Глава 22. Год Олимпийских надежд

Книгу, которую дал Гарбузов, не только прочел от корки до корки, но и законспектировал. А ближе к осени, купил свои первые кроссовки и приступил к самостоятельным тренировкам в беге по методике Лидьярда.
И вообще осень семьдесят девятого года оказалась богатой на памятные события. Той осенью дочь впервые пошла в школу. Конечно же, это было главным семейным событием. Мы начали готовиться к нему еще с весны, когда узнали, что подруга дочери Аня собралась, как и ее старшая сестра Лена, учиться в английской спецшколе.
— Зачем вам это надо? — возмущалась теща, узнав о наших планах, — Мучить ребенка с этаких пор. Пусть хоть в детстве отдохнет. А то ездить бог знает куда и в дождь, и в холод, — ворчала она.
— Светик, ты хочешь с Анечкой учиться, или пойдешь в обычную школу? — несколько раз спрашивал дочь. Мне было важно, чтобы она сама сделала этот непростой выбор, или хотя бы думала, что сделала его самостоятельно.
— Хочу с Аней, — всякий раз твердо отвечала Светланка. Мне нравилась эта твердость и то, что она всегда тянулась за своей подружкой, которой ее родители не давали скучать.
И мы, подражая им, всей семьей зимой становились на лыжи, а летом садились на велосипеды и нарезали километры по аллеям Лосиного острова. Уже в пять лет дочь могла свободно пройти на лыжах до пяти километров, а уж проехать на велосипеде и того больше. В те же пять лет она встала на коньки и две зимы откатала на катке платной секции фигурного катания.
Да и в целом к школе дочь была подготовлена. Она давным-давно бегло читала, умела считать, знала множество сказок и умела их пересказывать. А потому, когда Валентина, мама Ани, сообщила, что прием в школу будет по конкурсу, нас это не испугало.
Конкурс проходил по всем правилам. Преподаватели вызывали группу кандидатов в аудиторию и беседовали с каждым, отмечая что-то в их индивидуальных карточках, где они значились под кодовыми номерами.
Родителям вызванных конкурсантов разрешали присутствовать, но так, чтобы дети и преподаватели их не видели.
В отношении тестов на скорость чтения и точность пересказа у меня не было сомнений, но я был поражен, насколько быстро и четко дочь отвечала на все так называемые вопросы «на сообразительность». Конкурс Светланка выдержала блестяще. По баллам она оказалась в лидерах и в тот же день была принята в школу.
Удовлетворенные успехом дочери мы спокойно уехали всей семьей в отпуск. Что могло случиться за четыре месяца, остававшиеся до первого сентября? Случилось.
— А вашу Свету не приняли в нашу школу, — сообщила Аня в день нашего возвращения из Туапсе. Мы бросились к Валентине.
— Такой был скандал, — сообщила она нам, — Школа же ведомственная, для детей железнодорожников. А преподаватели отобрали детей по способностям, не обращая внимания, кто их родители. Родители не принятых детей возмутились, куда-то написали. Всех родителей пригласили на общее собрание. Тех, кто не пришел, отчислили сразу, а с остальными потом боролись целую неделю. Кого-то оставили, но большинство не железнодорожников отчислили.
— А Анечку оставили? — спросил из чистого любопытства.
— Оставили. Пришлось бросить работу и устроиться к ним уборщицей. И муж перешел в спецшколу преподавать физкультуру.
На следующий день мы с женой встретились с руководством школы… Бесполезно.

Как ни странно, дочь спокойно перенесла сообщение, что будет учиться в обычной школе, расположенной под окнами нашего дома. Конечно же, она не совсем понимала, что случилось, но новость, огорчившая нас с женой, так обрадовала бабушку, что Светланка восприняла ее как положительную. И мы облегченно вздохнули.
— А в эту школу меня примут? — все же спросила она.
— Конечно, примут, — уверенно ответил ей, и английская спецшкола была мгновенно забыта, как досадное недоразумение.
Что ж, школа была нам знакома давным-давно. Ее построили, когда дочери уже было три года, и они с бабушкой с интересом наблюдали за ее строительством, так же как до того за бесконечной чередой пожаров, случавшихся под нашими окнами в основном поздними вечерами.
Едва жители очередного деревянного домика выезжали на новое место жительства, осиротевшее жилище моментально вспыхивало. Приезжали пожарные, быстро ликвидировали возгорание, а через пару-тройку часов пожар разгорался с новой силой. Поджигатели успокаивались лишь, когда дом сгорал дотла, либо когда его останки вывозили на свалку. А потом подходила очередь следующего домика.
В течение года, вместо радующего глаз деревенского пейзажа, под нашими окнами постепенно образовалось гигантское пепелище. Почерневшие фундаменты сожженных домов, обугленные стволы фруктовых деревьев, ржавое железо, битый кирпич, — на фоне выпавшего снега все это выглядело удручающе, как огромная свалка. Да, собственно, вскоре она таковой и стала, поскольку жители близлежащих домов стали выносить туда весь крупногабаритный мусор.
Периодически на свалке резвились малолетки, организуя гигантские костры, тушить которые приезжали пожарные, вызванные кем-нибудь из жителей домов, в чьи окна ветер нес дым, искры и даже обугленные головешки.
Возродившаяся за лето зелень скрыла рукотворный хаос варварского разрушения брошенного хозяевами жилья. А по диагонали все это безобразие быстро прорезала пешеходная тропинка, проложенная от автобусной остановки прямо к нашим домам.
К осени стихийную тропинку пришлось сдвинуть, поскольку значительную часть свалки огородили забором. Несколько стройплощадок возникло и вдоль Ярославского шоссе. И теща забила тревогу:
— Закроют весь лес этими домами. Солнца не увидим. И церковь закроют. Такую красоту, — горевала она.
— Не закроют, — успокаивал ее, — Вдоль шоссе явно построят башни, а на площадке напротив или школу, или детсад.
Я угадал, и уже через год на нашем горизонте возникли три башни и школа со стадионом. К тому же в башнях оказались встроенные магазины, которых так не хватало в нашем новом районе, а при школе вскоре создали платную секцию фигурного катания. Так что свою родную школу дочь начала осваивать за два года до поступления в первый класс.

— Папа, а Анюта собирается поступать в балет. И я хочу, — накануне сентября заявила Светланка.
— Анюта занималась танцами в Доме культуры Метростроя, а ты нет, — попробовал охладить энтузиазм дочери, но она продолжала настаивать. На ее сторону встала и жена. Я же опасался очередной неудачи дочери, которая могла бы породить у нее неуверенность в своих силах.
Школа искусств располагалась напротив нашего дома у первой башни. И снова конкурс и толпы желающих. Балетную студию вела солистка балета Большого театра Раиса Гусейновна Измайлова. Она со своей помощницей Леной лично отбирала учеников.
В этот раз родителей категорически не допустили в зеркальный зал, где проходил конкурс. У детей проверяли музыкальный слух и память, а главное — внешний вид и физическое развитие.
— Кошмар! — выскочила из зала чья-то активная мамаша, случайно проскочившая туда незамеченной преподавателями, — Что там с ними делают! Ужас! — громко возмущалась она.
Народ забеспокоился, зашумел. Вышла Раиса Гусейновна:
— Я же говорила, не входить. Товарищи родители, ничего не будет с вашими детьми. Мы проверяем их гибкость. У кого ее нет, того мы не мучаем, а гибким детям наши проверки не страшны, — успокоила она чадолюбивых слабонервных родителей.
Конкурс продолжался весь день, и лишь к вечеру вывесили списки. Светланка к нашей радости была принята в первый класс. Анюты в списках не оказалось.
Едва Анюта сообщила матери о провале, Валентина тут же бросилась в школу.
— Этого не может быть! — кричала она, — Вы перепутали. Это Светлану не приняли, а Анюта уже год занимается народным танцем и гимнастикой.
Она была так убедительна, что преподаватели засомневались.
— Приведите девочек, — попросила Раиса Гусейновна. У нас с Таней упало настроение. Опять неудача.
— Ну, вот. Эта девочка подходит, — показала Измайлова на Светлану, — А эта нет. Смотрите сами, — она подвела Анюту к станку и начала вытворять с ней такое, что Таня отвернулась от страха.
— Ужас, — тихо сказала она мне, — Она ей ноги переломает.
— А теперь смотрите, — принялась она за Светлану. Разница была налицо.
— Тебе не было больно? — спросил у Светланки, когда мы вышли из зала.
— Нисколечко, — ответила довольная успехом дочь.
— А тебе? — спросил ее подружку.
— Немножко больно, — честно ответила она, — Нас на танцах так не мучили. Даже на гимнастике проще, — поделилась она своим опытом занятий в многочисленных кружках, где занималась все дошкольные годы.

Меня же в школе дочери привлекал стадион. Вначале пытался бегать по улицам, но вскоре отказался от этой затеи — слишком много собаководов с утра выгуливали своих питомцев. В то время мода держать собак по популярности не уступала бегу трусцой. На стадионе было спокойней, хотя и там периодически возникали конфликты между мирным бегуном и внезапно атакующей «добычу» собакой, за которой не уследил ее горе-хозяин.
Заморосили осенние дожди, потом улегся снег, навалились морозы, а я бегал и бегал. С каждым днем мои результаты становились все лучше и лучше. Я уже свободно пробегал с утра десять километров за пятьдесят минут, принимал душ и отправлялся на работу.
Прямо с весны и наш район зримо ощутил приближение Олимпийских игр. Узенькое Ярославское шоссе — трассу на олимпийское стрельбище в Мытищах — расширили вдвое, вдоль него разбили газоны и соорудили огромные рекламные щиты, украшенные олимпийской символикой. Ярославка преобразилась, стала нарядной, праздничной.
А на работе вдруг стало скучно. Шла подковерная борьба вокруг эскизного проекта МКС «Буран». Заказчик, под влиянием говорунов из ЦНИИМАШ, решивших мелко отомстить ГКБ за годы унижений в бытность Сергея Павловича, игнорировавшего их ценные указания, счел проект слабо проработанным.
Переговоры шли долго и трудно. В конце концов, было найдено компромиссное решение. Эскизный проект МКС «Буран» оставили в покое, а ГКБ обязали дополнительно разработать технический проект. Ранее этот этап не предусматривался, а потому вновь встал вопрос о сроках начала летных испытаний. И нереальный восемьдесят первый год переместился на восемьдесят третий.
«Еще три года протянут, и выскочим прямиком на восемьдесят шестой. Похоже, прав был Кузнецов», — подумал, заглянув в очередной план-график, выпущенный Службой Главного конструктора.
Работы прибавилось, но она была повторением пройденного, с той только разницей, что документы технического проекта существенно похудели в сравнении с аналогичными документами эскизного проекта — за счет исключения вариантов. В техническом проекте оставляли всего один вариант реализации.

За лето моя беговая подготовка существенно улучшилась. Теперь в день я пробегал минимум пятнадцать километров, и это был вовсе не бег трусцой, поскольку километр уже преодолевал за четыре минуты.
Накануне Олимпийских игр жена с дочерью уехали в Ленинград в так называемую поездку «выходного дня». Они уехали в пятницу, а вернулись в понедельник и не узнали Москву. Она словно опустела. Исчезли толпы мешочников, заполнявших вокзалы, городской транспорт и улицы в районе магазинов. Зато в любом месте города можно было видеть, как минимум одного милиционера, причем непременно в светлой «парадной» форме.
На улицах стало заметно меньше машин, и теперь полупустой автобус, украшенный праздничными флажками, бодро доставлял нас от дома до ВДНХ всего за пятнадцать минут, а не за полчаса, как обычно.
А как приятно вдруг стало посещать магазины — вынужденное занятие, которое никогда не доставляло удовольствия. Ждали, что выбросят дефицит, но этого не случилось. Зато в достатке были продукты первой необходимости, а главное исчезли нескончаемые очереди в обычных магазинах и агрессивные мечущиеся толпы покупателей в магазинах самообслуживания.
Один из таких магазинов серии «Универсам» накануне игр построили совсем недалеко от нас прямо у Ярославки. Обычные продукты там не залеживались. Их разбирали в одно мгновение. А что творилось, если вдруг вывозили редкость! Один из таких случаев навсегда врезался в память.
«Выбросили» макрель в необычных в ту пору высоких банках. Стоило тележку-контейнер с консервами выкатить из подсобки, толпа одержимых покупателей со всех сторон бросилась к ней. Бедняга работник магазина, спасаясь от давки, громко матерясь, вскочил в сетку-контейнер прямо на груду банок. Теперь толпа, расхватывающая банки по принципу «бери, сколько унесешь», с минуту катала несчастную тележку по залу. Скорость ее «разгрузки» легко угадывалась по опускавшемуся все ниже и ниже работнику. Наконец, люди расступились, и он, чертыхаясь, вылез из пустой сетки брошенной тележки.
Следующую тележку он просто вытолкнул в зал. Она остановилась около нас с женой. Едва успели выхватить четыре банки, как нас чуть не сшибла с ног налетевшая толпа, в мгновенье укатившая тележку куда-то в сторону. Помятые, но довольные, с добычей в руках мы спокойно наблюдали за мечущейся по залу обреченной тележкой, окруженной стайкой хищных пираний, жадно откусывающих свою часть добычи.
И вот полные тележки подобной продукции эпохи социализма спокойно стоят, где им положено, и никому до них нет дела. Народ ищет горбушу, сайру, шпроты, а не дешевую макрель. Какое счастье!
— Хорошо бы эти игры проводили хоть раз в год, — отметила удовлетворенная невиданным изобилием жена.
— Хорошо, — поддержал ее.

А однажды нам достался дефицит. Выкатили тележку с банками растворимого кофе. Народ, попривыкший к изобилию, даже не сразу разглядел подвох, и тележка спокойно доехала до места назначения, где уже висел плакатик: «Кофе не более 5-ти банок в одни руки».
В мгновение ока выстроилась очередь. Взяв положенные пять банок, некоторые тут же становились в очередь повторно. Но хитрые вскоре были выявлены, а кассирам тут же поступило указание: «Кофе пробивать не более пяти банок». Халява кончилась. Тех десяти банок, которые достались нам с женой по праву, хватило почти на год — счастливый год Олимпийских игр.
Но, конечно же, самое интересное — это сами игры. Билетов на соревнования не продавали нигде, а потому я даже не мечтал попасть на Олимпийский стадион. Но оказалось, что их распространяли через предприятия и организации. И мы с женой и дочерью все же побывали на стадионе в Лужниках, где горел Олимпийский огонь, и на гребном канале в Крылатском.
— Афанасич, бери с собой побольше денег, — посоветовал Мозговой, уже побывавший на Олимпиаде, — И не спеши на стадион. Походи по павильонам и киоскам. Туда пускают за час до начала соревнований. Много чего интересного найдешь, — хитро улыбаясь, сообщил он.
Конечно же, мы с женой как всегда слегка задержались и попали к стадиону лишь за полчаса до начала. Толпы народа уже штурмовали многочисленные торговые точки. Но мы, к радости дочери, все же успели накупить кучу олимпийских мишек и прочих мелких сувениров. Попался нам и самый настоящий дефицит — финский сервелат. Он был в необычной для того времени вакуумной упаковке. Попробовали и появившийся тогда новый напиток «Фанту».
Но, больше всего понравились соревнования. В тот день у нас на глазах рождались Олимпийские чемпионы, устанавливались олимпийские и мировые рекорды. А вернувшись домой, увидели все это в теленовостях. И дочь прыгала от восторга, узнавая события, свидетелем которых она была.
А сколько бодрых песен появилось к Олимпиаде. Они звучали не только на олимпийских стадионах, но и повсюду. И утром, по дороге к школьному стадиончику, я мысленно напевал последнее, что запомнил: «Здравствуй, стадион, где рекорды рождаются...»
Нарезая по стадиону километр за километром, чувствовал не усталость, а огромный подъем всех душевных сил. Бегая, отвлекался от бега настолько, что порой забывал, сколько километров уже преодолел, и так, на всякий случай, пробегал парочку-троечку лишних.
Сразу после Олимпиады, которая прошла в теплые солнечные дни, погода резко испортилась. Лето повернуло на осень. Стало прохладно, заморосили дожди, а я все бегал и бегал. Бегал, даже когда ударили сильные морозы, но, несмотря на это, в ту постолимпийскую зиму так ни разу и не заболел.