Ни за что не отличишь от оригинала. Отец дома несколько холстов повесил. Здорово! Квартира сразу авантажный вид приобрела. Кто приходит — ахают от удивления, не сразу вникают, что к чему. Приходи, посмотришь.

— Да, китайцы на все руки мастаки. Почему наши художники не поступают так же? Это же золотая жила. Рисуют пейзажи, которые уже всем приелись, никому не нужны.

— У нас всё через жопу делается.

— Если через такую, как у той девахи, я согласен, пусть. Но вся беда, что они через свою делают. Испохабили Россию.

— А чем тебе плохо? — делано удивился Василий. — Нос в табаке, «Балтику» сосешь, от девчонок отбоя нет,

— Тебе хорошо говорить, имея такого отца. А мой, который год не просыхает, нигде не работает. Деньги у матери отбирает, мне ничего не остается. Так и убил бы. Несколько раз избивал. Но он же ничего не чувствует! Даже не помнит. Я только лишь костяшки пальцев в кровь сбиваю, однажды большой палец на правой руке вывихнул. Всю неделю болел — кисть распухла. Домой не хочется приходить, чтобы не видеть поганую рожу. Стоит ему днем домой заявиться, как я выметаюсь. А ночью куда денешься? Пока не перебуянится — не уснешь. Иной раз до утра с друганами на кухне сидит, песни орут. Невольно думаешь, были бы деньги, нанял бы киллера, чтобы удушил где-нибудь на помойке, и там же похоронил. Ему только там и место, среди мусора и вонючего кошачьего дерьма. Паскуда. Всем нервы испохабил. Недавно прихожу домой, мать суёт повестку из военкомата. Хотел, было порвать. Я же за неё не расписывался. Но потом любопытство взяло — может, найдут что-нибудь? Тогда не надо будет скрываться. Пошел.

— Ну и что?

— Что — что? На медкомиссию послали. На следующий год заграбастают. Тебе легче — откупили. У меня таких денег нет.

— Это всё отец с матерью, — недовольно произнес Василий. — Я объяснял ему: Отслужу и снова вернусь в твой магазин. Зато в настоящий мир окунусь. Я в ВДВ хочу, вернее, хотел. Чтобы волю закалить, почувствовать себя мужчиной. Сейчас я, как в оранжерее, дома пылинки сдувают, ничего не дают делать. А что-либо в корне изменить – не хватает решимости. Болото засасывает, самого превращает в пиявку, которой ничего не надо: раз присосалась, и на целый год. Полтора года — не срок. Раньше, говорят, по три года служили. Не представляю, как выдерживали? Год — куда ни шло. Нет, кричит, я не для того тебя растил, чтобы тебя «деды» увечили. Ну, это ещё посмотрим, кто кого изувечит. Иван рассказывал: всё от тебя завит, как себя поставишь. Будешь выпендриваться, получишь пи**дюлей. Выскочек никто не любит.

— Да уж. Кто их любит?

— Хотя от командира части тоже много чего зависит. Как-то по телику передавали: командир части запродал своего мастерового солдата местному азеру за 35 тысяч рублей. Всё лето солдат пахал на него от зари до заката, благоустраивал территорию вокруг нового двухэтажного коттеджа, а потом чем-то не угодил азеру и тот так его избил, что переломал ребра, свод черепа, и вдобавок врачам пришлось отрезать ногу. Телеведущий так и не сказали, что было за это азеру.

— А командиру?

— Уволили из армии.

— И всё?! Наверняка, откупился. У нас все продаются.

— Ага! — дурашливо засмеялся Пашка. — Кто бы меня купил? Но деньги, чур, мне. Я бы этому азеру коттедж поджег. Пусть потом катит к себе домой.

— Дурак ты, Паша. Наших — 30 миллионов за рубежом. Президент сказал: самая большая диаспора в мире. Даже у китайцев меньше. Это ж надо было так изгаляться над своим народом, что все разбежались?

— Я бы тоже убежал, но без языка там делать нечего. Точно, дурак. Надо было в школе язык учить, а я в тетрис по мобильнику гонял, да классную доводил глупыми вопросами. Сейчас бы охотней занимался. Понимаю, что нужно. Почему я такой дурной был?

— Ты и сейчас не лучше.

— Ага, скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты. Два сапога…

— На следующую осень наденут, — засмеялся Василий.

Друзья сидели на спинке скамейки сквера, курили, и, поглядывая на редких прохожих, цедили баночное пиво, запрокидывая голову. Допив, бросили банки за кусты газона, где они звякнули о другие банки.

Павел худощав и кажется смуглым из-за бакенбард и темных засаленных волос, закручивающихся на шее в кольца. Намного ниже рослого Василия, который время от времени поглаживал стриженую голову. Ещё не привык к короткой прическе, позавидовал Валерке, старшему продавцу отдела, которому круглая, сверкающая плешью голова придавала вид интеллектуала, да и Федор Бондарчук часто соблазнял с телеэкрана.

— Вечером на дискотеку пойдем? Оттянемся, — спросил Павел. — Нинка уже целую неделю канючит.

— Опять экстази жрать? У меня с прошлого раза до сих пор всё тело болит. Давно ли Димку похоронили?

— Дурак он. Ему же говорили: нужно чаще пить, хотя бы пиво, если не хочешь соки. Организм обезвоживается из-за колес.

— Забыл, наверное. Когда нажрешься экстази, обо всем забываешь. Сплошной балдежь. Энергия так и прет, Вальку готов до утра распятой на кровати держать, только стонет. Сам знаешь. А там ещё Иван с герычем. Всё время предлагает. Надоел. Не хочу колоться. Я с детства уколов боюсь.

— У твоего же отца деньги. Вот ему и интерес — тебя на иглу посадить. Мне не предлагает. Один раз послал его подальше, больше не подходит.

— Я тоже посылал. Он лишь смеется. Говорит: счастья лишаешься. Знаю его счастье — сидеть весь день, со стеклянными глазами, уставясь в стену. Если б не видел, во что Игорек превратился, то, может быть, и соблазнился.

— Да, конченый человек. Был лучшим в классе. Я у него постоянно списывал.

— Мой отец говорит, что отличники легче садятся на иглу. У них больше любопытства, хочет всё знать, всё испробовать. А потом уже поздно, нет сил выкарабкаться. Пойдем к Лариске, ещё по баночке возьмем, — предложил Василий.
Они встали и направились к ближайшему ларьку, где с независимым видом отирались два рослых и хмельных хмыря, лет по 14-16, не покупали, но ищущим взглядом следили за редкими покупателями.

— Ларочка, будь добра: две бутылки Hennessey, и две пачки Bond, легкие, — Василий нагнулся к проему окна, подал стольник, и тут же услышал  жлобский голос одного из ребят:

— Друг, дай двадцатку, нам на пиво не хватает. Душа просит.

Василий взял сигареты, бутылки, сдачу не считая, сунул в карман, презрительно посмотрел на парней и сердито откликнулся:

— Ты что, думаешь, я ебу английскую королеву? Работать надо, тогда и деньги будут.

И тут же запоздало подумал, что они слишком молоды, чтобы найти работу, которой и взрослым не хватает. На подхвате им западло работать. Надо было дать двадцатник, не обеднел бы, но слова уже выскочили, вызвали негативную реакцию, ребята окрысились, и, если бы рядом не стоял Пашка, набросились бы с кулаками. Это видно по их злым лицам.  Не раз видел, как такие же, обкуренные звереныши стаей набрасывались на одного, и забивали ногами до смерти. Никакого понятия о чести, что нужно драться один на один, что лежачего не бьют. Ещё как бьют!

Отказ парней не обескуражил, привыкли, отвернулись и с надеждой посмотрели на мужчину в светлом костюме, который просунул купюру в окошко. Отходя, Василий специально оглянулся и увидел, что мужчина протягивал ребятам деньги. Добились своего. Целый день толкутся возле ларька, а к вечеру упиваются в дымину. День прожит и ладно. А чем он с Пашкой лучше их? Тем, что деньги есть? Но это деньги отца. Заработанных денег в магазине едва хватает на пиво и развлечения.

Наверняка, эти ребята ещё где-нибудь промышляют разбоем. Волчары. Вырастут и перед убийством не остановятся. И он с Пашкой такой же. Выпадет возможность убить — убьет. Конечно, не из-за денег. А из-за чего? Если уж кто сильно доставать будет. Вот как отец Пашки. На его месте он бы давно уже что-нибудь придумал. А Пашка терпит. Впрочем, ему скоро в армию. За год отец сопьется, если зимой на улице не замерзнет. Всё когда-нибудь образуется путем, устаканивается. Из задумчивости вывел голос друга:

— Оглох, что ли? Дай зажигалку. О чем задумался?

— Так. Пустяки. О пацанах. Беззаботно живут? Целыми днями на улице отираются. Пиво, сигареты, девчонки, кулаки почесать, других интересов нет. Тебе фотоаппарат ещё нужен? Валька просила, хочет подружек сфотографировать на пляже. Верни.

— Зачем дело стало? Пойдем ко мне домой, отдам. Всё забываю принести. Я там Нинку нащелкал весьма в откровенных позах, хоть в Интернет посылай. Полюбуешься. Отпечатаешь? Мне в двух экземплярах, Нинке тоже отдам. Зачем ей — не понимаю. Разве что, когда состарится, будет что вспомнить. Красивая, зараза, особенно голяком, есть на что посмотреть. Лобок начисто выбрила. Будто целка, нимфеточка. Ленится регулярно брить, а я накалываюсь, неприятно. Я вот о чем подумал, что; если ты дашь видеокамеру, и я сниму свои забавы с Нинкой в разных позах, а потом разместим в Интернете? Говорят, можно хорошие бабки получить.

— Ты с моего компьютера хочешь отправить?

— У меня же, нет своего. Ты знаешь.

— То есть ты хочешь меня подставить под конфискацию компьютера? А он у меня весьма навороченный, дорого стоит. Отец пять тысяч долларов давал. Четыре года назад это были приличные деньги.

— Почему конфискуют? Кто узнает? Миллионы компьютеров в России. За всеми не уследишь?

— Запросто. Как ты думаешь хакеров находят?

— Ну, они воруют по-крупному, а мы пару тысяч долларов получим и отвалим.

— Ты остановишься на двух тысячах? — с сомнением спросил Василий и посмотрел на друга, который с надеждой в голосе сказал:

— Я тогда от военкома смог бы откупиться.

— Меньше чем за пять тысяч он с тобой и разговаривать не станет. А за этот срок нас запросто вычислят. Видеокамеру я дам, не жалко. Полюбуемся, какой из тебя герой-любовник? Главное, антураж привлекательный создать, освещение хорошее поставить, светофильтры. А то выйдет отвратительно. Я видел у пацанов. Противно смотреть. Девчонки у них красивые, а тела синюшные, словно курицы на витрине под лампой дневного освещения. Недавно по телевидению в таком виде Ольгу Корбут показали. Лежит голяком на матах раскоряченная и похабно, призывно улыбается. Это она, в Америке, на Кныша, своего тренера, бочку катила, что он к ней с сексуальными домогательствами приставал. А по этим кадрам отлично видно, что не против была, если уж позволила заснять такое. В передаче рассказывалось, что тренеры заставляли спортсменок беременеть перед мировыми чемпионатами, чтобы спортивные результаты повышались. Даже секс накануне выступления влияет. Стимулирует выброс энодорфинов. А у мужчин всё наоборот, результаты ухудшаются. Поэтому к нашим футболистам жён не подпускают неделями, но и это не помогает, проигрывают, гады. Придется тебе, Паша, послужить на благо Отечества. Кровушку пролить за олигархов.

— За них я и со стула не поднимусь. Если война с американцами начнется, первым брошу оружие и подниму руки.

— Ты не патриот, Паша?

— С голым задом?! Покажи мне хоть одного патриота, который будет воевать за эту сволочь?

— Воюют, Паша. И ты будешь, как миленький. Заплатят, и пойдешь шкуру подставлять. Они хорошие деньги дают, чтобы за них умирали.

— Это они телохранителям дают. А солдаты гроши получают. За копейки, нет желающих, умирать. Потому в Чечне и торговали автоматами.

— А если китайцы полезут? Их много, а земли мало.

— Ну и что? Китайцы тоже люди. Не станут же нас под корень выводить? Нашей земли на всех хватит. В сёлах сейчас одни старики доживают, вся молодежь в город подалась. Земли пустуют. Миллионы гектаров. По телевидению передали — только пять процентов сельчан занимаются сельским хозяйством. Угробили страну, демократы долбанные!

— Ты хреновый философ, Паша. Китайцы тоже разные бывают. Пустишь в дом — они ноги на стол. Заставят на себя работать. Нельзя так думать.

— Почему нельзя? Скинхеды — мудачьё, нашли с кем воевать. С нацменами надо объединяться против общего врага, олигархов.

— Ты ещё семнадцатый год вспомни, когда Россия скатилась с пятого места на сто пятьдесят шестое.

— Ну и что? Зато богатеев извели. Хвосты враз поприжали. Другие страны задумались, рабочим послабление начали делать.

— Но тебе от этого лучше не стало. Землю народ не получил, хотя обещали раздать. Вообще, кто бы к власти не пришел, он всегда будет против народа. Ты же историю учил? Книги читал. Красавица Лариса Рейснер ванны из шампанского принимала, говорила, что народу шампанское не нужно. Между прочим, паршивые стихи писала. Недавно ради любопытства прочитал. В Политбюро старые упыри десятилетиями сидели, пока страну не развалили. Они что, о народе думали, как сделать, чтобы коммунизм приблизить?! Нет, как бы подольше на своём месте удержаться. И китайцы тебя богатым не сделают, если сам руку не приложишь. Работать надо. А ты х**м сливы околачиваешь.

— Что я могу сделать? На ВАЗ не принимают. На лапу смотрят. Дать нечего.

— А ты через училище. Сейчас им нужны образованные рабочие, а не неучи, как ты. Продавцом ты отказываешься работать в магазине моего отца.

— Пойми, не могу унижаться перед всяким быдлом, которое в магазин приходит. То ему не нравится, это не подходит. Ёрзает, как вошь на аркане, и что-то из себя строит. Ненавижу! Так бы и дал в морду.

— Ты никак не поймешь — продавец заинтересован в скорейшей реализации товара. Чем больше продаст, тем выше его зарплата. Почему бы покупателю и не потрафить? Ты же любишь, когда перед тобой устилаются в магазине?

— Не очень-то передо мной и устилаются, — буркнул Паша.

— А ты приди с толстым кошельком и увидишь, какое к тебе будет отношение.

— У меня-то и кошелька нет.

— Я подарю на день рождения.

— Ага! И кредитную карточку в нём на сто тысяч долларов.

— На двести! Зачем мелочиться?

Они рассмеялись. Не заметили, как пришли к пашкиному дому, изогнутой девятиэтажке с зеленым двором в дуге здания, детской железной горкой, песочницей, загаженной собаками и кошками. Валежины жили на первом этаже в двухкомнатной квартире, которую когда-то получили по заводской очереди. Пьяницам и проштрафившимся давали на первом этаже. Тогда и этому были рады. Зато сейчас и мечтать не приходиться о бесплатной квартире.

— Черт! Дверь почему-то приоткрыта! — произнес Пашка и озадаченно толкнул ногой замызганную дверь, сохранившую деревянную первозданность; все остальные квартиросъемщики давно заменили на железную основу, якобы внушительную преграду от воров.

Парни прошли в прихожую, привычно захламленную бытовыми вещами: старой обувью, поломанным пылесосом, обтрепанными небольшими мешками из-под сахара и набитыми пыльными банками, ветошью, тумбочкой с незакрывающимися дверцами. Обветшавшие обои неопределенного цвета наклеены ещё строителями, то есть двадцать лет тому назад. Углы затянуты паутиной. В маленькой комнате Пашки, напротив от входной двери, всё без изменения: незастланная деревянная кровать, которую подарил ему Василий, когда родители купили ему гарнитур, и его же тумбочка со старым музыкальным центром. Всё – подарки Василия. Даже одежда тоже переходила после непродолжительной носки. Василий не успевал изнашивать подарки родителей и многочисленных родственников. А Паша благодарно всё принимал, не до гордости при пьянице-отце.

— Мать твою! — заорал Пашка из большой комнаты. — Ты посмотри, что он наделал! Мама!

Василий прошел к нему и увидел на полу тетю Галю, так он называл мать Пашки. Она ничком, волосами уткнулась в лужу крови, затекшей под диван, на котором, лежа на спине, пьяно храпел дядя Коля. Пашка бросился к матери, пытаясь её перевернуть, но Василий его остановил.

— Погоди. Как бы тебе не пришили убийство.

По сериалам и детективам помнил, следователи в первую очередь подозревают в убийстве близких. От пьяницы-отца им выгоды никакой не будет, а с Пашки попытаются слупить откупного, не посмотрят, что он беден и безработный. На кону свободы станет цена квартиры. Василий наклонился к женщине и попытался пальцами нащупать пульс на яремной вене, но холодная мертвенность тела неприятно отдалась в сознание. Не меньше часа прошло после убийства, как раз когда Пашкина мать пришла с работы. Да, сегодня же день перевода получки в банкомат. Видимо, дядя Коля потребовал своей львиной доли. Что-то не поделили.

— Оставь отца! — гаркнул он на Пашку, который с руганью и кулаками бросился к отцу. — Пусть спит. Возни и крику с ним не оберешься. Сейчас милиция приедет, всё выяснят.

Василий достал мобильник и нажал номер, который предусмотрительный отец набрал в его память, на всякий случай. Отозвались не сразу. Недоверчиво расспрашивали обстоятельства, адрес, подозревали розыгрыш, но пообещали в скором времени подъехать.

— Вот и всё, Паша. Всё образуется. Ты владелец двухкомнатной квартиры.

— Они же её не приватизировали! Не было денег на приватизацию. Я погорел! — отчаянно закричал Павел и схватился руками за голову. — Ублюдок! Сволочь! Что наделал!

— Пустое, Паша. Не переживай. Я попрошу отца, он подключит своего риэлтора, и оформят квартиру на тебя. Тебе это ничего не будет стоить. Мы же, друзья. А этого чмо надолго засадят в тюрягу. Я скажу отцу, чтобы судьи отмотали ему на полную катушку. Не вернется. Если не сдохнет, то зеки пришьют.

— Вернется. Такая мразь в любом гадюшнике выживет, — сказал Паша, с ненавистью глядя на отца.

                2006 г.


Рецензии
Размышлений много. Мне кажется, что матерные слова в рассказе ни к чему. Портят они и сам рассказ, и Пашку с Василием. Но всё образуется!

Геннадий Захаров   21.11.2012 15:21     Заявить о нарушении
Не понял, по какому поводу много размышлений?

Вячеслав Вячеславов   21.11.2012 17:09   Заявить о нарушении
Имел в виду - в беседе друзей на разные темы. Затронуто много проблем.

Геннадий Захаров   21.11.2012 21:28   Заявить о нарушении