С принцессой на Красном море. Гл. 34

Глава тридцать четвёртая

С  ПРИНЦЕССОЙ  НА  КРАСНОМ  МОРЕ

    В начале февраля 1973 года в министерстве информации мне вручили приглашение от Искандера Десты, заместителя командующего эфиопскими военно-морскими силами, с просьбой «доставить ему удовольствие присутствием» на базе в Массаве (а не «в Массауа») по случаю ежегодного Дня ВМФ Эфиопии.
    (Хватит писать «Массауа»! Ещё в 70-х гг. наши африканисты и картографы называли этот город по-русски. Кому нужна новая транскрипция? Попробуйте образовать прилагательное от слова с неизменяемым окончанием «ауа» - невозможно! Так же, как и склонять это слово по падежам. Интересно, как будут нынешние учёные транскрибировать, скажем, бушменские или готтентотские названия, стремясь передать тонкости произношения этих языков?).
 
    В пригласительной карте перво-наперво было указано, что на параде в честь очередного выпуска офицеров военно-морского колледжа будет присутствовать и сам Командующий, т. е. император, давший на то «своё милостивое согласие». Как тут и мне не согласиться!..
    Одно лишь упоминание о возможности встретиться с морской стихией, как всегда, вызвало в моей душе прилив радости и вдохновения. О, море! «Приедается всё, лишь тебе не дано примелькаться!». И вообще, не «последний» ли это «парад наступает»? Во всяком случае - для меня… А тут ещё и сообщение в газете - о том, что в празднике на Красном море примет участие английская принцесса Анна!..
    На борт своей Ренушки я взял болгарского советника Мангова и его супругу, решив, что втроём будет легче и веселее проехаться до Массавы (ок. 1170 км) и обратно (столько же).
    Из Аддис-Абебы мы выехали ранним утром 8-го февраля. Путь до Комболчи (380 км) был мне уже знаком. Я описал его в очерке «Дорога в Ассаб» и вряд ли добавил бы к этому описанию что-либо существенное, если бы не происшествие, случившееся с нами во время подъёма на высокое, открытое ветрам плато с его знаменитым перевалом Термабер.
    Чтобы сократить путь (всего-то на 11 км!), мы съехали с главной трассы на старую дорогу – узкую, ухабистую. Начался крутой серпантинный подъём между отвесными скалами и каменными глыбами, наступавшими с обеих сторон.
    Перед тем, как нам взобраться на показавшуюся метрах в 50-ти «вершину» плато, из-за закрытого поворота слева выполз огромный трак… Следующее, что я увидел перед собой через ветровое стекло, было бескрайнее, пронизанное солнцем, голубое небо - и только! Никакой дороги впереди!.. Машина с заглохшим мотором стояла на краю пропасти.
    Что же произошло?.. Сидевший за рулём Советник, увидев махину, двигающуюся сверху и готовую, того гляди, столкнуть нас вниз, испугался. Разминуться на узкой дороге да ещё на резком повороте с крутым подъёмом было действительно невозможно. Мангов так затормозил, что «скользкая» щебёнка тотчас развернула нашу Ренушку вправо и мы выскочили на обочину, шириной как раз в длину машины.
    Воцарилась могильная тишина. Гигантский грузовик как появился, так и застыл на повороте, тоже онемев. Спасибо шофёру! Если бы он продолжил спуск мимо нас, земля бы – точно! – задрожала, и кто знает, как во время этого «землетрясения» повела бы наша малышка, упирающаяся передними колёсами, не знаю, во что, лишь бы не сползти в бездну, разверзшуюся перед нами буквально в двадцати-тридцати сантиметрах.
    - Открывайте двери как можно осторожней! - предупредил я. – Не вздумайте хлопнуть! Выходите медленно и тихо… чтобы машина не шелохнулась…
    Выбравшись из кабины, первое, что я сделал, - подложил камни перед задними колёсами. Потом уже заглянул за край обрыва: внизу, как мне показалось, на глубине метров триста, виднелось высохшее речное русло, обрамлённое зеленоватыми пятнами – кронами деревьев… Я сел за руль, отъехал назад, выровнял машину… Эфиоп, выглянувший из кабины трака, улыбаясь, помахал нам ладонью. Как только он проехал мимо, а облако пыли, окутавшее нас, осело, мы тоже двинулись дальше – своим курсом, вверх. Через минуту-другую мы взобрались на последнюю горную ступень и вскоре, выехав на главную дорогу, помчались к знаменитому «туннелю Муссолини».
    Мадам Мангова, желая поддержать упавшего духом супруга и как бы извиняясь за его водительскую «несостоятельность», сослалась на его возраст и незнание чужой для него машины. Это был справедливый «excuse», однако впредь делить с Советником место за рулём я уже не собирался - ни на одном участке нашего пути в Массаву,  ни туда, ни обратно!
    - Забудем! – сказал я. – Слава богу, всё позади. Давайте лучше полюбуемся красотами рокового пейзажа. Наверно, когда здесь ездили только на мулах, первозданный вид с перевала завораживал ещё больше.
    - Может быть! – усмехнулся недавний «наездник». – Меня он и в машине достаточно заворожил.   
    Должен признаться, при воспоминании о вышеописанном дорожном инциденте с его возможным трагическим исходом меня вдруг охватил самый настоящий страх, который я вовсе не испытывал тогда, в минуты самого происшествия. Это запоздалое тревожное ощущение, вызываемое инстинктом самосохранения, с течением времени, казалось, становится только пронзительней.    
    Впереди показалась чёрная дыра…туннеля. Более 1,5 км!.. Сквозь самую высокую гору на нашем маршруте!..
    Как только мы выскочили из темноты на свет божий, мадам Мангова многозначительно произнесла:
    - Спасибо Муссолини, что он продырявил этот горный хребет. Видимо, дуче и вправду хотел устроиться здесь комфортно и навсегда.
    - Но он оказался невезучим! – добавил Советник. – Не удалось ни свою империю создать, ни эфиопов умиротворить, ни заселить эту страну римлянами. Кстати! Известно ли вам, дорогие друзья, что за время оккупации Эфиопии почти все средства, которые Муссолини выделял на так называемые мирные нужды своей новой колонии, здесь тратились исключительно на строительство дорог?! А на этой, единственной трассе, связующей Эритрею с эфиопской столицей, между прочим, с самого начала войны шли ожесточённые бои…
   
    Начался головокружительный спуск с перевала до Дэбре-Сины, а затем, - уже спокойный, - до дебри низины, где дорогу пересекает приток Аваша – Джарра, столь «созвучная» с жарой. По мере движения из высокогорной прохлады в тропический зной все мы, без исключения, успели снять с себя всё «лишнее». Следующие километры до места запланированной ночёвки, в Комболче, наша Ренушка пылила по довольно ровной котловине вдоль возвышающегося слева гигантского откоса, смотрящего на восток в сторону грабенов Великого Африканского Рифта.
    В Комболче, как известно, дорога раздваивается: направо, через пустыню Данакиль, она ведёт в Ассаб; налево – к «Моей Радости», то есть в Дэссе.
    За пределами столицы провинции Уолло, вознёсшейся на высоту в 2,5 тыс. м (над уровнем моря), дорога снова медленно поползла вниз. Оставив справа озеро Хайк с его островным монастырём Св. Стефана, разорённым в 16 в. мусульманскими ордами Ахмеда Граня, мы, то поднимаясь, то опускаясь вдоль подножия рифтового обрыва, миновали Уальдию, а следом и Коббо. Отсюда за 2-3 дня можно на мулах добраться до Лалибэлы, посетить которую я мечтал вот уже третий год.
    (Название острова Хайк, по мнению местных армян, происходит от имени легендарного родоначальника армянского народа – Хайка, бога солнца древних армян. Говорят, что первая христианская церковь на острове Хайк была армянской).

    - Э! Мы, кажется, проехали Уччали, - посетовал Советник. – Где-то между Дэссе и Уальдией. А ведь это селение достойно того, чтобы вспомнить о нём!..
    В 1889 году в Уччали был заключён договор, по которому, согласно амхарской версии этого документа, Эфиопия в сношениях с третьими странами МОГЛА прибегать к услугам Италии, а по итальянской версии, она СОГЛАШАЛАСЬ на это, что давало повод считать Эфиопию итальянским протекторатом. Этот двусмысленно составленный договор послужил одной из причин возникновения первой итало-абиссинской войны 1895 – 1896 г.г., которая, как известно, закончилась победой эфиопов под Адуа.
    Продолжая свой исторический экскурс, наш специалист по итало-эфиопским отношениям вдруг оживлённо объявил:
    - А ведь буквально через три дня мы сможем отметить восьмидесятилетие! Чего? – не догадаетесь. 12 февраля 1893 года Уччальский договор… был эфиопами… денонсирован!
   
    От Коббо до Аламаты ровная дорога на отрезке в 50-60 км пересекает долину, возделываемую оседлыми галласами под кукурузу, сорго, хлопок. Но вскоре снова крутой подъём на плато, с высоты которого открывается вид Аламатской долины, потом спуск и снова подъём… Горные луга и пастбища, прохладное село Куорам, озеро Ашанги на фоне горных вершин…
    А вот и Май-Чау, внешне ничем не примечательное местечко. Именно здесь, на границе с провинцией Тигре, решилась участь страны, подвергшейся нашествию фашистских орд. В конце марта 1936 года под Май-Чау произошло роковое для эфиопов сражение. В итоге Хайле Селассие оставил не только поле боя, но и свою империю. 2 мая итальянские войска вошли в Аддис-Абебу, а 9 мая Муссолини объявил миру об аннексии Эфиопии.
    - Нет-нет! – запротестовал Советник. – Война с Италией на этом не закончилась. С оккупантами продолжали борьбу партизаны. Как мы – в Болгарии, как вы – в России… До победного конца!
    С очередной высокой гряды открылся вид на горный массив Амба Аладжи, преодолев который, мы спускаемся в Энда-Медани, где встречаем уже типично тигрейское, сооружённое из камней, квадратное жилище с плоской крышей. Здесь начинаются    холмистые равнины плато с их, как говорится, тучными полями, сопутствовавшими нам на протяжении примерно 200 км до Адиграта и далее, до границ с Эритреей.
    Проезжая Адиграт, откуда, кстати сказать, можно добраться до Аксума по дороге, идущей на запад по водоразделу рек Тэкэзе и Мэрэб (Мареб), я, дабы сменить тему наших дорожных военно-исторических воспоминаний, решил объявить моим спутникам, что где-то в бассейне Мареба затерялось местечко Логон или Лаган, отцовское владение «арапа Петра Великого», то бишь - предка Пушкина!
    - Откуда у Вас такие точные сведения? – спросила мадам Мангова.
    - Из третьих рук, - ответил я. – Точнее, от всем нам известного профессора Ричарда Панкхёрста. А он в свою очередь ссылается на советского учёного, некоего Измаилова, передавшего ему свою рукопись.
    - А откуда у Измаилова?.. Он, что, был там?
    - Насчёт него не знаю. А вот корреспондент газеты «Известия» Николай Хохлов был!
    - Не собираетесь ли Вы свернуть в этот Логон? – ухмыльнулся Советник.
    - С удовольствием бы! – ответил я. – Если бы не принцесса Анна. Она уже давно ждёт меня в Массаве. Так что в следующий раз. А вообще-то до Лагана нужно ехать другой дорогой…
    Я с удовольствием поделился со своими спутниками воспоминаниями о встрече с Хохловым: он приезжал в Аддис-Абебу в сентябре 1970 года на 7-ю сессию ОАЕ. В те дни, будучи у меня в гостях, он, кроме всего прочего, рассказывал о своих поисках пушкинских корней. (В начале 1973 года в Москве появилась в продаже книга Н. Хохлова «Присяга просторам», где автор описывает свои путешествия по Эфиопии и Танзании. Рецензию Э. Яковлевой на эту интересную работу я напечатал в 8-м номере «Радуги» за тот же год).
   
    До Лого (так он называл Логон) Николай добирался из Асмары на вездеходе; сначала до Дебарвы, незаметной деревушке в верховьях Мареба, 27 км от эритрейской столицы, а оттуда, около 4 км, до места, где жили потомки Бахыр-Нэгаша – «Приморского правителя». Этот титул императоры присваивали, вплоть до 18 в., некоторым своим северо-эфиопским вассалам, к которым относился и род петровского арапа.
    Как выяснилось, никто в Лого ничегошеньки не знал о Ганнибалах, как я – о Лого, когда проезжал Дебарву во время своего путешествия из Асмары в Аксум в феврале 1970 года.
    Вообще-то, как пушкинисты вышли на это «Лого»?.. Видимо, - логически рассуждая: Пушкин в своих автобиографических произведениях упоминает о сестре «арапа» Абрама - о Лагане, которая сопровождала увозимого в турецкий плен братика и так переживала разлуку, что бросилась в море вслед за уплывающим (наверно, из Массавы) судном.
    А что касается имени «Ганнибал», то его, по мнению Хохлова, дали Абраму, чтобы угодить Петру I: дескать, арапчонок-то не какой-нибудь, а из знатного рода - знаменитого карфагенского полководца 2 в. до н. э.! Хотя существует и другое мнение: мол, эфиопский «Ганнибал» произошёл от «Аддибалло», - предполагаемое название иного места, где мог родиться прадед Пушкина.
    Я просматривал все имеющиеся в моём распоряжении карты, географические и туристические, нашёл «под пятнадцатым градусом» (место рождения Абрама, по Пушкину) разные «Адди», в том числе и близко звучащее «Адди-Квало», но всё это, увы, не то! «Пушкинские корни» по материнской линии проросли многочисленными легендами и домыслами. Кто-то из учёной касты считает, что родина «арапа Петра Великого» - в Судане; другие «доказывают», что на берегу озера Чад, где «изысканный бродит жираф»…
    Мадам Мангова, как никак, филолог по образованию, подытожила  мой экскурс в «пушкинологию» (от «Лого», названия родового гнезда Ганнибалов); она заявила с некоторой иронией в голосе:
    - Сегодня мы знаем о предках Пушкина гораздо больше, чем знал сам Александр Сергеевич! 
    И она права. Права она и в том, что пора было приготовить водителю чашечку кофе. К чему и приступила моя внимательная собеседница, сидевшая рядом. В Адиграте она поменялась местами со своим супругом, который, развалившись на заднем сидении, вскоре задремал под объективный говор мотора и субъективный – новоявленных пушкиноведов.
   
    От селения Декамере влево идёт дорожная ветка в Асмару. Мы продолжили свой путь по прямой, через Нефасит к красноморскому побережью.
    9 февраля перед самым заходом солнца мы уже были почти в Массаве. «Почти» - потому что в самый город мы не заехали: не хотелось бесполезно толкаться по гостиницам в поисках свободных мест, а заранее мы не побеспокоились, по моей «вине». Дело в том, что ещё в Аддис-Абебе я решил, что по приезде остановлюсь в Гургуссуме, прямо на желанном морском берегу, где стоит уютная старомодная гостиница в два этажа с общей верандой, смотрящей на море. По моим расчётам, её не должны были полностью оккупировать, поскольку она находится вдалеке от праздничных мероприятий Массавы.
    Мои ожидания оправдались, но только частично. Своих «стариков» я устроил, а для меня номера не нашлось. Мне предложили отдельный «домик» - «однокомнатный» хозяйственный сарайчик, увы, без электрического освещения, но зато после ремонта - со свежевыбеленной штукатуркой и с едва затвердевшим цементным полом.
    - Предупреждаем Вас, синьор, - сказал предупредительный портье, похожий скорее на «боя», - ночью здесь будет холодно и сыро.
    Я не протестовал, я даже обрадовался обещанной прохладе и тому факту, что буду жить в десяти метрах от ласково мурлыкающей воды и в одиночестве… Если не считать верную Ренушку, которую можно было парковать прямо возле входа в мой «особняк», давая ей шанс послужить мне в качестве шкафа для одежды и разных предметов быта.
    Наскоро приняв «морскую ванну» под звёздным небом, я ощупью нашёл спальное ложе и тут же уснул мёртвым сном. А проснувшись, понял, что ночь провёл под тонким байковым одеялом на раскладушке, единственной мебели интерьера. Дрожа от озноба, я с надеждой посмотрел на струящуюся серым светом отдушину под потолком. Я знал, что там, за стеной, спасение: восходящее солнце набиралось тепла, а море ещё не успело остыть. Скорее в воду!..
    Но когда я вышел из своего склепа, то увидел, что, разбежавшись по прохладному песочку пока ещё пустынного пляжа, не так уж и окунёшься: берег отодвинулся и воды-то чуть выше щиколотки! Но я распростёрся на спину и, глядя в светло-голубое небо, с упоением стал ощущать, как дно морское подо мной медленно, но верно уходит вниз, погружая меня всё глубже и глубже в приливную благодать. Разве не к ней я летел сюда на Ренушке!

10 февраля 1973 г.
    На праздник в Массаву пришли корабли из СССР, США, Англии, Франции, Индии, Ирана и Судана. Наш эсминец «Скрытный» проявил большое искусство маневрирования в тесной гавани. Нужно было ошвартоваться между двумя иностранными судами на линии протяжённостью почти равной длине самого эсминца.
    Эфиопский лоцман предложил передислоцировать корабли, стоящие у причала, и даже вызвать буксиры. Но наш флагман – контр-адмирал Кругляков решил обойтись без помощи извне. «Скрытный» встал точно на отведённое ему место, чем вызвал восхищение французских и индийских моряков, чьи корабли оказались вплотную перед носом и кормой советского эсминца.
    Трёхдневная программа празднеств в Массаве и в этом году не отличается оригинальностью. Первый день начался со спортивных состязаний. Наши моряки завоевали 2 кубка – по гребле и перетягиванию каната, а в общей сложности – 40 медалей! Все эти мероприятия выглядели бы рутинно, если бы не одна изюминка: призы победителям вручала лично принцесса Анна. Тогда-то я и увидел её впервые.    
    Миловидное лицо с ярко очерченными бровями, стройная спортивная фигура,  безрукавное платье из нежной пёстрой ткани аля батик, но только с бледными разводами преимущественно зеленоватых тонов, белые перчатки чуть ли не до локтей, белая плетёная шляпа с широкими полями… Глядя на принцессу, возникало желание сравнить её… с ландышем.
    В 17.30 к трапу «Скрытного» подкатил императорский шестидверный «Мерседес» в сопровождении эскорта мотоциклистов и машин с дворцовой свитой. Визит Хайле Селассие начался точно по протоколу: почётный караул поклоны, приветствия, залпы орудий, оркестр…
       Я знал, что дальше будет осмотр надстроек главной палубы, застолье в кают-компании с шампанским, водкой и чёрной икрой, разговоры о «традиционной дружбе», проводы под грохот орудийного салюта… А потому, сделав несколько снимков, я незаметно удалился. Я спешил сюда, в Гургуссум, к морю, в его живые, искренние объятия.

Воскресенье, 11 февраля.
    Можно сказать, что сегодня в истории советско-британских взаимоотношений произошло важное событие: в 12.00 английская монархия в лице принцессы Анны впервые решилась ступить на «советскую территорию», каковой считается  палуба  нашего  эсминца.
    «Скрытный» радушно раскрыл свои «двери» перед симпатичной молоденькой женщиной в скромном лёгком платье салатного цвета с клетчатым рисунком, исполненным в стиле растра (да простят мне законодатели мод это полиграфическое сравнение!).   
    Широкий с длинными углами воротник, слегка оттопыренные рукавными фонариками плечи, голые руки в длинных белых перчатках, широкополая белая шляпа с лентой из того же материала, что и платье – всё казалось обворожительным… от сознания, что этой миледи, подъехавшей к корабельному трапу на «Роллс-Ройсе» под «Юнион Джеком» и королевским штандартом, всего-то 22 года! С каким жадным блеском в глазах, исполненных несбыточными желаниями, смотрели на неё наши молодые и старые «морские волки»!..
    Её визит на эсминце продолжался почти целый час. Был и почётный караул, и экскурсия по кораблю с заходом в матросский кубрик, и шампанское в кают-компании, и непринуждённые разговоры как с матросами, так и с самим контр-адмиралом, который в ответ на намёки слегка захмелевшей принцессы по поводу крепких (как некие градусы?) качеств советских моряков поведал ей какую-то смешную историю из своей молодости.
    Чувствуется, что интерес Анны к волнительной жизни sea dogs, буквально – «морских собак», явно генетический. Ведь её папа – принц Филип – многие годы своей жизни посвятил Королевскому Флоту, а мама, Елизавета II, так она, вообще, номинальный главнокомандующий ВМС Великобритании, «владычицы морей»!
    На прощание Анне подарили тельняшку и бескозырку (которую она тут же примерила), а также вазу с изображением наездницы. (Принцесса симпатизирует не только морякам, но и лошадкам – об этом узнали хозяева «Скрытного», кажется, от Серёжи Синицына, нашего временного поверенного… во всех делах).
                12 февраля.
    На плац военно-морской базы, где, согласно пригласительным билетам, вчера в 19.00 должен был проводиться праздничный парад, мы (я и Манговы) приехали с опозданием. Застали только заключительную фазу вечера – лёгкий ужин «а-ля фуршет» под открытым  пасмурным небом. Выяснилось, что церемония вручения дипломов выпускникам военно-морского колледжа состоялась в закрытом режиме и пышного парада наподобие того, что мне довелось видеть в 1970 году, не было, так как Его Императорское Величество соизволило малость приболеть.
    Я надеялся встретить «потомка викингов, открывших Америку», но, как мне удалось узнать от одного морского военачальника, участника застолья, мой знакомый норвежец уже не служит в Массаве. По окончании контракта он возвратился на родину. «Нет! – подумал я. – Наверняка он уехал к своей дочери  в Венецию, «где море такое же тёплое, как здесь».
    В Гургуссум мы возвращались где-то около полуночи, когда, как говорят, наступает час бесов. Так и есть!.. Ночь была душной и тёмной. Туман, чрезмерно насыщенный влагой, был почти непроницаемым. Свет фар пробивался сквозь эту сырую мглу не далее двух-трёх метров.
    Мы медленно катили по прямёхонькой дамбе, как вдруг какая-то тень мелькнула перед лобовым стеклом, и тут же почувствовался глухой удар спереди. Я тотчас остановился, выскочил из кабины и чуть было не споткнулся о тело сбитого мной человека. Видимо, он перебегал дорогу и, сбоку наскочив на нас, упал прямо на капот.  Как ни странно, в ту же минуту сзади остановилась полицейская машина; создавалось впечатление, будто она всё время следовала за нами. А дальше… Всё как в тумане.
    Без лишних слов общими усилиями мы затащили пострадавшего, - слава богу, живого! - в машину. И никаких следов крови!.. Советник сначала что-то объяснил полицейскому, потом – мне, сел за руль моей Ренушки и уехал. Только по дороге в полицейский участок до меня дошло, что Манговы уехали в госпиталь, где главным врачом работает… гражданин Народной Республики Болгарии! Ура! Свои!
    Ранним утром мы посетили госпиталь; улыбающийся главврач отвёл нас в палату, где на кровати сидел улыбающийся эфиоп. В ту злополучную ночь он был пьян, а потому вся вина за полученную им травму – лёгкое сотрясение – лежит на нём. Об этом было заявлено полиции, когда, после оформления соответствующих бумаг в участке, меня привезли в спасительное - для всех! - учреждение, где Манговы ждали Вашего (теперь уже и своего) покорного слугу.

    Сегодня Хайле Селассие устроил морскую прогулку для высокопоставленных дипломатов и эфиопских нобилей. С борта императорской яхты они наблюдали показательные морские учения, подкреплялись закусками и напитками, протокольно общались с негусом негести.
    (Я не был на этой элитной палубе. Я был на пляже моего «Гурзуфа» - Гургуссума, наслаждался морским купанием и жареными креветками с пивом. Жаль, что заплывать далеко, как это бывало на Чёрном море, нельзя: акулы!).
   
    P. S. Впоследствии Сергей Синицын вспоминал:
    - К Хайле Селассие подводили всех по очереди. Он восседал на палубе и глядел куда-то вдаль. Заметно усталый, говорил медленно без переводчика, перемежая английские и французские фразы. Поздоровался, пригласил сесть рядом и улыбнулся, когда я сказал ему, что с его разрешения предпочёл бы говорить по-английски. Он в свою очередь заметил, что, мол, всегда считал главным иностранным языком в России – французский. Я подтвердил, что так действительно было в прошлом. Высказав несколько общих фраз о большом впечатлении от состоявшихся торжеств, я подчеркнул, что участие «Скрытного» в них – свидетельство добрых взаимоотношений между нашими странами. Император отвечал в том же духе, после чего я пожелал ему благополучия и доброго здоровья и откланялся, уступая место ожидавшему своей очереди главе другой дипломатической миссии.

13 февраля.
    Утром в массавском порту провожали наш эсминец. Вот и я прощаюсь с Красным морем, сидя под пляжным зонтом в Гургуссуме. Прошедшие празднества подытоживаю стихами, начатыми в портовом баре.

Прислали морские державы
на праздник свои корабли.
Привычно на рейде Массавы
разноязычное  «пли!».
Друг дружку приветствуют пушки,    
приёмы  гостей  на  борту,
визиты, беседы, пирушки...               
Одни  бескозырки в порту! 
Вот русские сходят на берег,
их строй в две шеренги идёт...
А фея из бара не верит,
что зря их за стойку зовёт.
«...Нам только пофотографировать,
купить сувенир для порядка...
А с юбочками пофланировать –
для этого есть Камчатка! 
Зато мы на первом месте
по перетягиванию каната...
Нам рукоплескали по чести
на базе во время парада!..»               
А ещё морякам было странно:
защитникам красных морей
вручала призы лично Анна –
принцесса английских кровей!.. 
В Массаве жара... Кочегарка!
Морская зола — горы соли...
И синькой окрашены ярко
небесные антресоли...
«Прощай, дружелюбная пристань!
Корабль наш, увы, - не «КонТики»,
а мы — моряки, не туристы...
Наш курс на родимый, на Тихий...»
- Домой не желаешь ли с нами? –
пробили мне с палубы склянки.
Оркестр заиграл над волнами
 «Прощание славянки».
   
    Как бы ни относиться к празднику эфиопского ВМФ в Массаве, факт остаётся фактом: ни в одной гавани мира не бывает подобных торжеств, когда одновременно «все флаги в гости будут к нам».
    Жду возвращения Манговых из города. В порту их забрали к себе болгары (кроме врачей, в Массаве работают и другие болгарские спецы), обещали привезти. Как только появятся, наверно, сразу же двинем в Асмару.
    С удовольствием провёл бы у моря ещё хотя бы пару деньков, но Советник спешит в Аддису.

Адиграт, 13 февраля.
    Наши приключения продолжаются! Число «13» - действительно дьявольское!.. Пишу в придорожной гостинице Адиграта, в 275 км от Массавы и в 190 км от Асмары, куда мы, к сожалению, а может, к счастью, не заехали. Итак, по порядку!..
    Примерно через час по выезде из Массавы мы остановились, а вернее – нас остановили, как раз на развилке дороги за селением Нефасит. Полицейский сказал, что дальше ехать нельзя - и всё тут! Вот те на!.. Почему?!. На этот вопрос ответил подошедший к нам армейский офицер: «Шифта! Бандиты!.. После шести вечера дорога на Асмару закрывается. Приказ!..». Нам предложили дождаться утра в Нефасите, а ещё лучше – в Массаве. Как же быть?.. Наш план провести день в столице Эритреи срывался. Оставалось одно: продолжить путь в Аддис-Абебу, как говорится, без остановок.
    Но тут оказалось, что поворот на главную трассу тоже перекрыт – поставленными на попа бочками из-под горючего, а рядом – пятеро солдат во всеоружии. Слава богу, офицера долго упрашивать не пришлось. Он приказал открыть нам дорогу, но только не на Асмару!
    - Торопитесь, пока светло, - сказал он. – За Адигратом уже не опасно.
    Солдаты лениво раздвинули баррикаду – и мы резво рванули в неизвестность по абсолютно пустынной трассе.
    Минут через 20, обогнув подступивший справа к обочине покатый горный отрог, мы вдруг увидели бегущих вниз по склону наперерез нам двух вооружённых мужчин. Они что-то кричали нам, размахивая над головой автоматами.
    «Запеленговать» нас было просто: вытянутая дорожная петля, окаймлявшая гору, отлично обозревалась с высоты.
    Они были уже метрах в двадцати от обочины, когда я начал притормаживать, делая вид, будто хочу остановиться. Этим манёвром я сбил их с толку. Запыхавшись от бега, они резко сбавили свою скорость и далее, желая отдышаться, продолжили спуск медленным шагом, как бы расслабились. И тогда я во всю нажал на педаль – Ренушка с визгом подскочила и понеслась вперёд, оставляя за собой, словно дымовую завесу, клубы пыли. Вслед раздалась автоматная очередь…
    Мои спутники, сидевшие сзади, сползли со своего сидения вниз, но через минуту-другую мы все уже были вне опасности. Соратники Гетачеу нас не достали! Военный кордон в Нефасите был не зря: в ночное время «борцы за освобождение Эритреи» занимаются разбоем на дорогах и, видимо, особенно радуются, когда им удаётся поймать иностранцев: за ференджей можно получить большой выкуп! А если выкуп не светит, что тогда?..
    До Адиграта мы добрались уже в быстро темнеющих сумерках.
    Наша гостиница, двухэтажная каменная башня, внешне напоминает то ли  часовню, то ли маленький замок. Я сижу на кровати. Стульев нет. Пишу на тумбочке. Стола нет. Горит керосиновая лампа. Электричества нет. Но эта келья кажется мне такой уютной!..
    Надо будет попросить Манговых, чтоб они, ни в коем случае, не рассказывали послу о ночном инциденте на дамбе в Массаве. О других происшествиях – что угодно и сколько угодно!

    P. S. Последующие события, прямо скажем, услаждающие слух! - отодвинули на задний план наши массавские приключения и развеяли все связанные с ними страхи.

Воскресенье, 15 апреля 1973 г.
    Сегодня «Эфиопиэн геральд» опубликовала анонс концерта, который должен состояться в ближайший вторник на Советской постоянной выставке. Тигран и Шенорик Ворперян исполнят более 20 произведений старинных и современных композиторов (Гендель, Глюк, Моцарт, Россини, Пуччини, Бриттен, Глинка, Чайковский, Рахманинов, Комитас, Кегерик, Меликян, Тер-Гевондян, Долуханян, Котоян).
    «Аккомпанировать на фортепьяно будет Ирина Розова, жена представителя АПН в Эфиопии. Выпускница Саратовской консерватории, она неоднократно выступала в Аддис-Абебе с четой Ворперян и другими исполнителями». «В прошлом году в присутствии Его Императорского Величества они дали большой концерт в Сити-Холле. Выручка от выступлений Народного ансамбля песни и танца «Арарат» (спонсор – местный Армянский клуб «Арарат») пошла на нужды школы для слепых в Сабатте». (В этом интернате живут и учатся 36 девочек и 110 мальчиков).
    «Три недели назад г-н Ворперян с концертмейстером г-жой Розовой сделали на радио «Войс оф зе Госпел» («Голос Евангелия») полуторачасовую запись из вокальных произведений.   
    Мы с Ириной были на Лангано и, сидя на берегу озера под ночным небом, слушали по маленькому транзисторному приёмнику очередную трансляцию  этого радиоконцерта на всю Восточную Африку. Из-за радиопомех (на горизонте, за большой водой, полыхали зарницы) слышимость была не на высоте, но звучавшие оперные арии, романсы, народные песни были мне хорошо знакомы; они будоражили и возвышали дух.   
    Среди них было одно произведение, которое я услышал тогда впервые и, верно, никогда уже не забуду. Это -  молитва Алессандро Страделлы: «О, Боже вечный! Будь милосердным к моей душе, когда к Тебе взываю я…» Спасибо Тиграну и Ирине, открывшим мне этого гениального музыканта 17-го века!

22 апреля.
    В сегодняшнем номере «Эфиопиэн геральд» подробный отчёт о концерте, состоявшемся на Советской постоянной выставке в прошлый вторник - «under the auspices of H. E. Ambassador of the USSR and Mrs. Alexei Shiborin» («под покровительством Его Превосходительства Посла СССР…». В переполненном зале собрались общественные деятели,  дипломаты,  представители  иностранных  общин.
   
    В первом отделении всех очаровала своим сопрано Шенорик.    Во втором отделении пел Тигран; «bel canto» его лирического тенора не могло не восхитить слушателей.
    Статья о концерте начиналась на первой полосе газеты и состояла почти из 150 строк, в которых много лестных слов в адрес исполнителей. Я приведу абзац, посвящённый  Ирине:
   
     «То, как виртуозная пианистка справилась с возложенной на себя задачей, достойно уважения. Её талант властвовал над техникой фортепианной игры, её непревзойдённое аккомпаниаторское мастерство чрезвычайно обогатило выразительность пения. Демонстрируя свой опыт, музыкальный вкус и бесспорное владение искусством аккомпанемента, Ирина Розова своими изящными пьяниссимо и темпераментными фортиссимо создавала впечатление игры целого оркестра. А её интерпретация армянской музыки, её способность преодолевать трудности национальной мелодики и ритмов поистине уникальна».
     После  концерта  наш посол в кулуарной беседе с дипломатами заметил: «Ещё не известно, кто больше способствует нашей пропаганде – Ирина или её муж». Комплимент, прямо скажем, в духе советской дипломатии!
    Зато, благословляя Ирину на концертные подвиги, Алексей Дмитриевич не забывал всякий раз предупреждать её без обиняков: «Если за выступление будут предлагать деньги, ни в коем случае не бери».
    Говорят, что после концерта на Выставке посол тотчас распорядился, чтобы Ирину не забыли наградить в честь 56-ой годовщины Октября… Почётной грамотой за активную общественную работу. Поощрение, прямо скажем, в духе нашенского социалистического реализма!
   
    После концерта к Ирине подошла симпатичная пара, он и она примерно нашего возраста, а может быть, и помоложе. Девушку зовут Энни, она работает в посольстве США, вроде бы секретаршей. Её друг – Андре Леже – художник из Канады, один из тех, кто выполнял какие-то декоративные работы при строительстве Национального театра и Дома Африки. Оказывается, эти молодые люди бывали чуть ли не на всех концертах с участием Ирины, об игре которой они отзываются очень и очень лестно. (Последние месяцы пребывания в Аддис-Абебе мы поддерживали с ними довольно дружеские отношения).
    Энни (между прочим, она, по её словам, тоже пианистка, «училась когда-то») обещала достать нам билеты на Дюка Эллингтона! Он со своим оркестром скоро приедет в Аддис-Абебу. Это будет его первое и единственное выступление в Эфиопии.

    Снова P. S. С Красным морем мне суждено было свидеться ещё раз – последний раз! – но не в Массаве, а в Ассабе, где я впервые побывал три года назад. Куда денешься от воспоминаний!..

Здравствуй, Рог Носорога!.. Таков ты на картах —
Самый дальний восток африканской земли.
Я за партой мечтал, как по следу гепарда
С гор Сымена спускаюсь к пескам Сомали.

Наяву из объятий московского лета
Я ступил на холодную слякоть плато.
Абиссинской зиме по ночам до рассвета
Не хватает порой мехового пальто.
 
От дождей грозовых (сплошь по улицам — реки!)
Я сбежал из Addis в красноморский Ассаб,
Где дымится над жёлтыми дюнами крекинг,
Где москобы забыли, что значит «роса».
 
Местный Нестор, заботясь о будущем благе,
Внёс в ассабскую летопись важный пассаж:
«Здесь (в таком-то году) был разбит русский лагерь,
Возле самого моря, где нынешний пляж...»
 
Люди жили в палатках. Вода — из цистерны.
Солнце тропиков. Тысячи вёрст от Москвы.
Кто-то вспомнил о поле медунки-люцерны,
Об отеческой тени зелёной листвы...
 
Но прошёл год, другой... Пообжились — как дома!
В «русский лагерь» (осталось названье одно)
Коренные ассабцы дорогой знакомой
Ходят в гости (там вечером крутят кино),
 
Под кондиционеры — о снеге, о вьюгах
Речь заводят... О звёздах Кремля и ночей...
Снится детям номадов: они на верблюдах
Караваны ведут в край прохладных ключей.

    Но на этот раз я приехал в Ассаб не ради воспоминаний или нового репортажа о «русском лагере» нефтяников: я должен был срочно забрать на таможне долгожданную «Волгу», прибывшую в порт на борту советского сухогруза. После трёхлетней переписки руководство наконец-то расщедрилось и прислало мне новую машину взамен «Фолькса», давно подлежавшего списанию.

    До  Ассаба  я доехал вместе с экономическим советником, у которого были свои дела     на нефтеперерабатывающем заводе в связи с 6-летним юбилеем оного. Назад мы возвращались уже двумя «Волгами». Свою я получил легко, без всяких бюрократических проволочек, поскольку подарил начальнику ассабской таможни деревянный каркас, в коем было упаковано моё авто. (Доски в песках прикрасноморья – на вес золота!).

    В Ассабе я провел, не считая дня приезда, ещё сутки – в компании Володи Минаева. Он  заводской переводчик и учитель русского языка для эфиопов, по совместительству. А меня он со товарищем  своим  учил  ловить огромных крабов на мелководье, ещё не успевшем «затонуть» под предрассветным приливом. Из Ассаба я привёз на новенькой «Волге» с полмешка предварительно обработанных и отваренных крабов, а заодно стихотворный триптих – «Утро Красного моря».

1.
Сиротливое море дышало сонливо.
Чуть дрожали прохладные мели.
Горизонт багровел... Час ещё до прилива.
В серых заводях камни темнели.
Вот залив посветлел и окрасился в сурик.
Красный шар над водой поднимался...
Кто-то бросил и в небо, и в море лазури
И над миром вдали улыбался.

2.
Эритреец с корзинами грузных клешней
Поспешает на рынок в Ассаб...
Под водой приподнимешь валун, покрупней, –
На тебя устремляется краб.
Прикоснёшься — и мёртвая хватка клешни
Покривит металлический прут.
Исполинскому крабу лишь люди страшны:
Коль не жизнь, то клешню отберут.

3.
Издалёка примчался посланник зари –
Долгожданный номад ветерок.
И к песчаным холмам покатился залив...
Пробуждает приливы Восток!
Солнце встало над рощицей пальмы думдум,
Бродит в жилах стволов сладкий сок...
На зелёный оазис у моря самум
Замышляет обрушить песок.

(Продолжение – «В Доме Африки». Гл. 35)