Застойная зрелость 1966-1987 гг

"Лишь тот достоин счастья и свободы,
 Кто каждый день за них идет на бой."
                (Гете)

     В 1966 году  отдел генетики ВИР разделили на лабораторию частной генетики (во главе с Зарубайло) и генетики популяций.  Во вторую попал я вместе с сотрудниками Гуляевой и Романовой,  но заведующим меня не оформили.  Директор ВИР Брежнев только перевел меня в с.н.с.  с 10 января. Я получил несколько вакансий и две комнаты в  лабораторном корпусе на втором этаже.  Одна из комнат ненадолго стала моим кабинетом. Однако к концу года так и не наполнившуюся сотрудниками лабораторию ликвидировали, передав ее штаты профессору Конареву. Видимо я тогда не созрел еще для заведования.  Я не любил подчиняться  и не любил подчинять. Весной я прочитал на секции Всесоюзного Ботанического Общества доклад "Введение в генетику ржи".  В течение года мы со всей семьей ездили путешествовать вблизи Ленинграда: из Павловска в Антропшино,  в Саблино,  из Можайской в Тайцы с посещением  Демидовских и Орловских ключей.  Там на Вороньей горе я нашел цветущий венерин башмачок. Ездили также в Баболовский парк в Пушкине.
     В начале 1967 года моя жена Кира серьезно заболела расстройством психики, у нее проявились  маниакальные состояния.  В феврале ее поместили в больницу им. Скворцова-Степанова в Удельной под Ленинградом к знакомой врачихе Зинаиде Иосифовне.  После двух месяцев лечения аминазином ее выписали, но болезненное состояние еще долго не проходило. Сын Дима в том же феврале сломал ручку, что привело к прекращению занятий скрипкой. Я чувствовал себя весь год скверно: обнаружилась сердечная аритмия (экстрасистолия в дополнение к уже  проявившейся раньше пароксизмальной тахикардии),  боли в затылке, бессонница (неврастения),  не говоря уже  о  желудочных  неприятностях (несмотря  на  пожарские  котлеты  в Театралке, столовой при Мариинском театре) и простуды,  постоянно преследовавшие меня.  Все валилось из рук.  Я даже отказался оппонировать по кандидатской диссертации С.И.Малецкого, что предполагало поездку в Новосибирск.  На работе меня осенью переселили обратно в  генетический домик,  где  я  получил для себя комнату на втором этаже над крыльцом. Там я проработал около 10 лет.  В то же время я успешно занимался экспериментальной  работой  по генетике самонесовместимости.  Стал членом Совета ВИР по защите диссертаций. Весной по рекомендации моей тетки Е.И.Суриковой я  купил за 700 рублей полдома в д.Погорелец на берегу Шугозера в Тихвинском районе Ленинградской области.  Отец ездил оформлять покупку, а весной родители начали осваивать дачу, взяв туда  Диму  и позднее Олю.  Летом я тоже отдыхал в Погорельце,  собрал байдарку и плавал по озеру.  Собирал грибы,  ягоды.  Весь год усиленно путешествовал по окрестностям Ленинграда.  Зимой ходил на лыжах в Павловске (обошел Павловский парк), Красницах, Вырице. В теплое время ходил пешком в парке около Пушкинских лабораторий, Баболовском парке, по маршруту Суйда-Мельница-Прибытково,  Вырица-Мины-Южное колено-Введенское-Клетно-Борисово-Слудицы,  Орлинское озеро и т.д.  Осенью я получил две сотки земли в коллективном саду института в Пушкине, пытался освоить их, посадил землянику, яблоню, кустарники. Но это было уж слишком. С сентября Дима начал ходить в музыкальную школу при Консерватории и играть на виолончели.
     1968 год прошел в ожидании квартиры,  обещанной институтом. Летом усиленно экспериментировал с рожью. Много писал, начал публиковать в журнале "Генетика"  серию статей по генетике самофертильности ржи.  Много путешествовал по крестностям Ленинграда:  по реке Оредеж до Больших  Слудиц, вдоль желдороги к Луге,  вдоль желдороги в Пушкин, по дороге Павловск-Гатчина и т.д. Напряженная жизнь привела к нервному  переутомлению: тряслись руки, болела голова, был взвинчен, обострилась неврастения. Возился с комнатными цветами, особенно много с коллекцией амариллисовых. В начале лета отказался от участка в коллективном саду в Пушкине из-за отсутствия сил на его освоение. Летом отдыхал в Погорельце, а в конце лета и начале сентября ездил туда всего на пару дней. В сентябре ездили в туристскую поездку в Псков.  Пережил оккупацию Чехословакии, убийство  Роберта  Кеннеди,  следил по Би-Би-Си за событиями в своей стране и мире.  В конце года в связи с отчетом Кира опять вошла в возбужденное состояние, что привело к нашим стычкам. Один раз я ночевал в Пушкине в лаборатории.
     В начале января 1969 года дети ездили с моими родителями на каникулы в  Погорелец.  В феврале я получил от ВИР трехкомнатную квартиру на четвертом этаже девятиэтажного блочного дома и 23 февраля  мы  переехали в Купчино на Пражскую 15, кв. 160. Первые месяцы я осваивал территорию около нового дома. Весь год много путешествовал в окрестностях Ленинграда: по левому  берегу Невы,  по левому берегу реки Тосна от Саблино до Невы около села Ивановское, по правому берегу Невы до Новосаратовки, по желдороге в Лугу до Пулково,  по берегу Суйды.  Много экспериментировал с рожью, получил первые успешные результаты по гибридизации пшеницы и ржи.  Написал  и отослал академику Дубинину и его помощнику Шевченко 700-граммовый обзор по генетики самонесовместимости  для  Успехов  современной генетики.  Еще более сократил свою группу, передав Гуляеву Б.В.Ригину.  Дети все лето были в Погорельце с родителями. В июле-августе и я отдыхал там же.  В конце августа ездил в Погорелец за детьми. Накануне моего приезда там была грандиозная буря, образовались вывалы леса.  Весь год напряженные отношения с Кирой. У нее снова был период возбуждения,  сменившийся гораздо легче переносимой окружающими, но не ею самой депрессией.  В  период  возбуждения часто велись серьезные разговоры о разводе.  После одного из скандалов, закончившегося поочередной ночевкой  на  Рылеевой,  я уехал на неделю поездом в ссылку в Гагры.  Назад возвращался самолетом до Москвы и сидячим экспрессом в Ленинград.  Родители осенью ездили на Победе на юг. Брат Олег летом забрался на Эльбрус, а осенью пытался поступить в аспирантуру.  У него тоже весь  год  были напряженные отношения с женой Зоей,  едва не закончившиеся разводом. Он длительное время не ночевал дома.  Следствием напряженных отношений с Кирой было мое скверное состояние:  длительная субфебрильная температура 36,9-37,2,  боли в затылке,  спине,  бессонница, горело лицо, замирало сердце, видимо был вегетативный невроз.  Несмотря ни на что год был творчески насыщенным.
     Весь 1970 год у меня продолжалось заболевание вегетативным неврозом  с бессонницей, болями в затылке, спине.   Получил  от Neuffer из США красивую книгу "The Mutants of Maize" по моему запросу и в обмен на высланную мною книгу по искусству.  Кира вынужденно  ушла  из Института радиационной гигиены и поступила на два месяца работать в библиотеку ВИР. После нескольких нервных попыток она купила  за  1100  р для себя и Димы пианино Scholze. Я также купил Диме полную виолончель за 300 р. Родители внесли  деньги  на  кооперативную квартиру.  Оля пошла в математическую школу. Дима впервые выступил в Эрмитажном театре. Летом мы с Димой прыгнули с парашютной вышки.  Я много путешествовал пешком по железной дороге Ленинград-Луга до 15 км.,  по Неве,  по дороге Ленинград-Москва до д.Ижора, ездил в Любань на Тигоду. Ездили с Кирой в автобусную экскурсию в Старую Руссу.  Летом родители жили с детьми в Погорельце. Я в июле съездил с родителями и детьми на машине на Селигер (деревня Красота)  и назад через Старую Руссу-Новгород. Затем отдыхал на даче в Погорельце. Кира с Олей ездила в Евпаторию лечить радикулит. С трудом нашел и прочитал в журнале "Международная жизнь" Декларацию прав человека.
     1971 год был годом напряженной творческой работы, путешествий, проблем с Кирой и здоровьем. Закончил писать первый вариант докторской диссертации.  Получил одобрение академика ВАСХНИЛ Жуковского и критику профессора Фадеевой.  Опубликовал первую работу по факториальной генетике ржи. Написал заметку о новой полигенной гипотезе генетического контроля самонесовместимости. Сначала отослал в Nature-Лондон, но ее перехватили надзирающие органы.  Затем сдал русский вариант в журнал «Генетика»,  но там её забраковали. Наконец, сдал статью в Бюллетень ВИР.  К этому времени сходные идеи  были  высказаны Crowe. Написал заметку по клонированию пшенично-ржаных гибридов. Начал прорабатывать в Публичной  библиотеке "Тверские епархиальные ведомости" в поисках следов моих предков. Активно работал в Совете Ленинградского Отделения ВОГиС. Стал председателем секции генетики и селекции растений, наладил её регулярную работу. В марте мне присвоили звание старшего научного сотрудника. Оппонировал  по диссертациям Зосиной и Хроповой.  Кира поступила работать младшим научным сотрудником в отдел цитологии ВИР к профессору Романову,  но в  конце  года  опять сошла со стези, была возбуждена, агрессивна. Снова ссоры. Дима в марте впервые выступил в Большом зале Филармонии, а в конце года в Капелле с концертом  Баха.  Родители летом жили с детьми в Погорельце,  а осенью ездили на юг,  после чего отец болел гриппом и видимо вегетососудистой дистонией  (сначала повысилось давление до 170/90,  а потом понизилось до 100/60, боли в затылке, тошнота, головокружения, чуть не обмороки). Брат Олег был зачислен в аспирантуру. Я много путешествовал на лыжах и пешком: по берегу дельты Невы и Финского залива до Морского около Лисьего Носа, вокруг Васильевского острова, по левому берегу Невы поэтапно дошел до Шлиссельбурга-Ладожского озера, по шоссе Ленинград-Москва дошел до Тосно, по желдороге в Лугу до Кондакопшино, по дороге Павловск-Гатчина до Романовки, вверх по Оредежу от Вырицы до устья Орлинки. Прошел Невскую Дубровку с человеческими костями на берегу, оставшимися от тех времен, когда наша армия деблокировала Ленинград в ВОВ. "О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями !" В июле ездил на неделю с  родителями  и Димой в Торжок-Барыково-Селигер.  Затем три недели отдыхал в Погорельце.  Кира с Димой ездили в Дом отдыха под Черниговом.
     Ужасная ссора с находившейся в маниакальной фазе  Кирой  в  Новый 1972 год,  после которой она, сняв комнату, жила в Пушкине недалеко от ВИР. В этот период Кира была агрессивна,  с резкой сменой настроений, переходами от эйфории к рыданиям.  У меня весь год неврастения: болела голова, затылок, частые сердцебиения, холодные ноги, слабость в ногах. В середине января Кира вернулась жить на Пражскую,  а я уехал на Рылееву,  где жил до конца января.  Затем ездил в Москву на 2-й съезд ВОГиС. Здесь я видимо по инициативе моего бывшего руководителя Турбина был избран  в  Центральный  Совет  ВОГиС. Участвовал  в заседании ЦС у Келдыша в Президиуме АН СССР,  на котором Турбин с трудом стал Президентом ВОГиС. В Успехах современной генетики вышел из печати мой обширный обзор по генетике самонесовместимости, за который я позднее получил гонорар 500 рублей. В Москве я договорился с сотрудником Института цитологии Фелем  о  визите  в Институт им. Бехтерева по поводу Кириного психического заболевания.  В феврале водил Киру к  доктору  Нуллеру,  определившему циклотимию или маниакально-депрессивный психоз и предложившего лечение литием с высокой вероятностью нормализации поведения. Весь год продолжалось  лечение.  Однако со мной беседовали руководители отдела цитологии ВИР Романов и Орел о необходимости увольнения Киры из ВИР ввиду её профнепригодности и психического заболевания,  что  и было сделано осенью.  Во время моего пребывания в Москве я познакомился со своей дальней родственницей А.Н.Сретенской  и узнал от неё и дяди Сережи много сведений о своих предках, получил адреса других Сретенских. В конце февраля летал по приглашению Киевского отделения ВОГиС в Киев, где читал на конференции по генетике несовместимости вступительную лекцию.  С начала года занялся перекройкой  диссертации, а в апреле представил её в отделе и в Ученый Совет.  Весной я внес 700 р. за переоформление покупки родителями вместо однокомнатной двухкомнатной квартиры, имея в виду возможность  моего  ухода к ним.  Родители получили квартиру на 7-м этаже дома по ул.Орджоникидзе, 57, кв.42. Отец купил по моей просьбе велосипед Украина и я начал понемногу возвращаться к поездкам на велосипеде. Дима 16 апреля выступил в Малом зале Филармонии.  Мои родители сначала одни,  а позднее с Димой отдыхали летом в Погорельце. Я с июля отдыхал там же,  много удил рыбу,  купался.  Лето было жаркое и сухое.  В середине июля мы вчетвером выехали на машине в Ленинград.  Несколько дней общались с приехавшей из США нашей знакомой Джудит Пирсон. Потом в том же составе ездили на Победе в Полново-Торжок и далее по местам жизни предков.  В Калязине посетили могилу деда Сретенского в сопровождении мачехи моей матери.  Далее проехали Бежецк, Красный Холм,  где были на кладбище, принявшем когда-то мою бабушку Агриппину. Наконец, Весьёгонск-Устюжна-Сазонов-Тихвин-Погорелец. Оля закончила математическую школу,  пыталась поступить на физфак  ЛГУ,  но  не добрала всего полбалла. Поступила в ЛЭТИ. В сентябре Кира уехала отдыхать в Севастополь,  а Оля сначала в Любань на мелиоративные работы, а затем в Пулково на уборку картошки.  Дима был избран старостой класса, а несколько раньше был председателем Совета отряда.  Я с осени занялся подготовкой к защите, отпечатал и разослал автореферат, готовил таблицы,  ездил в Москву в Иоген к профессору Краевому утрясать отзыв официального учреждения.  В середине октября профессор Фадеева категорически отказалась оппонировать даже после моего предложения выступить с отрицательным отзывом. Защита  была перенесена,  но все же состоялась 27 ноября.  Оппонентами были академик ВАСХНИЛ,  профессор Жуковский, профессор Гуляев из Москвы и назначенный вместо Фадеевой известный селекционер Шулындин из Харькова. Защита  прошла  неплохо.  Особенно приятен был положительный отзыв проф. Романова. Голосовали 35 за : 2 против : 1 воздержался. В начале декабря я присутствовал в Москве на ЦС ВОГиС. Купил польскую резиновую лодку за 85 р. В этом году произошла смена моих интересов: я стал поменьше  путешествовать,  но полюбил ловить рыбу.  Однако прошел по правому берегу Невы до Овцино, по московскому шоссе до Ушаков, по берегу Ладоги  и Ладожского канала,  проехал на автобусе по Пушкинским местам Ленинградской области,  ходил вверх по Оредежу,  по Орлинке,  вокруг Орлинского озера, по Оредежу от Порожков до Нестерково, в Чащу-Кременно, ездил в автобусную экскурсию в Копорье, в Старую Ладогу.
    1973 год взросления,   просветления,  примирения  с  жизнью,  возможно вследствие постепенного выхода Киры из болезненного состояния. Ссоры с ней зашли  в  поневоле воспринимаемый как нормальный режим моего недовольства её бесхозяйственностью,  беспорядком, увлеченностью развлечениями. В  научном  отношении год скромный,  вероятно,  ввиду усталости после защиты.  Я вообще пришел к мысли,  что я не ученый,  а садовник, путешественник, рыболов.  Занимался  гитарой.  Летом получил извещение ВАК об утверждении в степени, а в ноябре мне в ВИР вручили диплом доктора биологических наук. Он принес мне повышение зарплаты на 100 р. до 400 р., а также установку телефона дома. Много ходил пешком, на лыжах, плавал в своей лодке,  удил рыбу. Летом отдыхал с детьми и Кирой в Погорельце. Собирал ягоды, грибы. Усиленно ловил рыбу на лодке. Нашел на озере много  рыбных мест.  Осенью собирал грибы в окрестностях Вырицы-Поселка. Кира начала читать популярные лекции от общества Знание, а в конце года поступила преподавателем-почасовиком в Пединститут.  У  Оли  с учебой было нормально.  Дима играл, учился, изводил преподавателей. На  классном собрании в Диминой школе некто из родителей тов.Клычков угрожал, что сообщит куда следует о том, что Дима ведет в школе антиправительственную пропаганду и это исходит от его отца (т.е. от меня). Родители осваивали новую квартиру,  куда я перенес свой разросшийся Павловский лимон.  Он там в первый раз цвел и плодоносил. Встречался с приехавшей в Ленинград дальней родственницей Е.Ф.Суриковой,  с другими родственниками, записывал их рассказы о предках. Осенью ездили с Кирой на Красногвардейское озеро Карельского перешейка,  где жили на берегу в  палатке два дня. В ноябре я имел стычку с директором ВИР Брежневым. В середине декабря ездил после гриппа в Москву-Звенигород на ЦС ВОГиС.  Жил в номере с  неистовым профессором Эфроимсоном.  С возвращением домой у меня ухудшилось состояние видимо за счет осложнений после гриппа.
     Весь 1974 год болел осложнениями после гриппа:  боли,  даже рези в области сердца,  сердцебиения  до  приступов пароксизмальной тахикардии, распирание воздуха за грудиной,  отрыжка воздухом,  обложенность языка,  тошнота,  изжога,  мутная голова,  боли в правом подреберьи,  предобморочные состояния и т.д. Принимал левомицетин, седуксен,  элениум, прочие лекарства. Искали инфаркт, диэнцефальный синдром,  гепатит.  Консультировался у проф.  Громова в  Институте Бехтерева. Наконец,  определили вегетососудистую дистонию, неврастенический синдром,  арахноидит,  холецистит,  холангит.  Творческий спад, объяснимый болезнью.  Много  возился  с  комнатными цветами:  сеянцами лимона, грейпфрута, земляникой. Отдыхал два месяца в Погорельце, ловил рыбу с лодки, блеснил.
     Летом снова приезжала наша знакомая из США Джудит .  Осенью я ездил за грибами в Вырицу и  Лемболово.  Пытался привыкнуть к сиамскому коту Тихону,  но не смог. Спас ежа,  проснувшегося в середине зимы.  Ездили с Кирой в деревню Боровно недалеко от станции Окуловка к Смирновым, моим знакомым по Институту растениеводства. Осмотрели выставку художников-авангардистов во Дворце Газа, в том числе картины нашего знакомого Владлена Гаврильчика.  Провел заседание памяти Карпеченко (соратник академика Вавилова) с участием его дочери. Дима познакомил нас с оперой Иисус Христос Суперзвезда.  Оле удалили гланды.  Дима купил моторчик для велосипеда, много ездил. Летом он путешествовал на байдарке со своим товарищем Робертом Бергом, утопил часы.  Видимо в этом году за мной установили наблюдение органы КГБ. Прямым доказательством этого явился рассказ моего соседа по дому о том, что ему предложили понаблюдать за мной. Благородный человек, он не только отказался, но нашел нужным предупредить меня об этом.
     Весной 1975 года у  меня  обнаружили каротиновую желтуху после неумеренного употребления моркови с подсолнечным маслом.  В марте мы с Кирой ездили в автобусную экскурсию на Дорогу жизни,  т.е. на Ладогу. В начале лета я ездил на несколько дней в Погорелец,  а затем полтора месяца  провел на даче. Ловил рыбу, особенно много щук.  Брат Олег в начале июня защитил диссертацию на степень кандидата физико-математических наук. Родители в середине июня переехали в Лугу на ул.  Красной Артиллерии 30-24, обменяв квартиру на ул.  Орджоникидзе за компенсацию.  Летом я с детьми и родителями ездил на Победе из Луги в Новгород-Торжок (ночевали в палатке в  Митино)-Конаково-Талдом  (познакомились  с дальней родственницей Л.Н.Бильдиной)-Москва.  Далее Владимир-Рязань-Константиново (посетили дом Есенина)-Москва. Осенью несколько раз ездил в Лугу, ходил по окрестностям. В конце года у меня начала формироваться новая группа.  Я получил 10 комнат для культуры тканей,  в том числе занял новый кабинетик в крыле генетического корпуса. В июне я сформулировал для себя вполне либеральную программу общественных   преобразований,  включая  восстановление  частной собственности, свободы предпринимательской и политической  деятельности, введение парламентской демократии, восстановление суда присяжных и прочее. В стране наблюдалось политическое брожение. Осенью Нобелевская премия мира была присуждена Сахарову.
     1976 год - возвращение  к творческой деятельности в науке,  Подготовил к печати первую после четырехлетнего молчания статью для журнала Генетика о пшенично-ржаных гибридах. Сформировал две группы: культуральную и ржаную.  Закончил оборудование лаборатории.  Стал членом генетического Совета по защите при кафедре генетики и селекции Университета. Вошел в состав Оргкомитета по подготовке съезда ВОГиС и в  состав  программной комиссии.  Осенью ездил в Краснодар на заседание Оргкомитета,  а в декабре участвовал в работе комиссии по проверке деятельности  Института зернобобовых  культур в Орле,  где я проверял лабораторию моего знакомого Соболева.  В декабре похоронили нашего учителя генетики В.С.Федорова.  Весной и осенью часто ездил в  Лугу, ходил на лыжах и пешком по берегу Череменецкого озера. Летом отдыхал в Погорельце.  Оля с Димой в июле ездили в Вильнюс-Друскенинкай, а летом Оля одна ездила к моей тетке Музе на Украину.  Осенью Оля и Дима подарили нам с Кирой серебряные рюмки по случаю нашей серебряной свадьбы.
     Осенью  я снова ездил в деревню Боровно в неудачной попытке  купить  дом.   Кира стала полным ассистентом в Пединституте, опубликовала первую после болезни статью.  Самые крупные события произошли с Димой. В Новый год он явился в  школу навеселе,  а в марте попал в милицию за попытку торговать на галлерее Гостиного двора джинсами от своего приятеля Роберта Берга. Весной его исключили из школы, дав закончить 9-й класс. Летом он успешно сдал экзамены и поступил на второй курс Музучилища при Московской Консерватории. Поселился в общежитии.  Выступил в составе объединенного ансамбля виолончелистов московских музыкальных школ в Кремлевском дворце  съездов. Я несколько раз был у него в Москве, участвовал в разбирательстве его грехов. 11 декабря я приехал в Москву.
   Из дневника: "Пришел к  Мухе в общежитие в девятом часу.  Он еще спит.  Поднял его,  сводил в кафе, покормил. У Мухи новая цель: уйти из общежития на частную квартиру.  Потом он остался играть на виолончели,  а я пошел в училище. Прождав около часу, я все-таки попал к директрисе Ларисе Леонидовне.  Представился.  Она с ходу:"Это безнадежное дело. Хорошо, что вы приехали.  Вам надо его забирать.  Я буду говорить с вами только  в присутствии сына".  Я,  держась за сердце,  побежал за Димой.  Пришли. Долго ждали,  когда директриса кончит распекать еще одного парня с родителями.  Наконец,  попали.  Л.Л. сразу набросилась на меня и Диму за то,  что он сидел,  когда я ходил в приемной (я нервничаю,  а он спит, бедняга). "Почему он смел сидеть, когда отец стоит". ... "Он и во всем такой. Не защищайте его (я пытаюсь объяснить, что я нервный субъект, а он пока здоров)".  Начавшийся разговор прервали,  потом, извинившись и объяснив,  что у неё язва, она ела. Наконец, мы снова в кабинете. Пришел Латинский. Разговор был очень тяжелый. Директриса, обращаясь к Диме на Вы: " ... Мы не допустим вас до экзаменов. Вам (это мне) нужно забирать его, документы мы дошлем позже...  Л.Л.:  "У него сплошные прогулы занятий. ... Надо сейчас же решить,  как быть с вами дальше.  Что же вы молчите? Вы хотите подумать?" Дима чуть слышно сказал: "Да". "Хорошо, даю вам полчаса".  Дима сразу куда-то исчез.  Я бросился на  улицу.  Мальчик  мне подсказал,  что Дима на лестнице. Я пошел туда. Он плачет, его утешает Латинский.  Я на весь мир обозлился.  За что малыша так. Он старается, но  не  может.  Взял Муху за руку и увел его вниз,  где мы наплакались вдвоем, мылись под краном, приводили себя в порядок. Я говорю ему:"Малыш, дорогой, не плачь, исключат, так поедем домой, нам тебя не хватает,  будет лучше".  Так его жалко, бедного гусенка. Жизнь, сумасшедшая жизнь предъявляет такие требования, так давит на нас, на него, малыша. Какая уж тут музыка,  какое искусство !  Эта жестокая, жестокая жизнь. Мне  так не хватает тебя,  мальчик мой.  Может все к лучшему.  Не надо плакать,  дорогой.  Мы уедем.  Только держаться друг за друга,  беречь редкие минуты счастья, свободы. Я ведь потому так дорожу летними месяцами в деревне,  что это немногие дни,  когда уходит страшное давление жизни,  людей, обязанностей. Остается мир, природа, озеро, лес, цветы, тишина,  небо. Бедный, бедный мой гусенок. Ему хочется кушать, хочется поспать. А жизнь взнуздывает, гонит, унижает.
     Я пошел к директрисе.  Она вышла. Я попросил уделить мне пять минут. Зашли в кабинет её зама.  Я говорю: "Лариса Леонидовна ! Поверьте мне, он старается. Но есть люди, которые не в состоянии выполнить многообразные требования  жизни.  Я не прошу для них скидок,  но прошу их понять. Дима старается,  он хороший, добрый парнишка. Жизнь требует от него непосильных вещей.  Он действительно медлителен, не умеет организовать своего времени.  Вы сказали,  что мы живем  бегом,  напряженно, трудно. Вы можете относиться к этому по-своему, даже с одобрением. А я проклинаю эту сумасшедшую жизнь !  И не вижу, как можно заниматься музыкой, искусством в обстановке постоянного напряжения, давления, насилия. Можно сломать человека, но зачем. У таких, как мой сын, есть свои сильные стороны.  Так не лучше ли их сохранить и развить.  А если нет, то вместо того, чтобы трепать им нервы, доводить до слез, лучше исключите,  привлеките к суду, если есть за что. А ведь он ничего не сделал. ...  Я понимаю,  что для вас это создает большие трудности.  Я сам беспокоюсь обо всем этом. Но я его понимаю,  хотя и не оправдываю.  Я редко видел своего сына таким потрясенным, как сегодня. Не знаю, нужно ли это, такая встряска, такой воспитательный ход".  Она,  чувствую, помягчала. "Я не хочу его исключать. Он хороший парень.  Я хочу,  чтобы он стал музыкантом.  Позовите его, мы с ним поговорим". Потом мы вдвоем пошли на лестницу, где взяли Муху и еще говорили в кабинете,  но уже в спокойных тонах. "Так вот вы какой, тонкий,  и сына воспитали тонким. Я не хочу исключать Диму. Это было бы и моим поражением.  Дима, ты постарайся. Теперь я вижу в твоих глазах мысль,  понимание".  Мы с Мухой ушли.  Я не ел, а уже 15.30, до поезда недалеко.  Муха проводил меня,  зашли в кафе.  Я вместе с Мухой съел чудовищную для моего желудка пищу: чебуреки, жареные в масле. Как я не дал дуба,  не пойму. Еще прошли с Димой до метро. Он говорит, что у него приступы кашля.  Все время хочет кушать. Бедный, бедный мой гусенок. В метро мы попрощались с ним.  "Мне не хватает сыновьего тепла, не хватает тебя,  сынок".  "Спасибо,  папа, что ты приехал. Спасибо за поддержку". Я уехал на вокзал,  а он ушел, длинный, нескладный мой гусенок. И вот я дома, а он от меня за несколько сот километров. Бедный, милый мой сынок."
         В связи со стычками с сотрудниками отдела генетики ВИР Н.П. и Л.П. я в феврале поставил перед зав. Отделом Зарубайло вопрос о прекращении руководства культуральной группой и возвращении к работе собственными руками. В журнале Генетика вышла моя работа по пшенично-ржаным гибридам. Участвовал в Съезде ВОГиС в Ленинграде, сделал доклад на секции съезда.  Стал руководителем еще двух  аспирантов. Оппонировал по диссертации Подольской.  В конце года мне присвоили  воинское звание старшего лейтенанта.  Часто ездил в Лугу,  где гулял по окрестностям.  Ездили на Победе из Луги в Волошово и Сяберо. Летом отдыхал в Погорельце.  Купил  деревянную лодку-плоскодонку за 15 р.  Ловил рыбу, рекорд два раза по три щуки подряд,  одна из которых весила 1,6 кг. На даче впервые начали ныть ноги и руки, особенно правое колено. В порядке борьбы с отупением стал учить наизусть «Евгения Онегина».  Более года не болел острыми респираторными  заболеваниями.  У мамы кардиограмма обнаружила,  как и у  меня, блокаду правой ножки пучка Гисса и гипертрофию левого желудочка.    В декабре я снова ездил в Боровно,  где пытался купить дом, но мне отказали в оформлении (советская власть препятствовала таким покупкам).  Оля кончила ЛЭТИ и получила распределение на работу  в  Институт электроприборов, а в августе ездила в Севастополь. Главные события года были с Димой.  В феврале он был помещен в больницу в Москве с диагнозом брюшной тиф,  а затем у него нашли левостороннее воспаление легких и миокардит в порядке осложнений.  Далее он по приезде в Ленинград снова попал в больницу,  а всего пролежал более трех месяцев.  В конце концов, ему определили  постинфекционную  вегетососудистую  дистонию  с сердцебиениями и страхом.  Дима познакомил нас с Леной Евсеевой, которой предложил руку и сердце.  Все занялись поисками  обмена  квартиры. Осенью Диму приняли на 3-й курс Музучилища в Ленинграде,  а Лену в Ленинградскую Консерваторию.
     1978 год - постепенный уход детей и создание ими своих семей. 14 марта во Дворце на Петра Лаврова состоялось бракосочетание Димы и Лены. После бракосочетания молодые возложили цветы к памятнику Пушкину на  площади Искусств.  Затем был пир у нас на Пражской.  Далее несколько месяцев новобрачные жили у нас в маленькой комнате.  Провели обмен однокомнатной  квартиры бабушки Лены Нины Алексеевны из Балашихи на Ленинград, а перед самым Новым годом наша трехкомнатная квартира на Пражской + однокомнатная были обменены на две двухкомнатные:  на Будапештской для нас с Кирой и на Витебском,  куда буквально на  следующий день после получения ордера переехали Дима с Леной.  Дима  стал членом ВЛКСМ и вообще переориентировался на спокойную жизнь послушного обывателя в семье.  В апреле он сыграл в  училищном концерте по классу Фишмана Рококо Чайковского.  У меня в начале года появилась пятая аспирантка. В апреле мы с Кирой ездили в Вильнюс к нашей знакомой Лене Пальман.  Посетили рыцарский замок в Тракае,  были на концерте органной музыки, я ездил на по-российски захламленные Зеленые озера. Затем ездили с Кирой в  турпоход  по Западному Кавказу  по  прославившемуся  на всю страну гибелью туристов 30-му маршруту.  Поездом доехали до Хаджоха.  Далее Гузерипль, а затем пеший переход через перевалы Гузерипльский и Армянский,  мимо горы Оштен, с ночевкой у горы Фишт, далее перевал Белореченский и Черкесский, спуск в Бабук-аул, Солох-аул по берегу реки Шахе и в Дагомыс на берегу Черного моря. В походе наслаждался пышной природой Кавказа и переживал порядки  на  турбазах, представляющих собой  помесь  пионерского лагеря и публичного дома.  В июле отдыхал в Погорельце.
     Летом брат Олег переехал на Петергофское шоссе 5,  корп.  1,  кв.  88, последним покинув улицу Рылееву. В августе мы снова принимали Джудит, я познакомился со Спиваковскими. Участвовал в 14-м Международном Генетическом Конгрессе,  где сделал свой доклад. Общался с профессором Лундквистом из Швеции и доктором Пандеем, а также с израильтянкой Эвелин под надзором КГБ (когда мы беседовали на прогулке, за нами вплотную увязался какой-то тип, резко отставший, когда я обернулся).  Ездил на экскурсию в  Дом Чайковского в Клину.  В декабре выступил оппонентом по докторской диссертации своего знакомого Малецкого в Новосибирске.
     В Новосибирске на защите Малецкого:
     Дневниковые записи "19.12.78. ...  Побродил по  Академгородку.  Большой  поселок.  И только ученые и наука !  Какая тоска !  Это же казарменное положение ! Душа моя в смятении,  Есть возможность перейти сюда, получив лабораторию и квартиру.  Но ведь у меня нет здесь корней, нет родных. Я же затоскую !  А с другой стороны я готов презирать себя за  трусость.  Так ничего и не предпринять в жизни, не пойти смело на перемены !
     20.12.78. Во мне как бы два человека. Один смелый, сильный, решительный, любящий борьбу, охотно вступающий в неё, может быть жестокий. Другой робкий,  вечно сомневающийся мечтатель,  поэт, любящий природу, боящийся людей, их борьбы и всяческой суеты. Они не могут во мне договориться, решиться на что-то. Либо тот, либо другой ..."
     Бурное начало 1979 года.  5 января во  Фрунзенском  райисполкоме на Фонтанке состоялось бракосочетание Оли и Саши.  Отец по этому поводу разбил на 100  р.  чей-то  Запорожец своей Победой. После небольшого застолья Оля с Сашей в тот же день уехали в свадебное путешествие в Таллин.  На следующий день мы  с  Кирой перебрались на Будапештскую 63,  корп. 1, кв. 76 в двухкомнатную квартиру площадью 27,5 м на 8-м этаже девятиэтажного дома.  Окна  квартиры выходили на шумную улицу, что травмировало меня в течение всего пребывания там.  10-го января  Лена родила в клинике 1 на Васильевском острове  сына,  а  мне внука Андрея.  13-го января я был на вечере встречи своего курса в университетской столовой.  В течение всего года часто ездил в Лугу, отдыхал от шума Будапештской улицы, путешествовал. В марте Брежнева сняли и директором ВИР стал профессор Дорофеев.  Весь год я вел с ним  переговоры  о создании лаборатории цитогенетики и культуры тканей. Но произошло отрешение от заведывания Зарубайло,  а новым руководителем отдела генетики назначили Кожевникова.  В ноябре Кожевникова с моим участием провалили на защите докторской диссертации.  Я весь  год занимался поиском  работы в Москве (в Главном Ботсаду через профессора Любимову), Минске (попытка при поддержке Турбина и  моей знакомой Хотылевой  пройти  заведующим кафедрой Белорусского Университета), Кишиневе (вел переговоры с молдавским генетиком Жученко), Краснодаре (писал известному селекционеру Хаджинову) и т.д.  В мае летал в Ереван  на  конференцию  по культуре ткани  в  Абовяне со стендовым сообщением.  Посетил языческий храм в Гарни,  пещерный монастырь в Гегарде,  резиденцию Католикоса  в Эчмиадзине, озеро Севан, Цахкадзор. Летом отдыхал в Погорельце, катался на лодке под парусом, видел милую зверушку соню. Более года снова не болел острыми респираторными заболеваниями.  В сентябре ездил на конференцию по экологической генетике в Кишинев.  Тогда же открыл для себя большого  художника Илью Глазунова, побывав на его выставке в Манеже Ленинграда, был потрясен обширностью созданного им. В декабре ездил в Москву ВАК по просьбе профессора Конарева защищать от нападок наших диссертантов.  Пережил анонимное исправление времени своего ухода в журнале,  сделанное, как удалось установить, Л.П.  Кира ездила в Вологду, Кирилло-Белозерский монастырь.  Осенью Кира ушла из Пединститута. Дима поступил в Консерваторию. Он также работал  в эстрадно-симфоническом оркестре Бадхена,  ездил на гастроли в Выборг, Архангельск. Обнаружил талант портного, сшив себе и жене Лене джинсы, а также другие вещи. Брат Олег с семейством уехал в Алжир преподавать по контракту физику.  В конце года к нам на  Будапештскую  несколько раз привозили тещу,  которая начала утрачивать интерес к жизни. Перед самым Новым годом мы сдали документы в очередь на  кооперативную квартиру.
     17-го января 1980 года в  дирекции  ВИР под председательством замдиректора Корсакова состоялось обсуждение моих предложений по организации  лаборатории цитогенетики и культуры тканей. Выдержки из дневника: "Оказывается это заседание какой-то комиссии по определению необходимости организации тех или  иных подразделений в институте.  Присутствуют зам. директора ВИР Корсаков,  2-й зам. директора ВИР Витковский, вместо уехавшего в Перу секретаря партбюро Мережко его заместительница Горбатенко,  академик  ВАСХНИЛ Будин,  а также сотрудники отдела генетики. Да, еще секретарь партбюро Пушкинских лабораторий. Сначала Корсаков зачитал заключение ноябрьского варианта моей записки с обозначением задач лаборатории и персонального состава.  Затем я ответил на вопрос о группе по культуре ткани, сказав, что группы как единого научного целого нет, а есть три независимых сотрудника.  Я сказал, что в свое время я занимался организацией технического оснащения лаборатории, составлял планы работы группы,  но позднее с удивлением обнаружил, что тема, сформулированная мною, в планах института значится, но моя фамилия как руководителя исчезла.  Далее начались выступления. Порядок их помню лишь относительно. Академик ВАСХНИЛ Будин высказался против  организации  лаборатории,  но  за сохранение группы.  Он несколько раз лягнул меня: институт де потратил много усилий на техническое оснащение группы,  многое сделал для организации работы его сотрудник Крашенинник (получилось так, что он вроде сделал основное, а я не при чем,  да и Крашенинник вроде ушел от меня).  Мне  дали даже не двух, а трех человек, и рассчитывали, что я сумею организовать работу, но я не справился.  Сотрудника отдела клубнеплодов Трускинова нельзя переводить ко мне ввиду  острой необходимости оздоровления картофеля в отделе клубнеплодов, я де пытаюсь прикрыться работой Трускинова,  чуть ли не присвоить её. Люди, перечисленные мною, не имеют отношения к культуре ткани. Пофессор Зарубайло говорил, что Суриков передергивает факты, т.к. он значился руководителем группы,  но не смог организовать работу и тогда он (Зарубайло) снял мою фамилию,  рассчитывая, что это поможет делу. Он  сказал,  что мои предложения ведут к ликвидации отдела,  что цитогенетикой в отделе занимаются почти все.  Н.П. говорила о том,  что группа плохо оснащена оборудованием, что среди перечисленных 9 человек только двое (она и я) культурщики, так что это не лаборатория культуры тканей (хотя я веду речь о цитогенетике и культуре тканей);  что ей  культура тканей нужна только как вспомогательный метод для решения генетических вопросов, что мои предложения ведут к ликвидации отдела и  т.д.  Далее попросил слова  я.  Я ответил на вопрос Витковского о причинах распада группы, сказав,  что одной из причин является то,  что группу поначалу даже ни разу не собрали,  не было четко обозначено заведующим отделом, кто руководит группой,  а кто исполняет. Неопределенность и расчет на устройство дел самотеком вели к тому, что условные исполнители стремились избежать лишнего звена в системе соподчиненностей, а условный руководитель, неся все нагрузки хотя бы по технической организации дела, не имел оснований требовать выполнения своих указаний, а значит и ожидать осуществления своих идей,  научной отдачи своих хлопот. Я сказал, что люди в числе 9 подобраны по принципу сложившихся научных и человеческих связей, что я практически со всеми говорил (Н.П. здесь заметила, что с ней я не говорил,  а я отпарировал,  что с ней я говорил через Воробьеву). Я сказал, что лабораторию можно строить двояко. Можно дать свободные единицы и пригласить  специалистов  со  стороны.  Но этот путь  закрыт,  т.к.  единиц у института нет (зам директора Корсаков подтвердил, сказав, что планируется два сокращения штатов в институте, а не расширение). Но это еще не главное, т.к. если бы единицы были, то найти готовых специалистов на эти места было бы практически невозможно, они не валяются. А  заполнять  вакансии  случайными  людьми я считал бы очень опасным делом и не пошел бы на это даже ценой потери лаборатории. Есть второй путь - на существующей,  человеческой и научной, основе строить работу путем приращения новых направлений.  Что ближе всего к культуре тканей ?  Это  цитогенетика,  которая уже много десятилетий занимается манипулированием хромосомами и другими клеточными органеллами. Культура тканей расширяет эти возможности,  но не только в интересах генетики, а для физиологии растений,  иммунитета,  молекулярной  биологии  и т.д. Институту  нужна  лаборатория,  позволяющая  вести работу во всех этих областях, а не только в генетике. Дело в том, что культура тканей - материалоемкое  производство.  У нас занято только под оборудованием 120 кв. м. и 10 помещений. Ясно, что дублирование этого в других отделах - безумное расточительство. Нужно сосредоточить все в одном месте. Я сказал,  что Трускинова нужно перевести в отдел генетики именно  для расширения работ  по оздоровлению картофеля.  Если ему дать лаборанта, то это позволит техническую часть работы расширить, а ему заняться теорией. И теория нужна. Ибо не в отделе клубнеплодов, а у нас была мною предложена и аспирантом Цилосани успешно выполнена тема  по  массовому получению регенерантов картофеля из каллуса в том числе для оздоровления от вирусов.  Исходил я при этом из теории, а также, разумеется, из запросов практики. Далее выступила Л.П. Она сказала, что около года они с Н.П. признавали меня за руководителя,  но потом, убедившись в моей  несостоятельности,  отказались  от моего руководства,  сначала Н.П., а потом она (в действительности это я отказался от  нее, что её так и травмировало).  Я после неё вскользь заметил, что претензии у нас могут быть взаимными и их не стоит здесь обсуждать. Н.П. добавила,  что я не могу работать с коллективом,  т.к. я индивидуалист и даже бравирую этим своим качеством.  Здесь Корсаков подвел итог обсуждения первой части вопроса: лабораторию организовывать несвоевременно, а группу оставить надо,  с перспективой в будущем  организовать лаборатороию. Далее шла речь о руководителе группы. Секретарь партбюро Пушкинских лабораторий ВИР Корнеев первый заговорил о моей политической неблагонадежности,  ссылаясь  на  протокол заседания отдела в единый политдень ноября.  Там Л.П. записала слишком уж точно (что граничит с фальсификацией и является по-существу доносом) мои  слова  о возможности обсуждения даже самых острых вопросов жизни страны. В протоколе просто записано,  что я говорил о  порочности  социальной основы нашего  строя. На самом деле я был гораздо осторожнее,  а Зарубайло сформулировал свое выступлении так, будто именно это было мною сказано.  Корнеев  отметил,  что я говорю такие вещи не в первый раз, что я не посещаю собраний,  демонстраций, философского семинара и пр. Далее он долго разглагольствовал о больших жертвах, понесенных нашей страной в войне,  о недопустимости ставить вопрос о порочности советского строя,  и т.д. Он упомянул также о моей недисциплинированности. Кто-то сказал ему,  почему Суриков приходит на работу не вовремя, а от них требуют дисциплины. Мне надо обратить внимание на то, что руководитель должен быть воспитателем,  не допускать выступлений и действий, неприемлемых для руководителя.  Все же Корнеев сказал, что Суриков знает политику,  политически грамотен. Далее со своим доносом выступил Т. Он прямо сказал, что я высказываю диссидентские взгляды. Он также отметил,  что я только в этом году начал участвовать в социалистическом соревновании.  Он сказал, что Суриков не полностью отказывается от общественной работы,  он хорошо работает в ВОГиС.  Он  также высказался в пользу того, чтобы вопрос о лаборатории и преобразованиях в отделе нужно было бы сначала обсудить в отделе и с зав.  отделом Кожевниковым. Корсаков разъяснил,  что Кожевников в отпуске,  хотя программа лаборатории была дана ему два месяца назад и  Кожевников  согласился с необходимостью организации лаборатории. Были еще какие-то мелкие выступления. Резюме: Сурикова оставить руководителем группы. Затем Корсаков попросил остаться Витковского, Солдатова, Горбатенко, Корнеева и меня,  а остальных поблагодарил и те ушли.  Корсаков  предупредил меня, что ввиду усложнения дел в стране и мире мои высказывания грозят мне лишением всех дипломов и работы.  Уже 14 человек в соответствии  с каким-то пунктом  положения о ВАК лишены всех званий и работы за политическую неблагонадежность.  Далее меня пытались расспрашивать,  действительно ли  я имею такие взгляды.  Я уклонился от ответа,  все же не сказав нет.  Я несколько раз обещал, что буду всемерно стараться избегать острых заявлений, просив только не ставить меня в положение, когда у меня нет выбора,  т.к. лицемерить я не могу. Я не стремлюсь говорить острые вещи по своей инициативе,  а делаю это только тогда, когда меня вынуждают.  Ведь мне не нужны неприятности. После этого я еще недолго говорил с Корсаковым.  Вот и все. Я даже не могу понять, что означает сегодняшнее заседание. Победу, поражение или ничью ?! Н.П. и Л.П. выглядели довольно гнусно в глазах дирекции,  так что их присутствие было небесполезно для меня. Кстати Корсаков сказал, что он их не приглашал,  когда  я выразил свое недоумение по этому поводу.  Было также сказано,  что положение в отделе будет пересматриваться дирекцией. Лишения меня дипломов я не боюсь. Хуже оказаться несостоятельным в борьбе."
     Узнал о том, что моя кандидатура на заведывание кафедрой в Минске была снята после звонка из ВИР.  В феврале ездил в Москву сначала составлять план  работы  ВАСХНИЛ по генетике,  а затем проверять институт Турбина. Я предпочел проверять лабораторию Глущенко,  хотя мне сватали лабораторию Турбина.  Написал умеренное заключение.  Имел беседу с вице-президентом ВАСХНИЛ Созиновым о своей работе в Москве.  Ездил в Загорск (ныне Сергиев Посад). Во время моего пребывания в Москве скончалась теща ,  скончалась тихо, как и жила. На похороны прилетели два двоюродных брата Киры, Георгий из  Караганды  и  Николай из Уральска.  В марте у меня защитился первый аспирант.  В течение года получил из США несколько номеров National  Geographic,  присланных  мне как члену Американско го географического общества,  которым я стал по инициативе  и  за  деньги Джудит. Большая часть номеров была конфискована.  Вел переговоры о работе в БИН с академиком Тахтаджяном.  В конце апреля хоронили дядю Ваню, умершего от рака  нижней  части гортани.  В мае состоялась защита моего второго аспиранта из Грузии.  В июне я ездил в Калининград на переговоры с ректором Университета о заведывании кафедрой ботаники, но безрезультатно. Похоже все мои попытки такого рода были перекрыты КГБ.  Отпуск  жил  в основном в  Луге,  в то время как родители уехали в Погорелец.  С нами был Андрюша. К осени он уже забавно говорил. "10.10.80. Андрея спрашивают: "Ты кто ? - Ын (сын). - Чей ты сын ? - Мамин Лялин и папин Дыма. - А кто ты еще ? - Нак (внук). - Чей ты внук ? - Бабы Кыки и Агиля."
     Летом я купил велосипед Минск за 52 р.  50 к. и снова начал путешествовать по окрестностям Луги.  Побывал в деревнях Дергово,  Вяжищи, Жемчужина, на озерах Омчино,  Барановец,  Барановское, Корповское, Обловское, доехал до Липовых гор на старой Гдовской  дороге,  где  нашел прекрасные нетронутые леса с белыми грибами и черными груздями.  Собирал землянику,  клубнику, малину, чернику. Наезжал в день до 30 км., а за все лето около 400 км.  Осенью летал в Ташкент на конференцию, привез более 10 кг.  дешевого винограда. Раздавал деньги, помогатели, подарки. В октябре заведующим отделом генетики стал Мережко. У меня появилась лаборантка Катя Бондаренко, внучка Федорова. Дима много и нерегулярно играл, что привело к заболеванию тендо-вагинитом левой руки.
     1981 год борьбы за лабораторию, покупки дома в Куте и переезда в квартиру на Витебском.  В январе ездил в Михнево на  Московское  Отделение ВИР проверять  отдел  Щербакова.  В феврале Дима ездил в Саки вместе с Кирой лечить тендовагинит.  Оля поступила работать в ВИЗР. Я в начале года часто  ездил в Лугу,  ходил на лыжах по окрестностям,  накатав за зиму около 190 км.
     Из дневника: 23.2.81. "Я опять на грани того,  чтобы подать заявление об уходе с работы.  Мне тяжело все это,  тяжело тащить опыты,  так редко дающие мне радость и требующие таких усилий, тяжело ощущение поражения и непризнания, тяжела атмосфера борьбы со всеми.  Мне не хватает физической нагрузки, цвета, запахов, тепла, не хватает свободы. Мне тяжело выполнять все эти принудительные и нелюбимые мною вещи,  читать лекции, делать доклады,  писать планы и отчеты. И все время быть начеку, помнить о борьбе за квартиру,  за место под солнцем. Я хочу ездить свободно на велосипеде, ставить немудрящие опыты, когда появится желание, работать в саду, с пчелами, хочу тепла, мира и покоя в душе."
     В марте отец купил мне велосипед Спутник за 97 р.  К нам на Будапештскую приезжал Малецкий с дочерью Яной читать лекцию и  знакомиться с  Ленинградом.  После 10 лет успешной работы я отказался тянуть лямку председателя секции генетики и селекции растений. Публиковал статью за статьей по культуре ткани.  Олег приезжал из Алжира в отпуск для покупки Волги за 16 тыс. чековых рублей. Всю весну, лето и осень я много ездил в окрестностях Луги на вататысе (велосипед на языке внука Андрюши), накатав  за  сезон около 700 км.  В мае ездил с Кирой в командировку в Дербент на опытную станцию ВИР,  а в июне летал в Кишинев на конференцию по экологической генетике.  Летом родители уехали в Погорелец, где некоторое время был в отпуске и я, а Кира с семейством Димы жила в Луге.  Отец болел на даче воспалением легких, вылеченным антибиотиками в больнице.  В августе я переехал в Лугу.  К концу лета мы купили дом  в деревне Кут за Старой Середкой с 11 сотками земли за 5000 р. В Луге у Андрюши был ложный круп.  Весь год тревожная политическая и экономическая обстановка. Смотрели прекрасный фильм Рязанова Гараж и занудный фильм Тарковского  Сталкер.  В  Польше Солидарность и Лех Валенса вели наступление на коммунизм. Цены на продукты росли,  товары пропадали, вводились ограничения на продажу, очереди. В обществе ходило много острых анекдотов. Осенью я много работал в саду на даче.  В октябре произошел квартирный  обмен:  Дима  получил трехкомнатную квартиру на ул. Марата, а мы с Кирой с облегчением переехали на Витебский 51,  корп. 3, кв. 32. Кира ездила с лекциями в разные города, летала в Мурманск читать лекции на ледоколе. Андрюша читал на Маята стихи: "Нет, напьясно мы ешили посадить кота в гьюзовик".
     1982 год моего наступления на дирекцию ВИР.  В начале февраля ездил  в Кишинев на Съезд ВОГиС, гле сделал удачный доклад на одном из симпозиумов. Но главный мой доклад состоялся 18 февраля  на  отчетно-плановой сессии ВИР  и был посвящен достижениям клеточной инженерии.  Я показал интересные слайды, четко зачитал свой текст.
     Из дневника: 21.2.82. ... "Я нахожусь в напряжении в связи с вопросом об организации лаборатории уже несколько лет.  Это вредно для здоровья, работы, чего  угодно.  В  последнее время я перестал непосредственно радоваться дням отдыха,  общению с природой,  а воспринимаю их только  как краткий перерыв между днями борьбы,  давления. Раньше я и в будние дни рвался в лес, на волю, а теперь в лесу я думаю: "Скорее бы действовать, действовать ". Как это плохо !"
     В марте Дима сыграл Рококо Чайковского на отчетном концерте  Фишмана. Позднее в Москве его слушала Шаховская.  Чуть раньше в феврале с ним произошло опасное событие.
     Из дневника: 24.2.82. ...  "Мой сынишка идет по моим стопам.  В состоянии возбуждения, не выдержав лжи местных вождей комсомола,  он  положил  свой комсомольский билет  на  стол.  Это ему обошлось в длительное разбирательство и строгий выговор с занесением в личное дело. Еще легко отделался - могли исключить из Консерватории.  Он все понимает,  но также, как и я,  иногда не может сдержаться. Это возможно только в моем теперешнем состоянии холодной ненависти к коммунистам. В последние месяцы я стал больше молчать,  воздерживаясь от резания правды-матки. Это понемногу стало  приносить  мне определенные доходы." 
     Начало года у меня был энергичный, боевой период. Легко писал всякие дурацкие бумаги, делал доклады,  выступал. Вел переговоры с Дорофеевым, продолжавшим держать меня в напряжении,  но неоднократно говорившим,  что у меня все в порядке, только  бы  я не сорвался,  и просившим не писать заграничным друзьям о своих взглядах - мол,  они меня поймут.  Это означало  ничто иное, как перлюстрацию моих писем.  Мне также помогло то обстоятельство, что ученым секретарем ВИР стала беспартийная  Семакина,  некоторые взгляды которой  были близки моим.  Она немало помогла мне.  В марте я ездил в Москву на Президиум ВАСХНИЛ,  где слушал доклад профессора Струнникова  о новой концепции гетерозиса. Выступил в прениях. В выходные дни бывал в Луге, катался на лыжах,  а с весны на велосипеде. Кира летала в апреле в Караганду на 60-летие своего двоюродного брата Г.А.Ушакова. В июне я ездил в турпоездку в Петрозаводск и Кижи.  Летом был упадок сил,  очевидно связанный  с  изнуряющими  поездками на дачу и с работой в саду. Сильно болели суставы,  спазматически болела голова,  ныло  сердце,  а один раз был отмечен подскок артериального давления. 
     Из дневника 24.6.82. ...  "У меня все же есть какое-то подобие своей религии. Я люблю природу и поклоняюсь ей.  Я люблю быть в гармонии с природой и обстоятельствами жизни.  Когда  это удается,  мне становится радостно. Когда не удается,  я мучительно ищу причины разлада. Я ищу знаки, указывающие,  как достичь гармонии.  За гармонией нет ничего сверхъестественного, но она несомненно есть и её роль в душевном  равновесии  очевидна".
     Все лето на даче нас грело присутствие внука Андрюши.  С ним было интересно, хотя  и  не  просто.  Купались в Раковичском озере.  Общались с ежом. Я ловил рыбу,  но больше трудился на земле. Вырастил много ягод, огромные тыквы.  Мучился с перевозкой урожая в Ленинград,  бывало, что тащил на себе груз овощей до 35 кг. за раз. Летом в Ленинград приезжала из США Джудит  с  отцом,  была  встреча  с застольем на ул. Марата.    На Витебском нам поставили  телефон  127-57-71.  В  сентябре  я проверял в качестве председателя комиссии лабораторию Турбина в Москве,  включенную в состав МО ВИР.  Написал благожелательную справку.  Летал в Сухуми, где по просьбе дирекции разбирал кляузу на директора Сухумской станции Хватыша, общался с потомком абхазских князей Алиной Лакербай,  делал доклад о своих работах и ездил в Новый Афон смотреть пещеры. На Марата происходили ссоры  Димы с Ниной Алексеевной.  В ноябре Дима обменял ленинградскую площадь на трехкомнатную квартиру  в  Планерной  под  Москвой. Осенью я стал членом Ученого Совета ВИР,  сделал удачный доклад на совещани руководителей селекцентров в присутствии зам.  министра  сельского хозяйства  Шевелухи  и  вице-президента ВАСХНИЛ Созинова.  Перед этим я отказался быть спичрайтером Шевелухи в  ответ  на  предложение, переданное через Симакину.  Кира летала на Сахалин читать лекции. Привезла мне меховое полупальто за 210 р.  Перед Новым годом я,  наконец, дошел до стадии реального согласования планов организации лаборатории.
     1983 – это год моей победы, открытия лаборатории клеточной инженерии и культуры тканей.  Однако начало года было напряженным из-за ожидания решения директора и войны с Н.П., Л.П., зав отделом  Мережко и прочими недругами, которых у меня обнаружилось немало.  Постепенно ко мне перешли Дунаева, Васильева,  Алексеева,  Воробьева, другие сотрудники.  В  начале марта я выступил на собрании памяти нашего учителя В.С.Федорова на кафедре генетики и селекции ЛГУ. Выступление записано в дневнике:  "Я поступил в Университет в 1948 г.  Но я не считаю, что мне не повезло. Конечно, сейчас профессиональная подготовка лучше.  Существует куча практикумов,  читаются насыщенные  знаниями курсы. Мой дрозофилиный практикум состоял из одной задачи. Я скрещивал белоглазых мух с крыльями и красноглазых бескрылых.  Но получил я  эту задачу от В.С. и с ним обсуждал результаты опыта. Знания можно так или иначе приобрести. Тогда, после 1948 г. центр тяжести был в ином. Тогда мы делали не научный,  а моральный,  нравственный выбор. И сделать его нам помог В.С. Кроме знаний, нужны еще другие, человеческие качества. Я знаю, что  В.С.  попадало  за то,  что он разбрасывался.  Он занимался рожью, льном,  коноплей, горчицей, по-моему, даже кроликами, дрозофиллой и многими другими вещами.  Потому что он любил все это. Любил слушать, как в тихий день цветет рожь.  Любил видеть голубое море  цветов льна. Но для этого надо было встать в 5-6 часов утра.  Он любил природу, детей.  Он любил и красоту генетики,  красоту её строгих формул. И этой любовью он видимо заразил нас.  А кроме того, исследователю нужна обыкновенная человеческая порядочность,  которой в полной мере  владел В.С. Я не верю,  что высокообразованный профессионал, вооруженный знанием прекрасных методик и владеющий самыми совершенными приборами, может сделать что-либо путное,  если у него нет этих важных человеческих качеств, любви к своему делу и порядочности.  Разобраться в  этом  мне помог мой учитель".
     Из дневника: 4.3.83. "Когда-нибудь в грязных,  затопленных окопах 3-й  мировой войны, или просто в старости, одиноким, я вспомню этот вечер. Этот романс Баснера, грустно наигрываемый на пианино сыном. Вспомню вас, родные, сидящих рядом, в соседней комнате, сына и внучонка. Вспомню себя, плачущего из-за человеческого бессилия перед вечностью,  из-за  невозможности остановить эту минуту горького счастья".
     Только 7 апреля был подписан приказ об организации моей лаборатории, а  13  июня  я прошел по конкурсу заведующим со счетом 22 за :  1 против. В этот период произошел взрыв энергии, я много писал, работал, организовывал. В  мае ездил в Москву с лекцией на школе молодых ученых в Звенигороде. Побывал на квартире у Димы в Планерном, впервые задумался о переходе в Москву. В июне у меня защитился очередной аспирант Фесенко. Позднее я ездил в Минск-Самохваловичи в БелНИИКПО. Летом жил в Куте, наездил на вело около 800 км. Осенью меня утвердили заместителем председателя Совета по защите кандидатских диссертаций по генетике и  физиологии растений.  В начале октября летал в Кишинев со стендовым сообщением. В ноябре побывал в Одессе ВСГИ на координационном совещании. В это время ко мне в лабораторию пришла Т.Н.Гавриленко. Пережил появление статьи Mulcahy в Science с идеями,  которые я высказал десятью годами  ранее. Перед Новым  годом купил себе телескоп Алькор.  Кира читала много лекций. Осенью её внесли в союзный номенклатурный список лекторов. Дима в январе сыграл в камерном концерте в Консерватории вариации для виолончели и фортепиано в прекрасном сопровождении пианистки Фиалко. В феврале он выступил в  конкурсе 15 лучших виолончелистов страны в Москве для поездки на международный конкурс в Прагу, но не прошел. В сентябре Дима прошел по конкурсу  в оркестр Дударовой.  Год закончил какой-то период моей жизни. Дальше будет новая жизнь в новом качестве перед переездом в Москву.
     1984 год был годом рутинной  работы  заведующего лабораторией.  Писал докладные, планы, отчеты,  статьи, усиленно печатался. За год лаборатория наработала немало: получили пшенично-ячменные гибриды, гаплоиды ячменя, гибриды томата,  гибриды картофеля, трихомы которых удалось сфотографировать на  электронном  микроскопе у Лебского в Институте сельскохозяйственной микробиологии. Лаборатория расширялась, становилась на ноги. К концу года у меня работало 14 человек. Приобрел двух новых аспирантов. Получил первую в жизни премию. Блестяще защитилась моя аспирантка Абдулаева. Кончился медовый год, начались бурные дни напряженных отношений в лаборатории.  Сложно взаимодействовал с Р., А.,  З., хорошее творческое сотрудничество складывалось с Гавриленко,  Дунаевой,  Мазур. В январе едва не стал доверенным лицом члена Политбюро ЦК КПСС Романова.  Мне пришлось уступить настояниям секретаря партбюро ВИР Б. (я же только-только завоевал лабораторию) и поехать на окружное предвыборное совещание.
    Из дневника: 12.1.84. ... "После обеда поехал в ВИР, оттуда вместе с секретарем партбюро Б. отправился  в  Октябрьский райком КПСС и далее на автобусе в новый Дом политпросвещения напротив Смольного.  По дороге с напряженным внутренним  контролем  вел беседу с Б.  Почему он выбрал меня на роль одного из двух делегатов от ВИР на окружное предвыборное совещание (им нужен по разнарядке один беспартийный зав.,  а в ВИР их всего два, я и Быков,  который сейчас в командировке) и даже на роль доверенного лица в выборах.  Неужели он не боится скандала,  если я не выдержу ? Или не ощущает,  не осознает такой возможности ? Скорее всего последнее. Вряд ли  он настолько умен и уверен в себе,  чтобы мог думать сломать меня, что не удавалось другим.  Мы приехали на совещание за полчаса до начала.  Стадо, включая Б., бросилось в буфет покупать дешевые деликатесы.  Но распорядители сурово загнали всех в зал. Телекамеры, софиты,  фотографы.  Ужасный спектакль. Все зарегулировано, люди песчинки, только бессловесный компонент массы.  Конечно, практически все участники собрания давно переступили в своей психике черту, которая отделяет свободного человека от раба,  что связано с  ощущением  дискомфорта из-за  насилия над личностью.  Все как бы психически кастрированы и не испытывают влечения к свободному волеизъявлению.  Мне же  было  плохо. Плохо из-за отвращения к насилию.  И очень плохо из-за того, что я подошел к страшной черте, которую мне предстояло бы переступить, если бы я  стал доверенным лицом господина Романова,  выдвинутого кандидатом в депутаты Верховного Совета.  Или же я должен был  бы  пойти  на  очень большой скандал,  чреватый для меня самыми тяжелыми последствиями. Зачем я не отказался наотрез от предложения Б.!  Я и  так  сделал несколько движений в сторону этой страшной черты,  переход через которую мог бы сломить мою личность.  На  заседании  присутствовал  первый секретарь  Лен.  обкома Зайков и прочие господа.  В поддержку Романова выступили разные переделанные бывшие люди. Балерина К., которая по идее явно должна быть продажной женщиной. Несколько раз вставали. Я тоже, ибо не встать было нельзя. Но поднимать руку я себе не позволил, удержался  до конца.  И ни разу не хлопал,  хотя мое поведение на фоне единодушного хлопанья и вздымания рук выглядело  более  чем  странным. Все  же  я надеюсь,  что это было так только для узкого круга лиц, сидевших рядом.  На меня оглядывались, по меньшей мере с недоумением. К счастью, Б. сел в другом месте зала.  Наконец, прошел почти час. И последний вопрос:  "выборы" доверенных лиц.  Начали читать список. Алесковский,  Б..., В... Я все ниже опускал голову, все тяжелее на душе. Наконец,  С..., а затем ... без моей фамилии Т... Я ушам не поверил, а потом постепенно душа распрямлялась.  Это Провидение,  судьба, пославшая мне освобождение,  возможно за то,  что я сражался до конца, хотя и не сделал безрассудных шагов.  Она мне помогла. Я выходил из зала, а душа пела арию Германа в комнате Лизы после того, как в ней побывала графиня.  Домой, домой ! Я не стал, естественно, искать Б. и помчался домой. Может быть, это еще не все, может быть, еще сообщат о том, что произошло недоразумение и я на самом деле "доверенное лицо". Но сейчас я снова уважающий себя,  я снова и по-прежнему свободный,  гордый человек."
     4.6.84. "... В характере человека необходимо сочетание достойного приятия неизбежного и способности полностью использовать благоприятные обстоятельства и даже создавать их".
     13.7.84. "... В прежние времена такие, как я, уходили в монастыри. Там было то,  что нужно мне:  близость к природе и богу,  простота быта, немного  постоянной  физической работы,  неспешные размышления о смысле жизни, здоровая незамысловатая еда, покой, порядок, тишина. Наша бурная жизнь частенько мне не по силам."
     Продал дачу в Погорельце Оле и её свекрови. Кончился Погорельский период моей жизни.  Отпуск провел в Куте, работал на участке, уставал, злился из-за безделья Киры, снова велись разговоры о разводе. Мучили боли в суставах, артроз. Продали часть урожая черной смородины в райпо. Подарили с братом Олегом родителям телевизор Рекорд за 200 р. Общались с  ежатами.  В  октябре я летал в Новосибирск оппонировать по докторской диссертации Голубовской. В ноябре ездил в Михнево под Москву проверять  в  составе комиссии анонимную кляузу на директора МО ВИР Медведева. Кира летала в Ереван-Тбилиси читать лекции от общества Знание. В ноябре получила пенсию 115 р.  Дима покупал виолончели, сначала за 4200 (я дал в долг 3400) аристократку из Тироля (или даже  Италии), а затем за 2000 виолончель Толиного (это хороший знакомый Димы) дяди.  Ездил на гастроли с оркестром Дударовой в Югославию. Окончил Ленинградскую Консерваторию с отличием, получив красный диплом.  Бабушка Лены Нина Алексеевна скандалила с Димой,  грозилась донести,  что он настроен  враждебно  к  советской власти. У  Андрея  начался период "Я хочу быть строителем железных дорог".
     В 1985 году активно работал в лаборатории и на конференциях.  Два раза сюжеты о лаборатории  показывало  ленинградское телевидение.  Вышло из печати несколько работ. Написал ряд статей, в том числе обзор по пшенично-ячменным гибридам, принятый без звука в Генетику. Сдал в дирекцию первую заявку на издание книги 15 печатных листов. Начал изучать цветок яблони, сразу найдя интересные закономерности.  За год лаборатория выросла до  17  человек.  Отвоевал у Дорофеева Пендинен, которая пошла ко мне в аспирантуру по пшенично-ячменным гибридам. Прочитал лекцию в Пединституте по клеточной инженерии. В апреле выступил оппонентом по диссертации Навасардян в Ереване.  В мае  делал доклад в Ялте на конференции в Никитском ботаническом саду.  Затем летал в Тбилиси с докладом, ездил с академиком ВАСХНИЛ Конаревым в горы. Выступил с сообщением о  своих  работах на заседании Президиума Ленинградского научного Центра в присутствии академиков Глебова, Тахтаджяна, Говырина. Летал в Душанбе с  основным  докладом  на  конференции по системам размножения растений, организованной директором новосибирского Института цитологии и генетики  Шумным. Ездил в экскурсию в заповедник Рамит в Варзобском ущелье.  По дороге в Таджикистан в Москве имел первую беседу с академиком ВАСХНИЛ Муромцевым о переходе в его  Институт  прикладной  молекулярной биологии и генетики.  Привез из Душанбе 10 кг.  дешевого по 38 коп. за кг. сладкого винограда. Отговорил брата Олега от вступления в КПСС, а в конце года  выиграл у зав. отделом Мережко схватку за Гавриленко,  которую также пытались втянуть в КПСС.  В этом году меня сняли с воинского учета по возрасту.
     Из дневника: «31.10.85. Прием  в  КПСС чем-то напоминает кастрацию.  Живое существо инстинктивно боится этой операции,  но,  пройдя  её,  становится спокойным, определившимся и чего-то уже не способным чувствовать и делать».
     Весь год в лаборатории авария за аварией оборудования, руки опускались. Летом крупная передряга с Кирой,  у которой из-за нарушений  в снабжении аптек лекарствами кончился литий. Она быстро вошла в возбужденное состояние,  что привело к скандалам, доведшим ситуацию почти до разрыва. После  возобновления  приема  лития состояние Киры постепенно вошло в норму.
     Дима и  Лена отремонтировали нам квартиру на Витебском проспекте в счет денег, взятых на покупку виолончели. 
     1986 год – год напряженной работы в лаборатории, написания книги и подготовки к переходу в Москву.  Опубликовал ряд статей и написал несколько новых, в том числе статью о цветке яблони и самонесовместимости с В. Закончил  оформление книги и начал её проталкивание в печать. Помог перебраться в Ленинград Голубовским и взял Инну Никитичну с.н.с. по конкурсу  ко  мне в лабораторию.  Принял на работу выгнанную из БИН Батыгиной Солнцеву. Весной у меня защитился шестой аспирант Харченко (ныне директор Института сельскохозяйственной биотехнологии в Москве) и после его утверждения в ВАК я получил представление Ученого Совета ВИР на звание профессора. Выступил с докладами на конференции по биотехнологии в  Москве  и  в  Институте экспериментальной биологии в Таллине. Осенью мне поручили организацию Биотехнологического Центра в Ленинграде. Удалил жировик на привом плече.  Вел переговоры с Муромцевым и Созиновым - директором Института общей генетики.  Начал искать обмен  на Москву, получив ордер на двухкомнатную кооперативную квартиру на Казакова 32,  кв. 382 на 14-м этаже 16-этажного дома. В мае пережили сообщение о грандиозной атомной катастрофе в Чернобыле.  Летом начали искать покупателей дома в Куте, среди которых  оказался  артист  Волков  -  майор Вихрь. Общался  с  потомком бояр Пещанских 97-летним профессором Веселовским в Доме ветеранов науки в Пушкине. Отец купил в начале года автомобиль Жигули за 7500 р., а осенью долго ожидаемую подержанную Волгу за 5600 р. У Оли в 31 год прорезался голос.  Дима летал на гастроли в  Испанию  с оркестром Дударовой,  где  за легкую поломку виолончели получил неожиданный подарок - страховку 400 долларов. 
     Из дневника: «19.3.86. С горечью убеждаюсь,  что я научился в какой-то степени регулировать свои эмоции,  подавлять отрицательные, использовать положительные, но я не смог переделать себя,  изменить свои реакции. Опасность все равно вызывает у меня страх,  а не радость борьбы (или смесь эмоций), перспектива болезни и смерти угнетает, давление людей вызывает стремление спрятаться, уйти, а в бой я поднимаю себя умом».
     1987 год – это год переезда  в Москву и начала новой жизни.  В сущности этот шаг явился следствием нежелания смириться с мыслью,  что жизнь в  основном сделана. В январе нашли обмен с квартирой на ул. Херсонской в Москве. Иные варианты обмена срывались один за другим.  Проталкивал бумаги на разрешение переезда  в  Москву и поступление в Институт Муромцева,  получал подписи президента ВАСХНИЛ Никонова и руководителя отделения Шевелухи на ходатайствах. Новый директор ВИР Кривченко грубо давил на меня, требуя немедленно либо остаться, либо уйти. Посмотрели взволновавший нас фильм «Покаяние» Абуладзе.  В марте меня утвердили в ВАК в звании профессора. В начале апреля получил с помощью Димы разрешение на обмен,  а затем ордер для въезда в Москву.  Перед переездом лечил зубы в Университетской поликлинике.  Пережили отказ обменщиков уже после получения  ордера,  но твердо заявили о решимости переехать через суд.  Я заплатил за обмен 9 тыс. р., почти полную стоимость оставляемой прекрасной квартиры на ул. Казакова. 28 апреля Кира уехала в Москву, а я отправил контейнер с вещами. Через несколько дней нас прописали в Москве. Наконец, 9 мая я также уехал в Москву,  вырвав у директора ВИР Кривченко перевод. В Москве поселились на Херсонской 7,  корп.  2,  кв. 211 в маленькой, но уютной двухкомнатной квартире  на 3-м этаже блочной пятиэтажки с балконом и совмещенным санузлом.  В Институте сельскохозяйственной биотехнологии  мне  временно организовали  липовую  лабораторию.  Я определил для себя фитохирургию как основную область деятельности.  Мой приятель И.А.Захаров (нынешний член-корр. РАН) также переехал в Москву. В конце  мая  я купил цветной телевизор Рекорд ВЦ-311 за 610 р.  Пережил оставшееся без последствий предложение директора института Муромцева  стать  замдиректора. Впервые съездил с Кирой на Оку под Серпухов. Летом Кира продала дачу в Куте за 5 тыс. р. Дима ездил в Одессу и на пароходе в Турцию с оркестром. В июле я ездил с Андреем и Кирой в Лугу, а затем проводил краткий отпуск в прекрасном московском парке Битца.  Присутствовал на конференции по гречихе  в Институте биологии развития,  ездил на Кропотовскую опытную станцию. В отпуск ездил с лодкой на Истринское водохранилище, удил. В августе была автобусная экскурсия в Боровск - центр старообрядчества, Полотняный завод,  Калугу,  Тарусу. Затем осмотрели японский садик в Ботаническом саду.  Были  на авиапразднике в Тушино.  Познакомился с Калитниковским птичьим рынком.  В конце августа в Сухуми Диму  задержала  милиция  за торговлю  заграничным барахлом.  Я подключил к его освобождению свою знакомую Лакербай,  а затем в Сухуми на выручку ездила Кира. Диму вырвали из лап милиции, а я заболел гриппом. В сентябре ездил на Бородинское поле отмечать 175 лет Бородинского сражения. Наконец, получил лабораторию цитогенетики,  пытался  наладить  работу по своим планам.  Слушал рассказы академика ВАСХНИЛ Глущенко (соратника Лысенко) о событиях в генетике в его интерпретации.  Посетил  выставку художника  Шагала,  размышляя на тему о голости короля (так я воспринял модерновую живопись).  Принимал дома своего двоюродного брата Толю Демидова.  В октябре летал в Саратов на конференцию с докладом по старым  материалам.  Написал  в этом и начале следующего года 9 статей для так и не вышедшего тома Энциклопедии по генетике. Добился принятия по конкурсу в лабораторию иммунолога Хавкина. Созинов ушел из Института общей генетики РАН в Киев,  не справившись с коллективом.  В  ноябре  в Москве был снят с поста первого секретаря горкома КПСС Ельцин.  Я  выступил с докладом на съезде ВОГиС в Доме туриста.  Ездил в  Ленинград  на заседание памяти Вавилова. Начал заниматься удалением кератопапиллом в Институте красоты на Новом Арбате. В декабре долго болел гриппом, температура  пять дней держалась выше 38,  а затем низкое давление 80/60, слабость, угнетенное состояние.
   Так закончился этот тяжелый и памятный период  моей жизни, период моего несогласия с тем, что жизнь в основном закончена, сделана. Далее будет бурное участие в грандиозных событиях России в лихие девяностые.