Очередь

В тот день давали пенсию, так что Раиса Петровна проснулась пораньше и, неплотно позавтракав, отправилась в сберкассу.

Здесь как всегда было людно. Ей уступила место молодая женщина, и она, поблагодарив, уселась в жёсткое дерматиновое креслице, и приготовилась ждать.

В помещении было немного душно. Раиса Петровна подумала о том, что ей, наверное, стоило прислушаться к советам Веры и доверить пенсию почтальону, но для этого нужно было писать заявление в Пенсионный Фонд, а Раисе Петровне было лень возиться с этой бюрократией. Кроме того, в отличие от Веры, страдавшей склерозом, Раиса Петровна в свои девяносто два имела превосходную память и довольно крепкое для своего возраста здоровье, любила пешие прогулки и знала наизусть «Евгения Онегина». Пожалуй, единственным физическим недостатком Раисы Петровны была близорукость.

Словом, сходить за пенсией и отсидеть очередь в сберкассе — это не так уж и сложно.

Более того, именно здесь, в очереди, в полную силу работало «сарафанное радио», и все скандалы, интриги и расследования были на слуху и на языке. А Раиса Петровна к слухам питала слабость. У них с этой слабостью шла довольно вялая и холодная, почти что столетняя война, но пока что слабость чаще всего брала верх.

Да и потом, Раиса Петровна всегда интересовалась политикой, а после того, как телевидение «стерилизовали», как выражался Николай Ильич, супруг Раисы Петровны, умерший в прошлом году в возрасте восьмидесяти девяти лет, вся политика и экономика переместилась прямо в умы народных масс, в той или иной степени. И Раиса Петровна не раз ловила себя на том, что слухам в очередях верит куда больше, чем заявлениям самодеятельных СМИ, обитающих в «твиттере».

Она сонно размышляла о том, о сём, когда из забытья её выдернул грубый мужской голос откуда-то сверху:

— Женщина! Вы кто? Вас тут не сидело!

Раиса Петровна возмутилась такой наглой лжи и подняла полный презрения взгляд на грубияна.

Мужчина был тучен, словно грозовое облако. Густые, как непроходимая чащоба, чёрные брови сходились на широкой переносице. Слегка выпученные глаза с неудовольствием и некоторым удивлением смотрели на Раису Петровну. Колоссальный горбатый нос топорщил крылья и раздувал ноздри. Жирные губы непрерывно двигались, словно толстяк что-то жевал.

— Я сижу здесь с самого утра, — с достоинством отчеканила Раиса Петровна, — и могу в свою очередь поклясться на Гражданском Кодексе, что это вас тут не стояло.

Похоже, мужчина был удивлён такой отповедью. Некоторое время он продолжал молча перекатывать губы, а потом сказал:

— Ладно, не сердитесь. Сидели, так и сидите.
— И буду сидеть, вас не спрошу.

Но он, кажется, уже потерял к ней всякий интерес.

Вообще, было что-то странное в этой очереди. И не только. Раисе Петровне казалось, будто в помещении стало темнее. «Может, погода испортилась, может, дождь собирается?» — подумала она.

Ещё ей казалось, что очередь стала больше, но Раиса Петровна решила, что в этом как раз нет ничего удивительного.

Внезапно тот самый толстяк набрал в лёгкие побольше воздуха и радостно возопил:

— Платошка! И ты здесь, прохвост? И что, душа по-прежнему бессмертна?

Он громогласно расхохотался. Тот, кого он назвал «Платошкой», был весьма молодым человеком, худощавым до сухости, с острым лицом, обритой головой и бородкой клинышком. Одетый в поношенную «тройку», он был похож на кухонного философа-диссидента. Кисло улыбнувшись, он помахал толстяку рукой:

— Здравствуй, Авгий. Или кто ты теперь?
— Авдей я нынче. Ну, то есть уже был. Хотя, — он сплюнул, — один чёрт.
— И то верно. Ну что, как сам?
— Да как, как… Ты представляешь? У меня заводик был конный, на Смоленщине. Так что ж? Остался сыновьям-обалдуям, а им он и не нужен, они его продали! Ах, как я зол! И расстроен. Мои лошади, ласточки мои, я же душу свою бессмертную, мать её, в этих тварей вкладывал, — в сыновей, в смысле, не в лошадей. А что теперь? Тьфу, всё на ветер. Эх, нет в жизни счастья. Да за жизнью тоже пока не видать.

Платон скрипуче усмехнулся:

— Не переживай, Авдей, тебе сейчас не об этом думать надо. Тебя куда хоть, знаешь? Ничего не говорили, не намекали, нет?
— Да нет, жду вот… Слушай! — вскинулся толстяк. — А ты слыхал? Адольфик тут!
— Ну? — обрадовался Платон. — А где, где? Далеко уже?
— Почти дошёл. Скоро скажут.
— А ставки принимает кто, нет?
— Тсс! — Авдей огляделся по сторонам и заметил пристальный взгляд Раисы Петровны. Почесав в затылке, он пояснил:
— Понимаете, Адольфик… Это тип, да. В прошлый раз мы тут буквально умирали со смеху, на него глядя. Уж он жаловался! Просто песня. Так мы, значит, ставки делали, куда его определят. Я говорил, в Военный Округ: ну, вы понимаете. А Платон вот считал, что в Крематории. Ставки Санька собирал, Ульянов, что-то не видно его сегодня. Видать, всё ещё коптит небо… Да вы сами всё увидите! Ему скоро скажут, куда его, Адольфика-то. И он обратно пойдёт, и будет жаловаться опять, вот помяните моё слово.
— Так что со ставками-то? — нетерпеливо переспросил Платон.
— Да, кажись, нет сегодня ставок, — Авдей пожал плечами.
— А что, может, сами забьёмся, а? Авдейка, давай! Ну чего ты жмёшься, теперь-то?
— А ну тебя, ты мне ещё с того раза должен, или забыл?
— Так я и отыграюсь!
— А ну тебя. О, глядите, глядите! — вдруг завопил толстяк, указывая куда-то к голове очереди. — Вот он! Адольфик! Иди сюда, иди к нам!

Раиса Петровна увидела сутулого человека, который обречённо брёл в их сторону. Воронья чёлка сбилась набок, лицо желтело бледностью, над верхней губой Раиса Петровна разглядела, наконец, полоску усов.

— А, Авгий и Платон, — устало промямлил Адольфик. — Это вы. Не могу сказать, что рад вас видеть. Что вам?
— Да чего ты куксишься, Адольфик! — Платон ткнул его кулаком в плечо; Адольфик ойкнул: — Ты скажи, тебя куда направили?
— В Парк.
— Ну-у?! Неужто в буратины?!

Но Адольфик только кисло улыбнулся.

— Да ладно тебе, — Авдей хлопнул его своей ручищей размером с окорок по спине, да так, что у Адольфика глаза из орбит вылезли. — Буратиной — это фигня, это тебе не Военный. Там-то, поди, не весело было, а?
— Да уж…

Вдруг какой-то очкастый тип явно иудейской наружности выскочил, как чёртик из табакерки и, вытянувшись в струнку перед Адольфиком, выкинул руку в нацистском приветствии:

— Хайль Гитлер!

Адольфик вздрогнул и вдруг словно преобразился. Он расправил плечи, задрал подбородок, на лице его появилась печать величия и власти. Он высокомерно оглядел собравшихся и только тогда увидел, кто отдал ему честь.
Сначала на лице его проступило разочарование и горечь, потом он побагровел, щёки его надулись, на лбу выступили вены… Но он сдержался.

— Лёва… Всё хулиганишь? Ты никогда не исправишься, тебя даже могила не исправила.

Но Лёва только захихикал, Авдей и Платон вовсю хохотали, а Раиса Петровна с ужасом смотрела на того, кого эти люди назвали Адольфиком.
С другой стороны, во внешности Лёвы тоже было что-то неуловимо знакомое, очень знакомое, но женщина никак не могла вспомнить, а может, не могла поверить в то, что вспомнила.
Адольфик снова ссутулился, сник. Не сказав ни слова, он пошёл прочь и вскоре скрылся за одной из дверей. Платон и Лёва, хихикая, отошли куда-то в сторону.

Раисе Петровне было неловко, но она не выдержала. Подёргав Авдея за рукав, она прошептала, стараясь, чтобы никто, кроме него, не расслышал её слов:

— Простите меня, но… Этот человек… Он необычайно похож на Гитлера. Но это ведь не он, правда? Я ведь не сошла с ума, да? Скажите мне, пожалуйста!

Авдей добродушно заулыбался:

— Да он, он самый. Точнее, он им в прошлый раз был. Просто, понимаете, личность человека, его поступки, его, так сказать, История, всё это остаётся в его, грубо говоря, душе. И в карме, конечно. Так что вот он после сорок пятого тут побывал, потом ещё одну жизнь прожил, а всё равно остался в большей степени тем самым Адольфиком. Его в этой жизни и звали-то по-другому, и жил он в другом месте, но, как видите, его История всё равно в нём осталась.
— Постойте… — мысли Раисы Петровны путались и творили всякие бесчинства. — Как это — «в этой жизни»? Я ничего не могу понять. Вы… Вы знаете, что здесь вообще происходит? Вы в сберкассу?
— В какую ещё сберкассу? — удивился Авдей и вдруг ошарашенно посмотрел на старушку: — Так вы что, не знаете, где вы? Вас как зовут вообще, я вас что-то не припомню.
— Раиса… Петровна, Сычикова…
— Очень приятно. Я — Адвей, а когда-то — Авгий. Шестой подвиг Геракла знаете, да? Но это не потому, что я не ухаживал за своими лошадьми, просто у меня их было очень много, я же царём был всё-таки! Ах, какая конница у меня была! Вы бы только видели. Лучшие кони во всей Аркадии, Ахее, Элиде, Мессении, Лаконии, Арголиде, Коринфе, Флиунте, Эпидаврии и Сикионе! И вот до сих пор осталось это во мне — любовь к лошадям. Прожил уже 46 жизней, но лошадей люблю до сих пор…
— Постойте, какие это 46 жизней? Я не понимаю… — растерянно пробормотала Раиса Петровна.
— Да что ж тут неясного-то? — фыркнул Авдей. — Умерли вы и попали, в данном случае, в Пятый Коллектор Главного Распределителя Преисподней.
— Куда-а-а?!
— В Преддверия Ада, Раиса Петровна. Во-он там — видите? — стоят?
— Не вижу! У меня сильная близорукость!
— А, ну это ничего. Короче, распределяют здесь, кому куда.
— Что, в Рай или в Ад?
— Ну что вы, право, как будто первый раз умерли! — рассердился Авдей. — В Раю людей нет, там Администрация. В Ад, все в Ад, только и выяснить, в какой Округ. Эх, опять в Центр небось пошлют, к Голодным. Я же толстый. И всё, как клеймо: раз толстый — значит, есть люблю. А у меня просто кость широкая! Эх… — он пригорюнился.

Но Раиса Петровна уже не слушала. Расталкивая очередь, она пробиралась туда, где был Конец и, очевидно, Начало. Очередь нестройно ворчала, вяло толкалась, но в целом почти не протестовала. Какая-то напыщенная дама раздражённо крикнула ей в спину:

— Ну куда вы прёте! Что за люди, даже умирают так, будто после них хоть потоп!
— Ох, Маркиза, вот уж кто бы говорил… — произнёс задумчивый баритон.

Но Раиса Петровна не слышала. Она наконец пробралась туда, где заканчивалась очередь, и начинался Ад.

Здесь стояла пара письменных столов и несколько жёстких дерматиновых кресел. За столами сидели двое: юноша — очень красивый, светловолосый, в синей футболке и бейсболке почему-то с логотипом «Баунти», и девица — из тех, что зовутся женщинами-вамп или в просторечии стервами: чёрные волосы увязаны в пучок, кричаще-яркий макияж, красная футболка, и довольно нелепая бейсболка с надписью «Route 666» и пластиковыми рожками на макушке.

— Здравствуйте, — с улыбкой обратилась она к Раисе Петровне. — Пожалуйста, передайте мне ваш номерок.
— Что?..

Раиса Петровна затравленно огляделась. «Ну во-от, ещё одна с неба свалилась» — разочарованно протянул кто-то. Юноша с девицей переглянулись.

— Ваш номерок. Вам должны были дать номерок, когда вы здесь оказались.
— Мне ничего не давали… — прошептала Раиса Петровна.
— А как ваша фамилия? — спросил юноша.
— Сычикова…
— Сычикова, так… Раиса Петровна?
— Д-да…
— Так, минуточку… Но позвольте! Оля, взгляни!

Девица наклонилась к его ноутбуку и тихонько охнула. Юноша растерянно посмотрел на Раису Петровну и сказал:

— Простите… Похоже, нам нужно кое-что уточнить… Подождите минуточку.

Он повернулся к соседнему столу и снял трубку с массивного эбонитового телефона.

— Алло, мисс Морриган? Из Пятого Коллектора беспокоят… Да, Денис. Мисс Морриган, у нас тут женщина… неучтённая… без Свидетельства. Да… Да. Спасибо, и ещё раз простите за беспокойство.

Он положил трубку и обернулся к Раисе Петровне:

— Минутку подождите, сейчас придут.

Вдруг очередь разом смолкла, затаила дыхание, замерла. Откуда-то повеяло тленом, а Денис и Ольга вытянулись в струнку.

Она шла, и очередь перед ней расступалась, словно море перед Моисеем. Длинные чёрные кудри каскадом спускались по худой спине. Сквозь прорехи в украшенном жемчугом корсете белели кости грудной клетки. Долгополые юбки шелестели, словно палые листья. Половина её худого, скуластого лица была выкрашена синим, другая — белым. Глаза прятались за круглыми линзами чёрных очков. В звенящей тишине она подошла к Раисе Петровне и, махнув рукой Приёмщикам, сказала:

— Так.
— В-вот, — Денис протянул ей ноутбук. Она смерила Приёмщиков взглядом, ледяным, словно скованные льдом воды Стикса.
— Так, — повторила она. — Это бардак и безобразие. Вы что себе думаете? У вас в Пятом и так раньше бывали… прецеденты. Вам что, мало? Где вы вообще её взяли?
— Мы не… — начала было Ольга, однако мисс Морриган жестом заставила её замолчать. Раиса Петровна открыла было рот — но тут мисс Морриган перевела взгляд на неё, и скованная страхом женщина обнаружила в её чёрных очках два голографических черепа.

И потеряла сознание.

…

— Ты представляешь? Клиническая смерть, — сказал женский голос где-то рядом, и Раиса Петровна очнулась.
Она посмотрела на говорившую — это была какая-то женщина, увлечённо беседовавшая с мобильным телефоном.
Раиса Петровна огляделась.

Сберкасса. Очередь. Жёсткое дерматиновое креслице хищно впивалось в тело.

— Женщина! Вы, вы! Что вы спите, проходите к окошку, не задерживайте очередь!

Её взяли под руки и подвели к окошку.

С той стороны ей приветливо, пусть и немного устало, улыбалась красивая черноволосая девушка-кассир. На её груди красовался бейджик с простым русским именем — Ольга.

…

— Авгий, вот ваше направление. Следующий!
— О, нет! Опять к Голодным!



Дружба, 28.05.2011