Лекарь и пекарь

Лекарь и пекарь сидели на лавке.
Лекарь в кальсонах, а пекарь в плавках.
Они говорили про канта и гегеля
И что лучше, франция или бельгия.

Про канта с гегелем получилось у них не очень,
Наверное потому, что дело шло к ночи.
А про францию с бельгией разговор вышел исключительный,
Может, каждый хотел стать географическим учителем.

Во франции вот равель, берлиоз и рамо,
А в бельгии всего один - зато какой - адамо.
Там импрессионисты, кубисты и прочие, кто ж говорит,
Зато сям самый великий и ужасный магритт.

В литературе тоже не все так просто,
Хоть бери и выстраивай их всех по росту.
С одной стороны бальзак, флобер и гюго,
А с другой сименон, метерлинк, де костер, такое вот о-го-го!

У этих сыр и вино, луковый суп и устрицы,
Картофельный фри и рестораны на улице,
А у тех картофельный фри и тоже красиво,
И к тому шоколад, бельгийские вафли и самое лучшее пиво.

А во франции такие женщины,
Которые и не снились американской военщине.
Но бельгийские женщины, нечего тут прибедняться,
Американской военщине тоже ночами не снятся.

Тут как раз к лавке, легки на помине,
Подошли сразу двадцать четыре фемины.
Не французские, конечно, и не бельгийские, но красивые,
Из тех, что по ночам гуляют жилмассивами.

И пекарь тут обрадовался, что он в плавках,
Ведь в них все такое рельефное, как на прилавке.
А лекарь слегка расстроился из-за кальсонов
И решил, что пора уходить, поскольку он сонный.

Но все двадцать четыре красавицы
Так уставились на лекаря, что он готов был расплавиться
И решил - это  он потому им так нужен,
Что они смотрят прямо в его глубокую душу, и даже глубже.

Но мудрый пекарь понял, что дело именно в одежде,
И что у него в его плавках нет никакой надежды,
Как в песне на музыку композитора пахмутовой,
Ведь в кальсонах всегда калитка распахнутая.

И остался он на лавке сидеть в полном одиночестве,
Вспоминая, как лекаря зовут по имени-отчеству
И почему все-таки франция круче бельгии
И чем все-таки кант отличается от гегеля.