Господи, продолжи род человеческий

Светлой памяти моего дяди Патрикац Петра Ильича.



РОДНЯ
( быль)
Дни сочтены…
Часы отматывают ход своих нетерпеливых стрелок.
Секунды пролетают.
Для него, лежащего на  деревянной греческой софе, жизнь угасает.
Онкология…
Это приговор.
Страшное заболевание поразило желудок.
Пожирается  его бренное тело изнутри, постепенно, безжалостно.
Он  явно, отчетливо ощущает,  как что-то неведомое,  поедает  его частями. Странное чувство сочетания арктического холода и  тропической жары  с бисером капелек пота на висках. Боль парализует волю. Рак  своими  клешнями хирургически точно орудует внутри.
Днем и ночью, минута к минуте, секунда к секунде. Его не насытить.
Там, за тонким полотном кожи,  небольшой мышечной массой  живет и развивается это. Черт бы его подрал. Ему  и отпущено всего-то существования месяца три-четыре, но и этого времени достаточно  для уничтожения  организма.
Может, это нечто соревнуется с самим Богом?
 Бог сотворил человеческое  тело, а презренное нечто уничтожает.
Но почему сам Бог безучастен?
 Почему не защитит?
 Защита наступит позже?
 Тысячи живых организмов уходят, складываясь в миллионные  жертвенные  толпы.
  Всевышний ставит себя вне ответственности за сохранение своего создания?
Почему? Всякая болезнь тяжела. Но делать нечего, надо  покориться.
Бог лучше нас знает, кому и какая нужна болезнь для очищения. Он не требует от больного подвигов телесных. Терпение и смирение. Ведь все болезни от гордыни. Болезнь мучит человеческую плоть, но дух спасает. Нельзя освободиться от пораженной плоти, убить себя, потому что дух живет в теле по воле Бога. Живет в теле, как желает Бог, но живя в этом пораженном теле, служит не телу, а Богу. В этом случае противоборство становится школой выживания для человека. Человек, познавая свою немощь, пользуется молитвою как божьей благодатью.

2.

Досадное чувство  обреченности.
Это неизлечимо. Медицина беспомощна. Два раза в день  к  сельскому дому,  построенному
на « два соседа », подъезжает машина скорой медицинской помощи. Держа в руке чемоданчик с красным крестиком, медицинская сестра в белоснежном халате входит в комнату. Расположившись перед  лежащим больным  на стуле, она вводит какой-то  наркотический  препарат. Облегчение наступает минут через десять на  два-три часа. А потом …
Сознание  пытливо перелистывает  прожитый семидесятидевятилетний путь.
     Эх, приподняться бы во всю свою былую  прыть. Шагнуть, открыв нараспашку дверь  отстроенного собственными руками дома, в солнечный, благоухающий зеленью июльский палисад. Смотреть и смотреть на пчел-тружениц, несущих на мохнатых лапках крупицы  янтарного медового нектара. Не отрываясь, наблюдать за  движущимся  полноводным  ручейком из неуемных тружеников-муравьев.
            Улыбнуться живому и частому  хлопанью  крыльев  голубей,  кружащих над  крышей невысокой голубятни. Посвистом, таким  громким и лихим,  взвить вон ту, родную до слез,  вскормленную прямо с рук  стайку  пернатых: вяхирей, клинтух, горлиц…
          Как они  будут жить без него?
          Нетерпеливо и ласково погладить бархатные холки новорожденных,
еще подслеповатых  кроликов-детенышей, отстранив беспокойную мать-крольчиху.
         Хозяином пройтись  между стволами  деревьев, некогда посаженных собственными руками. Все здесь близкое и дорогое. Каждое деревце  рождалась по - потребности,  обдуманно и выверено.
Определял места под саженцы: планировался сад.
Росток абрикоса пересажен из зарослей колхозной лесополосы.
Черенок мелитопольской черешни  «белгарон»  подарен кумом по осени, это произошло во времена  Н.С. Хрущева. За каждое дерево  надо было  платить налог. Вопреки всем срокам плодоношения черешня дарит свои плоды до сих пор.
Экзотический персик привезен соседом из Крымских  долин.  Он прижился в степной зоне.   Почти каждый год  радует  сочными  плодами.
А вот и яблочки, именуемые в народе  белый налив. Саженцы доставили однополчане из крымской Балаклавы. Греки высаживали там особый  таврический сорт.
Постоять бы еще в тени декоративных сливовых  крон. Послушать бы под раскидистыми  ветками  сладкого тутовника пение  черных скворцов.
Потрогать пальцами и ощутить в ладонях  гроздья красной и черной  смородины. 
Влекут прозрачные  янтарные  ягоды крыжовника.
Для кого созреет все это?
Наследников нет, Бог не дал.
Голодные двадцатые-тридцатые. Военные сороковые.
Мышиные одежды ненавистного врага. Нелегкие месяцы оккупации.
 Радостное освобождение. Призыв в ряды Красной  Армии  и сразу в бой. Форсирование Днепра.
Десятки, сотни  жертв.
Ранение.
И  выжил.
На  немноголюдных улицах села сверстников уже не найдешь. Косит  перестройка всех под корешок. Смерть без войны. Мужчин нет. Несмотря на недуг, он завидовал самому себе. Он завидовал своей профессии строителя – каменщика. Сам Господь распорядился: дал возможность десятилетиями выполнять любимую работу, видеть результаты своего труда.
Раствор.
Кирпич.
Кладка.
Мастерок, как сказочный инструмент, творил чудеса.
Кирпич, раствор, кирпич. Нехитрое дело. Ровная кладка. Забутовка внутренней части возводимой стены. Ряд к ряду. Метр за метром. Работа на отвес. Самодельный уровень. С годами, он еще больше гордился собой, как созидателем. В округе много объектов, возведенных его руками и руками товарищей. Жилые дома, хозяйственные постройки, административные здания. Не лгал, не крал, не обижал никого, почитал  мать и отца своего. Выпивал, это было. Но, любил этот мир, стремился вместить его в себя, не рвался к жадности, да и не нажил-то ничего особенного.
Завтра будет лучше.
«Завтра будет лучше», - глубокий смысл заложен в этих трех словах.
В памяти всплывает  сцена,  когда,  по-отечески  поглаживая седые густые волосы сына,  дед с придыханием говаривал:
-Завтра будет лучше.
А позже уже и сам отец, ему, седому, свято веря,  вторил:
-Завтра будет лучше.
Где это завтра, когда наступит?
А сможет ли этот мир существовать без меня? Нет! Никогда! Ведь гармония его существования рассматривалась только с моим обязательным присутствием.
А если меня нет, то и мир неполноценен. Может через это свое небытие, дух мой трансформируется в качество своей  бесконечной жизни во вселенной?

3.

В проеме  двери  могучий силуэт  молодого человека.
Проклятая болезнь,  зрение пропало.
Кто?
Уверенные, почти чеканные шаги…
Единственный. Да, это он.
-Здравствуй, сын.
-Здравствуй,  Пантелей Ильич.
Сын брата.
Племянник.
Спасибо, не забывает. Каждый его приезд рассматривается как внимание к родному человеку. Военный моряк. Перед соседями можно похвастать:
-Племянник приехал.
Чувство гордости? Нет, скорее всего, чувство благодарности и уважения. Помнит свои корни, своих родных и близких. Да и своего сына он растит как достойного приемника, Господи, помоги ему в этом!  Родословную восстановил. От середины  восемнадцатого века. Сколько  исторического материала перелопатил, сколько встреч с людьми. Стремится дальше  изучать эту тему, благо сейчас  с  архивных документов снимают гриф секретности.  Из греков мы, Крымских греков. Потомственные  хлеборобы  и земледельцы. Доля наша - работать на  землице. Пахать, сеять. А если придёт беда, с оружием в руках защищать свой край.

4.

Дядя… Пронзительный свет лучей солнца в окно. Через вышитые вручную шторы лучи освещают его, лежащего на деревянной софе. Седые волосы. Чисто выбрито лицо. Аккуратно подстрижены черные усы. Ряд глубоких морщин  придают мужество этому исхудавшему, изможденному  болезнью почтенному  мужчине. Поверх чистого одеяла  приподнимается в приветствии рука. Выделяются припухшие вены, в которых чувствуется напряженная пульсация крови. Исхудал. Что творит незваная  болезнь? Ему ведь и сносу не было. Его силе и здоровью многие завидовали. В годах, а как себя держит. Воинственный. Гордый. Не может мириться с постигшей его немощью. Приподнимается навстречу. Не удается ему это.
Ростом вышел под  метр восемьдесят. В роду  все рослые… были.
Один он остался. За каких-то десяток  последних лет смерть многих прибрала. Уравняла под небольшими холмиками на сельском погосте. Последний раз ходил к святому для каждого из односельчан  месту  на  пасху. 
Кажется, там их уже больше, чем здесь,  в домах. Разрослась  территория захоронений. Кресты, оградки, памятники, металлические обелиски …
 Да, мужской век определен страшными возрастными границами 50…55…60..63 ..
Причины сокращения жизни как на подбор, одинаковы: инсульт, инфаркт, рак, отравление  неумеренным питьем спиртного, суррогата. Статистика  жизни  на Украине в начале  ХХ1  века  говорит о том, что на сотню женщин, достигших возраста пятидесяти лет – пятьдесят мужчин. А ведь были дедовские времена, когда  в двадцать лет,  призванный на службу  мужик, отслужив, через двадцать пять календарных лет приходил домой и в сорок пять лет  начинал обустройство  с нуля.
Женился, строил дом. Хозяйство  заводил  энергично. Рождались дети. И не так, как в последние десятилетия: один – два, нет - десять, одиннадцать детей ... Доживали до  девяноста  лет.
 Вот это показатель.
Вот это долгожители.
Вот это демография.

5.

Дядя …
Брат отца …
До слуха доносится осипший голос:
; Послушай, племянник. Раньше об этом  небезопасно было говорить. А теперь решился тебе рассказать. У нас в роду был ведь еще один брат. Да, был. Дядька твой, а мой старший брат. Получается все странно. Живем, работаем. Содержим государство, как аппарат подавления. Даже закономерность в этом есть:

 в гражданскую войну  больше было военных, потом,  к 37-му,  репрессивному году, предусмотрели рост сотрудников НКВД, и все вроде ясно:  для обеспечения массовых арестов.  В Великую Отечественную войну - военные в силе. В  шестидесятые возросла потребность в милиции: сделали сокращение  «победителей». Потом Брежнев нарастил  военную мощь. В   «перестройку»  Горбачева и вакханалию Ельцина понадобился аппарат подавления населения: повысили численность и  оснащение  полиции для своего народа, не забыв при этом  вывести из строя мощные Вооруженные Силы. Карательная структура, как цепная собака на государство работает. Милиция сейчас хозяев жизни защищает. Десяток корыстных людей в очередной раз отобрали веру в социальную справедливость, присвоив себе богатства целой страны.  Под лозунги перестройки украли у народа все, что он нарабатывал поколениями. Страну посадили на «нефтяную и газовую иглы», сделав из нее сырьевой придаток для экономики западных стран. Братские славянские народы разделили границами…

 Только  покажутся горизонты  общенародного благополучия, а тут тебе коллективизация или война. На худой случай - перестройка. Вот и получается, что все эти общественные  процессы или передряги  вредят жизни. Страдает народ.  Дед наш  основал коммуну в 1929 году. Все свое немногочисленное хозяйство отдал в коллективное пользование. А с каким трудовым азартом работали в этой коммуне. Осенью не могли нарадоваться урожаю хлеба, живности в виде птицы на подворье, коров, телят, овец. Вот, думали,  «жар-птицу за хвост поймали». Ан, нет. Через  три года -- коллективизация. Все имущество, сельскохозяйственный инвентарь, животных насильно отобрали. Оставили нищенствовать. Искусственный голод. Доходило до каннибализма. Даже излить душу дедушке не с кем было – донесут куда надо, арестуют, всю семью сделают врагами народа. С пресловутой «политической» статьей долго не проживешь. Потом война.
Самый старший брат  под Одессой  … Снарядом вражеским, случайным. Лошадь и  его, всадника-кавалериста, в клочья  разорвало … Похоронить нечего … А весточку дал командир, мол, в бою … без вести пропавший.  Пенсии по потере кормильца семье не дали, потому что  без вести пропал. Так и не верили в его смерть,  до последней минуты своей жизни ждали. Тебе, родители и имя определили от него. Радовал ты отца своего, а моего брата. Он после освобождения села, призван  в Красную Армию, аккурат по возрасту подошел. Ни автомата, ни винтовки, ни патронов не выдали.
 Шинель … гимнастерка … ремень … сапоги … пилотка.
 И танки …
 Немецкие танки  с холма на них - пеших и безоружных, необстрелянных  солдат.
С голыми руками много не навоюешь.
Ужас, паническое бегство.
Расстрел бегущих, как расстрел мишеней в тире.
Сколько их полегло под  Рогачиками,  в балках под Мелитополем?
Кто вел статистику, кто убитых  считал?...
Он уже потом вернулся в село. Осудили  за дезертирство. Десять лет лагерей. Строили военно-грузинскую дорогу. Судимость сняли после войны. Но от  этого легче не стало .
Третий брат потянулся к высокой науке, в сложнейшие годы окончил сельскохозяйственный институт. Дипломированным специалистом поехал целину поднимать. Родина позвала молодых специалистов. Зоотехником остался работать в Алтайском крае. Женился. Жена – красавица, да и имя истинно русское, как в сказке – Мальвина. Дети родились, выросли незаметно, внуки уже пошли. Тоскует по родным местам. Но прикипела душа к сибирской земле.
     Четвертый  брат, о нем тебе мой сказ особенный, с батальоном морской пехоты от Новороссийска до донской реки Миус прошел.
 Геройски. …
 С боями. …
 Не раз в рукопашную ходил, смерти в лицо смотрел.
 А тут  ранение и плен. Как в лагерь попал, не помнит.  Кошмар голода и  холода. Изможденные люди, превращенные эсесовцами в ходячие тени. Страх смерти, пронизывающий до самых костей. Печи крематория. Постоянный, разъедаемый сознание жуткий запах человеческого горящего мяса, развеваемый бесчинствующим ветром пепел  от сгоревших  тел.
Медицинская (скорее похоронная) команда из военнопленных. И он в ее составе. Человеческая жизнь ничего не стоила. Десятки, сотни, тысячи трупов. Лай сторожевых немецких  овчарок, наученных бросаться на заключенных.
Шаг влево-вправо  -  огонь автоматной очереди. Море людских слез, людского горя. И он, коммунист, грек.
Страшная  жизнь: и в своей стране  ты  враг, и, за нахождение в плену, у ненавистного врага, ты также подлежишь расстрелу. Врач лагеря - еврей, тоже пленный, пожалев его, шепнул:
- Зачем тебе, Алексей, греком быть? Вот возьми имя умершего  русского, его фамилия Палубов. Он  тоже  из  «черных бушлатов». Только имя ему уже ни к чему.
      Этот случай и помог выжить. Стал Палубовым. С приходом регулярных войск пришло освобождение от лагеря. Но ненадолго. Начались застенки наши, русские.  Великий вождь определил  что, в Красной Армии нет пленных, а есть предатели, сложившие свое оружие перед врагом. И не важно, что ты в бессознательном сознании схвачен в бою. Что, будучи смертельно раненным, отбивался до последнего патрона, грыз врага зубами… Сотрудники НКВД  с пытками и выбитыми зубами вышибали признание в «измене Родине».  В случае признания своей несуществующей вины вся семья обретала клеймо «враг народа». Хватило сил и здесь, выдержал, не взял грех на душу.
После войны дорога с чужой фамилией  в родные места была закрыта. Пришлось  устроиться разнорабочим на одном из предприятий  Таганрога. Прошли десятилетия тягостного труда в  двухставосьмидесяти километрах от греческого села в Донбассе. Дом  рядом, а поехать нельзя. Репрессируют всех родных. Родня жила, зная, что Алексей погиб в бою.
А он жил, всем смертям назло. Женился. Родившиеся трое детей доставляли огромную радость, глушили горечь невысказанной тоски. И только  в  1979 году смог пройти  по  знакомой до слез улице детства.  На  сельском погосте поклонился уже холмикам давно умерших родителей. Увидел брата. Обнялись, помолчали в скорби.  Два родных человека, два фронтовика, два защитника Родины - и такие  разные судьбы. Время  и события прошедших лет нарушили гармонию жизни, разрушили надежды.
Вернулся  брат в Таганрог,  и…сердце не выдержало.
Разорвалось сердце. Как граната разорвалось.

6.

Рассказчик замолчал. Каждое слово ему давалось тяжело. Хрипло урчала грудь. Да и слезы душили, предательски скрадывали буквы из слов.
Слушатель молчал, и тоже смахивал капли с мужественных щек…
Подъехала скорая помощь. Медсестра сделала спасительный  укол. На несколько часов пришло облегчение.
Потом наступила  банальная  смерть. Жизнь отпустила мученика.
 И в этом есть своя непонятность. Покинул человек этот мир. Перестало биться сердце.
От самого факта прекращения жизни до момента погребения сутки отведены. Куда девается энергия жившего человека? Неоднократно приходится слышать о загробном мире. Заманчиво, но уж лучше здесь, на грешной земле жить, воспевать это чудесное свидание с землей длиною в целую жизнь.
   Хоронили Пантелея Ильича всем селом. Похороны  человека  в селе отличаются от похорон  человека  в городе. В городе традиционно собираются жители многоэтажного  подъезда. Иногда всего дома. Неизвестность выкристаллизовывается тем, что городской житель ведет безвестный и обособленный образ жизни. При  Советской власти, если гражданин  работал на предприятии, собирались соратники по цеху, по партии,  чувствовалось внимание подопечной молодежи. А нынче …
     В селе подступившее горе  разделяют все  односельчане. И жизнь, и смерть красна  на людях. Глубокий смысл заложен  самим укладом формирования этого признания.
 Имея дом, землю, приусадебный участок,  ты являешься собственником.
Твои хорошие и плохие дела все налицо.
 Это твое семейное, родовое  «Я». Здесь душой не покривишь.
 Вся твоя сущность наизнанку вывернута, напоказ, на люди.
Помнят  тебя сельчане по родителям твоим, дедам и прадедам. Каждым своим прожитым днем вносишь вклад в  родословную своей семьи. Здесь выступает нерасторжимым единством следующая концепция: семья выступает центром благосостояния ее состава. Семейное благо является условием блага общественного – дома, улицы, района, села. Гражданским служением  приобретается добрая репутация и слава. Это служение взращивается по наследству от деда к отцу, от отца к сыну. Достоинство, известность и слава, заслуженные предками, хранятся и передаются, приумножаются с большей добродетелью в потомстве. Хорошая репутация семьи добывается добродетельной жизнью ее членов. Как никогда здесь важно земное признание, которое невозможно без активности в обществе, без положения в обществе.  Родное село – это твоя родина, односельчане – это твой народ, ты являешься выходцем из этого народа…
       Похоронная процессия медленно шествовала к погосту на окраине. Гроб с телом несли на руках,  траурную музыку играл духовой оркестр. Под руки вели убитую горем безутешную вдову.  В перерывах между звучаниями похоронного марша, молчание тяжелым грузом ложилось на плечи идущих за гробом. Десяток венков, опоясанных траурными лентами.   Несколько наград на  красной подушечке,  специально изготовленной по  скорбному случаю. Слезы  лили родственники, друзья и знакомые. Поражала  причастность  оставшихся в живых односельчан - участников Великой  Отечественной войны. Они не смогли отдать последний долг своим переходом к вырытой могиле, здоровье уже не позволяло. Одинокие фигуры некогда статных защитников Отечества стояли у калиток домиков, сняв головной убор и держа его в правой руке на уровне груди.  Слезы сбегали по гладко выбритым морщинистым щекам.
 Прощались…
Еще на одного ветерана войны стало меньше…
 Это  был  им только известный Салют Победы, молчаливое выражение скорби по умершему однополчанину.   
 Чувство горя борется с чувством стыда.
У  украинского правительства нет патронов, даже холостых, чтобы с честью проводить  в последний путь своих граждан – освободителей. Нет и военных комиссариатов, призывавших их на войну, на смерть. Нет сотрудников этих учреждений, которые государственную службу часто путают со своим  личным делом. Если бы количество  сотрудников этой мощной административной  машины распределить на  оставшихся в живых ветеранов, то, глядишь, и было бы кому сказать памятное слово у могилы умершего ветерана Великой Отечественной войны.
Перестройщики – мать их …
Взрыхленный  холмик пополнил  ряд могил.
 Вернувшись с кладбища, по обычаю  помянули.
Говорили добрые слова.
Окончен путь человека на Земле.

7.

Уже за рулем автомобиля, по дороге в Таганрог, племянник осмысливал  услышанную от дяди историю,  события, недавно пережитые, в связи с невосполнимой утратой. Сколько воды утекло с тех времен. Ровная дорога и  монотонная работа двигателя способствовала размышлениям. Мудрая была  императрица Екатерина  11. Христиан  расселила, взяла под свое спасительное  русское крыло. Неутомимый  Потёмкин организовал заселение Таврических земель. А  города какие построил:  Таганрог, Мариуполь, Севастополь, Херсон, Николаев, Одесса, - лучших  европейских архитекторов пригласил для их планировки.
Поселенцы обосновали десятки сел. Тысячи греков, армян, болгар  растят хлеб, делами приумножают  славную историю  малой родины. С правителями только нам не везет – вот и опять разделили братскую Украину с Россией. Единственный  из действующих президентов - президент Белоруссии Александр Лукашенко ратует за единение славян. Но ведь не дают «батьке»  жить спокойно…
В адресном бюро Таганрога адрес Палубовых дали без задержки.
Уже стоя на пороге городской квартиры, племянник спрашивал у хозяина:
-Вы  Палубов?
-Да?
-Ваш отец Алексей?
-Да, Алексей. Только умер он в 1979 году.
-А  вы его сын?
-Да сын.
-Знаете ли вы, что  ваша фамилия не  Палубов? Позвольте  Ваш паспорт?
Без лишних слов, владелец квартиры достал из шкафа красную книжицу с гербовым изображением. Развернув  поданный документ, на первой странице племянник не нашел графы «национальность» вообще.
Обезличены целые народы.
 Стирается человеческая память.
 Кому это выгодно?
Арктический холод и  тропическая жара пронзили его бисеринками  капелек  пота на лице  --  число, месяц, год  рождения  стоящего перед ним  Палубова,  совпадали с его собственной датой рождения: 23 мая 1956 года.
- Здравствуй, брат! Твой отец и мой отец, родные по крови. И мы с тобой братья.
  У двоих  братьев  (наших отцов)  в один и тот же  майский  день, в один и тот же год родились сыновья, это мы с тобой…Ты и Я… И мы тоже братья…Совпадение?!…
Глухим эхом вырвалась на свободу эта встреча: она шла из далекой Эллады, через неволю крымских предков, она пробиралась через трудности и лишения освоения земли  Приазовской, она терзалась за колючей проволокой фашистского застенка, трепетала  в словах Сталинского приказа  о  «врагах народа». Она, долгожданная, пришла с Православной  Верой и  надеждой  на лучшую жизнь в двадцать первый век:
-Здравствуй, брат.
 Я нашел тебя.
Ты из нашего достойного рода греков, и фамилия у тебя  хорошая  …
В искромётной улыбке  застыли слезы  радости  у обоих братьев.

( события  2002 года)

с. Старомлиновка- г. Таганрог- г. Ростов-на-Дону.