Москва любвеобильная

Через четыре месяца сорок, сорок лет как живу на этом свете. Радуюсь, да не хера не радуюсь, печаль и тоска в очередной раз.
   Если сел за комп значит в очередной раз серая полоса в моей жизни стала фиолетово-черной, как те негры в кабине лифта МГУ. Расскажу о них поподробнее.
 Ни одна фотография, ни один телевизор не сможет передать глубину этого фиолетово-черного негритянского цвета, этот цвет можно сравнить только со спелым баклажаном. Негры тоже были спелые, здоровые, мясистые, губастые такие.
   А история эта случилась в январе 1993 или 1994года, точно не помню, как нас с Мишаней занесло в Москву опишу во время следующего депрясняка, а сейчас про баклажанов, так для краткости я буду называть этих негритянских сынов Черного континента. Мы с Мишаней возвращались в блок общежития МГУ, что находится на Воробьевых горах. Это здание на меня произвело неизгладимое впечатление, это какое-то культовое сооружение, но когда мы там жили, жрецов не было, или скорей всего они не афишировали свое присутствие. Да суть не в этом. Мы возвращались на место своего ночного стойбища, зима была слякотной, погода дрянь, и во время скитаний по столице, находясь в постоянной тоске по Красноярску и оставленным там родным и друзьям, чтоб окончательно не изойтись слезами, приходилось глушить тоску спиртом марки «Рояль», а может и «Моцарт». Спирт в те смутные времена продавался на каждом углу в таре объемом один литр, бухая была вся страна, поэтому народ как-то пережил реформы дяди Бори и его младореформаторов, когда протрезвели, то уже десять лет охуеваем.  Вот так подняв планку нашего состояния, и покурив на всякий случай  самодельных папирос, мы сели в лифт. Лифт МГУ  это нечто. Это не стандартный лифт похожий на сортир, и как сортир зачастую используемый. Лифт в МГУ, помещение минимум девяти квадратных метров, точнее не помню в силу постоянной тоски, по оставленному за тысячи километров Красноярску, и постоянной борьбы с тоской. Так вот лифт МГУ,  размерами с небольшую комнату, потолком метра три, стены отделаны деревянными панелями темного цвета, с телефоном модели Лаврентий Палыч или Михаил Иваныч на одной из стен. Лифт этот имел еще одну особенность, он не был скоростным, он был крайне медленным. Заходим с Мишаней в это помещение, и начинаем свой не спешный подъем, в предвкушении вечерней трапезы под не спешную беседу и дегустацию Рояля, Моцарта или чего там еще. И тут этаже на третьем в лифт зашло не меньше шести баклажанов. Эмоции фонтаном забили в нас, мы медленно начали сползать по стенкам лифта, и тут Мишаня задыхаясь от смеха прохрипел – Зверьки, это был контрольный выстрел в мой разум, остальное время подъема я не помню, перед глазами стояло большое темно-фиолетовое пятно, которое махало толстыми отростками, произносило непонятные звуки. Из лифта мы выползли на карачках, после чего тщательно продезинфицировали свой разум, боясь заразиться и стать такими же баклажанами.
   Как мы оказались в общаге МГУ тоже занимательная история, мы сбежали из Замка «Голубого Пидораса».
«Голубой Пидорас» жил в спальном районе Москвы, имел крупногабаритную однокомнатную квартиру и с удовольствием привечал у себя гостей из провинции, коей и является Красноярск. До нас, это я и Михаил Васильевич, он же в дальнейшем Мишаня у «Голубого Пидораса» останавливались два наших товарища, Андрей Олегович и Генрих Бенекович. Время их пребывания у «Голубого Пидораса» покрыто тайной по сей день, а прошло больше пятнадцати лет, то есть прибыв в Москву и поселившись в Замке, мы были спокойны и уверенны, абсолютно ничто не предвещало такого развития событий, а события эти не заставили себя долго ждать. Начнем с приезда. Скорый поезд Красноярск – Москва прибывает в первопрестольную рано утром. Адрес «тогда еще Дяди Вовы» у нас был, тогда еще Дядя Вова стал Голубым Пидорасом через два дня, а пока он еще был Дядя Вова. Позвонили в дверь, её открыл интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, худощавый, волосы прилизанные, черные, буду откровенен увидев Мишаню глазки его масляно заблестели, когда мы прошли в Замок и познакомились с тогда еще Дядей Вовой, он протянул свою лапку к Мишаниной небритой щеке и проворковал ласково – А что, не бритый. Так мы попали в Замок Голубого Пидораса.
  Тогда еще Дядя Вова свалил на свою работу, мы распаковали вещи, помылись, пожрали, выпили и поехали заниматься нашим мелким гешефтом. Мелкий гешефт продлился часов до шести вечера, и когда мы приехали, тогда еще Дядя Вова был уже в Замке. Приготовили пищу, откушали алкоголя, хорошо откушали, были пьяны, но не вдрызг, было весело, непринужденно, тогда еще Дядя Вова казался приятным, интеллегнтным собеседником. Ближе к ночи события начали набирать оборот. Тогда еще Дядя Вова поставил пластинку Болеро Равеля. Мишаня как человек исключительно высокой культуры и обладатель тонкого художественного вкуса, засветившись от счастья и промычав что-то вроде – Ну ****ая жизнь, это же охуенно, пустился в парное топтание по названьем танец с «тогда еще Дядей Вовой». Вечер неумолимо катился к ночи, наступила пора ложится баиньки, скорей всего тогда еще Дядя Вова глаз положил на Мишаню с первых минут знакомства. Заявив что у него спальных мест три, два на диване и одно на раскладушке, он уложил меня на раскладушку, а сам улегся с разомлевшим от алкоголя и Болеро Равеля Мишаней на диване. Я уснул, на любезно предоставленной мне тогда еще Дядей Вовой раскладушке. Проснулись рано, Мишаня был задумчив и не многословен, тогда я не мог понять его некоторой рассеянности и думал, что у человека началась ностальгия по оставленной малой Родине. Я даже подумать не мог о коварном плане, который возник в отраленном алкоголем и легкими наркоитками его мозге. Завершив на этот день мелкий гешефт, вернулись в Замок, где нас уже поджидал паучком, сплетшим паутину и довольно потирающим лапки тогда еще Дядя Вова. Для меня вечер начался так-же как и прошлый, еда, алкоголь, разговоры. Не знал я, какую в буквальном смысле свинью мне собрался подложить Мишаня. А план он придумал, и самое страшное, что он его воплотил, воистину иезуитский. Эта сволочь, ни сказав мне ни слова, решила, что танцы под Болеро и почивание с тогда еще Дядей Вовой на одном диване противоречат его жизненным и моральным принципам, напивается в хлам, говно и заваливается спать на раскладушку. При этом Мишаня еще хитро улыбался. Мне пришлось возлечь с дядей Вовой. Буду краток это добродушное, милое создание оказалось пассивным гомосексуалистом, склонным к оральному сексу. Отказал я ему в интимной близости.  Пришлось ночь читать какой-то бред сидя на кухне.