Рождественская история времён развитого социализма

                Блаженная страсть заполняла каждую клеточку моего напряженного тела, и вот-вот готова была взорваться ликующим торжеством плоти. О, как я его любила! Казалось, была готова отдать за него жизнь и всё самое дорогое, что у меня было. Но не знала, кто он, какой он? Хотела разглядеть его лицо, но не могла. Он, словно прятал его на моей груди, осыпая поцелуями, похожими на быстрые укусы, от которых я издала протяжный, сладостный сон, продолжая недоумевать, зачем ему нужно скрывать своё лицо? Не хочет, чтобы я знала, кто он? Это же противоестественно! Я должна видеть его, чтобы знать, кого люблю!

Черная тревога кошачьей лапкой, с едва выпущенными коготками, трогает сердце. Что если он поднимет голову, и я увижу нечто страшное? Нет, такого не может быть. Мне хорошо с ним. Я люблю его. Я изнемогаю от яростной страсти, заполнившей всё моё сознание. Но что это?! Он мучительно медленно поднимается, как бы всплывая надо мной, но лица по-прежнему не рассмотреть, словно клубы тумана слоятся между нами. Рукой разгребаю вязкую муть и чуть приближаюсь. Сейчас увижу его лицо. Это его злит. Я понимаю его злость, потому что он удаляется, и в то же время непостижимым образом дотягивается до меня и начинает трясти за голые плечи. Я просыпаюсь от грубых толчков матери.

- Милка, хватит дрыхнуть. Вставай, всё на свете проспишь. В магазин сходи. Дома нет ни крошки хлеба! Я не заведенная, чтобы тысячу раз повторять тебе одно и то же. Совесть нужно иметь.

Господи! Как я её ненавижу! Такой сон прервала! Каждый раз на самом интересном месте будит. Почему я не рассмотрела его лицо? Кто он? Говорят же, что сны вещие. Будь они вещими – увидела бы лицо. Кто он, где искать? Закрою глаза и попытаюсь вспомнить, может быть, досмотрю сон и смогу узнать лицо любимого.

- Милка, поднимайся! Сколько можно орать на тебя?!

Дура! Такой сон испоганила, не дала досмотреть! Теперь на весь день настроение испорчено. Не переношу стояния в очередях – это издевательство над личностью. Крики, ругань, нуднейшее топтание на ограниченном пространстве, кажется, вся молодость пройдет в одной и той же очереди. Выйдешь из неё древней старухой, озлобленной на весь мир. А мать всё бубнит и бубнит.

- Корова. Не могу же я разорваться? В доме черт ногу сломит. Надо прибраться, к новогоднему столу что-нибудь приготовить, а эта лахудра глаз не может открыть.
- Мам, давай я приберусь, а ты в магазин пойдешь, — ласково говорю я, надеясь на чудо. – Ты же лучше знаешь, что нужно купить. А то я куплю, да не то, снова ругаться будешь.
- Ага! Разбежалась! И в квартире приберешь, и завтрак на стол поставишь, - злорадно говорит мать, и я вспоминаю, что в соседней комнате лежит Котяра.

Так про себя называю маминого любовника. Иначе и назовешь. На десять лет моложе матери, на восемь старше меня. Я б за такого могла выйти замуж. Но, взять после матери? Ни за что! Противно. Я знаю, он не против, по взглядам вижу. Но на это никогда не пойду. А эта, перепуганная, боится оставить нас наедине, чтобы не дай Бог, ничего не случилось. Что ж, придется идти в магазин.

Я встаю и в ночной рубашке иду в ванную. Плевать. Почему я должна стесняться? Ему не стыдно в трусах бегать в туалет, с оттопыренным предметом? Люблю стоять под душем, так и кажется, что грязь смывается не только с тела, но и с души. Целый час бы так пронежилась под ласковыми струями, но мать уже барабанит в дверь.

- Стерва! Ты чего тянешь? Ты чего тянешь?! Ждешь, когда ничего не останется? Выходи сейчас же! Я тебе размоюсь, чистюля нашлась. По десять раз в день намывается. Это после чего же ты так размываешься? Хотела бы я знать.

Допекла. Иногда мне кажется – готова убить её. За пакостный язык и срамные мысли. Резко открываю дверь, чуть не ударив мать, успела отшатнуться. Увидела моё холодное бешенство, поняла, что переборщила, прикусила язычок и начала лебезить.

- Сметанки литровую баночку возьмешь. Хлеба батон, можно и два, не пропадет. Останется – сухари сделаем. Иваси килограмм. И две пачки масла, торт испечем. Какой лучше, как ты думаешь, медовый или бисквитный?

- Весь магазин не надо закупить? Что я – ломовая лошадь?
- Развалилась. А как я по двадцать килограммов таскаю сумки? Мне, значит, можно, а тебе нельзя? Кобыла такая. Я разрываюсь на части, а ты целыми днями спишь, да жрешь, ничего не делаешь, училище бросила, работать не хочешь.

Завелась. До вечера хватит. Всё вспомнит. Давай-давай, выкладывай, пусть Котяра послушает, какая дочь плохая, а мама хорошая. А может, всё наоборот? Только бы выдержать, пока оденусь. Вон из этого дома. Лифт, как всегда, занят. Бегом по ступенькам вниз. Мне это полезно – нужно сжечь адреналин, успокоиться.

Мороз обжигает. Старая шуба из черного искусственного меха не греет. Мать давно обещает купить новую. Но, в прошлом году денег не было, а в этом – все с ума посходили, выметают магазины подчистую, ничего приличного нет.

Узкая дверь в магазин не закрывается, народ валом валит, двоим не пройти, вынуждены терпеливо пропускать выходящих. Дожили. Чтобы войти в магазин – нужно выстоять очередь. Внутри не понять, всё клубится – где начало, где конец? Гул несмолкаемый, никто ни кого не слушает. Мать моя родная, я же до вечера здесь проторчу! Толчки со всех сторон, словно молекулу в броуновском движении бросает. Прибило к отделу соков. Воспользуюсь, пока соки без талонов. Маленькими глоточками, чтобы продлить удовольствие выпила стакан виноградного сока.

 Куда теперь? В какую очередь становится? А не послать ли всё к чертовой матери? Пусть сама идет и покупает, если ей так нужно, ей и Котяре. Мне ничего не надо. Будет знать, как язык распускать при посторонних. После виноградного сока зверский аппетит появился. Пойду к Ленке, она накормит. Потом на встречу Нового года куда-нибудь пригласит. Ленка – закадычная подружка, великолепная выдумщица.

Снова вышла на улицу. Бегом к соседнему зданию, чтобы не окоченеть от мороза. Ленка живет на пятнадцатом этаже, я на восьмом противоположном доме, наши окна выходят в один двор, и мы часто пользуемся ручной сигнализацией, чтобы договориться о встрече или просто позвать во двор погулять.

Дверь открыла Ольга Петровна. Неприязненно посмотрела на меня, будто пришла взаймы тысячу рублей просить.

- Леночка в училище. Готовится к карнавалу.

И закрыла дверь. Словно по щеке звезданула. За что она меня так невзлюбила? Подозревает, что дурно влияю на её дочь? Знала бы она. Ленка первая курить начала. Она меня с Игорем познакомила, а не я её. Как же я забыла, что она в училище? Конечно, все девчонки там. Веселятся, а я как неприкаянная. Не знаю, куда себя деть, куда пойти? И почему я такая несчастная? Хоть вешайся. А что, это выход. Какой толк в жизни, зачем она? Чтобы страдать, выслушивать оскорбления матери? Она же ничего не знает и не понимает в этой жизни. Думает, я ради своего каприза оставила училище. Рассказать бы ей. Но как такое расскажешь? Светка от всего откажется. Кто мне поверит? Она чемпионка города, самбистка. А я? Может быть, и надо такой, как она? Нет, только не это! Мерзость! Вспоминать противно. В желудке сосет. Холодно. Мороз до костей пробирает. От жалости к самой себе – заплакала.

- Девушка! Девушка! Можно пойти с вами рядом?

Двое парней догоняют, заглядывают в лицо, проверяют, стоит ли связываться, не страшная ли? Мои слёзы их пугают, отшатываются. Громко, словно меня нет:

- Чокнутая! На морозе плачет.
- А хорошенькая, — разочарованно тянет другой.
- От таких лучше подальше держаться – истерички.

Голоса затихают, а я уже реву навзрыд. Что я им сделала? Какие люди жестокие! Не выдерживаю мороза, захожу в ближайший подъезд погреться. Наметанным взглядом смотрю на замок, запирающий вход в подвал. Так и есть. Сплошная видимость. Петля лишь прикрывает, крышка свободно поднимается, и я проскальзываю вниз. Немножко страшно, это не наш подвал, здешние могут меня не знать. В тусклом свете запыленных лампочек тихо пробираюсь подальше, в глубину подвала, стараюсь не задеть стекловату, намотанную на трубы, иначе потом хоть одежду выбрасывай, чесотка обеспечена. Пока удается. Одна надежда, что в это время дня здесь никого не будет, и я смогу побыть в одиночестве, успокоиться. Я всё время боюсь сорваться с тормозов, каждый раз после неприятностей начинаю  думать о смерти, которая явится избавлением от всех свалившихся на меня напастей.

Обычно за этим отсеком ребята устраивают жилую комнату и проводят свободные вечера. Гулкая тишина, но мне начинает казаться, что там кто-то есть. Я не уверена в этом, надо проверить. Осторожно, мягко ступая по влажному бетону, подкрадываюсь к углу и заглядываю за край стены. Ух, ты! Аж дух захватывает. На полу, на старом ковре и на диване две пары в немыслимой позе. Что на диване – двоих удовлетворяет. Я и не подозревала, что так можно. Нет сил оторваться. Кровь приливает к голове.

Женский, сладострастный стон заставляет очнуться, и я быстро, не заботясь о тишине, выхожу из подвала. С ума посходили. Куда не пойдешь, везде это. И дома, и на улице. Словно весь смысл жизни заключен в этом. Свинство и скотство. Самое страшное, что понимаю, и мне не избежать этого. От Светки, лесбиянки, выцарапалась, но от себя не убежишь. Этот пожар в крови ничем не потушить, только встречным пожаром.

Дошла до торгового центра. Здесь тоже много людей, но виден хоть какой-то порядок, меньше безысходной ругани. Ненавижу женщин. Мужчины спокойно стоят в очереди, редкий не выдерживает, начинает кричать, а среди женщин каждая вторая психопатка. Неужели и я такой стану? Выйду замуж и буду торчать в бесконечных очередях. Как сейчас. Как вчера. И завтра, и послезавтра. Всю жизнь! С ума сойти! И не вырваться из этого ада.

- Девушка, вам что? Я к вам обращаюсь. Спишь, что ли?

Вздрагиваю от неожиданности и протягиваю литровую банку, потом спохватываюсь, чуть не забыла про чек на масло. Какой идиот придумал сделать кассу отдельно от отдела? Снова выстаивай очередь, чтобы заплатить за сметану.

Кажется, всё купила. Нагруженная под завязку, вернулась домой. Мать не удержалась от упреков:

- За смертью тебя посылать. Где можно так долго шляться? Надо же быть такой простодырой! У других дочери, как дочери. А у меня… Школу бросила, с училищем завязала. Конечно, на шее матери сидеть проще всего, никаких забот, хлопот, всё на блюдечке мамочка принесет.

Я закусила губу, чтобы не надерзить, иначе гром и молнии обеспечены. Вот поем, тогда я тебе отвечу, на всё подробненько, что самой тошно станет. Котяра развалился на табуретке между холодильником и кухонным столом. Сытый кот, поглядывает, то на меня, то на мать. Лениво заступается:

- Будет тебе, Вера. С утра к ней привязалась. Нормальная девчонка. Ну, ветер в голове. Возраст такой. Ты, небось, тоже не подарочек была?
- Я-то? – засмеялась мать, вспоминая. – Тогда время было другое.
- Какое? Хуже? – не выдержала я. – Пошла в магазин, купила что надо, а сейчас благодать, по три часа в очереди стой.
- Тогда свои трудности были, сейчас – свои. Поменьше болтай, ешь давай.

Да, у меня мать величайший кулинар: вчерашнюю отваренную вермишель подогрела и залила яйцом. Котяра уплетает за милую душу. Ничего лучшего не видел, или дармовое всегда вкуснее? Впрочем,  и я не отстаю. Уже полдень, а мы только завтракаем. День сегодня будет длинным, места хватит и на ужин. Какая семейная идиллия, в умиление впасть можно.

Я исподтишка рассматриваю Котяру, пытаюсь понять и не могу, как его угораздило втюриться в мою мать, не мог найти моложе? А она, кретинка, никак не поймет, что всё это временно, потешится и уйдет. Сколько таких было? И все моложе матери. Конечно, она красивая. Когда не ругается. И он тоже ничего. Волосы светлые, сам чистенький, ухоженный, одно слово – котяра. Мать с него пылинки сдувает. То-то ему хорошо. Мелкий бес так и подмывает. Говорю:

- Когда ж под венец пойдете? Так и будете жить в блуде?
 
Откуда и слова такие нашла? Не из нашего лексикона. У матери от ужаса глаза округлились. Котяра довольно улыбается, на гладко выбритых щеках появляются симпатяшные ямочки.

- А папой звать будешь?
- Дедом, — уточняю я.
- Ну, какой же я дед? – добродушно удивляется Котяра.
- Такой же, как и папочка, — поддеваю его.
- Ладно, хватит лясы точить, — останавливает мать перепалку.
- Допивай чай и выметайся из-за стола. Прибираться надо, буду готовить.

Вот и поговорили по душам. Принялась за уборку квартиры. Котяра сел в дальний угол перед включенным телевизором, то и дело, облизывая взглядом мои голые ноги. Я не выдержала, зашла в ванную и натянула спортивное трико. Вот теперь смотри до посинения. Неудобно и жарко, но я потерплю. А то так и кажется, что лезет грязными руками под подол. Представляю, что будет, если он женится на матери, мне тогда не продохнуть, хоть из дома беги, не даст покоя. Уже протягивал руки, но я быстро отбрила, сказала, что шум подниму, если будет приставать.

 Матери говорить бесполезно, боится потерять его. Может быть, потому и злится на меня, что считает конкуренткой? Больно он мне нужен. Из-за него мать теряю. Пригрелся кот, думает, на двоих лапу наложить. Дудки! Надо что-то придумать. Уехать куда-нибудь. Денег нет. У матери на книжке лежат, но без неё не возьмешь. Выйти замуж? Восемнадцати нет. Куда ни кинь, всюду клин. Вот и придумай что-нибудь путное. Говорят, безвыходных положений не бывает. У меня – хуже не придумаешь. Надо на что-то решиться. Куда-то устроиться. Закончила мыть полы и стала одеваться.

- Ты куда? – спросила мать.
- Тебе, не всё ли равно?
- Иди куда хочешь, — с досадой махнула рукой мать.

Словно я без тебя не знаю. Вышла во двор и остановилась. В какую сторону направить свои стопы? Всё равно. Некуда. Во дворе пустынно, ребятни не видно, мороз всех разогнал. Люди на тротуарах тревожно озабоченные, с полными сумками. Где-то что-то достают. Предпраздничный, лихорадочный выброс. Власти не желают, чтобы люди за пустой стол садились, а потом опять на голодный паек народ посадят.

Ноги привели к громадине ДКиТ. Идиотское название. Не могли лучше название придумать – Дворец культуры и техники. Хотя техникой там и не пахнет. Уж не этот ли заплеванный лифт принимают за технику?

Новогодний карнавал! Вот что мне нужно. Мне праздника не хватает, а всё остальное у меня есть: и горе, и страдания, слёзы. Нужно самой сделать себе праздник. Как у Карнеги: "Хочешь быть счастливой? – будь ею". Всё очень просто. Я счастлива. Я счастлива. А почему бы и нет? Сейчас куплю билет на карнавал, дома придумаю из чего сделать костюм, и стану ждать своего принца. Должен же он когда-нибудь появиться?! Почему не сегодня, в новогоднюю ночь? Чем я хуже Золушки? Ничем. Вместо мачехи даже не отчим, а неизвестно кто.

Но настроение улучшилось. Помчалась домой, лихорадочно прикидывая, из каких платьев соорудить карнавальный костюм? Проще всего вырядиться цыганкой. У матери есть два больших цветных платка, один на юбку, другой на плечи, искусственную розу в распущенные волосы. Но, увы, длинной юбки у нас нет. А что, если надеть выходное платье? Нет, слишком просто. Снова упало настроение. Ничего у меня не выйдет. О костюме надо было думать раньше, а не день в день. Как же я забыла!? Хоть бы за месяц вспомнить. Можно бы что-нибудь придумать, а сейчас поздно.

- Где тебя носит? – напустилась мать. – Леночка с Игорем приходили, спрашивали тебя. Сказали, чтобы ты в училище на ёлку пришла. Ждать тебя будут.
- Нет уж! – вспыхнула я.
- Только не это. Не хватало мне Игоря. Первый мужчина. Скот, а не мужчина. Ненавижу. После того, что было.
- Я с Нинкой в Кит пойду, — соврала я, приплетая Нинку, чтобы поменьше вопросов задавала. – Мам, придумай что-нибудь, карнавальный костюм нужен.

- Раньше не могла сказать? Сейчас что придумаешь? Мне некогда. Обед готовлю. Сама сообрази что-нибудь. Поройся в шифоньере, может, что и найдешь.

Без толку. Десять раз всё перебрала. Ничего подходящего. Хоть дома сиди. А что? Мать с Котярой в гости намыливаются, а я одна останусь. Запрусь и никого не пущу, кто бы ни пришел. А как же принц? Вдруг он придет на карнавал, а меня не будет. Может такое случится? Раз в год может повезти?

- Ну, чего, дура, ревешь? – спросила мать, входя в комнату. – Нашла о чем слёзы лить. Подумаешь, костюма нет – это ещё не горе. Горе впереди. Ещё хлебнешь с моё, всё узнаешь. У тебя же с прошлого года маска сохранилась. Закроешь глаза, и никто не узнает. А костюм – в чем на дискотеку ходишь. Уверена, многие так придут. Мало кто для одного вечера костюм будут шить, не то время. Прическу я помогу соорудить. Иди, мой голову.

Остаток дня пролетел в суматохе. Я повеселела – появилась цель. Всё успевала, крутилась чертенком на сковороде. Даже на Котяру не обращала внимания, пусть смотрит, меня не убудет. Вот приду с принцем, тогда посмотрим, что скажешь. Уйду от вас, живите, как знаете. Размечталась. Отвратительная привычка, всё время мечтать, выдумывать. Надо жить проще, хотя бы как Котяра. Хорошо мужикам – нашел любящую женщина, и в ус не дует, что мать второй аборт от него делает. Вот же скотина! Не хочет предохраняться. А мать из-за него страдай.

Перед уходом мать позвала в спальную, сняла со своей руки часы, надела на моё запястье, и открыла шкатулку.

- Выбирай.
- Ой, мамочка! – только и выдохнула я.

Не ожидала такой щедрости. Выбрала золотые сережки и перстень с александритом. Удивительный камень, не налюбуешься, днем зеленый, вечером красно-фиолетовый.

- Ты прелесть, мамочка! Какая ты умница!

Из подъезда вышли вместе. Котяра одной рукой нес торт, другой поддерживал мать, чтобы не упала на обледеневшем тротуаре. Я балансировала обеими руками и громко смеялась, когда чудом удавалось удержать равновесие, то и дело обдавало жаром. За углом разошлись в разные стороны.

ДКиТ залит огнями, со всех сторон подтягиваются группки. Смех. Громкий разговор. Я одна, и это немного тяготит. Немного. Чуть, чуть. Конечно, неприятно, но я выше этого. Я счастлива. Назло всем.

Замотанные гардеробщицы едва успевают принимать шубы и пальто. Натягиваю маску-очки на лицо и смотрю на себя в зеркало – совсем недурно. Хороша. Кто разберет, что у меня творится на душе? Прошла в зал полный музыки и разноцветных огней. Ёлка наряжена бедновато, но это не удивительно. Спасибо, хоть такую поставили. Вошла в общий круг и танцую со всеми. Никто не поймет, что я одна.

Это в старые времена надо было ждать приглашения, чтобы потанцевать, а сейчас благодать, ни от кого не зависишь. Мама права, в костюмах немногие, и фантазия бедновата. Самый выгодный костюм – гусара. Смокинги, видно, взяты напрокат в местном театре, мешковаты. Может быть, носить не умеют? У девчонок палитра разнообразней, богаче на выдумку. Можно было б и мне так нарядиться, не хватило выдумки, нахальства.

Возле ёлки плешивый массовик-затейник тщетно пытается развеселить молодежь. Грустно смотреть на его потуги. Медленно прохожу через тусующихся, делаю вид, что кого-то ищу. Никого из знакомых, все чужие. Какие ж они все разные, непохожие. Нет здесь моего принца, и не будет.  Слёзы наворачиваются на глаза, и я снова готова зарыдать. Это становится моим хобби. Вовремя вспомнила Карнеги. Я буду счастливой. Буду смеяться, даже если мне не хочется.

После очередного заритмизированного танца, с отчаянной смелостью вызываюсь помогать массовику, который представился Юрой. С трудом удержалась от озорства – спросить отчество. Бог с ним, пусть молодится. Вместе нам удалось растормошить заскучавших ребят. У Юры наступил звездный час, сыпал прибаутками, скоморошинами, использовал для своей выгоды любую острую реплику из публики, и все дружно смеялись.

И на меня обратили внимание. Особое внимание. Красивый парень в строгом костюме с бабочкой, живописная шевелюра непокорных волос. Я почему-то подумала, что он имеет какое-то отношение к музыке, у него длинные, выразительные танцы. Хорошо ведет, голос с приятными обертонами. Представился Сашей. Массовику Юре я уже была не нужна, вокруг него плотно толпились желающие посмеяться.

Саша ни на минуту не отходил от меня. Был предупредителен и очень мил. По глазам угадывал мои желания, и я поняла, что моя интуиция не подвела, не зря я так рвалась на карнавал. Полоса невезения кончилась. Она не могла, не кончится.

Многое хотелось рассказать Саше и расспросить, но в этом шуме и гаме мы могли лишь обмениваться улыбками и односложными репликами. Но и без того я о многом догадывалась и знала о Саше. Я верила, что так оно  и есть, мы созданы друг для друга. Он посмотрел на часы, потом взял мою руку, сверяя время.

- Через сорок минут новый год. Какой красивый перстень. Александрит?
- Ты разбираешься в камнях? – удивилась я.
- Не очень. У моей мамы похожий перстень. Хочешь, познакомлю? Мы успеем. Здесь недалеко, через парк. Бежим?
- Удобно ли? Меня никто не знает.
- Очень удобно. Мама так и сказала – увидишь красивую девушку – приводи к нам, вместе встретим новый год. Бежим, не будь занудой.
- Ты так думаешь?
- Уверен. Ты же знаешь примету, с кем встретишь новый год, с тем и останешься на всю жизнь. А я мечтал встретить такую, как ты. Я уж было собрался уходить, как увидел тебя с затейником. Ты такая красивая! Это невероятное везение, что мы не разминулись.

- Да? Я тоже так считаю. Потом как-нибудь расскажу, как я чуть было дома не осталась.
- И мы бы не встретились?
- Не могу представить.

Мы выбежали в морозную ночь со скрипучим снегом. Удивительно, как много людей на улице, и все идут в разные стороны. Саша остановился, принял меня в свои объятия и жадно поцеловал. Я обомлела, так стало приятно.
- Мы опоздаем, — шепнула я, отрывая свои губы.
- Успеем. Рванем напрямую, через парк.

И мы вбежали в сказочный парк, где деревья стояли запушенные серебристым инеем, который ярко мерцал в ослепительном свете ртутных ламп. Дивная красота! На всю жизнь запомнится эта чудная ночь. Боюсь загадывать. Пусть это будет со мной. Вокруг пустынно и волшебно, тихо, лишь равномерный скрип морозного наста под нашими сапогами. Мы перешли на шаг, паровозно выдыхая облака пара. Я засмеялась от счастья. Прав Карнеги, надо быть счастливой. Саша улыбнулся.

- Сережки у тебя красивые. Золотые?
- Да. Это мамины. Дала на один вечер.
- Это не имеет значения. Снимай. Ушки у тебя красивые, не хочется с мясом выдирать. Я эстет, не люблю красоту портить.

Саша остановился, снял варежку с моей левой руки, отстегнул часы с браслетом из финифти и легко выкрутил перстень, тут же положив всё в карман пальто. Я стояла ошарашенная, готовая каждую секунду рассмеяться после его слов, что всё это шутка. Иначе и быть не может. Но его глаза! Это взгляд зверя. Голодного, хищного зверя.

- Ну что застыла? Снимай. Считаю до трех и рву с мясом. Будет больно. Предупреждаю.

Я медленно сняла сережки и протянула на ладони, не отрывая взгляда от его красивого лица. Он аккуратно взял сережки и криво усмехнулся.

- Запоминаешь? Зря стараешься. Я не местный. Напрасно время потеряешь на поиски. Скажи спасибо, что сейчас зима, легко отделалась, не люблю насиловать на морозе. Ну, ступай, дорогу найдешь, не маленькая. В следующий раз не будешь такой доверчивой.

Он повернулся спиной ко мне и быстро побежал назад в ДКиТ. Мой принц ускакал от меня. Я захохотала. Неужели он думал, что я закричу?

1991 г.
                Ставрополь-на-Волге