V часть. Глава 2. Чужие заслуги

    ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
   
    ЧАСТЬ V. ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.

    ГЛАВА 2. ЧУЖИЕ ЗАСЛУГИ.

   О хорошем? Ладно.
   Было кое-что. Да, было.
   Сая развелась с омерзительным Троком.
   Он и его мамаша, она же свекровь, прочно сели в тюрьму за издевательства над Саей и прочие свои преступления. Дядюшка заплатил за недопустимое отношение к племяннице такой штраф, что ого-го! Кажется, ему пришлось переехать в жильё, чуть лучшее, чем сортир на огороде. Ещё долго будут говорить об этом по ту и эту сторону Айкри: пусть другим неповадно будет. А Сая стала теперь обладательницей хорошего приданого. Разбирательство тянулось долго, уже после того, как Сая стала свободной. Вызывали, как я уже говорил, и нас с Чудилой. И ни одна живая душа не заподозрила, насколько сильно отчаяние в сердце моего друга. Он очень здорово умеет держать себя на публике. У меня так не получается.
    Перед тем, как случилось одно знаменательное событие, не столько возродившее в нас надежду, сколько многократно усилившее страх, мне приснился сон.
    В оконце вливались свет Навины и прохладный ветер середины весны, тихий говор охраны и рёв Някки. Я глядел в тёмный квадратик воли, и заснул незаметно. И видел всё в том же тёмном квадрате распустившуюся ромашку, любимый цветок моей покровительницы Эи, разумнейшей из сестёр. Серединка ромашки была оранжевой и светилась в небе, как звёздочка. На миг заслонив собой звёздочку с лучами – лепестками, в окошко прыгнул чёрный, молодой, здоровенный волчище.
     - Привет, знакомец! – обрадовался я, ничуть не испугавшись. Во сне мне показалось, что это тот самый волк, которого я спас от расправы на пляже у реки. Я был рад, что он уже не хромает, а хвост держит высоко и победоносно. Выглядел зверь не страшнее домашнего пёсика, и я протянул руку – захотелось его погладить. Но он отшатнулся от меня, сел на пол и взглянул укоризненно. И тогда я заметил, что он принёс мне письмо. Простой желтоватый конверт волк держал в зубах и показывал, чтобы я его взял. На конверте вместо адреса было написано имя Петрика Тихо.   
   Я, было, протянул руку, но вдруг почувствовал, что то, что заключено внутри, имеет силу убийственную и страшную, схожую с той, что заключена в безобидных фигурках светящихся зверушек. Я сказал себе, что не могу позволить Петрику держать такое в руках. Я вскрыл конверт сам – и крик вырвался у меня. Все страхи, весь ужас, который только может испытывать человек, отчаяние от осознания невосполнимости утраты – то самое, что я испытывал, думая, что навсегда потерял Рики – всё это жило под тонким слоем бумаги, а теперь набросилось на меня, на моё сердце. Картины чего-то невозможного, чего я не хотел видеть, какие-то руины, чёрный дым в ясном небе, крики и мольбы о помощи, разбитые окна, топот копыт и ног по мостовым… моей Някки. Чёрно – красное море под безмятежностью синевы. Блеск клинка, который страшнее всего. Голос Петрика, ворвавшийся в этот кошмар:
    - Миче! Миче, чего орёшь? Ночью даже!
    - Орёшь? Что орёшь? – спросил я чёрный силуэт, нависший надо мной. И сам поразился тому, как слаб мой голос и как он дрожит.
    - Не я ору, а ты, - укорил меня мой дружок, хвала светлой Эе, вне сна. – «Мамочка! Папочка! Бегите, бегите!» - вот что ты кричал, Анчутка. И ещё меня звал. Миче, что это значит? Значит, уже случилось… то, чего мы боялись?
    Я схватил его за ворот рубахи и зашептал ему в лицо такие слова, что сам поразился. Я никогда не думал, что произнесу подобное вслух. Я вдруг осознал, что это – первая часть того безумного страха, что мучил меня всю жизнь.
    - Я загнал это далеко! Глубоко-глубоко! Мне было велено об этом не думать. Я думал только о Рики, потому что он мне всех дороже всегда был. То есть боялся опасности для него. Когда он родился – у меня всё перепуталось. Петрик, Петрик, ты понимаешь, я всегда знал, что стану свидетелем этого. Но страх за Рики всё заслонил, и я посчитал себя освободившимся от страха, когда… тогда… Тогда, когда сгорел мой дом, Петрик. Но есть ещё кое – что. То, о чём я забыл, потому что мне велено было не думать. То, что перепуталось со страхом за Рики. Вернее, переплелось. Как нитки. Ты понимаешь? Всё связано.
     - Я понимаю. У меня, наверное, случай наоборот.
     Да, он понимает, подумал я, вспомнив, как Петрик, живя у нас в гостевом домике, прятал под подушку топор.
     - А потом, - говорил я, торопясь и блуждая в словах, как в лесу, - ты сказал, что надо в Някку – и я сразу понял, что пойду с тобой, и ты прав. Помнишь?
     - Такое не забывается, Миче.
     - Но это потому, что я знал. Послушай, пожалуйста. Я говорил, что мне мерещились факелы в моём саду. Но раньше, Петрик, раньше, когда я был маленьким совсем, я знал, что… - и я никак не мог выговорить того, что конкретно я знал, потому что был послушным мальчиком, мне велели не думать и не бояться, и я не думал и не боялся. Я просто знал. И пытался объяснить самому лучшему другу, у которого случай наоборот, что страх за Рики заглушил другой страх, самый первый и ранний. Хотя нет, не совсем так.
    - Я тоже знаю, - вздохнул Петрик и сказал за меня: - Ты боялся, что станешь свидетелем очередной резни.
    Я так и подскочил:
    - Что значит, боялся? Я не боялся! Говорю тебе - знал! Я тебе скажу, куда мы шли всё это время!
    - Не надо, Миче. Я знаю. Мне мерещился чёрный дым в ясный день, разбитые окна большого дома, крики и топот. И море, в котором кровь. Блеск клинка. Сабля в твоей руке. Я, маленький, видел тебя взрослым.
    Я воскликнул, в запальчивости не обратив внимания на то, что меня заподозрили в серьёзном общении с оружием:
    - Хорошо, что мы уже так близко, Петрик! Раз мы знаем, то можем предотвратить. Мы всё думали, что делать и куда деваться в Някке, когда ждать то, что может случиться, но я говорю тебе: мы сразу двинем к Коркам и… и… И сами побьём им окна!
    - Толку-то от нашего знания! – охладил мой пыл Чудилка и показал на стены и дверь нашей камеры.
    Да, толку никакого.
    - По-твоему, когда это может случиться? - всё приставал Петрик.
    - Не знаю. Но очень скоро, может, даже утром, мы получим известие. Всё, Чудик. Грубая сила. Ты верно говорил, что свою голову не приставишь. Ты правильно делал, что боялся. Я не боялся, пока мы действовали и могли предотвратить. Теперь боюсь. Времени не осталось.
    Мы молча сидели, прислонясь к стене, и ждали утра. Невозможно было заснуть.   
    А прямо перед завтраком к нам пожаловал неожиданный гость. Аарн собственной персоной. Его никогда не пускали. Он не настаивал на том, что наш друг, придерживался версии, что мы попутчики, и не напрашивался в гости. А тут пришёл в сопровождении начальника тюрьмы, и оба сияли, как тазики для варенья.
    Аарн сиял больше. Значительно сильнее. Он просто лучился. Он сказал, что суд окончен, он благодарил нас за содействие и за то, что мы выступили, как свидетели, спросил, мы что, не рады, раз сидим с такими скучными физиономиями? Я старательно растянул губы от уха до уха. Петрик тоже. Аарн расхохотался, глядя на нас. Начальник тюрьмы хмыкнул и лихо подкрутил ус. Неуместное веселье.
     И тут Аарн огорошил нас сообщением: у них с Саей сегодня вечером свадьба, и нас просят ещё раз побыть свидетелями.
     СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!
     Мы с Петриком переглянулись, озадаченно сдвинув брови. А потом подняли глаза на этого типа, который клялся, что не женится никогда, что не женится на Сае, который рассуждал о жертвах и о свободе.
     Чудилка осторожно пихнул меня в бок локтем: это что-то неспроста. Я тоже пихнул его: мол, будь начеку.
     - Сегодня, - говорил, страшно довольный начальник тюрьмы, - будьте вечером при параде. Пойдёте на свадьбу – как без вас! Но будете, конечно, под наблюдением. Помните предписания. Не пытайтесь бежать или получить какие-то сведения. Будете сидеть среди доверенных людей, также получивших предписания. Сможете потанцевать, но опять же, под наблюдением. Не надейтесь, что наши люди напьются и разболтаются – они при исполнении. Поскольку свадьба будет тут, в крепости, кругом охрана. Но я рад, ребятки, что есть для вас такой чудный случай встряхнуться.
     Мы разулыбались. Не стоит думать, что свадьба в крепости – это только ради нашей лучшей охраны. Нет, просто Сая и Аарн покорили сердца местных чиновников и охранителей правопорядка. Город предоставлял им место для гулянки, помня о том, что молодым хотелось бы видеть на свадьбе Миче и Петрика. Вот так.
     И, высказавшись, эти двое собрались уходить. И начальник тюрьмы уже поворачивался, чтобы пропустить мимо себя Аарна, когда в коридоре, за открытой дверью кто-то сдавленно крикнул. Вроде, женщина.    
     - Что за чёрт? – начальник резво подскочил к проёму и выглянул в коридор.
     Хоп! Рядом со мной на кровать шлёпнулась сложенная во много раз и стянутая резинкой газета. Я тут же накрыл её одеялом, а Аарн уже тоже выглядывал в коридор.
     - О! – сказал он. – Привидение! – Обернулся и подмигнул.
     Мимо проёма и остолбеневшего начальника тюрьмы проплыла Унагда собственной персоной. Совсем почти прозрачная, как неровное стекло, с яркими, озорными, почти живыми глазами. Вот уж не думал, что ещё когда-нибудь её увижу.
     - У-у-у!!! – сказала Унагда начальнику, проструившись спиралькой вокруг своей оси и тоже подмигнув нам. И поплыла себе дальше.
     Аарн еле сдерживал хохот, присел даже и закрыл ладонью рот.
     - Уффф! – начальник тюрьмы принялся обмахиваться той же самой газетой, выудив её из кармана. – Анчутская королева! Видали? Анчу тут везде жили в пещерах, слыхали? Время от времени королева Агди, - (так, видимо, здесь за столетия изуродовали имя Унагды), - проходит то там, то тут, но это не значит, что будет плохо. Это значит, она смотрит, выполняются ли предписания, данные великой Няккой своим детям. Агди – посланница Эи и дочери её, Някки. Я уже второй раз её вижу. Но очень страшно!
     - Уффф! – выдохнули мы с Петриком. Нельзя сказать, чтобы мы были в восторге от новой встречи с Унагдой, или как там её нынче кличут.
     - Уффф! – сказал Аарн, и, с видом явного облегчения от удачно выполненной миссии, просочился в коридор. Я понял – он в сговоре с местными призраками. Ради него они готовы даже пройтись то тут, то там и отвлечь внимание начальства, получившего предписания о тщательном наблюдении.
     Едва дверь закрылась, мы с моим Чудилкой набросились на подкинутую нам газету, как собаки на косточку. Единственный клочок информации за долгое время! И мы были уверены, что радоваться ей не придётся.
    
     *   *   *
     Газета увидела свет вчера утром. По мере того, как мы, страница за страницей, изучали печатное издание, лицо Петрика всё больше бледнело и даже начало нервно подёргиваться. Я совершенно не понимал причины его волнения. Я не понимал, зачем Аарн подбросил нам эту газету. Просто занять наш досуг чтением? Скажу в своё оправдание то, что вы и так знаете обо мне: я далёк от государственных проблем, проблемы собственной семьи волнуют меня гораздо больше.
     - Что такое, Петрик? - спросил я. – Что ты дёргаешься? Что ты увидел там? Наш король, конечно, сильно упал в моих глазах, как человек, но я не могу не восхищаться им, как государственным деятелем. Он молодец. Смотри, вот он, наконец, и объявил долгожданные реформы.
     По поводу таких прекрасных реформ Чудилка пробурчал в ответ, что в этом-то и состоит ожидаемый кошмар. А я никак не мог взять в толк, почему.
      Весь номер был посвящён охране уникальной природы великой и прекрасной нашей страны и, главное, природы её столицы, прославленного курорта. Ещё – охране здоровья граждан, особенно в свете недавних событий, связанных с искусственно созданными солнцами. Сама история упоминалась вскользь, без имён и подробностей, с обещанием разобраться и осветить в ближайшем будущем. И это правильно. Прежде, чем освещать что-либо, надо провести расследование и знать подробности.
     Первая страница непривычно толстой газеты открывала перед глазами хорошо подготовленного к реформам народа пагубность технического прогресса. В том виде, каков он сейчас. Нет, отмечались его замечательные достижения, назывались в похвальном ключе имена учёных и изобретателей, но и приводились данные о том, как страдают окружающая среда, животные и человек от этих самых достижений. Дальше – больше, и всё это в красках. При том, что правительство признавало: технический прогресс не остановить. А вы, как и я, знаете, что была большая предварительная работа и пропаганда, и общественное мнение было давно подготовлено к радостному восприятию дальнейшего. Статьи, подобные этой, и даже Петриковы статьи, я уже читал, особенно, в ту пору, как мы путешествовали на «Комарике». Одна из них, как вы помните, подвигла нас с Петриком на побег в родные края. И, чтобы рассказать вам покороче, правительство сейчас предлагало ряд мер.
     Перенести военный, и, частично, торговый порт из столицы Някки за мыс Читира, чтобы не наносить вреда пляжам и природе в устье реки Някки. Взять под ещё более строгий контроль вырубку и восстановление лесов и использование вод. Труды учёных, предлагающих что бы то ни было, что может нанести вред окружающей среде: воздуху, рекам и морям, плодам, лесам и недрам, поощряться не будут. Зато очень заманчивыми были предложения работать в дальнейшем над двигателями, механизмами, устройствами, что не будут дымить, вонять, засорять воды, разрушать места обитания животных или памятники старины, и от чего отходов меньше. Но при этом будут приносить такую же пользу, как пароходы, паровозы и тому подобные замечательные машины. Особое внимание уделялось охране вод и курортов. Отмечалось, что производство не должно наносить здоровью рабочих какой-либо существенный вред. Создавалась комиссия по контролю. Одна, но крайне суровая. Назывались ужасающие меры взыскания. Описывалась выгода от проводимых реформ – представьте себе, именно финансовая. При том, что если даже слегка затормозить технический прогресс, выгоды, обычно, не бывает. Правительство подготовилось лучше некуда и всё как следует подсчитало. Сообщалось о том, что уже восемь стран поддерживают нашу и готовятся пойти по её стопам. С горечью предполагалось, что следующее поколение будет называть столицей другой город на побережье – Някка не может принять в себя всех желающих жить в главном городе страны.
     В довершение всего, король с королевой, упоминая о том, что перемены, конечно, не могут произойти молниеносно, объявляли конкурс на изобретение альтернативных средств передвижения и разных других механизмов. Это могут быть новые устройства. Либо, что предпочтительнее, старые, для использования которых уже проложена железная дорога. Только двигатели не должны покрывать копотью окрестные леса.
     Здесь рукой Аарна стояла приписка: «А что, Тихо, слабо поучаствовать? Ты бы снова поднял магию на недосягаемую высоту! Я бы, например, подал заявку».
     Бедняга Аарн! Он не решится подать заявку на конкурс, пока несвободен. Обидно. А в отношении Петрика он прав. Чудилка мог бы заколдовать пару двигателей и огрести главный приз.
      Где-то в начале всего упоминалось о том, что идею всей этой суматохи подкинул родителям их юный сын, королевич (не понял я, как его зовут), который, вроде бы, выражает таким образом нужды и стремления молодого поколения. Отмечалось, что благодаря его образованности и искусству убеждать  и пошли за Няккой те самые восемь стран, и это далеко не предел. Петрик закусил губу.
      Здесь я произнёс:
      - Молодец он, наш королевич! Присвоил себе твои заслуги?
      На что Петрик рассеяно ответил:
      - Что? Я не сержусь.
      - Как можно не сердиться! Ты как позволяешь с собой обращаться?!
      - А что я сделать могу? И не всё ли равно? Лишь бы результат был.
      - Ты ведь его знаешь, Чудилка. Говорил, что королевич нормальный парень – а он вон что себе позволяет.
      - А? Да. Очень хороший парень, - неожиданно хихикнув, подтвердил Петрик. – Успокойся, Миче. Так и было задумано. Я ведь собрался делать карьеру в тайной полиции. А где что-то тайное, там шум не нужен. Зато королевскому сыну нужна эта штука такая… Репутация.
      - Дешёвая репутация. И ты уж как-нибудь определись с планами на будущее. То одно говоришь, то другое. Ох, Чудилушка, не могу на тебя! К сыночку, наверное, государи не относятся так, как к тебе, хоть ты и родственник. Видишь, как расписали. 
      - Ммм… - неопределённо протянул Чудила. И выдал то, что его беспокоило: - Если газета выпущена вчера, может, сегодня ещё наши родители живы?
      Я охнул, испугавшись его слов.
      - Чудик, ну газета при чём? О весенних реформах было  известно уже осенью.
      - Ну, просто теперь начнутся настоящие взыскания, наказания… Штрафы… Я знаю людей из комиссии. Это люди неподкупные, очень ответственные. Реформы позволят хорошо прижать Коркам хвост. Ты уже понял, что они одни из немногих, кому плевать на указы и комиссии. Они имеют производства – и засоряют реки, и плохо относятся к здоровью рабочих, и даже, как я слышал, незаконно вырубают леса, и даже у водоёмов. При этом провалились попытки захватить престол, да ещё накрылась их авантюра с солнцами, а мерзавец Воки, надежда и опора, сыграл в ящик. Представь, Анчутка, как они озвереют. Реформы объявлены раньше оговоренного срока – и это правильно. Только теперь уж точно мы опоздали. Если Корков не заперли на замок и не посадили на цепь, они непременно взбунтуются. Они не станут ждать окончания расследования.
     Я похолодел:
     - Прямо сейчас взбунтуются?
    - Вопрос нескольких дней. 
    Вот и дожил я до этого ужаса. И заперт. Не могу предотвратить. Волна возмущения и обиды поднялась в душе.
    - Зато тебя, Чудик, хорошо защищают, - насмешливо произнёс я. –  Послушай-ка, что скажу. Честно и открыто. Тебя упрятали в эту крепость, чтобы ты не лез куда не следует. Не вмешивался. Зачем ты в Някке? Кто ты такой? Твои заслуги приписаны другому, лоботрясу, сосунку и трусу. Папенькиному сынку! А ты, не дай-то Эя, будешь качать права. Не дай-то Эя, кто проболтается! А так – тебя нет, и можно утверждать что хочешь. Ты сделал всю работу за другого – и больше не нужен. Твоим соратникам можно заткнуть рты деньгами или угрозами. И знаешь что? Знаешь, что делают с теми, у кого воруют идеи?
    - Что? – Петрик заворожено смотрел на меня большими и круглыми глазами любопытного кутёнка.
    Ну, я ему и показал что. Приложив руки к горлу и высунув язык. И добавив:
    - Втихаря.
    - Допрыгались, - сказал Чудилка и рассмеялся. – Нет, Миче, этого можно не опасаться.
    - Свидетелей надо прихлопнуть, - возразил я.
    - Нет-нет! Мне вреда не причинят, – он едва сдерживал смех. – Вот говорил я им, что когда-нибудь случится большая неразбериха! Королю с королевой! Ты, Миче, пожалуйста, не называй их сына сосунком, ты же не знаком с ним.
    - Зато наслышан!
    - И уж тем более, не называй лоботрясом и трусом. МНЕ не приятно это.
    - О чём ты думаешь?! – возмутился я. – Тебе угрожает опасность! Время идёт, люди стареют. Король с королевой – тоже. С возрастом они могут свихнуться. Это безумие – запереть тебя здесь и не посадить на цепь Корков. При огромном количестве свидетелей приписывать твои заслуги другому! Никчёмному такому…
    - Миче…
    - Ничего смешного! Ты просто ещё не знаешь, что люди делают для своих деток. Бесполезное существо продвинуть в лидеры! Что может быть желанней? Я теперь понял всё!
    - Миче!..
    - Кончай хихикать! Всё неспроста! И каковы твои родители! Совершенно не борются за ребёнка! При таком раскладе тебя обвинят в чём угодно и сошлют на каторгу! Не думай, что отвертишься от меня – я сошлюсь с тобой! И не удивлюсь, если где-нибудь там, загибаясь в болоте, мы с тобой прочтём, что это наш будущий государь, это нынешнее ничтожество, а не ты, открыл вред возрождённого солнца! 
    - А не мы, - поправил Чудилка. - Миче, ты что раскипятился? Ты сам не о том думаешь.
    - Я о том думаю! Не смей мне указывать, как называть этого… этого… королевича!
    - Ладно – ладно, - примирительно проговорил Петрик, - называй как хочешь. Пожалуйста. Хорошо. Но, может, если вы когда – нибудь познакомитесь, ты изменишь своё мнение. Я только прошу тебя уяснить: может, меня и сошлют, но уж точно не прихлопнут. Понятно? Угомонись.
   - Нет, не понятно, - мотнул я головой.
   - Когда всё снова станет хорошо, я попрошу родителей… ну, королевичевых… объяснить тебе, почему произошла такая путаница с именами и заслугами. Постараюсь быть убедительным. Они, конечно, могут отказаться, но тогда я, наверное, расскажу без спроса. Нет, не наверное. Обязательно.
   - Не надо.
   - Я всё решил, но всё же необходимо предупредить их. После того, как я объясню тебе, всё встанет на свои места. Ты всё поймёшь и перестанешь обзываться.
    - Нет, - упрямился я. – Как это можно понять?
    - Но ты прекратил за меня бояться?
    - Ну… Если ты утверждаешь…
    - Никто не свихнулся, Миче. Никто не придушит меня втихаря, об этом забудь.
    - Ладно. Что делать станем? Как бы твои родственнички ни упали в моих глазах, я не хочу, чтобы Корки пришли к власти. Или попробовали прийти.
    - Будем бежать, Анчутка. Посмотри, каков Аарн! Едва узнал про реформы – всё сообразил и затеял свадьбу. И подкинул нам газету, как знак. Не сиди. Собираться давай.
    И уже за то я был благодарен Аарну, что он своим поступком вернул родному моему дружку бодрость духа и жажду деятельности. 
     К назначенному часу мы с Чудилкой были при параде и держали при себе самое дорогое. Он – ту самую книгу старинных заклинаний, которую у него не отобрали в тюрьме потому, что приняли за сборник советов новобрачным. Я – свою саблю. Её мне оставили потому, что клинок всё-таки деревянный. А ножны – к ним даже прикоснуться боялись, чтобы потом я не обвинил кого-нибудь в поломке или чём похуже. Конфисковать золото и драгоценные камни, полученные сыном известного столичного ювелира за большие заслуги от принца дружественной страны, никто не решился. Оставить саблю в камере не позволил Чудилка. Сказал, если клинок деревянный, глупо к нему относиться с опаской. Зато он – игрушка Рики, уцелевшая в пожаре, вещь, оставленная на память.
      - Ты не имеешь права разбрасываться чужими вещами, - укорил он меня.
      - Я не имею права разбрасываться драгоценными камнями, которые нам могут в дороге пригодиться, - сообщил я, запихивая за пазуху кошелёк.
      - Скорей, скорей! - торопил время Чудилка. И время пришло.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2011/06/01/1227

Иллюстрация дочки Саши как раз к этой главе.