Василий Ветров
Чин Уши
Павел Ибрагимович
Павел Ибрагимович шёл с работы и думал о себе и себе подобных. Он был коренным российским чиновником, потому что кроме как в Турции по горящим путевкам нигде не был, а чиновники - гастарбайтеры – явление мыслимое только для служащих ООН, Евросоюза и прочих надгосударственных контор. Он был чиновником 21 века, ибо стал им сразу после миллениума и был с Интернетом на «ты».
Работал Павел Ибрагимович начальником одного из Комитетов в администрации Старо-Пупинской области. Сначала это был просто город Пупинск. Какой-то старинный князь заехал на гору, окружённую девственными и почти таёжными лесами, поднял как монументальный памятник руку, но не вперед, а вверх, растопырив пальцы латинской буквой V и сказал: сие место есть пуп земли и будет оно зело прекрасно и многолюдно Рубите, короче, острог – и ускакал в леса ловить бескультурных местных аборигенов и облагать их справедливой княжеской данью на строительство славного города. Затем то там, то сям стали появляться новые Пупински: Новопупинск, Великий Пупинск, Нижний Пупинск, Пупинск Залесский, Пупенштадт и Пупинобад. Самый первый, естественно, стал Старо-Пупинском но пупинчане с самого сопливого своего возраста помнили, что истинный пуп земли – это они и их город, что и отстаивали смертным боем во всех внешних сношениях перед другими городами и весями.
Павел Ибрагимович как коренной пупинчанин был в пределах обстоятельств искренним и эмоциональным человеком. Он шёл со службы медленно, потому что не хотел дома смотреть телевизор и выходить в Интернет, а другого ничего после работы он делать и не умел, и не хотел, и не мог. Потому, что он был не очень Главный Чиновник, и ему приходилось много работать. Хотя, конечно, он меньше огребал всяких чиновничьих неприятностей и меньше ожидал их получить, в отличие от более Главного, чем он Чиновника.
А не хотел Павел Ибрагимович смотреть телевизор за вкусным горячим ужином, который ему как обычно приготовит горячая и единственная в отличие от среднеазиатских коллег жена, только потому, что по телевизору, конечно же, будут очередной раз разоблачать чиновников. И главное - кто? Другие, самые главные и серьёзные чиновники! И даже их Самый Главный Человек, с чьего портрета ежедневно смахивают пыль в каждом кабинете, за которого вся их чиновничья братия, собственно, и кладет живот в ежедневном служении. И тот Самый Главный, конечно же, не забудет в очередном сюжете сказать гражданам о конкретных мерзопакостных явлениях в абстрактном чиновничестве. А потом очередного – на экран, да на растерзание - в блоги и форумы. Настроение от такой политики у Павла Ибрагимовича в последние месяцы становилось всё хуже и хуже.
«Уйти с работы, что ли? Как такое возможно?» - думал он и мысленно обегал памятью людей, людишек, и человечищ которые встречались ему в ежедневных трудах и которые были лишены такого, кхм-м, ярлыка - «чиновник».
Это ж разве на них Самый Главный Человек обопрётся в замыслах и делах своих?!? – поёжившись словно от холода подумал Чиновник – это ж надо будет на Колыму ехать, к тётке по отцовской линии, дай Бог ей здоровья, в тайге спасаться.
- Жена, я ухожу с работы.
- С банкета что ли? – втягивая на ходу воздух в направлении мужа, спросила жена - чмок.
- Нет, трезвый – чмок - даже в кабинете ничего выпить не осталось, вчера Модест Иваныч последнюю конфисковал, с квартальным отчётом бедняга встрял так, что без бутылки ни-ни, на грани срыва мужик, а Москва ждать не будет…
- А что случилось? Выговор? Шефа сняли? Документ потерял? Губернатор чистку проводит? Опять журналисты? – нараспев перечисляла жена вечные дамокловы мечи всех чиновников, наливая параллельно ароматный борщ в его любимую семикаракоровскую тарелку.
Безотказный приём для «в меру упитанного мужчины в самом расцвете сил» не сработал, от вкусного запаха веселее Павлу Ибрагимовичу не стало.
- Да чего ты, я серьёзно, надоело всё, честно работаешь, не честно - никакого уважения, и наоборот, чем ближе Великие Выборы, тем больше нашего брата кошмарят, людям говорить, где работаешь неудобно, смотрят как на ворюгу и вампира народных масс. Долбанный зомбоящик…
- А ты им говори, что даже на море жену отправить не смог, я уж не говорю о мечте про дачу – попыталась смягчить разговор возлюбленная со студенческих лет супруга.
- Всем не объяснишь, да многие итак ни куда и не ездят дальше своих пяти соток на десятом километре… Да и без толку, разве будет кто нашему брату верить? Вся наша литература за двести лет, все эти тонны макулатуры родных интеллигентов и наёмных агентов, всё Западное полушарие и даже Самый Главный Человек в последнее время, тычут на нас пальцем как на прокажённых. Бесполе-е-е-зно. У-хо-жу!
Супруга знала выражение глаз и всей физиономии у своего мужа в тех случаях, когда он ни капельки не врёт, и вообще она его любила настоящей женской и человеческой любовью, несмотря на всех-всех-всех, Западное полушарие в том числе. Поэтому напряглась, глаза стали смотреть пристальнее, губы поджались, руки застыли с ножом и чашкой под салат:
- Так, а место уже подыскал? Желательно никак не с меньшим жалованием, дорогой, Вовку нынче в школу вести, не забывай!
Как раз мимо прошмыгнул Вовка под совместный с породистым британцем визг. Правда, визг у благородного британца, благодаря отпрыску Павла Ибрагимовича, больше походил на истошные крики дворового кошака. Чиновник вежливо попросил старшую дочь забрать несчастное животное и, наконец, заняться чтением русских народных сказок и английским языком с тем, кого назвали в честь Самого Того, а сынок, шельмец, кроме футбола и кота изучать категорически ничего не желает.
- Да найду работу-то – продолжил Павел Ибрагимович, не желая отдавать жене инициативу в разговоре - чего ты, знаешь ведь меня, да и кадровый голод везде, как-никак.
- А квартиру ипотечную тоже «как-никак» выкупать будешь? Или на улицу жить пойдём?
Сейчас начнётся то, о чём Павел Ибрагимович старался не думать. Вместо милой семейной беседы о несчастьях маленького человека в бездушной системе, тема переходила в грубое, призёмлённое и сугубо прикладное русло. И началось. Он выслушал все семейно-бытовые аргументы хозяйки, и несколько замечаний морального плана, про ответственность перед детьми, переживающих родителей и тёщу - сердечницу, а напоследок о том, как быстро люди становятся зажравшимися свинтусами, живущими одним днём.
Аромат наваристого борща с холодной стопкой водки перед полутораметровой плазменной панелью телевизора, купленного на сэкономленные санаторно-курортные, стали искажаться в перспективе грядущих страданий. Вроде страданий Адама и Евы, изгнанных из Рая - подумал Павел Ибрагимович – ну, или вечно стреляющих на бутылку и не платящих за коммунальные услуги четы Сидоровых этажом ниже - тьфу-тьфу-тьфу...
- Так, дорогая, ужинать и спать, собаки лают - караван идёт, утро вечера мудренее, вечером деньги – утром стулья, в конце концов, я может ещё вообще останусь. Мне вон, Модест Иваныч, еще поляну накрыть обещал, после своего квартального...
Знакомство с Уши
Павел Ибрагимович долго ворочался, уснуть не получалось, приступ ненависти к работе, жалости к себе и собратьям - чиновникам после атаки благоверной разгорелся в ночном мраке с новой силой. В груди неприятно бродил какой-то холодок, мышцы в разных частях тела периодически непроизвольно сокращались, особенно при взгляде на луну, которая настойчиво норовила заглянуть в глаза чиновнику.
Поскольку Павел Ибрагимович был человеком думающим, он решил рационально и спокойно обмозговать свою тревогу и дискомфорт, тайно надеясь, что скучный и размеренный анализ отдаст его в царство Морфея. Потом он подумал, что думать будет лучше на кухонном креслице, в котором он любил неторопливо попивать кефир.
В этот раз, как только Павел Ибрагимович устроился в креслице и протянул руку к выключателю светильника – в лунном свете рука показалась худой и белой – неприятный холодок пробежал по его спине, волосы на затылке беспричинно шевельнулись, он замер на секунду. Нервы – мелькнуло в голове, и включил ночник. Забыв на долю секунды о предательском холодке, Павел Ибрагимович машинально еще тянулся другой рукой к холодильнику, но глаза остались смотреть прямо перед собой. И пока рука машинально пыталась достать коробку с кефиром – вторая рука, реагируя на увиденное, медленно легла на грудь.
- Е-маё, я же вроде закрывал дверь – выдохнул Павел Ибрагимович, чувствуя как язык сохнет во рту и холод разливается в груди – Вы… ты… Как там вас? Вы тут откуда, собственно – пролепетал хозяин квартиры и как бы отдавая дань всему виденному и читаемому ранее тихо – тихо добавил – и по какому праву, промежду прочим на территории частной собственности, можете хранить молчание, брррр – Павел Ибрагимович громко выдохнул и, как с похмелья, затряс головой…
- Отрыжка мозга в состоянии шока, прекрасно видно, чем этот мозг напичкан на самом деле, меня зовут Уши. Не волнуйтесь, многоуважаемый Павел Ибрагимович, и потише, Алевтина Семионовна спит чутко, в отличие от ваших, пока еще здоровых деток.
Перед Павлом Ибрагимовичем сидел какой-то странный тип. Он был вроде весь такой настоящий старичок в непонятной старинной гимнастёрке, но при этом в джинсах и обуви, очень напоминавшей лапти. Только как будто не такие лапти, как в школьном музее, где первый и последний раз когда-то очень давно их видел Павел Ибрагимович. Джинсы хорошие - машинально отметил Павел Ибрагимович - как у меня, даже с пятном на том же месте.
- Меня зовут Уши – вывел Павла Ибрагимовича из ступора старичок.
Рассказывать вам свою историю я не намерен, всё равно ничего не поймёте, пока. Считайте что я этот, как там, ну типа старика Хоттабыча… э-э-э не-не-не, не надо, не надо думать о трёх желаниях и про дачу в Холюнкино!
Павел Ибрагимович вспыхнул природной краской стыда, дёрнул плечами, мол, вырвалось, и не хотел вовсе. Тем самым он окончательно вернул самообладание, понял, что бить его не собираются, или чего того хуже тоже пока не светит. «Но как он знает, о чём я думаю!? И как он проник в закрытую квартиру!? Тихо-тихо-тихо!» Одной рукой Павел Ибрагимович как бы невзначай потёр шею, убедившись между делом, что нательный крестик по-прежнему находится на своём месте. Другой рукой больно ущипнул себя за ногу, отчего даже громко икнул. «Всё, не сплю, значит это нечистая – сделал невежественный вывод чиновник – неужели бывает! За что, Боже мой, Боже мой?».
Всё это в доли секунды пронеслось в голове отца семейства и пелена жалости к самому себе, Алевтине Семионовне, детям и тёще – сердечнице подступила к его воспалённым глазам.
- Да возьмите себя в руки, милейший! Никакого отношения к бесам и ангелам, всецело уверяю вас, я вовсе не имею! И ваши желания исполнять, равно как предсказывать будущее и ходить по воде я совершенно не имею способностей! Так, по мелочи, конечно, организовать чего, или дело какое обставить... Видите ли, милостивый государь, я всего лишь живу всегда и определённо знаю, что думают люди на самом деле. Честно говоря, и от этих качеств я с удовольствием отказался бы, но не могу при всём желании! Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. Давайте к делу.
Павла Ибрагимовича после приступа мистического страха и удивительного для уха благородного обхождения, обуяло жуткое любопытство.
- Какое дело, погодите, вы – кто? Как вы сюда попали?
- Меня зовут Уши, я ж сказал тебе, человек! Ты не глух – властно и перейдя «на ты» ответил Уши - Всё остальное долго объяснять. Пока можешь считать меня самой крупной удачей в своей жизни, ну или самой… Да, остальное неважно, если захочешь я стану главной удачей твоей жизни, которая выпадает раз в сто лет крайне ограниченному кругу тебе подобных. Считай, что я – материализованная душа всех чиновников и ответственный за северо-восточную зону ноосферы, согласно регламенту, спущенному небесной канцелярией. Да, говорю же, не поймёшь.
- Какой регламент? Какая душа? Вы учёный?
- Говорю не поймёшь! – повторил старичок и что-то недовольно заворчал, кряхтя и устраиваясь поудобнее в кухонный диванчик. Я предлагаю вам, всемилостивейший Павел Ибрагимович, контракт!
Вы отдаёте мне во временное пользование, в аренду так сказать, свой язык на пол года, как вы изволили выражаться давеча, до Великих Выборов, а я выполняю любое ваше желание по истечении этого срока, если вы сами на тот момент захотите что-нибудь пожелать! В качестве бонуса – бесплатное образование в течение вышеуказанного периода, память вашу я зачищать не буду, это не мои методы, вам будет, о чём вспомнить после. Согласны? Соглашайтесь, соглашайтесь, что тут думать, не будьте трусливым, непонятливым и мелочным человеком, терять вам на самом деле нечего и беречь, собственно, тоже!
Павел Ибрагимович был в очередном шоке.
- А ни у кого другого нельзя оторвать язык в аренду? – медленно сказал он еле ворочающимся языком.
- Не надо ничего никому отрывать! Я ж перед вами не янычаром и не инквизитором явился! Я просто буду говорить вашим языком, причём только на работе, исключительно!
- Но, но, почему я? Может я хочу остаться трусливым непонятливым и мелочным человеком, может я вовсе и не понимаю для каких целей вам именно мой язык! Может, в конце концов, вы меня обманете! Ведь вы же сказали, что не умеете как Хоттабыч или Джинн желания исполнять!
«Боже мой, Боже мой, не ужели это я говорю о джиннах и хоттабычах!» – подумал про себя госслужащий 21 века и продолжил уже вслух:
- К тому же у вас вон, и свой язык имеется, а иначе как вы со мной говорите?
Фразу закончил Павел Ибрагимович более твёрдым голосом, почувствовав, что оказался в своей естественной колее понятной борьбы понятных интересов в понятных переговорах.
Уши тяжело вздохнул, опять что-то поворчал, вздохнул ещё раз.
- Ладно, моральный подкаблучник, позор великого Чина, несчастный наследник великих предков, слушай.
Сотворение Уши
Видишь ли, когда случилась вся эта история с Грехопадением, меня ещё как бы не было, но так получилось, что я всё помню. Всевышний был разгневан и на Адама, и, особенно на Еву. Эдем в тот момент был страшен. Этих двоих, понятно, на грешную Землю, Змия лишили ног и прокляли, в общем, это, как раз, даже ребёнку известно. Однако один примечательный, для меня, по крайней мере, момент совершенно выпал из всех ранних и поздних источников.
Дело в том, что Змий, будь он не ладен, соблазнил Еву не яблоком, а речью, яблоко здесь вторично, как и дерево познания добра и зла. Змий (вернее Лукавый в теле несчастного гада, будь он еще трижды не ладен) начал разговаривать с Евой, объяснять ей чего-то, заигрывать, короче заинтриговал её своим СЛОВОМ. А, как известно, сначала было СЛОВО, но только оно было эксклюзивным инструментом Господа, а никак ни змиев, ни прочих тварей.
Адам, понятное дело, по образу и подобию, тоже владел словом, но абсолютно не представлял до инцидента со Змием его божественную мощь и не пользовался им как инженер универсальным творческим инструментом. А Змий воспользовался, наделив божественный инструмент еще и своей дьявольской силой, на что и обратил внимание в своём гневе Всевышний. Именно поэтому он ударил молнией в пасть гадине и вырвал язык её. Кстати именно из-за этого инцидента, змеи до сих пор не могут издавать звуков, кроме как шипения, а кончик языка у них раздвоен – так сказать шрам от древней электро - травмы. Естественно, Лукавый теперь очень редко пользуется в своих лукавых целях змеиным телом. Однако пресмыкающимся от этого не легче.
В чём вся трагедия с людьми заключается, и почему Господь так расстроился из-за змеиной провокации? Конечно не из-за того, что люди нарушили его запрет, дети вон постоянно запреты родителей нарушают, но их, как правило, максимум, что ремнём отпотчуют. Дело в том, что люди (до сих пор, кстати) чаще всего не способны постичь суть жизни, но зато они стали способны в совершенстве пользоваться главным инструментом и средоточием этой жизни – языком. В различных целях, для различных проектов, короче получили вполне себе божественную возможность ТВОРИТЬ хоть целые миры, хоть какие-нибудь разбойничьи банды. Потеть себе на огороде, ужинать молча при лучине чем Бог послал да носки детям штопать. Этого, конечно, вам богоподобным мало. Естественно, рай с таким населением перестал бы быть раем.
Но и люди, смутно помня своё происхождение и свою историю – сами по себе без контактов с небом, жить уже не могли. Вон Вавилонскую башню начали строить, зачем спрашивается? За каким таким богоподобием и величием им это понадобилось? Сейчас никому даже в голову не пришло бы с такой мотивацией башни ваять, сел на самолёт, поднялся, все вопросы снял и трать силы на что-нибудь другое. Однако, именно в этой истории, Господь поставил первую прививку от «божественного помешательства» людей – дал им сотни различных языков. Не берусь разгадывать замысел Божий, однако именно тогда он заодно спланировал первый антиглобалистский проект, что и привело к появлению независимых и различных стран, обществ, цивилизаций (как и войн, собственно, но дальше я не берусь думать о ЕГО замысле).
Да, да, глобальное человечество мерзко Господу изначально, поскольку это человечество сразу ощущает себя равным Отцу своему и сразу же начинает сыпать соль своими вавилонами на память Создателю о том, как не смог он своих детей сохранить при себе. А самое главное, вы хаосом своих миллионов тщеславий сразу начинаете создавать угрозу космосу, ибо разрушаете и ад и рай своей богоспособностью и богоподобием.
Остаток змеиного языка, между тем так и валялся у Древа познания добра и зла. Поскольку в Парадизе зловония и разложения не допустимы по определению, лежал он себе под деревом не одну сотню лет, пока Всевышний, как раз после вавилонской истории, случайно не наступил на него, прогуливаясь по райским кущам. Поскольку языку, чтобы чувствовать вкус руки – ноги не нужны, всё это время он впитывал в себя, что мог впитать от тихо стоящего рядом Древа. А поскольку не далеко валялось и то самое надкусанное яблоко с вечно свежим духом твоих прародителей, язык впитал в себя вкус и суть человеческой природы.
Господь, увидев язык, взял его, обмазал глиной и вылепил нечто, похожее на Адама (наверное, всё же он скучал по человеку в раю). Поскольку язык в качестве скелета не тянет, и вообще язык с костями дело невообразимое - глиняный человечек получился пластичный и тонкий. В общем, это был я. Вдохнув в меня жизнь, Господь сказал: хочу тебя послушать. Это как всегда с Господом, было совершенно невозможно ожидать, и совершенно выбило меня из колеи. Я сам ожидал послушать задачи и смысл своего сотворения, а пришлось говорить самому, да кому говорить! Потом уже я подумал, что всё же я не из Уха Медведя, а из Языка Змия и говорить для меня более логично, чем слушать. Кстати, в память о том, что меня должны слушать, а я должен делать так, чтобы меня слышали, Господь назвал меня именем Уши (что-то среднее между шипением змеи и словом «уши»).
В общем, я растерялся, о чём жалею до сих пор, ибо мои слова стали моей судьбой:
- Господи – сказал я – мне очень жаль, что невольно мною были открыты ворота в ад для детей твоих! Их аромат от надкусанного яблока воистину божественно чист, мне тоже их жаль, только мне кажется, что они в большинстве своём, помнят о своём благородном происхождении по образу и подобию Твоему, но очень редко в своём богоугодном и богомерзком творчестве вспоминают о наказании своём – смерти. Вдалеке от тебя люди не понимают жизни и убьют друг друга и род свой в своих грешных страстях и тщеславии всенепременно. Ты любишь их, а я вижу в них больше плохого: их божественные способности (владение Словом от Тебя) и грешные страсти (от Лукавого) делают их беззащитными от самих себя. Понимание своей сущности будет единичными случаями среди людей, ибо большинство большую часть жизни только и будут делать, что добывать свой хлеб насущный трудом тяжким, а в немногое свободное время тратить мысли в основном на то, как сделать так, чтобы меньше работать и получать свой хлеб насущный без пота. В общем, не вижу я возможности для исправления рода человеческого в их земной каторге.
А всего-то не было в Эдеме специального Архангела, который бы предупредил людей об ответственности, своевременно пресёк действия Змия и доложил тебе о возможном ЧП.
Так я говорил Господу, потому что Он сказал мне говорить. С каждым словом я понимал, что несу всякие банальности и сам я не понимаю всего величия Замысла Его, и наказания Его роду человеческому. И сказал мне Господь Слово и больше я его ни разу не слышал и не видел, и свершило Слово Его судьбу мою на тысячи лет.
- Отныне звать тебя будут Уши, но знать тебя будут лишь некоторые, и будешь ты жить вечно рядом с людьми на земле, но не станешь ты человеком. И не будешь ты никогда ни со Мною, ни с Диаволом. И не будешь ты никогда знать замысел мой и принимать решение за любого из потомков Адама моего без его согласия. И не будешь ты внушать, как и в каком царстве земном подобает жить племени людскому, но будешь ты отныне и до скончания века делать так, чтобы род человеческий не погубил сам себя, чтобы мог управлять он собой и не допустил хаоса по неразумению и страстям своим собственным. Так отправляйся на землю и помни о воле моей.
И низверг меня Господь на Землю...
Павел Ибрагимович сидел в своём креслице как каменное изваяние с широко открытым ртом. Уши перестал говорить, поёрзав очередной раз на диванчике, как бы собирая самого себя из постоянного стремления растечься. Он внимательно, без тени иронии или злости заглянул в глаза Павлу Ибрагимовичу.
- А дальше?! Что было дальше!? – воскликнул он. Ему казалось, что он сам побывал при всех этих событиях, он впервые так явно заглянул в самые глубины своей генетической памяти.
- Дальше, дальше - проворчал Уши – что вы кричите под утро, Алевтину Семионовну разбудите, милостивый государь. Ей я точно не смогу ничего объяснить, ибо круглая дура в этих материях…
- Дура, дура – жарко зашептал Павел Ибрагимович – но, добрая и ласковая иногда. Господь с ней, умоляю, продолжайте дальше, очень вас прошу! Ведь утренние петухи вас как лица нейтрального не касаются, а мне на работу идти еще не скоро!
Уши пристально посмотрел на Павла Ибрагимовича. Что-то в этом человеке появилось такое, что заставило его вспомнить об аромате надкусанного райского яблока.
- Думаю, я не ошибся в вас, хотя судить еще рано, что вы хотите за контракт в качестве аванса?
Павел Ибрагимович ощутил такой энергетический заряд в эту ночь и такой огромный абсолютно новый материк мыслей, которые раньше лишь где-то смутно в подсознании терзали его по ночам. Он внутренне был почти уверен, что в дальнейшем рассказе Уши он поймёт всё, что отравляло ему жизнь ранее своей неопределенностью и бесформенностью, но имело огромную важностью для него самого. Он совершенно уверенно и не раздумывая сказал:
- Я хочу продолжения Рассказа, арендуйте мой язык, я ваш! – секунду подумав по семейно чиновничьей привычке, добавил – потом исполнение какого-либо желания, но исключительно для моей Алевтинки, мне нужен только Рассказ!
Павлу Ибрагимовичу показалось, что его слова вызвали чуть заметную улыбку Уши. Без всякого намёка на сентиментальность, уставший, слегка сочувствующий взгляд всё наперед знающего старого учителя. Это последнее что видел Павел Ибрагимович в эту ночь: гимнастёрка и джинсы растворялись, а большие глаза старика впились в Павла Ибрагимовича. Язык слегка покалывало тысячами иголок…
Приключения Павла Ибрагимовича начинаются
Утро было тяжёлым. Павел Ибрагимович проснулся по своему биологическому будильнику как всегда ровно за 5 минут до будильника электронного, который стоял рядом с их семейным ложем со стороны хозяина. Три мысли, путаясь в голове, целиком заполонили его голову. Первая – что с ним было ночью, сон или всё же ЭТО было? Вторая - что было дальше с людьми после Грехопадения, и какова тогда, объективно, роль Уши в Истории? Наконец, если контракт был, то не слишком ли быстро он согласился на очень непонятные, по большому счёту, бонусы. От продолжения Рассказа проку не много, как бы еще в психушку не забрали, если где - кому ляпнешь, а вот с бонусом для жены, как бы «Золотая рыбка» не приключилась. Он так и представил свою Алевтину в виде всенародно известной старухи: «Дурачина ты простофиля, не сумел взять выкупа с Уши!».
Павел Ибрагимович, тяжело вздохнул, решил никому ничего не говорить и поднялся с постели. Алевтина Семионовна накручивала бигуди. Проходя мимо в направлении кухни, откуда уже пахло яичницей с помидорами, муж привычно поздоровался с женой: «Добдгое утгдо, дагадгая». Остановился, ощутил, что рот занят чем-то большим, чем обычно. «Добдгое утго» - попытался он еще раз. Прижал ладони ко рту и пулей бросился в ванную. Прямо в его чугунной ванне в сюртуке, котелке и с тростью развалился Уши.
- Павел Ибрагимович, ночью вы совершенно утомили меня своими расспросами, не успел предупредить: 2 - 3 дня вы будете привыкать к новым ощущениям, ничего страшного, поменьше говорите дома, а на работе, согласно контракту, я вас подстрахую. Придумайте что-нибудь, и выходите из дому, видите, я уже давно готов к чиновничьим будням.
В ванну постучала супруга.
- Павел, Павлуша, что с тобой? У тебя ангина, дорогой, или зуб воспалился? Вызвать скорую?
Супруг быстро и молча собрался, не завтракая вышел из квартиры промычав как мог на выходе, что у него сегодня важное совещание, «догодгие мои, опаздгдываю!». И убежал. В след раздалось, что-то возмущённо обидное от жены, по поводу того, что ему такому нехорошему помимо своего больного желудка еще совершенно не жалко и дочь, которую некому завезти в школу, и она из-за такого несознательного папаши останется дома. А Вовку с котом, само собою, нельзя оставить ни на минуту. И вообще всё это крайне возмутительно с его стороны, с чем, в принципе, Павел Ибрагимович был искренне согласен…
Немой чиновник
Всю дорогу на работу Павел Ибрагимович с ужасом думал о сложившейся ситуации. Старенькая, чёрная тонированная Тойота, доставшаяся ему вместе с персональным водителем от самого зама губернатора петляла по утренним провинциальным пробкам. Павел Ибрагимович пытался понять, что ему предстоит пережить в новых обстоятельствах. Ничего хорошего не светило. Когда в очередной раз его водитель с начальственными номерами привычно подрезал какого-то обывателя на стареньких Жигулях, лениво выругавшись по поводу чайников на дорогах, Павлу Ибрагимовичу захотелось жёстко матюгнуться. Вовремя остановившись, он вспомнил свой утренний конфуз. Потом подумал о тяжёлых временах, камерах видеонаблюдения на дорогах, проезжающих мимо провокаторах с синими ведёрками и журналистах, которые естественно в ближайшие полчаса покажут в Интернете его машину и его личную биографию. А водила, пролетарий, так его раз так, представитель народа, даже не поймёт, из-за чего я его премии лишу. Зато обидится, как пить дать и начнёт распускать дурацкие слухи о злобных начальниках – чиновниках - бюрократах.
В принципе, 2 – 3 дня потерпеть с речью это не так уж и сложно – продолжал свой план чиновник. Да хоть неделю, нашему-то брату! Но как назло именно сегодня и завтра ему предстоит говорить самому, и говорить не просто так, а, можно сказать, на оценку самого главного и строгого – приём граждан. И ведь не отменить - граждане по записи, это новая мода – экстаз пиара с ручным управлением, мол, как хотите, но с народом должны общаться категорически и регулярно. Тьфу-тьфу-тьфу – подумал Павел Ибрагимович, авось пронесёт и не будет у Первого вопросов по моей части в эти дни!
Молчание – золото! Это ж наш брат придумал, до последних времён работало, да еще как!
Вот секретарше, например – вообще ничего говорить не надо. Глянешь на неё ласково, улыбнешься уголком губ, а она уже всё поняла. И чаю принесёт, и сплетни последние расскажет, и про бумажные долги напомнит, пока чайку на стол ставит. Вот на совещании, сиди себе и многозначительно кивай головой в тот момент, когда на тебя смотрят, или делай вид, что гениальные мысли докладчика дословно записываешь, ах мол, как умно говорит, как умно! Или, вот например, поручение какое, пишешь резолюцию на документе, тщательно и покрасивее расписываешься и всё, чего говорить-то, и не надо вовсе. Так ведь время другое теперь, совсем другое. То приёмы заставляют личные вести, то по скайпу говорить, а то, глядишь, и телефон свой служебный заставляют на сотовый замкнуть, чтоб всегда и лично был на связи.
Эти новшества Павлу Ибрагимовичу были обычно в радость, это было его, так сказать, конкурентное преимущество перед бронтозаврами и хороший повод для карьеры, но сегодня он об этом жалел.
- Ибрагимыч, не грузись с утра – раздался голос Уши с соседнего сидения. Каждый чиновник желает не говорить лишнего, ибо его слово – не его совершенно, а государево. А значит всегда остаётся риск, что о государе плохо подумают из-за чиновника, либо государь о конкретном чиновнике плохо подумает. Страх этот естественный, и связан только с тем, что чиновник не государь, лично решения не принимает. А вот если он говорит публично, то говорить приходится исключительно самому, своим личным языком. И заставлять вас публично говорить, конечно – противоестественно и противно природе чиновника, но ведь заставляют. Пытаться с помощью говорения делать чиновничью карьеру – тоже противоестественно, это ты неправильно делал, неправильно.
Водитель совершенно не обращал внимания на второго пассажира, или не видел…
Клара Карловна
Всё шло неплохо под портретом Самого Главного за столом не слишком большого столоначальника. Павел Ибрагимович даже не много расслабился и начал мычать под нос какой-то дешёвый мотивчик из дискотеки 80-х. Он даже представил, как секретарша спросит, можно ли войти посетителю, а он скажет неразборчиво, но утвердительно: ыгы – ага. Потом долго и внимательно будет слушать (людям приятно, когда их слушают начальники). Потом возьмёт жалобу, покивает головой для убедительности, разведёт руками, пожмёт руку и скажет: ничего – ничего, на той неделе, на той неделе… Следующий, следующий проходите...
В кабинет бочком – бочком протиснулась забавная старушенция в огромной измятой панаме, в каких-то невероятных юбках и с большим полиэтиленовым пакетом, в котором, похоже, была толстая папка документов.
- Павел Ибрагимович, вы поймите, я пенсионерка, Клара Карловна меня зовут, и не какая-нибудь там неграмотная. Я в документах всё понимаю и не позволю себя обманывать! – говорила пенсионерка вытаскивая на стол бумаги из бездонного полиэтиленового пакета. Я писала Президенту, писала в партию, писала губернатору, писала в райсполком, то есть в район, вернее в управу, тьфу, запуталась в ваших названиях. А секретарь района, промежду прочим просто мне мстит и в этом вся загвоздка! Я на него во время выборов в газету жалобу написала, работала агитатором у другого кандидата, мстит точно, шельмец такой, уже два года! А у меня пенсия не как у Абрамовича, мне мои четыре тысячи принципиально важны, принципиально!
По мере появления бумаг – переписка с чиновниками, судебные решения, вырезки из газет, бланки официальных ответов с различными штампами и печатями – настроение у Павла Ибрагимовича ухудшалось. «Профессионалка! - уважительно думал Павел Ибрагимович – такая мёртвого поднимет, наверняка, что-нибудь с управляющей кампанией или льготами.
Клара Карловна, словно читая мысли рассматривающего бумаги чиновника, продолжала свою историю.
- Я, между прочим, малолетняя узница, ветеран труда, жертва политических репрессий, ну то есть родитель, царствие ему небесное был жертвой сталинского террора и я тоже, соответственно. Я почётная работница потребкооперации, имею грамоты как ветеран труда. За вашего самого Главного голосовала, между прочим! Да вы же нас уже совсем не цените – голос посетительницы задрожал, глаза увлажнились – чинуши, чинуши и есть!
Чиновник искренне пообещал себе, что если просьба хоть немного выполнимая выйдет на район с гневным звонком (крайний случай, но самый быстрый из арсенала чиновников). Но как раз в этот момент язык внутри Павла Ибрагимовича начал жить своей жизнью.
- Вы мне очень понравились, и мне очень и очень вас жаль, такие как вы, именно вы, безусловно, достойны самого искреннего и большого уважения и помощи со стороны власти всех уровней!
- Ну что вы, что вы, Павел Ибрагимович, неужели хоть кто-то… - Клара Карловна зажглась краской как девочка – вот и я говорю, хоть какое-нибудь к нам внимание, столькова натерпелись в жизни, а тут… Так про главу-то, подлеца недорассказала…
- А почему вы именно ко мне на приём записались? – ясно и разборчиво, тоном, не терпящим возражения, но при этом очень мягко произнес Павел Ибрагимович чужим языком - я же не совсем по ЖКХ...
«Во даёт! – думал в этот момент сам Павел Ибрагимович - от моего имени так и шпарит, какую-то ерунду причём!» Он ощутил непонятную и сильную тревогу внутри, где-то между животом и грудью. Он даже подумать не мог, каково ощущать себя, когда кто-то другой говорит твоим языком то, что ты не хотел сказать. Ещё страшнее оказалось ожидать, что в следующую минуту он, то есть язык, выдаст на свет Божий помимо желания хозяина тела! Ему невольно вспомнились дискуссии с одним сумасшедшим профессором, о том, что люди всегда говорят не свои слова, не ими придуманные мысли, и даже не ради своих собственных целей, за исключением, разве что, цели поесть - попить – поспать. Со всей чудовищной ясностью он понял этого профессора в минуту ожидания следующей фразы собственного чужого языка.
- Впрочем, впрочем, я догадываюсь, во-первых, ваша знакомая из 77 квартиры сказала, что есть такой комитет, что возглавляю его я, что ко мне вы еще не обращались и что по слухам взяток я пока не беру, так?
- Истинный крест, так и есть! Так и есть! Откуда вы знаете? – подозрительно прищурилась Клара Карловна и непроизвольно оглянулась назад.
- Не-нет, КГБ это не я, не переживайте, прошу вас. Просто в документах у вас увидел адрес знакомый, сталкивались на досуге с вашей соседкой. Скажите, а эти счётчики, которые вы установили, но показания которых не учитывали при начислении коммунальных платежей в ваших расчётных квитках, вы устанавливали сами?
- Конечно, что ж мне сортировать что ли установщиков? Посудите сами, Павел Ибрагимович, висит объявление, мужики пришли, сделали, а мне что догадаться что ли, что не те? Два года не ставили на учёт, ироды! И главное в суде я говорили, говорила, писала – писала, за два года…
- А жильё, конечно приватизировано?
- Конечно – немного обидевшись сказала старушка – что ж мы хуже людей что ли!
- А перерасчёт так и не делают, безобразники?
- Ни в какую, сынок, упёрлись клухи жирные, расселись как королевы и гоняют сироту, узницу концлагерей…
- Четыре тысячи по вашим подсчётам с вас взяли несправедливо?
- Три тысячи восемьсот сорок без этого месяца, так за два года уже!
- Несправедливо.
- Я и говорю - чинуши!
- Возьмите деньги, прямо сейчас (рука Павла Ибрагимовича привычно повинуясь команде полезла во внутренний карман пиджака)
- ???
- И всё
- И всё?
- Конечно, и всё, выкинете свой пакет…
Клара Карловна почувствовала какой-то подвох и, глядя за рукой Павла Ибрагимовича, подозрительно спросила:
- За что?
- Как понять «за что»? За неучтённый счётчик!
- А вы? У меня для вас отблагодарить ничего нету, промежду прочим…
- А у меня тоже бабушка, тоже узница, может и ей какой добрый человек со счётчиком поможет. Все люди братья, должны помогать друг другу.
Последняя фраза сработала как пароль, и Клара Карловна неуверенно протянула руку к деньгам.
В этот момент сам Павел Ибрагимович кипел внутри весь. Он думал, что этот Уши полоумен, что он распоряжается его, кровно и без откатов заработанными деньгами, что ему надо было идти к Модесту Ивановичу и раскулачивать его почём зря. О том, что Уши фундаментально не прав, что если так делать со всеми – всё полетит в тартарары, потому как люди хлынут с протянутой рукой, потому, что тогда совсем не нужен никакой порядок и наступит хаос. Наконец, почему именно эта, первая попавшаяся старушка, которой и самой не грех сходить исповедоваться получает подарок в его кабинете? Он же вроде не дурак вчера ночью был, неужели он этих простых вещей не понимает?!
Во рту кололо, и руки как будто подгоняемые этими коликами быстро отсчитывали из бумажника чиновника необходимую сумму. Между тем, по мере исчезновения денег в невероятных юбках с огромными от удивления и искренне мокрыми глазами старушки, язык Уши под видом Павла Ибрагимовича продолжал своё дело.
- Один момент, Клара Карловна.
Старушка, не веря своей удаче и тому, что ей придется теперь жить без привычных кабинетных хождений, услышав последние слова, напряглась. Павел Ибрагимович полушёпотом и таинственно, расставляя знаки препинания, наклонился вперёд и проговорил:
- Никто, слышите ни одна душа, не должна знать о том, что это я помог вам! Слышите? В этом кабинете ни-че-го не было! И что бы вы поняли, что я не шучу, скажу вам: если вы хоть кому-нибудь назовёте мою фамилию, все ваши соседи будут знать, что вы ночью, тайно прирезали себе две сотки на дачном участке за счёт вашей больной соседки Прасковьи Дмитриевны! Отчего, кстати у вас радикулит и обострился, не в вашем возрасте заборы-то двигать.
- Ни на-а-да, ни на-а-да! Павел Ибрагимович! – краснея, теперь уже от стыда, заголосила старуха – да он ей этот участок уже и не нужен, а мне помидорки посадить, внучку, внучку посылаю помидорки, а он их так любит, так любит! Бес попутал, Павел Ибрагимович!
- Ну что вы, Клара Карловна, я исключительно из-за серьёзности моей просьбы, нельзя нам с такими делами светиться, не поймёт обчество, понимаете? В общем, только фамилии не называйте, ради вашего же блага! А внучек, кстати, к вам на днях приедет, обязательно приедет проведать… Только квартиру на него не спешите оформлять (последние слова были сказаны не вслух, но Павел Ибрагимович их тоже услышал).
Вдвойне счастливая старушка в раз решенной проблемой и новостью о приезде внука – оболтуса медленно, словно боясь спугнуть свою удачу, выплыла из кабинета Павла Ибрагимовича.
Уши - терапия
Павел Ибрагимович, проводив глазами старушку, резко подпрыгнул на месте, обернулся и начал метаться по кабинету. На лице выражение страшного гнева, скорее это был разъярённый бык на корриде, наплевавший на смерть, чем острожный и рассудительный чиновник. Когда он увидел в своём только что пустовавшем кресле Уши в его дурацком сюртуке, да еще и с ногами на столе (как раз на красной папке с надписью «Входящие»). терпение его лопнуло, и он ринулся к нему. Но в кресле никого не оказалось, зато из-за спины, от стола заседаний раздался ленивый голос:
- Павел Ибрагимович, но ведь нельзя быть настолько жадным! Неужто, та десятка, которую вы, давеча прилюдно сунули пьяному бомжу у Церкви, для вас более дорога, чем несколько купюр за двухлетние страдания бедной узницы и почётной работницы потребкооперации? Это ж вам куда как больше зачтётся там, на самом при самом верху.
- Да пгдичём десь деньги! Да ты, да вы, да что вы твгадите-то! Это непдгавильно! Уфф…, отгдайте мне мой ядзык…
- Да не переживайте вы право слово! Не напрягайтесь, я вам быстренько развею ваши возмущения, и давайте еще поработаем, там товарищ за дверью, я прямо чувствую, будет интересно и вам понравится! Присаживайтесь.
Уши усадил Павла Ибрагимовича под портрет, ловко просочился между ним и столом к телефону нажал кнопку и сказал секретарю, чтобы к нему, то есть Павлу Ибрагимовичу, никого пока не пускали.
- Всё-таки про деньги вы не обманывайте, вам жаль свой родимый пустой бумажник... – уверенным тоном начал Уши.
Павел Ибрагимович замотал головой, как будто соглашаясь, за тем помотал, как будто не соглашаясь.
- Кстати, у вас СМС. Ответственно заявляю, учёт ваших трат я самым тщательным образом веду, а у вас еще есть, согласно контракту, финальный бонус, который вам, конечно же, не помешает к концу года вместе с полугодовыми премиями и компенсацией за неиспользованный отпуск.
Павел Ибрагимович открыл сообщение, параллельно немного обрадовавшись сумме, которая действительно набежит к концу года, и немного расстроившись словам о «неиспользованном отпуске». Сообщение выглядело так: «кредитная линия Уши: 3840 руб.00 копеек. Срок погашения по курсу при наличии желания кредитора – 31….201..года. Небесная канцелярия, исх. № 777001». Чиновник действительно по прочтении как-то размяк и расслабился, однако радости на его лице новость не прибавила, особенно это непонятное «при наличии желания кредитора». В областной канцелярии так писать не принято. Уши тем временем продолжал:
- Во-вторых, вас возмутило следующее, дражайший Павел Ибрагимович: почему, собственно именно вы раскошеливаетесь, а не те балбесы (ваши коллеги) которые не хотят пошевелить пальцем у себя в районе? Ну, или те, которым как Модесту Ивановичу, по вашему мнению, грех жалеть денег на старушек в силу их нелегальных, так сказать, доходов?
Павел Ибрагимович, сокрушённо и активно закивал головой, сгорбился и еле слышно всхлипнул.
- Поймите, чиновник не имеет никакой возможности отгородиться от других чиновников в своей ответственности перед внешним контактом. Разделение функций и компетенций он ошибочно переносит из внутренних сношений на коммуникации с внешним миром. Привычка показывать непосвящённым гражданам пальцем на специально ответственного за вопрос или тему другого чиновника – это естественная патология системы, скоро сам поймешь.
Я, конечно, мог бы подстроить так, что бы чиновники в районе исправили постановления вашей, кстати, администрации, вышли с инициативой на своё районное собрание ну и вообще, немножечко попотели бы над этим прецедентом и перерасчётом. Ну, или я мог бы устроить лёгкий шантаж вашему приятелю Модесту Ивановичу, чтобы он не забыл стать благотворителем, так сказать, в данном конкретном случае. Но это, простите, не моя функция. Голубчик, у меня нет права решать кто хороший, кто плохой, кому и за чей счёт помочь ради чьей-то справедливости, с этими вопросами, пожалуйста, к Господу, ну или хотя бы к Губернатору. А у меня с вами контракт ради совершенно иных целей. Вы лучше, Павел Ибрагимович, навестите эту бабушку, когда её родной внучек с её же письменного согласия в дом престарелых сплавит, чтобы квартиру заиметь. И про счётчик этот внучёк не вспомнит, наоборот, будет публично возмущаться, что пенсию за родную и пока живую узницу-труженицу получать ему чиновники не позволят...
Павел Ибрагимович опять слушал с открытым ртом. Признаться, в таких высоких материях применительно к посетителям ему думать не доводилось. И действительно, вопрошал он самого себя, что есть истина-то и это еще надо понять кто-кого на самом деле разводит? Хочешь как лучше, а получается по — черномырдински.
Уши сделал паузу, и ровно в тот момент, когда госслужащий закончил свою мысль известным афоризмом продолжил:
- Наконец, вы гневно подумали, что раз уж я заставил вас сделать это благородное дело, на каком собственно основании, о вас никто не узнает, когда все вокруг только и делают, что пиарятся на всякой ерунде и не за свой счёт… Так?
Павел Ибрагимович медленно кивнул головой, заинтересованно глядя на Уши. Было видно, что он еще переваривает про «хитрого внучка».
- Здесь всё как раз очень-очень просто: из вашего блага и своего интереса. Не надо вам пиариться, не положено. Вы чиновник, а не политик, вы часть машины власти, но не власть. Колесо от автомобиля не может возжелать рекламировать себя отдельно от всей модели и своего владельца. То, из-за чего вы вчера вечером страдали — ваша личная реклама не изменит. В политических целях вашего брата будут выставлять козлами и в «зомбоящике», как вы вчера выразились, и в газетах, и в Интернете, и Главный, и Самый Главный в своих речах и поездках. Давайте умнее сыграем, ну или просто не мешайте мне…
Павел Ибрагимович опять чувствовал себя раздетым, как будто его раздели при народе, благо народа не было. Он поёжился, становилось как в детстве жутковато, но интересно. Было приятно, что Уши говорит именно ему такие интересные вещи, но смысл игры, в которую он уже ввязался, был непонятен. Загадка становилась интересной, Павел Ибрагимович чувствовал, что его захватывает неведомая игра Уши. А тем временем дверь в кабинет отворилась и вошёл пузатый, хорошо одетый с бегающими глазками человек:
- Сидр Матвеевич Бломберг, бизнесмен и патриот, позвольте войти в кабинет власти и порядка как в родимый отчий дом свой, дорогой Павел Ибрагимович!
Сидр Матвеевич Бломберг
Павел Ибрагимович не однократно слышал про этого городского бизнесмена, более того, он сам проживал в квартире, построенной фирмой этого господина. Нормальный такой делец, толстенький, подвижный с бегающими глазками, с острым, как говорят языком и вечным резким запахом одеколона. Переживая всемирный финансовый кризис в масштабах своей отдельно взятой фирмы, Бломберг начал активно участвовать в правительственных программах. Говорят, что он не плохо вышел из кризиса за счёт государственных денег на социальное жильё различным ветеранам, военным и сиротам. Про него ходили странные слухи, что обладает товарищ, удивительным даром решать любые вопросы в любом кабинете мэрии, при этом чуть ли с помощью то ли гипноза, то ли чёрной магии, то ли каких-то специальных психологических приёмчиков. Единственный человек, фирма которого смело начинала строительство до завершения всех процедур, согласования проекта и оформления земельных участков. Красавец, в общем, настоящая опора России!
«Или в области собрался строить, или на пьянку позвать хочет - подумал Павел Ибрагимович – только я ему хрен помогу, пока он мне по гарантии вздувшийся до безобразных волдырей линолеум в детской не поменяет!»
Между тем, Бломберг сам уселся в кресле напротив, закатил глаза на портрет за спиной чиновника, подобострастно вздохнул, перевёл преданно-томный взгляд на Павла Ибрагимовича:
- Я познакомиться, долго вас не задержу. Понимаю, понимаю, сколько у вас дел и вопросов государственного значения, как сложно и трудно вам держать страну в единстве и в едином порыве модернизации всей России - матушки. Наслышан о вас в самых замечательных тонах, а народ-то - лентяи, а нашего - то брата бизнесмена порядочного всё меньше и меньше…
В потоке приятных слов Сидр Матвеевич начал заводить сам себя в приступе государственного патриотизма, голос начал повышаться, одна рука легла на грудь, вторая с ключом от неплохого, как понял чиновник, Мерседеса легла на стол. Павел Ибрагимович, вернее его язык продолжал хранить молчание.
- Исключительно мечтаю позвать вас на маленькое мероприятие, посвящённое именинам моего крестника. Познакомимся поближе, закусим, ведь настоящие патриоты должны быть вместе, вы согласны со мной? Вокруг твориться не понятно что, мир встал на уши, но мы, например, работаем абсолютно в белую, абсолютно! Вы – чиновник, страж государства так сказать, я – предприниматель, плачу налоги государству. И должен платить только ему, согласны? Помните, в 90-е какой бардак был? Но ведь справились, благодаря таким как вы и я, вы согласны со мной, я прав? Взгляд у вас какой–то грустный, надо отдыхать, дорогой Павел Ибрагимович, непременно отдыхать от трудов праведных! У меня отличный массажист, кстати! В общем я не буду вас долго задерживать, приходите на именины крестника, там в спокойной обстановке и пообщаемся. В общем, пойду, а вы, кстати, можете взять с собой кого пожелаете, семью, или кого из коллег.
Бломберг с улыбкой начал подниматься со стула и уже начал тянуть свою толстую волосатую руку к чиновнику, как язык Павла Ибрагимовича начал издавать звуки. В этот момент туча закрыла солнце и по кабинету пробежала тень.
- А чего вы такие плохие дома строите, Сидр Матвеевич? гастарбайтеров не оформляете, гарантийный ремонт не делаете. У меня вон в комнате линолеум на дыбы встал, сколько раз звонили, одни обещания.
Бломберг на секунду замер с протянутой рукой, затем медленно опустился обратно в кресло. Глаза на секунду стали жёсткие и колючие, но на секунду. Затем он бросил взгляд за окно кабинета, ехидно улыбнулся и растягивая слова сказал:
- Понимаете, э-э-э, уважаемый Павел Ибрагимович, как бы вам это объяснить, э-э-э…
Бломберг, изучал то пейзаж за окном, то лицо начальника комитета и не мог понять: или он вымогал взятку по крупному, или всего лишь намекал на замену линолеума в детской. Или он просто необстрелянный дурак, наслушавшийся речей про борьбу с коррупцией и желающий выслужиться. Неприятное предчувствие закололо где-то в правом боку, в области печени. Так ничего и не разглядев в тёмных глазах чиновника Бломберг прибегнул к обычному приёму:
- Слушайте, я к вам по-человечески, а вы «плохо строите»? Может, заедете ко мне в офис, поглядите многочисленные дипломы с многочисленных выставок, где были такие люди! – Бломберг театрально поднял палец вверх – вы хоть понимаете, что вы тут говорите, нет? А ведь за слова надо отвечать, надо отвечать, уважаемый, вы согласны со мной? Вы что думаете, что Сидр Матвеевич последний человек? Вы думаете, я только бизнесом занимаюсь? Вы что считаете, что там я не в штате? – Бломберг эффектно как артист перевёл палец на окно, показывая на большое серое здание с той стороны проспекта. - Вы хоть понимаете, что сам Губернатор приезжал ко мне на открытие дома для ветеранов. Ещё есть вопросы?
Павел Ибрагимович внутренне сжался в комок: «Мать моя женщина – думал он – ну на ровном месте проблемы создает, ну, что за человек, тьфу, язык, хоть бы он про линолеум попросил и замирился с этим прохиндеем, хоть бы замирился, елки палки». Но язык продолжал своё чёрное для Павла Ибрагимовича, дело.
- Ну, раз вы мне угрожаете, я не пойду к вашему крестнику на именины и не познакомлю вас с Модестом. И наоборот, я прямо сейчас позвоню ему и скажу, чтобы он на пушечный выстрел не подпускал вас к своему телу, тем более не вздумал делать звонки в мэрию по вашим квартирам. Всего доброго.
Теперь в комок сжался Бломберг. Он, открыв рот, смотрел на чиновника и пытался понять, как он вычислил его интерес к Модесту Ивановичу. «Ах, пройдоха, как я повёлся на его линолеум, матёрый волчара, матёрый, надо что-то делать» - так думал Бломберг глядя на чиновника. Павел Ибрагимович между тем сам перешёл в наступление, железным и спокойным голосом:
- Значит так, голубчик, или вы мне говорите, зачем вам Модест Иванович и я вас знакомлю с ним без всяких гостей и пьянок, или мы с вами прощаемся. Только при этом, имейте в виду, что Прокуратура уже в курсе ваших липовых документов на стройматериалы из Кабардино-Балкарии и про дольщиков, на улице имени знаменитого русского хирурга Николая Ивановича Пирогова. Впрочем, у вас еще есть время решить свои вопросы.
Павел Ибрагимович ликовал, глядя как у предпринимателя округляются глаза и спесь исчезает с наодеколоненного лица: «Задай ему еще, Уши, пусть этот нувориш меня запомнит, как следует, пусть гад, посмотрит на честных госслужащих». Бломберг медленно посмотрел в окно на серое здание, затем на Павла Ибрагимовича, затем взял в руки карандаш (боец, ничего не скажешь, боец) и сказал:
- Мне нужен звонок Модеста Ивановича мэру, а вы с ним большой дружбе, по слухам. Ваши коллеги в городе слишком много стали хотеть. Я хочу работать с областью.
- Сколько вы отдаете квартир?
- Четыре квартиры с подъезда в панельке, и по две в монолите.
(Павел Ибрагимович присвистнул про себя от такой информации, и сразу вспомнил про свою мечту о даче в Холюнкино)
- В органы обратиться?
- Нет, нет, нет, мне здесь жить, мне проблемы не нужны, вы ж понимаете – жёстко отрезал бизнесмен.
- А сколько готовы откатывать?
- Ну, если останется зелёный свет в оформлении, потяну по одной с подъезда, ну по две, в панельке.
- Стройка большая зависла?
- Четыре двенадцатиэтажки, по пять подъездов.
- То есть 40 квартир готовы?
- Ну, лучше меньше, конечно, понимаете, только – только из кризиса начали выбираться.
- Если не получится?
- Удачливый бизнесмен Бломберг перестанет быть удачливым, там еще долги кое-какие. Но погибать буду с музыкой. Что там еще за прокуратура, Павел Ибрагимович?
- Какая прокуратура? А-а-а, да от кого-то слышал, может наврали…
Павел Ибрагимович набрал прямой Модеста Ивановича:
- Орден и повышение ждёшь? Да ладно, хитрец, хоть бы сказал. Мне тут сорока на хвосте принесла, что после долгой и кропотливой работы межведомственной комиссии под твоим руководством впервые за последние 20 лет сразу сорок семей работников культуры получат новое жильё и, мол, первая ласточка это только. Да еще во Всероссийский год работников культуры! Говорят в театре труппа уже пьяная, и что по Первому даже покажут. Губернатор еще не хвалил? Везёт же тебе, как ты с этими бизнесменами договариваешься, не понимаю… Ну, бывай.
Павел Ибрагимович положил трубку, и посмотрел на удивлённого Бломберга.
- Вам всё понятно? Собирайте своих рекламщиков - пиарщиков и озвучивайте.
Бизнесмен медленно кивнул, в глазах появилась хитринка и азарт, на всякий случай он спросил:
- Ни кому не даю, а документы пройдут?
- Пролетят, вы лучше готовьтесь к вниманию со стороны журналистов и власти, одеколон смените, и вообще, не забудьте, как патриот во всей этой громкой истории про патриотов – чиновников. Нет, мне квартира точно не нужна, не надо, и вообще, вас у меня на приёме – не было, понятно?
Великий «Чин»
Измотанный и утомленный приключениями на работе Павел Ибрагимович в трусах и майке на цыпочках пробрался на кухню, включил ночник и увидел в своём креслице Уши, попивавшего кефир. У него было много вопросов к нему. Но Уши прижал палец к губам и заговорил первым:
И начал я, бедный, болтаться среди людей. Надо сказать, я прекрасно понял Всевышнего, когда он сгоряча наслал вселенский потоп на человечество: злость, грязь, страсти, короче, грешные вы, грешные. И ведь ни чего с этим не поделать, если иметь в виду большую часть гомосапиенсов. А мне как-то всё равно, не тепло не холодно, брожу по свету и думаю: ну как в этих условиях задачу, поставленную Господом, возможно решить? Хорошо ему, р-раз, и потопил всех, кроме избранных. Так и то, эффекта хватило совсем не надолго. Да и сам Он отказался от таких грубых и масштабных методов. Или вот, скажем, возьмёт и явится миру в своём Посланнике, пристыдит человечество Крестом, на пальцах, можно сказать, объяснит, как любить должно и уже по всему миру люди ему земные резиденции отстраивают. Храмы то есть. Оппонент его тот тоже не спит, эксплуатирует слабости человеков да так эффектно, что все посылы Господа извращаются, людишки в ересь и смуту входят. Мне то при таком раскладе как поступать? Как обеспечить, чтоб они сами себя не поубивали, пока Господь с графиком Армагеддона не определился? Чем, простите, отчитываться? Да еще не судить ни кого, не миловать, и вообще не вмешиваться в разборки добра со злом.
Сел тогда я в пустыне на креслице каменное, помниться, задолго ещё до Христова пришествия, налил себе верблюжьего кефиру и задумался. И пронеслись у меня перед глазами все царства и племена и роды человеческие того времени. И увидел я в далеком поселении, где-то севернее китайских племён и чуть южнее Сибирского болота человека рядом с каким-то царьком. И подавал он ему горшок в спальню и кувшины с водой, получал свой мешок риса в неделю и больше ничего не делал, понимаешь, ничего, и так года три. Я подумал – слуга как слуга, но чем-то не похож на других обычных слуг. Присмотрелся, а они – разговаривали! То есть, значит, занёс горшок, рассказал о житье – бытье, посоветовал, что царю послам сказать да что на ужин съесть и ушёл. Ну, думаю, интересно. Не слуга, но слуга, не родич, а слушает, без меча и силы, но привечаем, не мудрец – шаман, а уважаем. И тут в моей глиняной голове родилась идея, которой я до сих пор и отчитываюсь.
Дело всё в том, что в смертной жизни на земле (я это на своём первом же веку понял) основная масса людей больше всего на свете хотят есть, пить, совокупляться, и не работать. И при этом, чтобы их любили, уважали, и слушали другие такие же люди. Тщеславие - у одних больше, у других меньше, это то ключевое, ради чего люди могут даже какое-то время истязать себя работой, или рисковать жизнью, или отказываться от еды. Почему? Да потому, что это самое главное бессознательное выражение их богоподобия и генетической памяти об Эдеме. Единственным и главным способом достижения всего этого и сразу на земле – люди это тоже быстро смекнули – явилась власть. Во-первых, распределяешь кому чего и сколько (ну и сам в потреблении не стесняешься). Во-вторых, судишь и милуешь (ну прямо как мини-господь). В-третьих, обманываешь себя типа всенародной любовью детей своих неразумных.
Одна загвоздка вышла, собственно та самая из-за которой люди с божественным языком отправились как штрафники на грешную землю. Потенциальным «богам» (царям земным) оказалось мало места, даже на огромной и не познанной в то время земле. Чего люди только потом не придумывали, и науку, и искусство, и религии, и ремёсла, и отшельничество, и разбой, чтобы хоть в чём-то, хоть где-то почувствовать себя Богом – Творцом - Вершителем.
Во всем этом хаосе страстей и желаний не было одного элемента - предохранителя, который мог бы обеспечить устойчивость человеческому роду, гарантировать его самосохранение и значит помочь, вообще-то, выполнить мою миссию. А это значит, что власти нужны такие люди, которые бы только санкционировали, доносили, контролировали, несли персональную ответственность и планировали работу царя и за царя. И тем самым – делали бы его власть прочной и долговечной, а жизнь рода человеческого понятной и спокойной.
Я было обрадовался своей находке подобного персонажа, обратил из внутреннего созерцания свой взор на царька и его необычного слугу и расстроился, ибо царька оплакивали многочисленные жёны, а слуга – не слуга стоял связанный перед другим верзилой.
Я сразу туда, являюсь к нему в темницу и натурально говорю, что ты, мол, так и так не насоветовал своему начальнику про этого конкурента. Он в испуге, обозвал меня каким-то страшным словом пал ниц и как на духу объяснил. Вот, мол, служил верой и правдой, ходил к самому царю, а был всего лишь равный среди низших и безоружных, да еще и обзываем нещадно по праздникам. Поддался на соблазн царёва брата и показал ему родник, из которого воду царю приносил. Теперь, значит у его трёх жён пять премиальных мешков риса, а его вместе с детьми теперь казнят, ибо доверия к нему теперь нету никакого, к тому же у нового царя еще целых три брата. Мне, конечно, захотелось плеваться от таких дешёвых манипуляций с премиальными мешками и гордыней слуги, но ведь слуга-то был не обычный. Делать нечего, знакомлюсь и заключаю свой первый контракт с настоящим человеком. Звали его Чин – Чин, что значило на их языке что-то вроде «дубовый зад» или «железный копчик».
Всю ночь я показывал ему всё его собственное ничтожество и скудоумие, удивляясь глупости бывшего царя, что он вообще с Чин-Чином разговаривал как с родичем или жрецом да еще по вопросам, которые, что называется под грифом «секретно». На следующий день он, по моей науке, попросил стражников хоть одним глазком увидеть нового царя.
В первый день его привели к нему и он сказал:
- О великий из величайших царей всей равнины от гор до моря (это, понятно, такой льстивый заход, ибо и гору и озеро в дали, было видно с царского крыльца без бинокля). Дай мне лишь один шанс, и я тебе пригожусь. Выполни мою просьбу, о великое солнце моей ничтожной души.
Уши с довольным видом в этом месте рассказа подсобрался в креслице Ибрагима Петровича и продолжил: В этот момент я не удержался и организовал два раската грома среди ясного неба и поставил подножку их главному шаману. Царь счёл это за высший знак и обещал выполнить последнюю просьбу Чин-Чина, мысленно сожалея, что горшок и кувшин в его спальню заносить в силу кадрового дефицита пока не кому. Чин-Чин (вот смышлёный человек был, в отличие от тебя) в этот момент смиренно опустил голову и таинственным голосом попросил остаться один на один. Шаман с братьями и жёнами вышли.
- О, великий царь, возьми меня выйди ко всем и скажи: «Вот мой Главный Горшочник. И кто обидит этот почётный чин – меня, лично, обидит! А кто худое на него задумает - тот на царство моё худое задумал. А кто ослушается его в делах по воде и пище моей – тот меня ослушался!». Как сделаешь это подожди до завтра, и если не казнишь – скажу другое слово тебе.
Из-за грома и споткнувшегося шамана, а еще больше из-за шанса выйти из кадровой тупика, царь согласился. Чин дал, чин взял – думал он – что очень даже и интересно, это ж ведь не каждому встречному моим величеством даруется: Главный Горшочник! (в этот момент царь испытал приятную негу внутри от чувства собственной значимости и всемогущества).
Сделал царь так, как сказал Чин-Чин. На другой день увидел он, что народ кланяется шельме Чин-Чину по дороге к царю, руки к нему тянет, мол, скажи царю о нужде того, заведи с протекцией другого, и в гости приглашают и девок незамужних под его взгляд подталкивают.
Вот зашёл Чин-Чин на второй день к царю и молвил бодрым и преданным голосом:
- О, великий царь, солнце мира и подобие божества! Ты подарил мне самый счастливый день моей жизни, о котором раньше я и мечтать не смел! (царь чуть хитро улыбнулся, вспомнив о темнице и желании казнить прототипа Иуды) Буду верно служить тебе до самой смерти и детям положу служить детям твоим! (царь благосклонно кивнул своей царской головой). Выполни мою вторую просьбу! (солнце мира слегка напряглось и с интересом посмотрело на Главного Горшочника). У тебя много братьев, а преданный Чин-чин один! Мне можно доверять больше чем любому простолюдину, или твоему брату или третьей тёще, ибо я обязан только тебе одному. Но я слаб и тщеславен и ты это знаешь!
Выйди на крыльцо и скажи всем:
«Вот мой Главный Горшочник, но служба его тяжела и рискованна! Будет у него Старший Горшочник, Младший Горшочник и Надзиратель за царским родником. А еще будет Главный советник по надзору за пищей, которого будут слушать все повара в нашем (ну то есть в Вашем) славном царстве. И каждый будет получать с руки моей, и будет низший слушать высшего, а высший отвечать за работу низшего! И каждый будет стараться по чину своему, а кто не будет, тот по соответствующей процедуре будет направлен в сельское хозяйство, а чин займёт более достойный из стада моего!»
Подумал царь о непредвиденных расходах, засомневался, хотел было уже отказать Чин-Чину, но тут Уши ещё раз изобразил раскаты грома, лёгким ветерком пронёсся над царским ухом и потусторонним голосом едва слышно шепнул Царю: «Зачем слабому то, что всё растащат завтра по тихому, или отберут более сильные, или дети пропьют по соседним странам?»
- Действительно зачем? - подумал царь вслух - я тут езжу с воинами, дань с горных дуболомов собираю, оставляю свои казны и продовольственный фонд без присмотра, опять же болтаются вокруг моего царского жилища разные родственнички, никакого порядку! Решено, буду лучше десятую долю на вас тратить!
И сделал царь, как просил его Чин-Чин.
На следующий день Царь после первого же доклада чинов узнал про своё племя, родственников, себя и обстановку в государстве больше, чем за свои объезды, боевые походы и все прошлые годы. Также он узнал, кто незаконно пьёт из его родника (корова родной тётки царёвой племянницы), что повара не мытыми руками вытаскивали мух из его блюд и массу прочей полезной информации, в том числе о недовольстве и мятежных помыслах среднего брата его. Родственничка он тут же после совещания отправил под присмотром отдельного Походного Горшочника, назначенного из милости к брату – военночальнику, покорять Южных дуболомов. Родное племя было в трепете и почтении к Великому Царю, при этом много говорили о новом, доселе не виданном слове – порядок, и сравнивали царя со всеми древними истуканами из священного болота.
Царь под впечатлением от собственного владения оперативной информацией, от такой эффективной профилактики очередного бунта и обеспечения себя здоровой, без мух и яда, пищей, сам позвал Чин-Чина к себе в покои.
- За два дня я стал более велик, чем все мои предки, я стал более многочисленен, чем вся моя многочисленная родня, готов дать тебе десять премиальных мешков риса, но может быть, у тебя есть еще какое-нибудь пожелание ко мне?
- Есть, тихо сказал Чин-Чин, самая сложная и простая просьба. Назначенные тобою чины со временем привыкнут и освоятся, в них проявятся новые горизонты жадности и гордыни. Или придёт намного более сильный, и они испугаются и предадут тебя.
- Но я буду лишать их Своего Чина и ставить новых! Делов - то, ведь я буду знать о делах их всех больше, чем каждый в отдельности!
- Но царство твоё теперь будет расти и укрепляться, порядок легко победит хаос соседних племён, и ты не сможешь сам следить за всеми, и не сможешь следить за правильностью приказов высших низшим. Вижу, чинов станет тысячи.
- Тогда твоя просьба?
- Выйди и призови жрецов к себе (они, кстати, весьма обижены последними событиями), попроси их научить меня письму и запрети учить письму всех иных. Потом скажи при них: Богову – Богову, Кесарю - Кесарево (да я сам не знаю, что это слово означает, величество!). Ты им – они тебе, и детям накажи, и внукам, чтоб так и жили, до самых времён как появится какая-то наука, и низвергнут богов (не запоминай это слово, это будет не скоро).
Скажи так, и когда научат они меня письму, поручи мне подготовить следующие документы:
1) Историю божественного происхождения рода твоего от самого потопа и сотворения Священного Болота – и многие убоятся творить тебе зло и наводить смуту.
2) Поучения о правильном бытии правильных юношей, которые будут изучать божественную историю твоего рода и придумывать новое для укрепления царства твоего, ну или хотя бы верно служить тебе. И не будет у тебя кадрового вопроса и мучительного поиска новых Чин-Чинов.
3) Ну и самое главное, написать первый должностной регламент для Главного Горшочника да несколько инструкций для младших чинов. И в любое время ты сможешь проверить дела любого, и по закону наказать, промежду прочим...
- И долго ты будешь писать это всё? – спросил удивлённый мудрёными речами Чин-Чина царь, от которых он даже почувствовал лёгкую ревность не понятно к кому – до завтра сделаешь?
- Сделаю за год, мой Государь - сказал Чин-Чин в низком поклоне, только ты, высочество моё, не дуркуй без меня, и слово своё же не нарушай.
И сделал Царь, как сказал Главный Горшочник, и призвал к себе жрецов – шаманов, и велел им под страхом смерти всё сделать так, как сказал его любимый Чин-Чин, при этом, не забыв пообещать десятину за рассмотрение и освящение будущей Божественной истории его царского рода. «В общем, не доводите меня до святотатства – пригрозил царь и повторил неведомое: Богову – богово, кесарю – кесарево, я вам для Бога, а вы мне для государства, и чтобы ни-ни у меня».
Павел Ибрагимович сидел, впялившись взором в Уши, который как обычно ворочался, собирая себя в его креслице на стандартной кухне панельного дома.
- Так и что, написал Чин-Чин регламент? И что стало с ним и царством?
- После выполнения условий контракта, он стал Великим Чином, отцом всех чиновников, получил, что захотел и стал безымянным отшельником – нарочито зевнув, сказал Уши.
- И что же он получил, что он попросил по контракту? – с любопытством и смутной аналогией во взгляде поинтересовался Павел Ибрагимович.
- Я ж говорю: стал безымянным отшельником, как захотел. Давайте, идите спать, голубчик…
Уши медленно стал растекаться и таять в кресле, и только стакан с недопитым кефиром одиноко остался стоять рядом…
- Погоди, погоди Уши! Как так, он за предательство попросил пять мешков риса, а за создание государственной машины и, по сути, спасение племени и всего человечества от хаоса страстей пожелал…, ничего не пожелал? Как это понять? Ответь, я ж не усну!
- Уснёте, милейший, не пытайтесь меня шантажировать своими семейными шантажиками – растворяясь в кухонных обоях, сказал Уши - я же не Алевтина Семионовна, впрочем, как-нибудь сами спросите у него, сами…
Брожение
Дни в суете и гиперактивности чужого языка пролетали незаметно. Павел Ибрагимович стал задумчив, он похудел, осунулся и всё время о чём-то думал. Жена переставала его понимать, и он почти перестал разговаривать дома. На тумбочке у кровати появились какие-то книжки, по ночам, если не было Уши, он забирался в Интернет и часами сидел на кухне. По выходным он чувствовал себя совсем одиноко и в смутных тревогах не находил себе места. Зато когда начиналась рабочая неделя, он за час приезжал на работу, изучал документы, смотрел какие-то справочники и что-то печатал на рабочем компьютере. Алевтина Семионовна ночью в постели до самого сна теперь рассказывала ему очередные слухи, вдруг наполнившие город и три муниципальных района поблизости от Старо-Пупинска.
По городу действительно ползли странные слухи. Якобы, среди чиновников появилась тайная и совершенно секретная организация, которая тайком от всех, помогает Самому Главному навести порядок в Старо-Пупинской области. Что все члены этой тайной организации имеют у себя под мышкой тайный знак в виде змеи обвивающей компьютер. Приемные всех уровней наполнили толпы жалующихся и просящих, канцелярии всех ведомств не справлялись с количеством обращений граждан. В Интернете огромной популярностью стала пользоваться версия о том, что это оппозиция вместе с американцами под Великие Выборы придумали новую схему вместо оранжевых технологий: внедрили своих агентов на государственные посты и теперь по радио команде на сверхвысоких частотах они начали действовать.
А среди пенсионеров самой популярной версией стала версия о том, что сам президент сделал себе пластическую операцию и устроился в областное делопроизводство, и что он каждую ночь по секретной линии звонит своим помощникам в Москву и говорит, кого наказать, и что сделать. Между делом он тайком и лично замеряет справедливость размеров земельных участков пенсионеров и проверяет правильность начисления коммунальных платежей.
Благодарный за обещанную квартиру и вечно пьяный местный сценарист написал пьесу «Государев муж и сорок поэтов» и театральная труппа радостно готовила премьеру сезона, в перерывах всем коллективом бегая на стройку. Конечно, пьеса получилась больше про житие работников культуры, чем о государевом муже, и даже Бломберг был показан в ней более колоритно, чем чиновники, однако шуму эта постановка наделала много. Оказалось, как отмечали наиболее вдумчивые литературные и театральные критики, кроме того, что чиновники сплошь воры и чёрствые люди о них ничего и ни кому больше неизвестно. И как их показать в благодарном свете совершенно никто не представляет.
Один профессор истории из местного пединститута велеречиво рассуждал на камеры о традициях масонства в России и реинкарнации «опричнины с человеческим лицом».
В конце концов, уже через три месяца всё хорошее, что случалось в регионе – от хорошей погоды во время городского праздника в честь годовщины освобождения города от набега Тугарина, до новой лампочки в подъезде, от уголовного дела на районного бухгалтера до отремонтированной крыши пенсионерки Петровой В.А. - стали считать делом тайной чиновничьей организации.
Политические партии были в ярости, депутаты сначала безуспешно пытались объяснить населению, что, мол, вот это мы, лично, так сказать, проверьте. Затем, они кратно увеличили свой бюджет на пиар и попытались соревноваться с анонимной серой массой чиновников. В конце концов, они стали загадочно улыбаться и уходить от вопросов журналистов, посылая им через подмигивания и загадочные ухмылки сигнал о том, что они, конечно же, тоже в теме и только долг перед своими партиями не позволяет им в этом признаться.
Один только бессменный со времён Леонида Ильича, но демократично переизбираемый лидер коммунистов Петрович брызгал слюной на немногочисленных митингах престарелых пенсионеров, которые после этих митингов обычно тайком заходили в церковь, чтобы поставить за упокой души вождя мирового пролетариата и заодно получить батюшкино благословение. Он доказывал на этих немногочисленных митингах, что всё это происки власти и мировой закулисы накануне выборов, что кровопийцы народных масс не способны делать добро трудовому народу и надо быть на чеку. Между тем, сам Петрович не удержался от соблазна и, пользуясь конъектурой, позвонил, как он выражался, в ЖЭК и управление ЖКХ. Покричав в 10.45 утра в трубку «Доколе!», после обеда он с удивлением увидел рабочих в оранжевых жилетках, которые устанавливали новый домофон на двери подъезда и вкручивали лампочки на лестничных площадках его бывшего обкомовского дома улучшенной планировки.
Дело в том, что периодически после долгих заседаний красного горкома с возлияниями и пением интернационала, в перерывах так сказать классовой борьбы, Петрович часто разбивал себе коленки в тёмном подъезде. А однажды был нещадно обруган тусующейся в подъезде молодёжью его избирательного округа за то, что неуклюже попытался повязать пионерский галстук не совсем трезвому студенту филфака Анискину Ю.П.. От всех этих оказий он как чёрт ладана боялся собственного подъезда. Он обычно долго собирался с мыслями, глубоко дышал, чтобы казаться трезвым, и с великой осторожностью открывал дверь в собственный подъезд.
Бедные партийцы - единовцы пытались безуспешно провести поток решенных проблем граждан и добрых дел через приёмную своей партии и даже взывали к партийной дисциплине своих членов из числа муниципальных и государственных служащих. Теперь единовцев как «партию власти» общественность упрекала в напряжённых отношениях с Китайскими товарищами и американскими правозащитниками, в климатических катаклизмах и в проигрыше национальной сборной по футболу команде Папуа Новая Гвинея. Оппозиционный Интернет по-прежнему называл их дармоедами. Усилия единовцев были тщетны, а непонятный, бесформенный и неуправляемый ураган безликого чиновничьего рвения закручивался с устрашающей силой. Чиновникам иногда казалось, что кто-то невидимой рукой обставлял их дела так, что вопросы решались быстро, взаимовыгодно, и, самое удивительное, без нарушения должностных инструкций, циркуляров и сроков рассмотрения.
Павел Ибрагимович, чувствовал, что вся администрация работает на пределе своих возможностей. Начальники отделов требовали от начальников управлений увеличить штатное расписание, а начальники комитетов докладывали заместителям губернатора о невозможности готовить отчёты в срок. Чиновников стала валить эпидемия переутомления и простудных заболеваний на фоне ослабленного иммунитета. Служащих всё реже замечали по выходным среди толп отдыхающих граждан с шашлыком и пивом. Многие чиновники стали бояться брать взятки и даже Модест Иванович после вручения ордена начал задумываться о политической карьере, а посему с откатами теперь очень даже осторожничал. И только хорошее расположение духа на этом фоне самого губернатора удерживало столоначальников от увольнения.
Павел Ибрагимович кожей чувствовал надвигающийся коллапс, но понимал, что остановить это уже не возможно.
Назар Петрович
В один из рабочих дней наш герой… Нет, надо говорить «наш чиновник», ибо или герой, или чиновник, третьего не дано по понятию. В общем, наш чиновник присутствовал на очередном круглом столе, посвящённом развитию муниципалитетов и культуре местного самоуправления. Апокалипсические и оптимистические доклады общественных организаций, сделанные на гранты своих и зарубежных грантодателей, были скучны и традиционно бессмыслены до безобразия. В последнем перерыве, когда большая часть участников уже просочилась в гардероб, как сбегающие с последней лекции студенты, к Павлу Ибрагимовичу подошёл один из журналистов и предложил выпить кофе.
- Лучше пива - сказал Павел Ибрагимович, посмотрев на часы – на работу сегодня уже не вернусь.
Они прошли в буфет заказали пиво и фисташки. Павел Ибрагимович сел и о чём-то сразу задумался. Журналист кашлянул для приличия, наклонился к нему и сказал:
- Назар Петрович…
- Что? – встрепенулся Павел Ибрагимович
- Назар Петрович Подмышкин, журналист Интернет – газеты «Новости Икс», демократическое оппозиционное издание, политический эксперт, социолог, публицист и правозащитник, наверняка вы обо мне слышали.
- Не-а, я не по политике, это другое ведомство – лениво ответил Павел Ибрагимович.
Подмышкину стало как-то неприятно внутри, но он решил не подавать виду:
- Я давно за вами наблюдаю. Вы ведь не муниципалитетами занимаетесь, хе-хе-хе, я ж понимаю.
- Не муниципалитетами? А чем же?
- Вы же входите в это тайное общество чиновников, вы там далеко не последний человечек – игриво хлопнув по плечу чиновника, закончил Назар Петрович.
- А вам не кажется, что все чиновники сейчас только тем и занимаются, что доказывают свою принадлежность к этому, кхм, ордену пера и ноутбука?
- Кажется, но я знаю точно, и хотел бы с вашей помощью выйти на руководителей подпольной организации. Поверьте мне, благодарность будет, соответствующей, от всей души и всего цивилизованного сообщества.
- Зачем вам на них выходить? – Павел Ибрагимович почувствовал покалывание в языке, это означало, что Уши заинтересован разговором, а рабочий день еще не закончился.
- Ну, поймите, я же журналист, я хочу первым об этом написать… Ладно, буду откровенен, так сказать. Дело в том, что вся эта история кем-то мастерски режиссируется, я нюхом чую! И самое главное, что не понятно, на чью политическую мельницу, так сказать, это дело польётся.
- А если не на чью?
- Полно вам, батенька, хе-хе-хе, п-о-олно! Вы понимаете, вы лишаете хлеба все партии, так сказать, они вас ненавидят, моя тоже, между прочим, ваша тайная контора лишает общество политики, вы ж и так выборы превращаете в непонятно что! Более того, рано или поздно вы начнёте мешать губернатору, о нём и так уже говорят меньше чем о вас, а за это по головке не погладят.
Назар Петрович, щупленький тёмненький дисседентик непонятного возраста, тайно считавший себя самым умным политическим экспертом в регионе, даже в России (совсем тайно), и даже в мире по ряду вопросов, наслаждался произведенным эффектом от собственных слов на самого себя. «Хорошо, сказал, очень хорошо, жаль, что не в Москве, или не у губернатора» - подумал он, делая крупный глоток из кружки.
- Вы кто? – продолжал Назар Петрович, вытирая ладонью с губ пивные капли - чинуша, пшик, сегодня есть завтра нет, винтик в жестокой государственной машине. Неужели вы думаете, что можете позволить себе какое-то собственное хоть немножечко ком-пе-тент-но-е, так сказать, мнение по политическим вопросам? Хе-хе-хе, вы же медведи тамбовские, кроме своих столов и начальников видеть ничего не способны. Не обижайтесь, но это априори в силу ваших профессиональных обстоятельств, но я вам могу предложить нечто другое, вам этого никто не предложит, никто…
- Не понимаю, о чём вы говорите, но предлагайте – сказал Павел Ибрагимович, делая крупный глоток из кружки – думаю, что столоначальники для вашей партии не представляют интереса, и ваша партия с правозащитными замашками и любовью к истерично – демократичной демагогии им тоже неинтересна, хотя бы из страха перед Самым Главным.
- Нам всё интересно, не заблуждайтесь, хе-хе-хе… В последние месяцы подтвердилась гипотиза одного нашего эксперта – журналист скромно потупил глаза в этом месте и продолжил - родилась идея, так, идеечка, хе-хе…
Вы – чинуши, единственный класс который в начале XXI века сохранился как класс, социальная база. Ничего не осталось. Ни крестьянства, ни рабочих, ни интеллигенции, ни оппозиции, ни горожан, ни селян, ни бедных, ни богатых, ни молодёжи, ни пенсионеров. Теперь это пустые слова, за которыми ничего нет, хотя многие этого еще не поняли. Есть только сообщества, корпорации, кланы, группы и группки по интересам. Это было не трудно сделать, это глобальный мир, деточка. Там тоже есть чиновники, но мы смогли создать Чиновников Земли, не связанных с государством и Его Традицией, идея Аппарата от Великого Чина оказалась вполне пластичной, хе-хе-хе
Назар Петрович говорил горячо, его слова впивались в Павла Ибрагимовича, потемневшие глаза сверлили собеседника, его голос становился все громче и носился по бару неестественным эхом. За окном ударила одна из последних летних гроз, полумрак бара, казалось, наполнялся бардовыми пляшущими тенями. Павла Ибрагимовича вспышкой и холодком по коже поразила мысль: «Откуда он знает про Чин-Чина, или это другое?!». Назар Петрович тем временем продолжал с напором:
- Остались только чинуши, да образованные, да единообразно выстроенные, да вас много и вас не победить, пока есть государство. Мы с вами и не воюем, мы вас давно победили: зачморили, застращали, сделали посмешищем и объектом зависти. Всегда в этой стране думали и будут думать, что вы – тормоз и препятствие для нормальной жизни людей и развития страны, но никому и никогда мы не позволим сказать, что вы – система самосохранения и последний фронт на пути к хаосу! Осталось чуть-чуть, вашими руками привести нас к власти и уничтожить вас вместе с вашим государством. Это будет не трудно сделать, поскольку каждый из вас слаб и грешен в отдельности, оставшись единственным социальным классом, вы, в силу своего происхождения и своей истории, никогда не осознаете себя силой, политическим игроком, субъектом истории! Вы никогда не сможете встать в ряды воюющих добра или зла, вы машина, железо, которое даже даже не чувствует себя средоточием жизни в стране и главным защитником русской цивилизации. Вы обречены, хе-хе-хе…
Как-то так совпало, что в этот момент особенно сильно врезал гром, люстра под потолком фонтаном заискрила и погасла, стало еще темнее, а бар наполнился бордовой темнотой, в которой светились холодным светом только глаза Назара Петровича. Его немного трясло, казалось, он говорит не сам, а тысячи мини-динамиков со всех сторон транслирует вдруг ставший торжественным и зловещим голос. У Павла Ибрагимовича кружилась голова, внутри все похолодело, а язык во рту горел, заполняя огнём весь рот и гортань чиновника. Он слышал команды языка встать и уйти, он даже понимал, что через десять минут, после окончания рабочего дня он останется здесь уже сам по себе без помощи языка Уши, но он не мог пошевелиться, он был разбит, а его тело не подчинялось его командам. Назар же, с пеной на губах как у лыжника на марафоне, выглядя внешне совершеннейшим психопатом и каким-то зловещим голосом продолжал:
- Ты правильно пишешь в своём компьютере о партиях и новых чиновниках, ты должен открыться всем, мы приготовили для тебя огромную Интернет – сеть таких же как ты чиновников, твоих будущих последователей, ты перестанешь быть служащим, тебя выкинут на улицу, но ты станешь Героем и поведешь в союзе со мной Новую партию к власти! Я научу тебя всем тонкостям политической игры, ты войдёшь в историю, ты будешь богат, ты приведёшь своих последователей в Глобальный Аппарат! Но сначала ты вступишь в партию Назара Петровича, ты прямо сейчас всту-пишь в партию Назара Петровича Подмышкина!
На столе перед собой Павел Ибрагимович увидел партийный билет неизвестной демократической партии, почему-то на нём было много – много различных государственных флагов, его, Павла Ибрагимовича, фотография и место для подписи.
Чиновнику становилось всё хуже, тошнило, голова ничего не соображала, и только одна мысль мелькнула ясно: «Опять контракт? Ну и методы у них, неужели пиво отравленное!?».
В эту секунду горящий язык Уши разжал сведенные челюсти Павла Ибрагимовича и раздался громовой голос:
- Здесь пахнет серой! Изыди! Ты нарушаешь Небесный Регламент Ноосферы, ты посмел давить на волю Дитя Его! Я буду вынужден подготовить служебную записку!!!
В этот момент вспыхнул свет в люстре. Через пустой бар, задрав голову с седыми клоками бороды на люстру, проходил старенький Отец Иона из храма Александра Невского. Он также участвовал в круглом столе по проблемам местного самоуправления и выступал с докладом на тему: «Взгляд церкви на фактор местной православной общины в реализации 131 ФЗ». Доклад был больше похож на проповедь, а обсуждение скатилось к проблеме газификации храмов в Палково – Зуевском районе. Он шаркал ногами через бар, чуть не заплетаясь в длинной рясе и придерживая свой рабочий головной убор одной рукой:
- Э-эх, Царица Небесная, ну как же так можно? Э-эх! Ей Богу пожарные акт составят, ей Богу. Говорил Петровне, чтоб чинили проводку, ежели вот закроют, где я на Святое Рождество семинаристов соберу? Ну, где? На всё воля Божья, на всё воля Божья, но зачем пожарных до греха доводить?
В это время батюшка досеменил до столика, внимательно своим улыбающимся лучистым взглядом осмотрел собеседников. Сделал два шажка к Подмышкину. Ласково погладил его по голове, перекрестил и сказал:
- Назарушка, как вспомню тебя мальчонкой с матерью в храме, твои глазёнки любопытные, улыбку детскую, разговоры наши чистые - сердце радостью наполняется, храни тебя Господь, приходи в воскресенье к нам с попадьей, чайку попьём, мамку твою, Царствие ей Небесное, вспомним, помолимся…
Старичок зашаркал дальше, а Назар как-то весь обмяк, расслабился, моментально опьянел и заплакал пьяной слезой. Павел Ибрагимович потерял сознание.
Великий Чин - Чин
Алевтина Семионовна была в том редком состоянии русской женщины, когда под руку лучше не попадаться никому, хоть Голиафу, хоть представителям армейского спецназа. Дети тихо сидели в своей комнате, соседи за тонкими панельными стенами старались ходить на цыпочках и все поубавляли звук у своих телевизоров. Одному Павлу Ибрагимовичу некуда было скрыться, поскольку, открыв глаза и сообразив, что находится дома, в трусах и носках, в своей постели он понял: бежать ему некуда, за окном поздний вечер, а причина русского женского бунта на семейном корабле – он сам.
Жена, энергично убирая его разбросанные по всей комнате шмотки, удивлялась, как она его не заметила из кухни и как можно было так нажраться. Её теоретическая гипотеза относительно благоверного была проста, надёжна и убойна как автомат Калашникова. Он (Павел Ибрагимович), несколько месяцев не приносит полную зарплату, домой ничего не покупает, с ней почти не разговаривает, на работу уходит рано, приходит пьяный, да еще переписывается сэмээсками с какой-то «небесной канцелярией» (наверняка с секретаршей из Первой приёмной, или Финуправления). Вывод о тайной любовнице очевиден, а она, загубившая ради его карьеры и детей себя «всю при всю» без остатка, оказалась «полной дурой», что верила такому подлецу, искусно изображавшему из себя добропорядочного чиновника и семьянина. Она это так не оставит и мало ему не покажется, в союзе с тёщей она устроит ему весёлую жизнь и обязательно закатит сцену прямо у него на работе, пусть, мол, все знают, с кем они работают.
- Как ты могла такое подумать! – сказал Павел Ибрагимович больным голосом классическую фразу, прекрасно понимая, что крыть ему нечем и что это как раз тот случай, когда приходится получать действительно на пустом месте, за себя и за того парня.
- А что я должна была подумать?! – не менее хрестоматийно и артистично сказала Алевтина Семионовна, и добавила – Подлец, кто такая «Небесная канцелярия»?!...
Во втором часу ночи, выскользнув из постели с еле-еле успокоенной народным мужским приёмом и счастливо посапывающей женой, Павел Ибрагимович решительно направился на кухню. Уши уже ждал его и, как обычно, не теряя времени начал отвечать на вопросы:
- Да, это тебе я налил кефир, садись. Да, это был Лукавый, собственной персоной. Он знает, что ты пишешь в своём компьютере. Да, я тоже знаю, но это не моё дело, и не дело нашего контракта. Да, многое из его слов - правда, но многие правды собраны его речью для большой лжи. Нет, никто не сделает тебе плохо, если ты сам этого не выберешь. Да, я буду рядом. Нет, после меня ты можешь стать вновь никому не интересным, а можешь пойти к Отцу Ионе. Нет, создание новой партии чиновников не обязательно сатанинское дело, но признаться, чертовски скользкое в данный момент истории. У меня нет обязанности отвечать тебе на вопрос, с какой целью я всё это заварил. Цель одна, ты же помнишь Историю, а конкретная ситуация в тысячелетиях, время и место – это моё дело.
Уши замолчал. Павел Ибрагимович, так и не издав ни звука, замолчал ещё собраннее. Он залпом выпил свой стакан кефира и впервые в жизни для самого себя не заумно, но очень умно и понятно сказал, чему сам был удивлён до глубины души:
- Становясь на путь, который я считаю справедливым и добрым для всех других и для страны, вольно или не вольно я попадаю зону интересов добра или зла, точнее Их Обоих, и тогда я становлюсь игроком, раскрываюсь и подставляюсь, и тогда я должен начать свою войну, или игру…
- Так… - медленно кивнул головой Уши
- Но я не могу стать игроком в этой шахматной партии, поскольку должен выполнять распоряжения того, кто выше, и следить за исполнением дела теми, кто ниже. И я не могу оценивать эти распоряжения и не могу давать распоряжение сам – по - себе, значит – я не могу быть игроком на доске добра и зла, хаоса и космоса, жизни и вечной жизни.
- Так…
- А если я всё-таки начинаю сопоставлять работу со своим представлением о добре и зле, я ломаю систему?
- Примерно так. Сам выбор блага для людей, кроме твоего личного, не важно, что ты посчитаешь благом, выбивает тебя из системы. И ты уходишь в другую жизнь, либо тебя уходят и это нормально, поскольку созданный Великим Чином Аппарат вне добра и зла. Более того, ты можешь глубоко ошибаться в оценке замысла и решений Аппарата, не владея всей информацией и вообще, не будучи Богом.
- Уши, но ведь сам Аппарат тогда – благо и добро!
- Нет, всего лишь оригинальное выполнение Технического задания Господа, и всё. Когда во главе Аппарата деспот, когда Аппарату ставят задачи политики (или думают, что ставят), когда из Аппарата выходят Игроки, то жизнь людей меняется. Аппарат обладает своей логикой, своим коллективным бессознательным, но это всего лишь форма для содержания, берега для реки, остов или предохранитель для движения чьих-то воль. На него вообще в варианте Чин-Чина никто не обращает внимания, это у вас тут, всё наоборот…
- Уши, но ведь люди страдают именно от чиновников, от аппарата, от волокиты!
Уши впервые показался немного обиженным. Он посмотрел в глаза Павлу Ибрагимовичу и сказал:
- Ты чего совсем тупой? Мы четыре месяца смотрим на этих людей, ты видишь их суть и внутренности, они ничем не лучше чиновников, только хуже, потому что не скреплены страхом возможной, а на самом деле неизбежной ответственности за каждое своё публичное слово, за каждый рубль, за каждую подпись. Тебе - то зачем верить Подмышкину? Петрович достоен чистого и светлого подъезда? Бломберг достоен славы патриота-государственника и мецената? Ваш местный вечно пьяный сценарист, с пьесой «Государев муж и сорок поэтов», которая хуже сериалов, достоин литературной славы и новой квартиры в Год работников Культуры? Тщеславный до безобразия и одиночества Подмышкин достоин возглавлять региональное отделение оппозиционной партии? С точки зрения Аппарата и логики самосохранения общества – да, все они достойны, а с точки зрения блага, добра, Божьего суда и нравственных страданий – большой вопрос, причём не мой.
И потом, нет ничего страшнее на земле, чем люди лишённые страданий, соотвтетсвенно - со-страданий, и значит любви. Без страданий вы - племя зомби, толпа наркоманов или скопище биологических роботов.
Павел Ибрагимович переваривал услышанное, и невольно в цепочке своих мыслей вышел на Чин-Чина:
- Так почему, всё-таки Чин-Чин отказался от бонусов и ушёл в отшельники?
- Сам спроси…
???
- Я же тебе обещал, ну, поверни голову…
Вместо стены и окна позади себя Павел Ибрагимович увидел мрачный свод пещеры, которая, по идее, висела на уровне 11 этажа многоэтажного панельного дома. «Голограмма, что ли, или спецэффекты какие?» - подумал современный российский чиновник. Он опёрся на то место, где должна быть стена его кухни, из любопытства о природе спецэффекта и грохнулся на каменный пол. Во время полёта он испытал страх падения с высоты, а когда приземлился, почувствовал холодную каменную крошку на губах. Подняв голову, Павел Ибрагимович увидел каменное креслице, в котором, подобрав ноги сидел Чин-Чин. «Надо же, я таким его и представлял из рассказа Уши» - пробежала мысль в голове, напрочь заслонив собой мысли об одиннадцатом этаже и мистике происходящего.
Он встал, отряхнул свой домашний халат, не оглядываясь и ничего больше не уточняя, направился к Чин-Чину:
- Чин – Чин, почему ты отказался от бонуса по контракту, вернее стал отшельником вместо того, чтобы, не попирая чести «Главного горшочника», честно получить себе дачу в каком-нибудь древнем Холюнкино, иметь много мешков риса, набрать себе дополнительных молодых жён?
Чин – Чин с удивлением посмотрел на Павла Ибрагимовича, его взгляд был таким, что натренированный Уши чиновник без слов понял вопрос. Он, понизив голос, слегка наклонившись и едва заметно подмигнув, сказал:
- Я чиновник, я к вам от Уши.
Чин-Чин в ответ едва заметно кивнул головой и рукой пригласил Павла Ибрагимовича садиться на другое каменное креслице, чем-то напомнившее чиновнику его первый рабочий стул в отделе муниципальной статистики.
- Давно у меня не было гостей от Уши, пожалуй, со времён создания Лиги Наций, давно-о-о. Чем-то вы ему приглянулись, Павел Ибрагимович. Непонятно, не понятно – Чин-Чин взглядом изучал гостя - трусоват, не гений, дисциплина хромает, а-а-а, самокопатель, пытаетесь страдать за чиновничество, да вы русский! Хуже не бывает. Мне сложно с вами, спрашивайте и уходите.
- А почему «хуже не бывает»? Я такой же чиновник как и везде, ваше потомство, так сказать – немного обиделся за Родину Павел Ибрагимович и добавил зачем-то – имею диплом Академии Госслужбы.
- Не обижайтесь, про русских - это не моя История, это история Уши, у него и спросите, а вы что-то про бонус говорили?
- Ну, да! Почему вы по контракту вместо вознаграждения выбрали пещеру и одиночество?
Чин-Чин немного пожевал челюстями, подсобрался, почти как Уши, в своём креслице и сказал:
- Вы говорите «не попирая чести». Я не знал слова «честь», оно мне было не ведомо так же как слова «принципы», «достаточно», «преданность», «служба». Но я их придумал, когда писал наставления и первые регламенты.
Когда я увидел, как юноши в царских школах писцов впитывают эти слова, как жрецы взяли мои регламенты и создали свой жреческий аппарат и поместили своих божков в специально придуманную на моей основе иерархию, когда я увидел, что мой царь обленился и даже перестал сам собирать дань с дуболомов – я испугался.
Я понял, что участвовал в создании самого главного для всего человечества – системы его самосохранения и профилактики хаоса. Я точно знал, что отныне все царства, религии, армии, политические как вы говорите партии, даже союзы писателей – реалистов и научные общества химиков - естествоиспытателей будут создавать свои аппараты и опутывать нормами и правилами своих членов. Они будут возмущенно говорить: Чижиков сядьте на место, ваш вопрос в разделе «Разное». И перегоревший за 2 часа коллегии Чижиков не успеет связать двух слов, потому что регламент выступления в разделе «Разное» будет прописан «до 5 минут». Зато мир избавится от очередного глупого и несвоевременного эксперимента, или наоборот, потеряет рискованный шанс для прорыва...
- Ну, так чего вы испугались-то, Чин-Чин? – спросил заинтересованный, но не забывший вопроса Павел Ибрагимович.
- Если бы ты вот так перебил меня в Китае… - Чин-Чин возмущенно задвигал челюстью – пойми, русский, прямой ответ не всегда понятен, ты хочешь понять, или достаточно ответа «испугался»? Тогда всего доброго, и чему тебя там Уши учит, никакой должностной субординации…
- Прости, Чин-Чин, прошу тебя, продолжай!
Поизображав еще, впрочем, совсем не долго, из себя обиженного, Чин-Чин продолжил:
- Когда я понял всё это, я был поражён делам своим (вернее делам нашим вместе с моим спасителем Уши). Я понял, что верзила - царь не достоин этого подарка, что он даже не понимает, что я сделал для него, он даже… В общем, я захотел возглавить всё сам, создать империю, понастроить специальных трудовых лагерей для дуболомов и закрытых спецшкол для царских писцов, я даже уже озвучил вслух идею великого переселения всего племени от Великого Сибирского болота в район Северно-Восточной Африки. Я возжелал, только теперь имея все основания для этого, стать богатым, великим, и войти в историю без этого царственного мусора.
Но однажды во сне я увидел, как мне приносит отравленную воду мой лучший ученик, как он переписывает божественную историю царского рода, и как правятся мои регламенты, и как погибает Великий Аппарат, потому что все думают только о нём, вожделеют только его, хотят быть только им.
И тогда я сделал всё чтобы стереть память обо мне, закинул несколько мыслей о государстве, власти и политике наименее тупым и наиболее амбициозным ученикам, способным жить вне Аппарата, но неспособным жить вне власти и цивилизации. И всё, далее Уши выполнил моё главное желание по контракту, меня уже никто и никогда не мог найти…
Павел Ибрагимович напряженно думал:
- Так значит, ты стал отшельником не из страха за свою жизнь, и не из желания стать бедным и праведным, а ради того, чтобы сохранить Аппарат?
Чин-Чин впервые улыбнулся:
- Интересный подбор клиентов у этого Уши, ты смышлёный. Но я всё равно считаю, что зря Уши связался с вами русскими. В принципе – да. Ведь я сам убил бы его, своими руками уничтожил его неокрепшего, но нет ничего тяжелее для человека, сотворённого по подобию Божьему, чем губить созданное им самим дитя.
- А зачем, Чин-Чин, ты что-то там сказал про мыли о власти и государстве своим наименее тупым и амбициозным ученикам?
- Очень просто, с тех пор во всех цивилизациях люди писали про богов, про власть, делали нравоучения царям, придумывали всякие идеологии и дурацкие военные прожекты. Даже устраивали на этом деле неплохой бизнес, пытаясь сорвать с богатеньких властителей за очередные рукописи о секретах эффективной политики Государя, но зато мы, чиновники, Аппарат, с тех пор всегда в истории оставались в тени. Ну, кроме вас, конечно, русских.
Всё, уходите, а то через минуту вы и на самом деле полетите со своего 11 этажа.
Христос и Уши
И был я доволен в то далёкое ветхозаветное время, ибо всё было организовано, и всё было в меру. Организованные войны, организованные работы, соблюдение правил жизни и табу оказались под двойным контролем аппарата государя и аппарата жрецов. Зверь саморазрушения и садизма был загнан в безопасную для сохранения человеческого рода глубину. Периодически он, конечно, вырывался, но после бунта бунтари создавали новый Аппарат, чаще всего, даже не меняя персоналий в штатных расписаниях. Иногда бунт вырывался в мир в виде творчества или новых знаний, что тоже доставляло не мало хлопот, но Аппарат придавал этому безопасную размеренность и поступательность. В конце концов, постепенно в регламентах были придуманы специальные предписания и нормы, которые выпускали человеческую стихию в строго предписанных местах и в специально отведенное время: Колизей гладиаторов и чемпионаты по футболу, вече и парламенты, публичные дома и общественные бани, различные хеллоины и ночи на Ивана Купалу.
Я всё реже и реже вмешивался. Аппарат стал жить своей жизнью, если он терял чувствительность или плохо выполнял свои функции – он уничтожался и воспроизводился вновь в более адекватном для времени и власти виде. Главное, что ни у кого не было даже мысли после свержения Аппарата, строить что-то другое, первым же делом бунтари – победители начинали с распределения портфелей.
Даже величайший и умнейший из людей Платон, который почти всё понял про Бога, богоподобных людей и память об Эдеме, даже он не увидел нашей мастерской маскировки. Он не захотел быть вне добра и зла, истинного и неистинного и придумал, по его мнению, справедливое и правильное Государство. Оно было, естественно, без чиновников. Он видел в государстве только ремесленников, воинов и мудрецов. Мудрецы, на его взгляд, и есть топ – менеджеры общества. Я был возмущен и насторожен, я уже видел, как мудрецы грызут друг - другу глотки проводя всё своё время в дебатах о правильных путях развития. Пришлось подкинуть Платону идею построить его государство в натуре, в виде опытно-экспериментального образца, так сказать. Проект с треском провалился, у гения возникли серьёзные личные проблемы. Мне даже было его немного жаль, но ничего личного – работа. В конце концов, его чуть подпорченное в веках и в головах обывателей реноме идеалиста самому Платону уже никакого дискомфорта не доставляло.
Всё вроде было хорошо для меня. Но как всегда, невозможно предугадать Всевышнего: ветхозаветные времена закончились, и пришёл Христос с его благой вестью.
Я был в шоке от действий Господа, я просился к нему на приём через всех знакомых архангелов, я хотел совершить самоубийство в знак протеста, но только зря растянул себе шею и потерял три дня, болтаясь в петле.
В конце концов, я ушёл в ту пустыню, откуда впервые увидел Чин-Чина, воздал руки к небу и начал горячо жаловаться Господу. Не помогло. Тогда я сел в своё креслице и три дня сочинял служебную записку и заявление заодно. Вот этот документ:
«Господи, знаю, что ты всё знаешь, но как быть мне? Ведь Христос, Сын Твой по всем параметрам подпадает под сотрясателя системы и будет восприниматься чиновниками и жрецами по определению как угроза. Аппарат при всём желании не сможет увидеть в нём Сына Твоего и отнестись к Нему с должным почтением. Наоборот, и я страдаю от этого, Его будут преследовать, против Него будут организованы кампании, Ему не построят на бюджетные средства дом для проповеди, не выделят достойную квартиру, не помогут с информационным обеспечением и не организуют набор учеников. Что делать мне несчастному, неужели я, богомерзкий, создал машину против Тебя?
Может ты так всё и задумал, а я лишь посторонняя букашка в замысле Твоём. Но, я скажу больше. И обыватели, и чиновники не в состоянии понять Его, а если поймут – не смогут жить как Он! Любовь, в отличие от пороков, страстей, милосердия и даже добра невозможно регламентировать, нормировать и сформулировать в понятные для всех подданных и граждан рекомендации к действию. Они будут жаждать от Христа Чуда Твоего ради помощи самим себе в хлебе насущном, в болезни, в горести и минуты опасности. Но как они будут любить? Что есть Любовь, Господи? Она - добро, она – это Ты. Но Ты – там, а люди – здесь, любить им будет еще тяжелее, чем Христу. Ты можешь потрясти их, ты можешь дидактически безупречно научить их, но как они с этим постоянно смогут жить на земле? Зачем им такой груз индивидуальной ответственности и индивидуальной свободы? Они сбегут от неё и собьются в толпы, где не надо открываться и за них всё решено или самыми умными, или самыми главными!
Возможно, я лезу не в своё дело. Но только что я увидел, что Его хотят распять! Господи! Если даже он воскреснет, я боюсь, что его возведут в культ, ему будут кланяться, просить еды и выздоровления – это я вижу, но смогут ли они любить друг друга, хоть чуть-чуть так, как любит их Христос!? Или я не знаю людей! Впрочем, я из языка змия, я не человек и вообще не способен любить, но если всё же получиться и они полюбят друг друга, тогда не нужен Аппарат, не нужны чиновники, место арбитра и предохранителя вне добра и зла займёт Любовь. Любовь будет таким организующим началом, ограничителем и регулятором, что ни какие аппараты и регламенты станут просто не нужны!
В общем, Господи, я не смогу смотреть, как государство будет преследовать Христа и христиан! Любовь в Регламенте и Аппарате не нуждается, дай же мне отставку, прошу уволить меня по собственному желанию.
Уши».
Я твёрдо решил уволиться, мне впервые было сложно и горько, я так вымотался, что уснул прямо в креслице, это был мой первый в жизни сон. А когда я проснулся, то увидел на своём заявлении резолюцию Всевышнего: «Отказать!». На штампе небесной канцелярии стояла дата: 33 год от Рождества Христова.
На обратной стороне документа с резолюцией Всевышнего я обнаружил другую резолюцию, чему был не мало удивлён:
«Многоуважаемый Уши, прекратите истерику. Решайте свои задачи и не лезьте в компетенцию других ответственных уполномоченных. По поводу ваших вопросов про людей, по существу могу сообщить следующее: люди, испытавшие любовь, будут помнить об этом. Важно не то, чтобы они любили ближних в чистом виде на протяжении всего своего земного пути, мы понимаем, что это нереально с их греховной природой, важно, чтобы они это почувствовали хоть раз и к этому стремились. Стремление к любви и осознание своей греховности само является важным результатом и смыслом на пути воссоединение Отца и детей его. Считаю целесообразным Вам, подумать над вышесказанным, принять меры и сделать всё от вас зависящее в рамках своей компетенции, чтобы сохранить учение Христа в максимально приближённом к Истине виде.
С уважением,
Руководитель Небесной Канцелярии,
уполномоченный Максимус»
Анти — брожение
До Великих Выборов в благословенной Старо-Пупинской губернии оставалось каких-то несчастных две недели. Сама кампания шла не ахти как. С доморощенными кандидатами население встречалось вяло. Брошюрки и другие агитки во множестве заполонили почтовые ящики и придомовые территории, дворники устраивали засады на агитаторов тех кандидатов, которые им, дворникам, не приплачивали. Даже «предвыборная чернуха» не заводила электорат, знавший своих старых перечников как облупленных и без всякой «чернухи» за долгие годы демократии.
В противоположность улицам и общественным собраниям, обстановка на кухнях и в Интернете накалилась, что называется, до бела. Все гадали, кого поддержит тайная организация анонимных чиновников, а заодно разоблачали как фальшивки публичные выступления того или иного главы района или доверенного областного начальника в пользу партийцев. Надо сказать, что и сами чиновники крайне не охотно стали давать публичные комментарии, поскольку сразу же подвергались обструкции в Интернете. Многие из них, привыкшие к обходительному обращению, лести от подчинённых и мату сугубо со стороны вышестоящих должностных лиц, не выдерживали и посылали невидимых Интернет - оппонентов в места не очень благозвучные, за что потом бывали нещадно поруганы еще больше. Но уже публично и с участием вышестоящих начальников. Вышестоящие начальники, в свою очередь, использовали конфуз по примеру Самого Главного, то есть как бесплатную возможность снискать народную любовь, заработать имидж добросердечного заступника всех граждан, а заодно показать уже своим вышестоящим начальникам как усиленно и трепетно они относятся к новой моде виртуального отчёта, виртуального контроля и виртуального приёма виртуальных граждан.
Между тем, в Интернете образовалась целая сеть анонимных «чиновников младорусского стиля», состоявшая, судя по количеству матерных выражений а-ля 90-е, старому «албанскому» и запредельным амбициям по модернизации всей Богом хранимой Старо-Пупинской области, преимущественно из лиц до сорока, сорока пяти лет.
На попытки добропорядочных блогеров выяснить их истинные лица, а также должность и служебную компетенцию, они отвечали категоричным отказом. Тогда сотни интернет — хомячков устраивали пошлый визг по поводу того, что это вовсе и не чиновники, что чиновники «все суть лохи» и невежественная причина всех бед всей России, делая при этом ритуальные ссылки на авторитет иностранных и отечественных экспертов, особенно на господина Подмышкина. «Анонимные чиновники» не поддавались на провокации и свято помнили о том, что реального человека виртуально и по жизни принести в жертву на плаху чужого пиара гораздо легче, чем анонима. Они опубликовали на всеобщее обозрение собственную систему опознавания «свой — чужой», чем упрочили свой авторитет среди пользователей и в узко профессиональных кругах ветеранов разведки.
Всё было очень просто, как в старых советских романах о шпионах. Человеку, назвавшему себя чиновником задавали такой вопрос, на который мог ответить только человек, постоянно работающий в недрах Администрации. Что написано на кирпиче под сиренью во внутренней курилке Администрации? Кто из сотрудниц правового комитета всегда носит каблуки не менее 8 сантиметров? Где обедают аппаратчики первого заместителя? Какое прозвище имеет Мария Матвеевна Морковкина (эМэМэМ), заместитель начальника отдела финансового планирования? Вопросов было обычно несколько, и если новый интернет-адепт не отвечал сразу хоть на некоторые, его с позором изгоняли из сообщества.
Интернет - сообщество анонимных чиновников росло не по дням, а по часам, стремясь вырваться своей географией за пределы области. Уши, периодически вбрасывая туда свои анонимные мысли (строго в рабочее время и пальцами Павла Ибрагимовича), тихонько приговаривал: «Ну, да-а-а, ну да-а-а!, Надо же, действительно как накипело-то, как накипело! Ну, да-а-а!».
Все добропорядочные избиратели следили за тем, как обсуждаются их проблемы в сети и добросовестно пересказывали увиденное менее сознательным и тёмным избирателям, которые никак не могли сладить с современными технологиями и освоиться в сети.
Однако, во всей этой как снежный ком истории стали проявляться первые никем, кроме Павла Ибрагимовича, невидимые признаки больших проблем.
Пока все-все-все срочно пытались порешать свои проблемы с лампочками, пенсиями, начислениями и льготными поездками к местам репрессированных родственников, а также гадали, за кого призовут голосовать новые чиновники (ЧинУши, по терминологии Павла Ибрагимовича), незаметно стало расти напряжение среди обычных чиновников (ЧиноДралы, по его же классификации).
Обиженный снижением человеческого уважения и почитания со стороны подчиненных, высшего начальства и посетителей Модест Иванович, несмотря на орден за квартиры для культработников, после долгих согласований опубликовал в областной газете «Красный Путь» обширное интервью под названием «Старая гвардия. Есть еще порох в пороховницах». В ней он очень аккуратно, чтобы сильно не обидеть различных начальников, но фундаментально высказался о полной нелепости превращения чиновников из почётного класса слуг государевых и опоры России - матушки в обслуживающий персонал сферы услуг населению. Что лично он с этим мириться не собирается, что в областную администрацию, не говоря о районных, трудоустроиться стало легче чем в обувной магазин, что опытные чиновники уходят, что было плохо, но вот увидите, как будет совсем при совсем хуже. Модест Иванович даже не побоялся сказать то, о чём не говорят по политическим соображениям, т.е. о зарплате 90% чиновников, которые три года не видели повышения жалования и которые совсем поизносились в сравнении со старыми добрыми временами. Он в заключении намекал на своё скорое увольнение по собственному желанию, а также на возможное желание и тайное предложение возглавить региональное отделение некой партии.
Интервью не получило широкого резонанса, так как «Красный Путь» читали совсем не многие, однако, для всех следящих и около власти шатающихся этот текст был как сигнал к действию. Появилась оперативная информация о появлении тайного штаба «Старая Гвардия» из числа недовольной номенклатуры, которая тоже решила сделать тайный знак под мышкой у своих членов. На нём были изображены скрещенные перо и меч, связанные в перекрестье змеиными кольцами, а в качестве девиза по кругу давались слова приснопамятного Александра Первого, он же Александр Победитель: «При мне всё будет по старому, как при матушке Екатерине!».
Помимо наметившегося корпоративного раскола в среде государевых чинов, Павел Ибрагимович с тревогой отмечал тревожные тенденции среди граждан, по мере раскрутки маховика чиновничьего рвения, запущенного Уши.
Однажды у подъезда его подкараулил Сидр Матвеевич Бломберг, который, прикрывая тёмными очками огромный фингал, слёзно просил о помощи. Он рассказал, что коллеги по строительному бизнесу на юбилее начальника управления капитального строительства устроили ему тёмную, приговаривая, чтобы он, Сидр Матвеевич не имел моды выбиваться из буржуазного коллектива и ставить строительные фирмы в неловкое положение. С другой стороны, он уже месяц не появляется в своём офисе, так как около него круглосуточно дежурят интеллигентного вида, но крайне возбужденные личности, называющие себя библиотекарями, массовиками-затейниками, заведующими сельскими клубами и даже почётными работниками народной самодеятельности, а также родственники всех этих товарищей. Все они часами и в тайне друг от друга готовы рассказывать ему о своих заслугах перед отечественной культурой и будущими поколениями, критиковать бесталанных коллег и угрожать написать на сайт Самого Главного, если он не даст им отдельную квартиру.
Откуда ни возьмись, появились пикеты группы граждан «Нет автобанам в Городе!». Эту «группу верных матерей» возмущал тот факт, что их дети после активного ремонта дорог стали гонять с бешеной скоростью, устраивать ночные гонки по подобию безнравственных голливудских фильмов. К тому же редкие лежачие полицейские демонтировались этими же чадами с русским размахом, а чиновники и милиция не понятно куда смотрят.
Совсем обнаглевшие журналисты от оппозиции стали, размахивая конституцией возмущаться тем фактом, что школьников из семьи Шариковых не возят в школу на специально оборудованном автобусе в соседнюю деревню. Созданное общественное движение «За братьев Шариковых» настаивало на том, что братья и их законные представители, то есть их родители фермеры Шариковы, безусловно имеют право выбора между отремонтированным на деньги партийного главы района пришкольным интернатом, велосипедом и специально оборудованном школьном автобусом.
Последний случай не получил сколько – нибудь общественно - значимого развития, поскольку глава районной администрации с подачи Павла Ибрагимовича часть денег местного ПАТП вывел на фирму таксистов, что оказалось в три раза дешевле автобуса и братьев стали подвозить к школе на такси. Однажды, общественность, уверенная в крохоборстве чиновников возмутилась экономией на специальных детских креслах – безопасности, но после публичной попытки усадить братьев - фермеров в кресла, отказалась от дальнейшей дискуссии. Когда же в силу испорченных отношений с завистливыми одноклассниками, резко снизившейся успеваемости и конфликтов с водителем такси из-за регулярно проливаемого на заднем сиденье молока от коровы Зорьки, чета Шариковых письменно попросила избавить их детей от такси. Отец семейства даже публично пообещал «набить мусала до кровавых соплей вот этими вот крестьянскими намозоленными кулаками» затейникам этой истории. При этом он громогласно рассказывал, как сам ходил в школу за 10 кэмэ, благодаря чему был чемпионом области по лыжным гонкам, за что, по нынешним-то меркам, мог бы как сыр в масле кататься и получать деньжищи за олимпийские успехи. Движение «За братьев Шариковых» после экспрессивных намерений сурового крестьянина сразу же прекратило своё существование.
Так или иначе – думал Павел Ибрагимович – просто так это все не рассосётся, ой, не рассосётся...
Прогулка с Уши
Был редкий осенний вечер, без ветра, дождя, без низких и давящих на здоровую личность своей мокротой и мрачностью облаков. После работы Павел Ибрагимович с наслаждением брёл по старинной и тихой части Старо-Пупинска в направлении дома. В качестве высшей милости партнёру, кампанию ему составил Уши, в старомодном сюртуке и с зонтиком вместо трости. Смеркалось, говорить не хотелось вообще – так своим обаянием погрузил в себя город, осень, вечер. До дня голосования, а значит, до окончания срока контракта была еще целая рабочая неделя. Первым не выдержал тишины Павел Ибрагимович.
- Как чудесно вокруг! – сказал он, глубоко вдыхая экологически чистый воздух провинции – и это чудо создано вместе, и Богом, и людьми тоже.
Он остановился и задрал голову на купола древней церквушки. Её силуэт в последних лучах заката казался произведением кого угодно, только не жителей Старо-Пупинска с их вечным при всех властях и во все времена ворчанием, неустроенностью, жалобами, наветами, жадностью, выгодой, вороватостью и пьянством. Павел Ибрагимович пояснил свою мысль не отреагировавшему на его первую реплику Уши:
- Ну, другие ведь раньше люди были, не то, что мы! Глянь вон, старая башня, наши предки её строили, сражались в ней, а сейчас там сортир и ходить страшно – темнота.
- Раньше еще страшней было – отозвался, демонстративно зевнув Уши – в 20 веке там писали комсомольцы, потому как в ближайшем клубе рабочей молодёжи «Ударник» сортир вечно не работал. В 19 веке прямо внутри устраивали пикники на французский манер и тоже писали, потому как общественных сортиров не было в принципе, а во всех близлежащих нужниках у частных домов держали московских сторожевых. В 18 веке здесь еще стояла рота гренадёр, чудо-богатырей суворовских, которых как поставили до проезда «Ампиратрицы Катеринушки», так и забыли снять. Эти молодцы во-о-он у того входа назначали свидания мещанским дочкам, которых, не долго думая, прямо в башне и склоняли к замужеству. А днём без всякого зазрения совести перед историей памятника фортификационной доблести, старо-пупинцы потихоньку растаскивали на хозяйственные нужды башенный камень.
Да и когда строили сей шедевр – не спеша после паузы продолжил Уши - в стародавние времена Князей Горохов, здесь такие страсти кипели, что не приведи Господь узнать об этом местным экскурсоводам. То смертным боем дрались при подсчётах свозимыми чёрными людишками камней, то ловили на производственном браке, когда солому с мусором вместо камней внутрь стены забивали, то «лутшие люди» смуту творили за то, что подати на строительство башни ложились на их бизнес непомерным бременем. И «плач стоял по всей земле старо-пупинской ровно три дни и три ноченьки». Впрочем, Паша, если сможешь, думай про старую Башню и славное прошлое как обычно, так жить легче…
Павел Ибрагимович почему-то верил всем фактам, изложенным Уши, но настроение от этого нисколько не ухудшилось. Он подумал, что даже башня, которую как товарную девку дергают последние лет тридцать общественники - культурологи, демократы, патриоты и чиновники в целях политической борьбы за голоса избирателей, бюджеты и просто из человеческого тщеславия – даже башня – мудро не обращает внимания на суету вокруг себя, а любуется осенним закатом.
Павел Ибрагимович посмотрел внимательно на Уши и с улыбкой сказал:
- Уши, ты просто не любишь людей! Совсем не любишь, ты со своей циничной проницательностью видишь в нас только плохое, и в чиновниках, и в обывателях, и в бизнесменах, и в работниках культуры!
В это время, пошатываясь и приговаривая слегка заплетающимся языком: «Пятница – развратница, папка дожидаица, бегом, Петька, домой, домо-о-ой!» - с боковой дорожки перед философствующими чиновниками вырулила дама с ребёнком. Вполне прилично одетая, с сигаретой в одной руке и детской ручонкой в другой она вела наспех, но со вкусом одетого малыша лет четырёх – пяти. Видимо не удовлетворившись скоростью дитя, она сделала подряд три затяжки, швырнула бычок под ноги, взяла мальчонку на руки, крепко поцеловав его прямо в губы и молодой, слегка пьяной рысью, заспешила по дорожке. Видимо домой.
- Вот коза! – заявил Павел Ибрагимович - я б своей Алевтине за такое так вставил бы! Чему эта мамаша ребёнка научит? Мусорить, пить, курить? А ведь потом будет приходить к нашему брату чиновнику, жаловаться на низкую зарплату, отсутствие льготных лекарств для детей и, главное, без зазрения совести будет кричать о мусоре, бардаке и зажравшейся власти! Вот где нужна административная комиссия, в конце концов, с поличным брать и в газеты!
Павел Ибрагимович, вновь стал чиновником, забыл об осени и закате и искренне расстроился за своих коллег и типичных земляков - обывателей. Уши только ухмылялся, слушая его, а под конец вздохнул и сказал:
- За что вас любить? Это вы не любите людей, то есть друг друга. Вы любите только то, что далеко от вас, как мифическая башня с благородными предками или осеннее солнце на закате. Эта мамаша - Кривцова Евдокия Петровна 1985 года рождения, как ни странно, та самая продавщица, что пол года назад на Юрьевской стороне трёх людей из пожара вытащила, потом в больнице с ожогами лежала. И в газетах она уже была, только с вашим мэром в обнимку, и заголовок там был «Простая нравственность простых горожан». Людей я не люблю, ты прав – продолжал слегка обижено ворчать Уши – чего мне вас любить-то, вы сами друг друга сначала полюбите, а потом мне говорите «не люблю!», нет у меня такой задачи, нету…
Апостол для Аппарата
Наливая и подавая кефир для Уши, Павел Ибрагимович спросил:
- Слушай, ну так терзает душу этот Чин-Чин, я его вроде понял и про детище его и тайну Аппарата в истории, но чего он так на русских-то? Чего ради ты с нами, русскими, «зря связался»? Сдаётся мне, что ты не успеешь дойти до этого в своей Истории. Контракт у нас с тобой закончится, а я останусь с твоим делами в Администрации, да еще и с неоконченной Историей! Пожалуйста, Уши, расскажи, а? Я так думаю, что после Христа Аппарат не погиб, а наоборот развился, так, да?
- Почему ты так решил? – спросил Уши
- Да потому, что наш брат до сих пор жив, а ты здесь сидишь, и никто чиновников не упразднил! Ты, наверное, помог Аппарату признать Христа, и Господь чиновников вместе с тобой оставил в покое, или наоборот отправил в командировку на север Евразии, так?
- Нет, не так, слушай…
После резолюции небесной Канцелярии я крепко задумался, сидел и думал как истукан, не шевелясь. Потом придумал. Огляделся, оценил обстановку: всё было ровно так, как я и предполагал в Служебной записке. Чиновники и прочие законники нещадно преследовали христиан по уголкам бесконечной Римской империи. Они прятались, проповедовали тайно, превратились в типичное подполье с непонятной перспективой. Массовое сознание имело все шансы забыть о жертве и Благой Вести Христа, как обычно люди забывают добро без расписки по обязательствам и под прессом ежедневных новых забот и проблем.
Первым делом я провёл кастинг среди последователей Чин-Чина и детей Аппарата. Тогдашние писцы и чиновники, не в пример нынешним, во взглядах были суровы, консервативны и очень боялись проверяющих из Рима. К тому же молодым и фанатичным христианским общинам не было дела до денег, и вообще, Систему они как-то самоубийственно игнорировали.
Мне нужен был человек, который был бы смышлёный и системный как Чин-Чин, но умеющий любить и верить, неистово как ученики Христа. Без такого человека, решил я, это доброе христианское дело превратят в секту и медленно, без нравственного эффекта для человечества уничтожат. И что тогда, новый потоп? Или супер-метеорит и всё сначала? Это была поистине невыполнимая задачка, но я не отчаивался. В конце концов, чего мне бояться, если Небесная Канцелярия официально заверила моё участие в этих процессах?
Так и получилось, один из перегретых собственноручным избиением и гонением христиан, некто Савл, получил солнечный удар в пустыне по дороге на очередное избиение в Дамаск. Там ему явился Господь, и вежливо попросил не гнать христиан, ибо он гонит самого Господа.
Оклемавшись, будущий Апостол Павел (а это был именно он) был так впечатлён, что не просто уверовал, но и смог понять суть божественного явления Христа, неполноценность своего образования и ложность Аппарата с точки зрения любви. Собственно, я это уже пережил к тому времени, и всего лишь мягко посочувствовал человеку. Не смотря на то, что Павел в одночасье стал безработным подвижником и очередным христианином, мне удалось пообщаться с ним в рамках своей компетенции без влезания в смежные и не подотчётные мне вопросы.
Смысл моего общения был ясным и коротким. Я лишь поделился своими опасениями. Я сказал:
«Неужели ты думаешь, что Сам Господь явился к тебе только для того, чтобы ты стал очередным христианином? О несчастный Павел, тебя просто изобьют, как избивал ты сам. Ты будешь рад, как и другие, принять смерть за веру Христову, но людей миллионы, а смерть твоя будет только один раз, где прок для Христианского дела? Неужели истина Христова уйдёт с последним из вас? Если нужно Писание, то нужен и бюджет на его тиражирование, если нужно нести людям истину, то нужны те, кто будет это делать дольше, чем до первого выхода на площадь или до первого доноса. Если это истина от Господа нашего единого, то нельзя делить народы на своих и язычников, а значит, нужен штат и школы для переводчиков и защита от дикости языческой. Где возьмёшь ты всё это, бывший гонитель, а ныне сам гонимый? Не лучше ли тебе подумать хорошенько, прежде чем голову твою отрубят язычники, и сделать больше для веры твоей, чем ты можешь сделать сам по себе?»
В общем, расчёт оказался правильным. Люди системы бывшими не бывают, они не могли при всём желании решать задачи не системными категориями. И Павел – до чего гениальный человек – сделал то, о чём все ваши современные сектанты и продюссеры и мечтать не смеют. Он, как сейчас говорят, «раскрутил» Христианство на тысячелетия и на всю планету! И ведь как гениально оценил ситуацию!
Во-первых, он начал создавать сеть и поддерживать связи между её ячейками. Так использовать почту до него никто не догадался, он и проповедовал по почте, и знакомил коллег друг с другом, и договаривался о встречах, делясь планами. Это был первый шаг к церковной организации, смысл которой виделся, выражаясь казённым языком как «специально созданные организационные и материальные условия для сохранения, поддержания и распространения истины, любви и веры Христовой, а также для принятия неотложных и своевременных мер по сбору, анализу и распространению информации о божественных знамениях и чудесных фактах».
Во-вторых, ну чисто аппаратный ход, он по-новому поделил человечество: христиане и не христиане. С его подачи становились неважными ни национальность, ни культура, ни социальный статус, одновременно, открывались ворота к Христу для всех народов. Язычники – тоже божьи дети, сказал Павел, и забрал их в лоно Вселенской Церкви.
Наконец, он объяснил в своих сигналах наверх, что Христианство понимает начальников как ставленников Единого Бога, и ничего не имеет против Аппарата, дайте мол, спокойно проповедовать, а мы за вас тоже помолимся, поскольку это по-христиански и это часть веры нашей. Напоминание о первом договоре царя и жрецов по поводу десятины и потенциально плодотворного сотрудничества сыграло заметную роль.
Всё. Жизнеспособность Церкви за каких пару-тройку веков была обеспечена, конструктивное взаимодействие церкви и государства оказалось налаженным. Теологические дискуссии на соборах, борьба с ересью, выборы патриарха, мироточащие иконы и обретение мощей всё это уже было возможно в спокойном открытом режиме благодаря гигантской системной работе, которую сформулировал и направил Павел.
Павел Ибрагимович очень внимательно слушал, очень. Ему показалось странным, что организационное строительство церкви, с правилами, уставами, наказаниями за нарушения этих норм конечно правильно, но Христос об этом ничего не говорил. Он сказал:
- Уши, но где в твоём рассказе тогда Христос, Любовь и личная свобода выбора человека?
- Павел, Павел, бедный Павел! Если ты будешь об этом думать дальше, то ты скажешь: как может быть в одном Всепрощающий любящий Христос и апокалипсические изощрённые пытки для грешников на адских сковородках?! Я не занимаюсь этими вопросами. Скажу тебе по секрету, и мы закроем тему. Для безграничной веры и чудес любви на земле тоже нужна организация и структура, тоже нужен Аппарат. Но самой любви и вере никакой поддерживающий Аппарат не нужен! Вот в этом противоречии и варилась вся история Церкви, а заодно государства и, по мере экспансии Христианского мира, вся история ноосферы. Просто из-за этого противоречия, я и оказался у вас в России. Проморгал, так сказать…
Павел Ибрагимович напрягся и впился взглядом в замолчавшего Уши. Тот пожёвывая в своём репертуаре челюстью устремил свой взгляд куда-то мимо чиновника, будто дед, вспоминающий славные дела юности:
- Уши, ну, как это так – «проморгал», продолжай, продолжай, мне хочется с тобой спорить. Мне кажется, ты будешь говорить о русской исключительности и особом пути, о том, что «умом Россию не понять» и бла-бла-бла! Я в это не верю, слышишь, это же неправда! И чиновники у нас никакие не особые, а ровно такие же, как везде, слышишь? Могу доказать! Даже коррупцию не у нас придумали и фактов ихней чиновничей нечистоплотности – море!
- Завтра… Однако запомни, если бы не Павел, то ты бы, его тезка, как и многие тысячи тебе подобных чиновников, не боялись бы до трепета геенны начальственной и не работали смиренно и бесправно как финикийские гребцы под отборным матом вышестоящих, и не терпели бы дружное издевательство журналистов, писателей и пиарщиков отдельных олигархов. Ни жалование, ни размеры откатов, ни лесть окружающих подчинённых и мирян, а именно Павел и Христианство приучило 90 процентов из вас к повседневной ответственности за всё, что творится и приключается в обществе. То есть за то, что вы при всём желании предусмотреть и предотвратить не в состоянии, сколько бы вы не предписывали правил, не брали расписок по инструктажам и не выдумывали процедур согласования. Павел научил вас многотерпению и мазохизму аппаратной несвободы. Именно Павел, как не странно, после Чин-Чина окончательно лишил чиновника индивидуальной воли, а чиновничество самостоятельности в истории. Потому что для каждого из вас свой Самый Главный вышестоящий – суть, почти Господь, важная часть ежедневной молитвы. А Господу, как известно, смиренно подчиняются и благодарят его за всё. И для меня это – правильно, Аппарат – лишь инструмент для сохранения рода человеческого, а сопли чиновников – их личная проблема, всё равно ведь, не уволитесь и не разбежитесь…
Уши последнюю фразу произнёс как-то провокационно, хитро посмотрел на сосредоточенного Павла Ибрагимовича и растворился в обоях.
Модест Иванович
В кабинете Павла Ибрагимовича раздался звонок. Высветился прямой номер Модеста Ивановича:
- Что, Павлуша, хулиганишь?
- Нет, бумаги расписываю, потом на рабочую группу, потом тебе хотел позвонить, давно как-то не виделись – уверенно сказал Павел Ибрагимович языком Уши.
- Зайди ко мне, Паша, зайди, сынок, потом бумажки то свои распишешь, не хорошо дядьку – друга забывать, почитай, месяцев шесть уж не заходил. Но имей в виду, мы хоть и люди второго сорта, по нынешним меркам, в Интернете не шаландаемся, но всё знаем! Так что разговор у нас будет серьёзный, анонимный ты наш чиновник.
- Тогда вечером, Иваныч, после работы подскачу, не возражаешь? – невозмутимо и без соответствующих для разговора с вышестоящим интонаций ответил язык Павла Ибрагимовича.
«Зачем Уши меня к нему после работы посылает?» - напрягся Павел Ибрагимович - как я там, без него – то? Ведь будет чего-то нехорошее говорить, к гадалке не ходи!»
«А ты не бойся, Ибрагимыч, сам, поди, не дурак – раздалась в кабинете громогласная речь его языка – пообщайся, голубчик, покажи, что за прок тебе от моих историй».
Павел Ибрагимович мысленно попросил свой язык не орать, поскольку, если кто услышит, подумает, что чиновник с катушек съехал. Вчера, вон, одного из Управления созащиты, прямо в кабинете взяли, связали и увезли амбалы в белых халатах. Так тот на всю Администрацию орал, чтобы его всенепременно простили братья анонимные чиновники за то, что он взял таки взятку от директора пионерлагеря. Но за эту взятку в наказание, мол, самолично, за выходные выкрасил четыре подъезда в местах проживания ветеранов, а деньги от управляющей кампании за работу, мол, выбил и переправил ветеранке Кларе Карловне, которую родной сын отправил на государственные харчи в Дом престарелых, покусившись на её приватизированную квартиру. Об этом много писала независимая Интернет – газета в неприятном для чиновников соцзащиты ключе. Жена дома назвала этого чиновника полным идиотом, психом, безнравственным эгоистом, предложила мужу уволиться со службы и перейти в коммерческий санаторий, он не спал три ночи, и вот, действительно, съехал…
В общем, Павел Ибрагимович настроился на встречу без Уши, один на один с Модестом и со своим родным языком.
Между тем, уже вся область находилась в недоумении. Одна часть граждан, которая следила за политической повесткой, свято была уверена в каком-либо подвохе и режиссерском замысле во всей этой истории. У этой части населения спор сводился к одному вопросу: это мастерский слив партии власти накануне выборов, или это мастерский пиар партии власти накануне выборов. Другая, большая часть граждан, недоумевала по поводу того, что не было никакого сигнала за кого голосовать в честь сделанных заборов, отремонтированных колонок и прочего, прочего чиновничьего внимания. Оппозиционеры были в растерянности, коммунист Петрович ушёл в запой, а Назар Петрович Подмышкин уехал в Москву на консультации, да так, говорят, и застрял в посольстве США, уже вторую неделю. В чём сходились все при все, так это в том, что рвение этих чиновников дело временное, что это всё равно ни какая не модернизация, что вот-вот, ко дню голосования хитрый заговор обязательно откроется, и всё будет как обычно, дай Бог, дай Бог… За кого только голосовать-то нужно?
Модест Иванович, широкоплечий пожилой мужчина с трубным голосом советского комсомольского вожака и прямым, даже дерзким перед подчиненными и равными коллегами взглядом, молчаливо кивнул на стул Павлу Ибрагимовичу. Это был славный и опытный чиновник, пересидевший на своём стуле все власти, всех губернаторов и даже помнивший Леонида Ильича по всесоюзной комсомольской конференции.
- Что, сукин сын, против государства пошёл? Против своих? Жрёшь, пьёшь с государевой руки, кредиты, вон, берешь на квартиры! Я ж тебя с отдела статистики поддерживал, с молока на губах за тобой, каналья, присматривал! Канитель разводить удумал!...
Модест Иванович еще долго говорил в режиме монолога. Основная мысль сводилась к тому, что всю Россию развели как деревенскую девку. Втюхали народу мульку, что чиновники подотчётны налогоплательщикам, что по определению никак не может быть. Живи, например, Павел Ибрагимович по этому принципу со своим начальником – то-то поржал бы Модест Иванович. Вот, мол, так и так, товарищ замгубернатора, народ, мне указывает на недочёты, а смету вы мне увеличивать не хотите, ну-ка, подпишите мне отпуск, у меня путевка в русский народный Египет горит, налогоплательщики советуют передохнуть по горящей, тьфу...
Вы – громко басил Модест Иванович - на этой почве опустили чиновника ниже ватерлинии и устроили подлизывание задниц лентяям, лоботрясам и продажным журналистам. Одной рукой, значит капитализм строим, а другой по первой жалобке шум поднимаем да в Интернете руки заламываем, страдальцы, ити вас за ногу, диалектики! В общем, никакого порядку с этим заигрыванием не осталось, а заигрывать за счёт нервов и стрессов госслужащих долго не выйдет, лопнут оне все, как товарищ из соцзащиты, не смотря на свои железные задницы:
- В общем, Паша, на хрена тебе это все надо я не понял, после разберёмся – уверено, с осознанием собственной правоты и силы пробасил Модест Иванович - но вот с «анонимными чиновниками» в интернете надо кончать, и по-умному. Выйти, значит надо и сказать что это, мол, не взыщите, секретный проект партии власти, тем, более, что там и так чиновников не меньше трети от всех членов. Добро пожаловать, дорогие товарищи, голосовать за нашу партию, а то разгонют нас враги отечества и не видать вам ни ремонтов, ни газификации, и все деньги на дороги в соседнюю Древне - Чащинскую область отдадут…
Павел Ибрагимович, слушал с интересом, даже кивал иногда, соглашаясь, удивлялся, чего раньше на такие злободневные для него темы он ни разу не поговорил с Модестом Ивановичем. Однако внутренне он постепенно закипал.
- Иваныч, вот ты ж тыришь деньги-то бюджетные, и другие тырят, а другое большинство чиновников не тырит, наоборот, очень даже средние зарплаты получают. А как значит, чего вскроется так на всех на нас, на всё сословие, так сказать, из-за таких как ты - поклёп и недоверие, фильмы потом снимают, да посты в блогах сочиняют. Ты не подумай, я с тобой про унижение чиновников полностью даже согласен, но ведь сам виноват, бес ты старый, и такие как ты! Повод дали давным-давно, до сих пор не отмыться, людям в глаза смотреть стыдно, особенно когда выходит свежий номер газеты «Жесть. ТВ. Гороскопы». И вообще я ни какой не анонимный чиновник, и не создавал я их вовсе, пристал…
Модест Иванович ошалело смотрел на Павла Ибрагимовича, он явно не ожидал такого отпора. Закурил, попросил чаю по громкой связи – Катюша, сделай-ка нам чайку покрепче - помолчал, прибавил звук на маленьком портативном радио на столе и сказал:
- Орёл, ети его в душу, орё-о-ол вырос! Ты, сосунок, запомни, что для таких вопросов и рассуждений – прокурор имеется, понял? И отвечать ему, как и Богу буду я лично, сам, без тебя, хотя бы и под улюлюканье толпы твоих анонимов. Ты хоть раз своими ножками ходил на завод, когда в тебя две тыщи злобных глаз сверлят, за то, что пол года зарплату не получают, а? Может, ты бюджет кроил по живому, когда кроить нечего и кукиш вместо трансфертов, а, я тебя спрашиваю? А если я с таких, как твой Бломберг возьму копейку – так и правильно сделаю! По моему разуменью, пусть государство за спиной чует подлюка, а не какого Валеру Калининского, из Древне-Чащинска. Ты хоть один сериал про плохих журналистов видел? То-то, и не увидишь! Интернет твой, что думаешь новая политическая эпоха? Где эпоха? В Америке? В Китае? Нет там такой проблемы, и не может быть в силу их воспитания и тыщелетней дрессировки. Да тьфу на него, рубильник, в крайнем случае, выключил и все, два Закона принял и тю-тю, пусть себе лопочут там, вне закона. А журналистов только мудаки слушают, понял? Слышать надо тех, кто им платит, и тех, кто их танцует по семинарам всяким. Если у тебя задница не железная, а впечатлительная – уходи со службы. Только ты запомни, сынок, без таких как я – не будет страны, а уж смотаться, куда за кордон, так ты поверь, дело не хитрое, давно бы смотался, и Любку свою с Машкой отправил бы, еще в 90-е… И уехал бы, может, если честно… Только там не лучше, а хуже русскому человеку, если по правде, если совсем уж по настоящему, ну их…
Павел Ибрагимович еще больше проникся уважением к Модесту Ивановичу. «Пожалуй, даже хорошо, что я раньше с ним на такие темы не говорил – думал он – не понял бы». Однако полного согласия с ним не возникало.
- А тебе не кажется, Модест – взволновано сказал Павел Ибрагимович – что твоя страусиная политика – тоже не правильно! Ты бы вот так журналистам сказал бы, или народу где-нибудь на приёме, а то только канцелярские глупости лопочешь на камеру.
- Журналистам нынче говорить – что перед свиньями бисер метать, им бы скандальчика всё больше, вслушиваться не желают, задницу покажи голую, или пошли куда позабористей, это да, передовицы с собственной рожей обеспечены... А канцелярские глупости, сынок, тоже дело важное и сложное, если б не они родимые, давно государство разорилось бы подчистую, даже экспроприация не помогла бы.
- Ну, ты хоть понимаешь, что в последнее время на нас всех собак повесили за всех сразу и за все времена, Иваныч? Ты понимаешь, что мы последние, за нами стихию хаоса уже никто не остановит, некому! А нас добьют, с помощью таких как ты! Вы не понимаете языка общества, общество не понимает вас, этот вакуум заполняют разные Подмышкины, Никитиковы и просто тысячи всех подряд желающих, в том числе нездоровых, обиженных, провокаторов и профессиональных наймитов, потому что Интернет доступен всем и никакой цензуры!
Модест Иванович с удивлением смотрел на Павла Ибрагимовича.
Молодой чиновник понял, что выразился слишком фигурально и филосософски для этого кабинета:
- Короче плохо дело и так как есть оставлять нельзя…
- Что ты смотришь на меня, как на эскимоса, понял я тебя, согласен! Где ты только этот «язык общества» разглядел, не пойму, что это за язык такой? Так ты из-за этой теоретической фигни всё тут замутил?
- Не знаю еще, и не я это, честно, хотя участвовал. Честно, дядя Модест! - снова по-детски и глядя в глаза повторил Павел Ибрагимович.
- И что, всем работать как стахановцам на Беломоре, привлекать собственные сбережения, чтобы «обчеству твоему» сказать было нечего? Не слишком? Правильно ли? – громко возмутившись, спросил Модест Иванович - Как же ты не поймешь-то! Ты хоть пупок свой надорви – всё равно скажут плохое, понимаешь? Не понимаешь? Э-э-э, сосунок. Это ж дело не в том, кто что делает, а в том, что болтать можно что угодно и безнаказанно, понял, без-на-ка-за-но, всем! Раз безнаказанно, то вываливать человек будет в первую очередь свои душевные гадости и злорадости и в первую очередь на власть, которая за всё и всегда в ответе. Скорость, общение, обратная связь, это всё только ширма в твоём Интернете для таких валенков как ты, понимаешь? Ширма! А суть – человеческая тупость в три строчки и помойка. Порнографии – мегабайты, гики мата и пошлятины, миллионы бездарных записей по вопросам, в которых разбираются единицы…
- Но можно и полезное найти в Интернете и людей можно найти хороших! – воскликнул Павел Ибрагимович!
- Дык, и на помойке много чего найти можно, хорошего. Помниться я мусор вываливаю, а там этот, томик этого, поэт, ети его, запретный был… Забыл, в общем, достал, отмыл и с удовольствием прочёл. Запомни, род человеческий начался с запрета, и семья начинается с запрета, рога, например, мужу не ставить и дитёв не обижать, с запрета начинается любой порядок, общество и государство, а любая помойка как явление – это противовположность, всё дозволено…
- «Помойка» тоже становится порядком, помойка подчиняется физическим законам, а современная помойка – это целое высокотехнологическое производство! – Павел Ибрагимович был увлечён разговором и таким неожиданным Модестом Ивановичем.
- Во-во! Сделайте сначала свою помойку непомойкой, а если ваша помойка это теперь высокая политика и я обязан её бояться, больше чем своего начальника и счётную палату – вон заявление в столе, увольте!
- Так ведь поздно! Что-то надо делать с этим, вспять не повернёшь ведь! – искренне воскликнул Павел Ибрагимович.
- А что тут сделаешь? – развёл руками Модест
- Что, что, бастовать! За наше честное имя! Только по-серьёзному, а то народ не поверит!
Павел Ибрагимович подпрыгнул от такой своей идеи. Потом заинтересовался, потом почти закричал:
- Не, не за честное имя – засмеют и заклюют! Против всех партий на выборах, и потребовать от них включения в свои предвыборные обещания проекта Федеральной программы по защите чиновников!
Павел Ибрагимович скорчился в кресле от смеха, Модест громко ржал и трёсся, вытирая крупными ладонями глаза, и перечислял сквозь слёзы: «стачка чиновников…, митинг протеста госслужащих…, на демонстрантов чиновников нагнали ОМОН…»
- Только не забывай, Павлуш, народную чиновничью поговорку: мы в ответе за тех, кто нас приручил… Действуй...
Медвежий угол
Всё было интересно в Новые времена. На Востоке чиновники остались классическими последователями Чин-Чина. Они много философствовали и были скромны. Периодически Аппарат приносил жертву в назидание своим детям: какого-нибудь служащего прилюдно расстреливали, и жизнь продолжалась. Мешок риса, чувство выполненного нравственного долга и страх сурового наказания были достаточным основанием для стабильного воспроизводства системы. Где-то Аппарат практически соединился с Аппаратом господствующей религии, в общем – нормально. Даже экспансия западной организации и политической моды не поколебала древних устоев Чин-Чина и, по большому счёту, сделало только сильнее Восточный мир.
Западный мир, занимал кучу моего времени. Сначала там, как и везде в Христианском мире, сохранялся баланс божественного и земного. Я был счастлив и даже взял отпуск, когда появилась формула славного Августина: Град Земной отдельно, Град Божий тоже сам по себе. Но потом, Аппаратное начало стало давить и преобладать. Вместо чудес и святых, всё больше интеллектуальных изысканий, вместо слияния с государством - своя игра, вместо того, чтобы довольствоваться своей десятиной – блестящие бизнес-проекты. Чего стоит только торговля индульгенциями, а ведь как эффектно задумано, назло Иоанну Патмоскому с его Апокалипсисом, отложенным в туманное и неконкретное будущее: максимально близкая кара Господня в виде адских костров для еретиков и максимально доступное Спасение, за умеренную плату. Я видел, что будущее на несколько веков за этой частью света, и, признаться, увлёкся, держа в голове про запас на будущие века Африку. Реформация там, разделение властей, научные сомнения... Постоянно приходилось участвовать в коррекции регламентов и роли чиновников. Восточный номер с расстрелами и священным нравственным долгом не проходил.
Пришлось специально для чиновников придумать и сделать «священной коровой» идею научно – обоснованного управления. На самом деле слямзили идею разделения труда в эпоху промышленной революции и наложили её на Аппарат. Карьера, функционал, разделение обязанностей, буквальное следование инструкции – получился почти идеальный чиновник – функция, почти робот. Чтобы скрыть роль Аппарата в истории все чиновники на Западе были направлены к самосовершенствованию в узкой специализации, а чтобы не вырывалось наружу человеческое – помешали всех на карьере и финансовом стимулировании. Побочным эффектом явилась идея христианского свободного выбора в повседневной материальной жизни, но деваться было некуда, пришлось обманывать просвещенное человечество. Человек думал, что выбирает сам, но меню для его выбора определял Аппарат во всём: в политических партиях, ветвях власти, развлечениях, в покупках и питании. Всё было опять совсем и не плохо, с точки зрения моих задач, правда сама религия как-то утратила своё значение, и я ждал либо Чуда Господня, чтобы наполнить сосуды организации новым божественным содержанием, или выговора из Небесной Канцелярии.
Но мне пришло распоряжение о командировке в Россию. Я был удивлён, там-то что делать? В этом медвежьем углу цивилизации? Я оглянулся туда, присмотрелся, и удивился.
«Медвежий угол» претендовал на размеры всей планеты, и если бы не командировка, то мне не пришлось бы оглядываться, я увидел бы русских со стороны Америки, находясь в Европе.
Я был искренне уверен, что туда спокойно пришёл Аппарат вместе с Христианством и набегами прекрасно организованной Орды, закрепился и контролирует ситуацию, так сказать, ждёт своего часа в истории. Я присмотрелся, проблем был несколько.
Во-первых, Аппарат у русских не сложился по человечески, то есть бесчеловечески, он как раз весь был наполнен личными отношениями, страстями и тщеславием. Он не был в тени, и меня это очень насторожило!
Во-вторых, статус чиновника был размыт до безобразия! Чин давался и в награду – мол, спасибо, удружил Васятка. И с учётом родословной – как ведь не дать, Рюрикович, всё ж таки, вдруг в Литву сбежит, иль на Дон. И в наказание давали, как способ освоения и удержания огромных территорий, которые почему-то так и липли к Москве без мало - мальских солидных на фоне древней истории войн и даже зачастую по личной просьбе о вхождении в состав. Даже просто для финансово-экономической помощи другу и то давался какой-нибудь чинишко – не бросим тебя Митрич, совесть мучается, что у тебя куска хлеба не хватает, а мы тут лопаем.
В-третьих, Аппарат не давал никакой стабильности государству, ну, никакой, что возмутительно и не правильно, даже как-то оскорбительно для моего великого опыта! Цари, князья, воеводы, наместники настолько верили в свою исключительность, индивидуальность и своё предназначение в истории, что обязательно имели моду перечёркивать всё сделанное предшественниками. Откуда у русских столько желания к нововведениям, я и сам не понимаю. Однако – р-р-раз, и заново, нестабильность, понимаешь! Неслыханное дело, Аппарата нормального не было, а то, что было - целиком следовало идеям очередного пассионария с очередным ярлыком очередного великого Хана, Князя, Царя или самозванца.
Я, конечно, сразу прикинул план действий, надо сказать несколько самонадеянно, и поучаствовал во введении Табели о рангах. Дело, на мой взгляд, исключительной важности, но опять! Нет Петра – они со своими идеями, сомнениями, ну неймётся товарищам. Опять, понимаешь, тщеславие, чистоплюство, творческие прожекты, слияние службы со знакомыми и родовитыми, каждый суслик агроном, одним словом, никакой парламент не нужен. А раз Чин – это круто и престижно – опять, понимаешь, на острие внутренней политики Государя и внимания со стороны мировой общественности!
Уж как я бился, приводя всё в нужное состояние, наконец, увидел одного чиновника: ничего не просит, получает копейки, амбиций не имеет, письма переписывает – лучше не сыскать во всём департаменте и ни какой жалости к себе любимому! Думаю – идеал! Не надо никакой философии и меча над головой, как на Востоке, не надо рисовать карьеру и наращивать жалование за верность как на Западе. Идеал будущего, настоящий дедушка ксеркоса! Кстати, идея заменить писцов – чиновников ксероксом, а посыльных телефоном пришла впервые именно мне в мыслях об идеальном Аппарате. Ну, думаю, осталось немного рекламы, довести «концепцию ксерокса» до каждого чина и государя и вот она – новая матрица российского чиновника, правьте, цари-батюшки, Аппарат не подведёт! Наивный, я вновь оказался не совсем прав с этими русскими.
Обратился я с разговором на эту тему к одному мелкому чиновнику, который по моему разуменью, чиновником быть обязательно перестанет – очень уж славно сочинял литературу. Так, мол, и так, рассказал ему свою идею. Описал концепцию и преимущества чиновника-ксерокса для общества и государя: экономично, безопасно, незаметно и никакой, так сказать, политики! Указал ему адрес, имя и говорю:
- Пообщайтесь, любезный Николай Васильевич, сами! Уверен, что замечательно напишите, замечательно и всем в пример! Поверьте, Акакий Акакиевич может и не античный герой, но такие и необходимы России как воздух, иначе кувыркнётся она и других придавит. Вам выпала возможность открыть глаза империи на скромность и усердие служивого сословия!
И здесь меня ждало огромное разочарование от этой стороны русской литературы. Так написал, так написал! Все сразу же вышли из гоголевской шинели, а быть, положим, как Акакий Акакиевич, ну совершенно стало не престижно. Да какой резонанс то был, да какой успех автору и удар по Аппарату! Вот так с тех пор и пишут, подмечают гадкие черты вашего брата, и обмусоливают, разве о хорошем писать есть резон, после Гоголя-то? Сам ваш брат чиновник при таком чтении, если начальства нет по близости, устойчиво хихикнет, поддакнет, и чего ни будь такое либеральненькое замострячит, про себе подобных – ну прямо наоборот всё у меня сложилось…
Уши замолчал, отпил кефиру. Посмотрел на Павла Ибрагимовича. Тот сосредоточенно молчал, ожидая продолжения:
- Чего смотришь – то? Понимаешь, всё наоборот получилось. Вместо незаметной работы чиновников – внимание со всех сторон, фанфары и чины на свадьбах за хорошую деньгу для престижу вместо родственников из деревни. Дошло до того, что из-за вашей литературы мещан хлебом не корми, дай всё чинов пообсуждать: отставки, назначения, похороны, скандалы, женился, развёлся, попался, выкрутился. Вместо того чтобы на самом деле стать бездушной и безотказной машиной в аппаратном смысле, Аппарат стал средоточием страстей и жизни. Но именно в России из вас стали лепить бездушную машину как абсолютное зло в нравственном – интеллигентском смысле. Ну, причём тут нравственность и Аппарат! И главное, как не верти - всё то вы плохие. Это ж тебе кажется, что именно сейчас вашего брата позорят во всеуслышание и на каждом шагу, раньше и похуже бывало.
- Неужели, Уши, ты ошибся в своих расчётах?! Ты же никогда не ошибаешься, ты всё и всегда знаешь с первого взгляда и с первого слова? Ведь всё равно Аппарат сложился и держал, и сейчас удерживает нашу страну от развала, раскола, может не так, как нам хотелось бы, но тебе же до этого всё равно дела нету! Отчего же у нас всё не так, как у людей? Даже ты не смог, как хотел!
- Кхе – кхе, ну ты загнул – ответил Уши – надо же - «не как у людей». То как все, то не как у людей. Я подразобрался в этом вопросе. Может Аппарат вам вообще противопоказан, тем более, что при всех сложностях страна богатела, размножалась, и народ питался, по большому счёту никак не хуже французов, большинство даже лучше, чем сильнее Аппарат, тем лучше и питался, и достижения различные на весь мир вытворяли. Любви в вас много было, аж не верилось. Рвала любовь со своими чудесами и эмоциями русский Аппарат и церковный и государственный, а вместо судебников да регламентов - сплошное устное народное творчество у людей, никаких условий для работы!
В общем, знаешь, поковырялся, провёл серию экспертных интервью, поболтался по домам да по кухням, организовал фокус-группы и догадался.
- Почему мы особенные? – Павел Ибрагимович напрягся.
- Ну да, типа того. Понимаешь, какая штука. Если взять по отдельности любое дело, то вы как все человечество, не лучше не хуже, только пиар у вас совсем плохой. В других странах, вон, столько особенностей, неповторимостей и проблем, что вам и не снилось и ничего, живут себе спокойно без всяких «особых путей». А как всё вместе в России сложится – так и в впрямь какие-то особенные. А причина там, далеко и давно, когда я внимания на эту часть планеты как-то не обращал совершенно.
- Так в чём секрет нашей особости, Уши? – Павел Ибрагимович начал волноваться.
Уши помолчал, посмотрел на Павла Ибрагимовича взглядом воспитателя детского сада в разговоре с воспитанником и сказал, холодно усмехнувшись:
- В Русском Языке, Павлуша, не подходит он для контакта народа с Аппаратом, ети его в душу за ногу, как сказал бы Модест Иванович, хоть ты тресни! Никакого понимания, сплошные оттенки смыслов, намёки и подозрения…
Пятница, накануне «дня тишины»
Старо-Пупинск шумел и волновался, все обсуждали моментально разлетевшееся в одни сутки не только по Интернету, но и по всем райцентрам и деревням области так называемое Воззвание чиновников к народу. «От Аппарата с любовью» - как окрестили воззвание журналисты. Никакой оригинальности по форме и стилю материалы собой не представляли. Единственное, что удивляло, что подписантами стали одновременно две безымянные, но очень популярные c недавних пор и враждующие уже месяц на просторах Интернета и на встречах с гражданами по обращениям и жалобам группы госслужащих. Внизу обращения стояли символы анонимных чиновников, змий, обвивающий компьютер на манер медицинской стопки на больничных эмблемах, и змий обвивающий перо и меч. Обращение было простым и не очень занудным, в отличие от обычных служебных документов, которые изготавливают государственные и муниципальные служащие. Вот этот текст, который заставил окончательно запутаться славному орденононосному со времен СССР народонаселению области в том, кого, куда и зачем ему предстоит избирать в ближайшее воскресение:
«Дорогой и любимый наш Народ, а также все сограждане, думающие, что они имеют право избирать и быть избранными. Все народы верят в свою избранность, и только мы, чиновники в это не верим, так же как в неповторимость отдельной личности из народа. Нам в это верить не положено и вредно. Так же мы не верим, честно говоря, что Тебя, Народ, вообще кто-то любит, по настоящему кроме Богородицы, Христа, Аллаха и Будды. На земле пусть совсем чуть-чуть, но любим тебя только мы и отдельные религиозные фанатики, потому как без тебя и отношений с тобой существовать мы не можем и твоё существование есть единственная наша цель, смысл и ежеквартальный отчёт перед Самым Главным.
Хотя, выше сказанное ты, Народ и сможешь понять только задним умом, или когда жареный петух клюнет, или когда гром грянет, очень не хотелось бы до этого доводить страну. Ибо экстремальная ситуация в целом для народа хотя и целительна, и вразумительна, и очищающа от всякой дури и вредных привычек, однако нежелательна чиновникам, противна нам по нашей природе и противоположна нашим служебным обязанностям. Однако нас, дорогой Народ, уже довели и мы поняли, как страшно и нам жить без любви Твоей, хотя бы редкого понимания и без веры твоей в дела наши. Нам не хочется быть ворами и тупицами в твоих глазах, но нам нельзя и казаться слабыми в восприятии твоём. Поэтому, мы готовы работать так, как работали последние полгода и дальше, но мы просим от тебя, Народ, со всей серьёзностью:
• Прекратить заниматься вбитыми Тебе в голову самолюбованием, собственной индивидуальной исключительностью и оригинальностью, бытовым стяжательством и смотрением на чиновников как на обязанных подпевать этим фальшивым качествам Твоей, Народ, души (ну, это так, лирика)
• Голосовать на Великих Выборах всей Старо-Пупинской области только за ту партию, которая пообещает принять «Целевую адресную программу поддержки государственных чинов, защиты их чести и достоинства и пропаганды общественно-полезных результатов деятельности слуг государевых в СМИ» (это - на полном серьёзе)
Через неделю, в день голосования встречаемся на избирательных участках и голосуем за ту партию, которая предложит эту программу. Никаких разводок, Народ, мы тут пол года сверх планов и всяких инструкций старались для тебя, надеемся, и ты нас не бросишь, в трудный час модернизации.
В знак того, что мы – это мы, посмотрите в пятницу, в 13.00 на все административные здания на территории нашей области.
P.S. Прости нас, Губернатор, уполномоченный представитель Президента и Господь за грех, что мы, серые чиновничьи звенья системы, не согласовали это обращение с Самыми при Самыми вышестоящими. Однако вы, конечно же, посоветовались бы с пиарщиками и политологическими экспертами, испугались бы общественного мнения трёх десятков журналистов и трёхсот Интернет-обозревателей и зарубили бы этот документ как неадекватный электоральным настроениям, а нас обвинили бы в том, что козлы в отпущении взбунтовались.
Не подписываемся, ибо грешные,
и всё на одно лицо – чинуши.
Реакции последовали сразу, как только обращение оказалось темой номер один во всём регионе. Партии по очереди через своих пресс-секретарей посмеялись над анонимным бредом воспалённого воображения. После некоторых раздумий и воспоминаний о количестве анонимных добрых дел для избирателей и сошедшем с ума чиновнике соцзащиты стали тиражироваться партийные комментарии.
Одни сказали: «Наша партия и так всячески поддерживает чиновников, и даже индивидуально принимала и готова принимать их в свои члены, поскольку чиновники тоже граждане и право имеют. Однако отдельные зажравшиеся провокаторы из числа госслужащих достойны самой тщательной проверки на предмет соответствия занимаемой должности. Мы возьмём на контроль эту возмутительную ситуацию».
Другая партия подхватила: «Чиновничество – это язва модернизации, их не поддерживать надо, а нещадно сокращать до минимального количества, наша партия это сделает и спасёт Старо-Пупинск от гидры коррупции и восстановит справедливость».
Третьи восклицали: «Классовая ненависть олигархо-чинуш к простому народу доходит до беззастенчивых и открытых оскорблений собственного народа, долой буржуев, даешь возвращения советских служащих и народной милиции!».
Четвёртые кричали в своем релизе: «Это что чиновники написали? Это позор, а не чиновники, трусы, слизняки, недостойные достоинства своего великого народа! С такими не то, что сапоги мыть в океане, с такими до Люксембурга по туристической визе не доедешь!».
Либеральные эксперты изошли слюной о правах человека: «Доколе - кричали они - нас, потребителей государственных услуг за наши деньги от наших налогов будут так бессовестно игнорировать, цинично издеваться и беспрецедентно обворовывать наши права и свободы!». Пара сотен хомячков в Интернете без долгих слов в одну строчку и в два мата многоразово и анонимно разоблачала анонимную провокацию «долбанной власти в этой рашке».
Всем, короче, стало весело.
К пятнице волна спала, потому, что все переключились на то, что президент великой иностранной державы почесал у себя между ног на каком-то международном саммите, а коллега по Евросоюзу успел щёлкнуть это на фотоаппарат в телефоне и по дружески прокомментировать крупное международное событие в своём блоге.
Однако в осеннюю непривычно тёплую октябрьскую пятницу ровно в 13.00. какая-то неведомая сила заставила тысячи людей по области подойти к зданиям администрации, посмотреть из окна в их сторону.
- Плакат вывесят какой-нибудь – говорили одни обыватели
- Снимут Государственный Флаг с крыши, ей-Богу! – отвечали другие
- Какой-нибудь сумасшедший из соцзащиты обольёт себя бензином – шептали сведущие третьи.
Вдруг по всему огромному зданию Администрации начали открываться окна. Сначала в низу, в кабинетах чиновников незначительных и социально-незащищённых. Затем в приёмных, потом выше и вот уже всё здание оказалось с распахнутыми окнами, словно только что проснувшееся неведомое существо одновременно открыло сотни своих заспанных глаз. Внутри здания чиновники, стыдливо опуская глаза при виде друг друга и краснея, изображали из себя вспотевших и сжарившихся в трудах людей: стягивали галстуки, расстёгивали вороты, обмахивали себя едва заметно папками с бумагами. Люди на улице стояли завороженные зрелищем. Вдруг кто-то крикнул в толпе и все оглянулись на мэрию – та же история. Самые любопытные рванули за угол и увидели слегка приоткрытые во всём здании милиции рамы. Все, словно поражённые общим вопросом повернули свои головы к Большому Серому Зданию на другой стороне проспекта. Во всём здании были распахнуты форточки…
- А чё, прикольный флэш-моб! – сказал громко молодой голос в толпе.
- Наши люди, не балаболят, как некоторые, давеча мне, вот… ик – произнёс другой слегка пьяный мужской бас.
- Довели, бедненьких, простудятся, ведь! – раздался жалостливый женский голос.
- Молодцы! Вы лучшие, Слава Чинам, спасителям России! – раздался истеричный крик и вдруг в толпе раздались аплодисменты.
Окна, тем временем, закрывались…
День тишины. Бонус
Вечером Павел Ибрагимович спросил Уши:
- Знаешь, что будет в воскресение?
- Знаю. Выборы не состоятся. Ты уже сам понимаешь, как это произойдёт?
- Да, я уже знаю, и ты знаешь, хочешь расскажу тебе, Уши?
- Валяй, ты ж умный...
Павел Ибрагимович закатил глаза в потолок и начал:
- Все служащие поражены и вдохновлены сегодняшних успехом. Как крестьяне в девятьсот пятом, как рабочие и солдаты в семнадцатом они, зараженные вирусом обиды за попранное собственное достоинство, будут саботировать процедуру. В воскресение все чиновники не пойдут на выборы. Не пойдут их родственники и знакомые. Это тысячи с учётом разлагающей агитации на уровне муниципальных служащих, сочувствующих сотрудников милиции, педагогов, военных, инспекторов лесоохраны, МЧС и семей сотрудников ГИБДД. Работающие в этот день без выходных наплюют на государеву зарплату и не оформят должным образом выездные урны. Это еще потери тысяч голосов. Наблюдатели от партий будут возмущаться, но чиновники избирательных комиссий в этот раз с радостью будут соглашаться с ними, никуда не будут выезжать и ничего не будут защищать. Протоколы будут оформляться из рук вон плохо, служащие Областной Избирательной Комиссии будут делать ошибки, стуча себя по лбу и говоря: «И на старуху бывает проруха, нечаянно напутал, готов на выговор, согласно процедуре!». Дня три будут считать, потому что считать кроме чиновников ИК никто не имеет право, да и не умеют, честно говоря, а те в революционной эйфории, да протоколы из участковых комиссий такие же, плохо оформленные.
Выборы в итоге не состоятся, явка будет около трёх процентов, и то по мнению наблюдателей, власть останется прежней, перевыборы… Только я не пойму, Уши, зачем тебе всё это, скажи, ведь менять уже что-то поздно…
- Молодец, на глазах умнеешь! – сказал Уши – Талант! Только это не я, а вы сами, согласись, я, всего лишь, ваше внутреннее разочарование в действии, я ваш тотем и охранитель, ибо без меня убьете себе сами.
- Значит, и демократия – это изобретение Аппарата?
- Конечно, одна из лучших операций прикрытия Аппарата
- И права человека?
- Естественно…
- А Домострой?
- Безусловно, причём гениальное изобретение, с точки зрения выживания, самосохранения, размножения нации и безопасности Аппарата!
- И Интернет…
- А ты что думал, блогеры его изобрели, что ли, хе-хе… Правда потом эти изобретения начинали жить своей жизнью, вы же творцы, владеющие Языком...
- А зачем?
- Чтобы род человеческий, который на самом деле помнит и чувствует, что он по образу и подобию Божию, смог в целости и сохранности дожить до того дня, когда Господь, решит, что же с ними, изгнанным из рая делать. А система должна быть такой – открою тебе главную тайну - чтобы люди всегда имели шанс сами найти такой вариант своего спасения, чтоб Господь его утвердил как собственную Идею, только про это т-с-с-с-с…
Павел Ибрагимович помолчал минуты три и спросил:
- Ты нас спасёшь? Страну? Вернее Аппарат страны? Вернее, народ страны как народ создавший самый Великий Аппарат во все мире? Тьфу, запутался… Короче, мы не развалимся как гнилая картофелина под сапогом Глобального Лже-аппарата?
- Да не спаситель я, и Глобального Аппарата нет, почти. Тем более вас мало осталось, в сравнении с населением планеты, но, понимаешь, вы самые интересные с вашим языком, вы – аппаратная альтернатива для всей планеты, «Аппарат любви», я даже сам ещё это не сформулировал, но История… Вот, послушай…
Наступал едва заметным рассветом день тишины накануне дня голосования. Уши сидел напротив Павла Ибрагимовича и, попивая кефир, молчал после долгого утомительного рассказа. Это была последняя часть Истории Аппарата. Павел Ибрагимович оглушённый, истощённый и бледный смотрел в одну точку немигающим взглядом. Мозаика его семейной истории, университетских лекций и личных наблюдений за новостями в стране и мире окончательно сложилась и обрела устрашающую глубину и ясность.
- Ты хотел Историю, ты её получил – тихо сказал Уши – проси бонус, согласно контракту, завтра ты останешься один на один со своим языком и всё у тебя будет по-прежнему, наверное…
Павел Ибрагимович не хотел говорить о бонусах, он чувствовал себя несчастным человеком и думал о том, как легко и правильно человеку жить ничего не понимая, в очках иллюзий и мифов. Как вредно овце, и сторожевой овчарке, и волку, и помощнику пастуха знать правду о стаде человеческом и смотреть на мир глазами Истины. Истина была печальна. Еще печальнее была Истина о его родной стране, которую он по-своему любил и также как Модест Петрович хотел жить в ней всегда, до самой смерти. В его стране, в отличие от всего мира, стада никогда не было, никогда. В том, что везде называется человеческое стадо у нас – не агнцы Божии, но полуагнцы, полупастухи, полуволки, и даже полубоги по выполняемым функциям после третьей стопки, массово, почти весь народ, за исключением покалеченных западным влиянием правозащитников. Именно в его стране люди не умели быть счастливыми, чего бы у них не было от власти или зарубежных благотворителей. Именно его страна была наполнена людьми, которые при всей схожести с остальным человечеством совершенно искренне всё время думали не только о себе. Именно в его стране все правила общежития и технологии других стран не работали и приводили к обратному результату. Вместо обоснованного спокойствия – беспричинное волнение, вместо радости от денег – тихая грусть и ностальгия, вместо возмущения и протеста – понимание и жалость к другим, вместо гордости – комплекс неполноценности, вместо скромности – гусарство и расточительность.
Аппарат не воспроизвёлся в России в замысле Чин-Чина. Аппарат в России – больше чем Аппарат, это сама жизнь народа и сам народ. Шелуха демократии, социализма, научного управления, разделения властей и прав человека отваливались в голове Павла Ибрагимовича как фальшивые, большие и гнилые листы с поверхности кочана капусты. Дело было совершенно не в этом. Дело было в Аппарате, который сам не знал, чего он хочет. В любой стране это было бы смертельно. Россия – как-то жила с этим из года в год. Павел Ибрагимович произнёс:
- Раз уж у нас такой язык, раз уж наша речь не приспособлена для понимания чиновников, раз уж у нас государство в каждой повседневной голове – повод для недоверия и критики, может мне просто уволиться со службы и жить спокойно, например, в деревне?
- Да пожалуйста, у тебя это, конечно, получиться – устало и лениво ответил Уши – но ты не прав ставя крест на государстве, Россия без государства и аппарата – не Россия, со скуки сдохнете и поубиваете друг друга, полубоги славянские, никакой радости…
- Тогда моё желание!
- Говори…
- Хочу всю твою историю написать как книгу, и чтобы она так была написана, чтобы даже школьники поняли, и чтобы рекламный бюджет был соответствующий, и чтоб интересно написано было! Хочу, не надо мне денег и даже дачи в Холюнкино!
Уши сосредоточено молчал и смотрел на чиновника. Потом сказал:
- Ты дебил, или шутишь? Ты с ума сошёл? Попросил бы сразу забросать тебя камнями, отрезать голову, сломать над головой шпагу… Мазохист! Твоё самоубийство не входит в мои планы, понимаешь? Попроси лучше пост министра, губернатора, или секретаря Центрального комитета любой партии, не стесняйся, я даже обязуюсь быть рядом и помогать!
- Нет. Надо, достучаться, Уши, надо, чтобы теперь люди перестали быть попугаями идиотов, чтоб они поняли скудость суждений идиотов и попугаев, чтобы они увидели, как ими манипулируют против твоего Аппарата и Господа! Ты обязан по контракту! Моё желание – напечатанная и широко разрекламированная книга с твоей Историей! Пожалуйста, согласен анонимно, да как угодно, но описать всё, что ты рассказал, от грехопадения до наших дней!
- Паша, понимаешь, всё, что сотворила русская авторская литература во взаимодействии с культурой Запада, а иной нету, всё – антигосударственное! Понимаешь, всё! – Уши заметно заволновался, встал и начал ходить по кухне – все классики, которые поумней и поглубже тебя будут, и мимолётные звёзды журналистики сделали свою карьеру и вошли в мозг народа как его апологеты перед великим и ужасным Аппаратом! Чиновник зло уже потому, что любое другое зло в России, в отличие от остального мира в России могут понять и даже искренне простить, а за чиновниками оправдывать некого, за чиновниками только Господь, но он, как известно, на небе! Если ты пожелаешь этого – ты смертник, Алевтина тебе этого не простит, и дети будут краснеть при упоминании имени отца их!
- Я им так, блин, покраснею! – психанул Павел Ибрагимович – вместе с Алевтиной, как миленькие запоют! Я сказал – Историю в массы, и баста!
- То есть, решил? А линолеум в детской? А Модест, который останется совсем один после твоего позора с публикацией Истории? А Главный, который уверен, что по планам инвестиций и территориального развития районов в следующем году ты всё закроешь?
В этот момент на кухню зашел Владимир Павлович, заспанный и разочарованный плохим сном. Он, зажмурившись ручонкой на свет ночника, сказал:
- Папка, ну папка-а-а, полежи со мной, а? Полежи, а? Я же тебя так люблю, папочка мой любимый прилюбимый! Ну, ложись со мной, расскажи мне сказку, папочка мой…
Вовка развернулся, обречённой и заспанной походкой зашагал в детскую. Павла Ибрагимовича захватило отцовское чувство, в груди закололо, в глазах намокло. Он грустно помолчал, задумался. Ему стало стыдно. Ему стало горько. Ему стало обидно за чиновников, детей и Родину. Он помолчал, помолчал, и выдал:
- Давай дачу в Холюнкино, только с баней, и разбежались… Спасибо тебе… Прости…
Чин Уши
© Copyright: Василий Ветров 3, 2011
Свидетельство о публикации №211052900510
Свидетельство о публикации №211052900510
Рецензии
Интересное произведение. По манере изложения напоминает Салтыкова-Щедрина. Жаль, не узнать, как бы Михаил Евграфович его оценил. Он ведь тоже, если не ошибаюсь, был высокопоставленным чиновником.
Алекс 22 26.01.2014 00:18 • Заявить о нарушении
Алекс 22 26.01.2014 00:18 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.