из рода Серафима

Она лежала в яркой, солнечной палате и по временам плакала. По временам. Время как бремя покоилось у неё на ногах неподъемным грузом. Ноги отказали.
Трудно осознать, когда у тебя в тридцать ноги отказываются функционировать. Что не слово – то глупость. Что бы это значило – функционировать, если бы об этом не нужно было всё время думать. Но все сердобольно сокрушались – надо же такая молодая, а полный инвалид. Да, ходить она уже не могла. Но это всё развивалось медленно-медленно. Сначала были просто невозможной силы боли, которые в принципе можно было снять с помощью обезболивающих, но все имеющееся в наличие лечение вело постепенно к полнейшей деградации организма. Он рассыпался на глазах. Вот, теперь она законченный инвалид, который уже с трудом обслуживает себя. Можно было поплакать – есть от чего. Но тридцать лет – слишком прекрасный возраст, что бы, ни надеяться на будущее. Пусть даже на чудо, как-то так. Однако почему в жизни не случиться чему-то хорошему, ведь плохого  было и было. За тридцать-то лет.
Впадение в сонное состояние, ибо на сон это уже походило не всегда, приносило облегчение и воспоминания. Воспоминания прямо скажем не радостные, но, тем не менее, во сне  мы живем совсем по другим законам. Как то более обнадёжено, понимая, что как только проснёмся, кошмар уже закроет за собой дверь, и мы как бы снова возродимся к новой реальности. Мы снова станем теми, какими  помним себя, какими мечтаем видеть или может мечтали когда-то.
Она мечтала стать врачом, но пошла поступать на инженера путей сообщений.
Нельзя было оставить  маму одну и мчаться за мечтой в другой город. Потом она мечтала выйти замуж за самого, пресамого. И вышла, но он настоятельно уговорил бросить институт,  зачем ей, обеспеченной за ним как за каменной  стеной, этот диплом. Смотри семью и мужа. И Людмила смотрела. Потом родилась дочка. Она занималась своими нехитрыми обязанностями и, в общем-то, была счастлива. Мама, муж, дочь, работа. Красивая, обаятельная, очень соблазнительная – незаметно перешла в разряд сомнительных женщин. Правда сомневалась в ней все больше свекровь – но мама и сын – одного поля ягоды. Сын постепенно так же стал во многом сомневаться: и помада как-то ярковата, и плате слишком уж по фигуре, а фигура не дура, и с работы что-то не совсем вовремя. Долго он искал причины и поводы. Или наоборот поводы и причины. Только однажды не стерпела его душа. Избил свою непутевую женушку, да и было таков.
В новом доме его привечали и ласкали куда более преданно и ласково. Вот тебе и вся красота до венца.
Сон закончился, медсестра разбудила, поставить капельницу. Полупрояснившееся сознание пыталось остаться в той ещё счастливой семейной жизни, но было уже  поздно. Не было там никакой семьи.
Одинокая женщина с ребёнком на руках. Одиночество бродило кругами, съедало разочарованием. Съедало неустроенным бытом, нехваткой денег, болезнями то мамы, то дочи. А вездесущие окружающие  не могли взять в толк: как такая умница, красавица, хоть в пир, хоть в мир – не может найти себе пару. Все было бы полегче и ей и матери, да и девочка бы росла в полной семье.
Но не ко двору все эти любовные истории  как-то так приходились.
Ночь опустилась над уставшим сознанием, и снова поплыли видения.
В тот поздний вечер она шла на работу.
По пустырю – за гаражами. Там и идти-то всего полкилометра. И дорога за десяток лет знакома до каждого кустика. Но это был плохой день: может, звезды не так смотрели в тот день на мир, может, энергии, какие неутоленные вихрились в пространстве. А только стал тот путь роковым.
Метров за двести - триста не доходя до проходной, Люда ощутила сильный удар по голове, но прошёл он как-то так по касательной, может нападавший не рассчитал силу удара, может рост под метр семьдесят пять спас – только удар не нанес такого серьёзного увечья, на которое рассчитывал хулиган. И девушка не только устояла на ногах, но и смогла, обернувшись к злодею ударить его сумочкой и наделать крику.
Но темная непроглядная осенняя ночь мало способствовала распространению звуков тревоги в душах людей. В каких-то паре сотен метров находилась сторожка соседнего предприятия  с собакой, отчаянно  лаявшей на суматоху. Но сторож, как он сам потом пояснил, не стал вмешиваться, мало ли чего кто во тьме не поделил. Не нужны ему злоключения на старую седую голову. И собаку по той же причине не спустил. Вдруг как потом  дело обернётся против него. Ночь она и есть ночь.
А Мила отчаянно сопротивлялась. Напал  на неё парень примерно одного возраста и силы, так что сдаваться на милость мучителю она совсем не собиралась. Легкая одежонка уже трещала по швам. Сначала женщина подумала, что сможет договориться: вот мама больная и девочка маленькая, и бери кольца, сережки, цепочку с кулончиком. Но намерения у преступника простилались куда дальше. Поэтому и драка оказалась нешуточной.
 Однако силы то постепенно стали убывать и тогда Людмила прыгнула с моста в речушку и поплыла к спасительному двухметровому забору. Забор то её спас, но вот та студеная вода оказалась роковой. Из-за этой холодной ванны в совокупности с серьезными травмами на теле и стала теперь Мила практически обездвиженной.
Во сне очень  часто Люда плачет и просит оставить ей жизнь и забрать всё, что у неё есть. Но этого всегда почему-то мало. И тьма снова врывается в её тело и разрушает хрупкий организм. Видимо в такие минуты она обливается слезами, но как-то так тихонько, что это заметно только утром, по белесым сухим дорожкам у глаз.
Расторопность местной милиции позволила тогда преступнику уйти безнаказанным. И только через полгода его смогли задержать уже другие мужчины, менее равнодушные свидетели, на одном из городских кладбищ при нападении на другую девушку.
Суд Люда вспоминает со стыдом и горечью. До суда родственники парня приходили к ней. Просили не губить: детей двое, любящий сын и муж. Она тогда еще не знала, какая страшная участь ей уготована. Боли ещё только начинали давать о себе знать, и она вежливо отказывала непрошенным ходатаям. Теперь возможно она говорила бы с ними по-другому. Но ничего никогда нельзя вернуть, Просто жизнь.
В суде же те самые милые и обходительные люди самыми чёрными словами  описывали её поведение, а уж адвокат то прошёлся по ней вдоль и поперек. Чуть ли не сама эта сомнительного поведения брошенная мужняя жена пыталась окрутить на ночной холодной улице одинокого мужчину. Люда плакала. Глупая, наивная – утрись и иди домой. А ему по совокупности что-то там впаяли, как говорится.
Сейчас прошло уже шесть лет. За примерное поведение этот тип пребывал на свободе. А она тихонько умирала в больнице.
Ещё дома начались пролежни. По большому блату удалось на это время пристроить её в отделение. Не положено. Умирать в таких случаях положено дома. Но там только пенсия мамы и малолетняя дочь и смотреть не кому, и не за что.
Вот больница – по большому блату - и оказалась последним приютом.
Как-никак уход, обезболивающие. Да и кровать под окном. А за окном был апрель. Самый его конец. Молодые наливающиеся жизнью листья, доброе весеннее солнце, трели каких-то вернувшихся домой пичуг.
Весна в городе. Последняя её весна. Хорошо умирать в такую погоду. Природа говорит, что не всё потеряно – твое продолжение - дети. Мир живёт и дышит жизнью, а не этими одинокими ночными молитвами. Но, не смотря на ежедневно угасающие силы, она молилась. Так приучили с детства. Просите и дано вам будет. Иногда кто-то просит. Мама специально принесла старую старую металлическую иконку и поставила для  дочи на окошке. Когда солнце заходило на эту сторону корпуса, Людмила видела, как по граням иконки перебираются тоненькие лучики и иногда их отражение падает прямо в глаз. Хорошая добрая вера спасает от чёрных мыслей.
Ты слышишь нас, боже.
Слышишь ли ты нас………….
К концу апреля девушка умерла и скромненько была похоронена недалеко от своего дома. « Серафимова Людмила – дочь и мамочка». Не помню точно, под каким деревом стоит тот крест. Иногда ей приносят цветы. Даже бывший муж не забывает. Все по дороге. Городок так себе - небольшой.
Когда-то по телевизору показывали двухсерийный документальный фильм о серийном убийце Чекатило.
Долгий серьёзный сюжет. Что-то там о морали, нравственности, законности, психологии и психиатрии. Длинно  и нудно раскрывалась и разворачивалась сюжетная линия.
Но был там один момент.
За Чекатило расстреляли каких-то невиновных людей, и тот всё интересовался: как могут его судить те, у кого руки в невинной крови.
Но и милиционеры были на высоте. Как явствовало из сюжета. Они, оказывается, расстреляли не всех. То ли не успели, то ли сроки были нерасстрельные. В целом им было кого отпустить и спасти. Они тоже оказались молодцы. Успели вовремя.




(совпадения имен и дат не случайны)