Мой красный май

       Вместо эпиграфа:
              "Fall in love, not in line"
                Надпись на стене

Волосы Анны хлестали меня по лицу - это первое, что я действительно запомнил сегодня. Протирая глаза от пыли, она кружилась в ритме безмолвной симфонии, иногда размахивая руками, то в сторону колоннады, то на ворота дворца; своими тонкими холодными пальцами она касалась моих висков и скул, указывала на ее любимые дома и, кажется, даже памятники. Но и особенно внимательно глядя во все указанные ею направления, я никак не мог увидеть и понять того, что именно эта юная девушка хотела мне показать. Вот подобно умирающему лебедю, взмахнув белоснежным рукавом блузы, она падает на гранитные ступени манежа и вновь осуждает меня за нелюбовь к Петербургу. А я оправдываюсь так смешно и нелепо… ну правда, видели бы вы, как смеется эта светлая душа! Особо не люблю смешить людей, но ради этого смеха мне уже радостно расходиться с ней в интересах.

К слову об оправданиях, я ведь действительно оказался в этом городе совершенно случайно, и более того - это был абсолютно независящий от меня случай. Я не хотел тут рождаться, но что уж теперь поделаешь. Можно попробовать изменить или даже создать заново будущее, но вот всё уже прошедшее никаким враньем не изменишь.

Мы обошли с Анной пол города; и это расстояние в конец убило мои ноги. Приду домой, выброшу эти ботинки. Вообще последние дни выдались странными; я и без этого многокилометрового пробега чувствовал себя не то больным, не то, как говорит наш Евгений «помятым». Смешное, кстати, слово. Так себя, кажется, называют эти молодые ребята, которым в жизни лучше всего даются пьянство и красиво, почти поэтично, выглядеть при этом же пьянстве. Но честное слово, не смотря на то, что моя печень не знавала алкоголя уже около четырех месяцев, я ощущал себя именно так – пропитым красавцем, влюбленным в Буковски. Почему именно в него? А в кого мне еще быть влюбленным…

Сейчас вообще надо будет пойти к Виктору, моя прекрасная спутница давно хочет, что бы я их познакомил. Не нравится мне эта затея, как впрочем, и сам Виктор, но, действительно, кто же виноват в том, что он оказался более успешным писателем, чем я? Анна говорит, что это зависть, но что она в этом понимает. А ведь буквально вчера, за обсуждением философии экзистенциализма, Виктор, этот прекрасный лицемер, опять возомнил себя свободным. Он так напыщался тем, что называл себя необычным человеком, широчайшей души, т.е. (тут именно с большой буквы) Писателем, что, кажется, даже забыл, какую тему мы обсуждали. Впрочем, я тоже забыл, чего он там вообще написал, и совершенно не расстроился неудавшейся беседе. Его понятия о свободе, как и о писательстве, последнее время меня уже не смешат, а лишь загоняют в странную эфемерную тоску. Нет, ну вы сами представьте себе. Если просыпаться после полудня, не ездить в метро и не иметь ни перед кем никаких обязательств – это свобода, то плевал я на такую свободу. Если писать эти сомнительные статьи, не политические даже, но с извечным посылом о том, как в России всё плохо, а в Европе хорошо, да чеканить вторичные рассказики о запутавшихся в собственных желаниях менеджерах среднего звена – это писательство, то плевал я и на писательство. Честное слово, если когда-нибудь моя жизнь станет похожей на жизнь того господина, свое благородное самоубийство я не стану откладывать на завтра, ведь иного исхода мне и не останется. Так лучше бесполезный прах развеется по ветру или будет помещен в какой-нибудь пыльный ящик, чем бесполезная жизнь разбредется по миру или будет валяться в какой-нибудь грязной постели.

И хотя я сам частенько просыпаюсь после полудня в постели то одной, то другой девицы, и дай Бог, что бы девицы, кем-кем, а свободным человеком я себя еще не успел возомнить. Как там говорится… La liberte ne peut etre que toute la liberte ; un morceau de liberte n'est pas la liberte.. Ля либертэ… как же мне нравится звучание французского языка, особенно когда заходит речь о свободе. И хотя Макс Штирнер наверняка писал эти строки на родном немецком, мне в самую душу запало именно их французское звучание, фактически спетое одним бродягой, разложившим свои гитару и спальный мешок близ Сорбонны.

Я, кстати, помнится, мечтал поступить в Сорбонну. Был влюблен в одну девушку оттуда, да и в Красный май, и в новую волну… но куда уж мне! И вот мои подошвы вновь заливает вышедшая из берегов родная Нева. Я, конечно едва наскреб денег на  то единственное путешествие во Францию... так, что тут было бы смешно говорить об учебе в одном из самых престижных Университетов мира.  Но правда, никакой тоски мне данный опыт не дает. Ведь только опыт и может так необычайно щедро одарить человека знанием, а этот дар очень дорого стоит.

Анна дернула меня за рукав, чем отвлекла от сладких воспоминаний по романтичному краю стачек и круасанов. Она что-то спросила и вот теперь смотрит выжидающе. Наверное, не стоит вновь кивать, не хочу больше этих котов в мешке. Да, погода сегодня действительно замечательная, но на эту грандиозную прогулку я подписался все-таки случайно при точно таких же обстоятельствах. А она всё смотрит. Милая такая, поцеловал бы ее сейчас.

И поцелую. Да, пускай, промокли ноги, а в голове застряли все те нехорошие черти, что ежедневно овладевают мной. Пускай свобода моих рта, голоса и слова закончится губами этой прелестной девушки. Зачем мне эта революция? Ведь я и без нее покажу красавице свой бунт, взбираясь по ступеням привязанности, словно на баррикаду. Но чего стоит эта проза человеческих отношений! Боюсь, что только выстрел правосудия, разбивший сердце Карло Джулиани, и сможет показать мою настоящую любовь. Она разольется по асфальту, забираясь в души прохожих, как сейчас Нева в мои ботинки.

Но я же не хочу умирать, Анна! Пожалуйста, влюби меня в себя!