Работа и безработица в хх1 веке

Структура занятости: проблемы и решения.

Анекдот: два итальянца спорят о том, на ком держится Италия. Женщины не в счет, говорит один, с ними только скандалы. Чиновники и военные тоже – ну, какая от них польза? Рабочим лишь бы бастовать. Крестьяне вообще не нужны, потому что едим и пьем все импортное. Остаемся только мы с тобой. Но все же знают, что ты бездельник. Стало быть, вся Италия держится только на мне.
Смешной анекдот. Еще смешнее, когда о том же самом спорят русские. Понятно, не об Италии. Спорить им намного труднее, чем итальянцам, так как просто не о чем: на сей счет нет почти никаких данных. А если и попадаются, то противоречат друг другу с точностью до наоборот. Марк Твен шутил в свое время, что ложь делится на три категории: просто ложь, гнусная ложь и статистика. Но он еще не знал о советской (ныне российской) статистике …
У нас запросто можно прочитать и о шестидесяти миллионах работающих, и о семидесяти. И об одном миллионе безработных, и о двенадцати миллионах. Смотря кто кого и как считает. Так что в дальнейшем постараемся минимизировать сугубо дискуссионную цифирь и просим читателя отнестись к ней скептически. На наш взгляд, главное не в цифрах, которые могут быть больше или меньше приводимых, а в проблеме: как мы дошли до жизни такой, какова есть, и как теперь из этого, мягко говоря, интересного положения выбираться.
Но прежде, чем говорить о России, придется  несколько слов сказать о мировой трагедии, на фоне которой разыгрывается наша туземная трагикомедия.

Мир перевернулся.   И собирается проделать это еще раз.

Сегодня в это трудно поверить, но всего сто лет назад в среднем по миру, чтобы прокормить одного служащего – все равно, какого: царя, учителя, врача, писаря, - нужен был труд девяноста крестьян. Самих-то едва-едва, впроголодь, сводивших концы с концами. И еще десяток рабочих-ремесленников, кормившихся теми же крестьянами, снабжал всю эту публику разными промтоварами. При этом подавляющее большинство рабочих и значительная часть служащих не смогли бы выжить без такого же, как и у крестьян, приусадебного участка – со все теми же картошкой, овощами, коровами, курами и прочей флорой-фауной.
Иными словами, соотношение занятых в сельском хозяйстве, промышленности и «прочем» (госаппарат, образование, медицина и т.д.) выражалось формулой: 90 : 9 : 1. Хоть по головам считай, хоть по часам в годовом балансе рабочего времени. Даже в США – далеко не самой отсталой стране того времени – подавляющее большинство населения (более 60%) составляли фермеры и их семьи. В России, точнее, уже в СССР, не сто, а всего семьдесят с небольшим лет назад, накануне тотального погрома сельского хозяйства в 1929 г., крестьян было намного больше 80%, тогда как рабочих – немногим больше 10%, служащих – чуть больше 5%.
Механизация общественного производства, начиная с сельского хозяйства, привела к тому, что рабочие и крестьяне по своему удельному весу как бы поменялись местами. В СССР к 80-м годам процент рабочих перевалил за шестьдесят. И мы еще сокрушались о том, что он никак не дойдет до ста: слишком медленно таял «пережиток прошлого»  - крестьянство и слишком быстро плодились служащие, как их ни проклинали в партийной печати. А между тем, на Западе, загнивавшем, по нашим тогдашним понятиям, механизация перекинулась с сельского хозяйства на промышленность и сферу обслуживания, причем дополнилась автоматизацией. В результате стал стремительно сокращаться пролетариат. И пока мы гордились шестьюдесятью процентами «гегемонов», в США набрался почти такой же процент непонятных «белых воротничков», ничего общего с «синими воротничками» пролетариата не имеющих. А крестьянство-фермерство вообще «съежилось»  до считанных процентов – на целый порядок меньше, чем у нас. При этом и рабочие, и фермеры убывали (и продолжают убывать) год за годом. Во второй половине  ХХ века дело явно шло к полному перевороту в производственной структуре общества. Было 90 : 9 : 1  - становилось 1 : 9 : 90. Каким тут пролетариям в каких странах с кем соединяться – делалось все менее понятным.
Известно, однако, что и радость, и беда никогда не приходит одна. Не успела еще механизация стать повсюду комплексной, не успел перекатиться через неё вал начавшейся автоматизации, как перед глазами возникло самое настоящее цунами высотой до небес: компьютеризация. Которая грозит сделать бессмысленными все только что приведенные цифры. Потому что намеревается перевести всю производственную структуру общества в качественно иное состояние. Нам это трудно понять, ибо наши головы по привычке повернуты назад, в прошлое.
За последние двадцать лет мы так привыкли к своим настольным стационарным компьютерам и вспомогательным «ноутбукам», что не сомневаемся: так было и будет всегда. Должен сообщить тем из читателей, кто еще не достиг предпенсионного возраста, что всего тридцать лет назад вместо нынешних аппаратов существовали обширные залы, с пола до потолка заставленные ячейками наподобие автоматических камер хранения на вокзалах.  Эти ячейки обслуживал целый взвод инженеров, они жужжали сутками, прежде чем выдавали сенсационную информацию: 2х2=4, а то и 5. Называлась такая фабрика цифр не компьютером, а ЭВМ – электронно-вычислительной машиной, за рабочее время которой сектора и отделы каждого предприятия, учреждения, организации дрались с таким же ожесточением, как сегодня, скажем, за гранты или за приглашение на фуршет.
И должен сообщить всем читателям: через пять-десять лет привычные нам компьютеры станут такими же диковинами (от слова дикость), как ЭВМ  тридцатилетней давности. Уже разработаны опытные образцы и скоро начнут год за годом поступать в массовую продажу компьютеры следующего поколения: габаритами с привычный уже «мобильник» в кармане или на поясе, с монитором на жидких кристаллах, пристегивающемся к дужке очков, и с десятком перстней вместо клавиатуры. Помноженный на вселенскую мощь Интернета, такой аппаратик сделает человека владеющего им, намного более отличным по информированности, т.е. по сообразительности и соответствующему поведению, от сегодняшних нас с вами, нежели мы отличаемся, скажем, от крестьянина минувших веков.
Важно уточнить: за этим началом ясно проглядывается продолжение. Но здесь мы хотим сказать о другом.

Девушка с компьютером как кошмар  мировой экономики.

Симпатичная девушка с таким аппаратиком (возможно, подстрахованная для верности столь же вооруженной подружкой) вполне управится с несколькими тысячами коров или соответственно гектаров земли на комплексно компьютеризованной ферме. Иначе говоря, эта парочка заменит по меньшей мере тысячу крестьян-фермеров. Это уже не прогноз – это то самое будущее, которое, как говорится, начинается сегодня (к сожалению, пока что не у нас).
Возможно, что обе девушки со своими аппаратиками перейдут работать на ближайший комплексно-компьютеризованный завод-автомат. И заменят там тысячу рабочих, завалив всю страну дешевыми колготками или автомашинами. Это случится чуть позже, но тоже в первой четверти наступившего столетия.
А возможно поступят работать в комплексно-компьютеризованный транспортный центр. И вдвоем справятся с миллионами машин на улицах Москвы, что не под силу сегодня целой армии милиционеров. Вы сядете в свой Мерседес-Оку, нажмете сначала кнопку желательного финала вашего путешествия, а затем «пуск». После чего можете читать газету или спать. Вышепомянутые девицы поступят с вами, как с чемоданами на движущейся ленте в аэропорту (надеюсь, видели?).
Наверняка станут экзотикой магазины с сотнями продавщиц. Зачем? Те же две девушки наладят продажу по электронным каталогам с доставкой выбранного на дом. Вряд ли мы увидим банк с сотнями клерков: денежные потоки пойдут от компьютера к компьютеру, и для читателей помоложе еще наступят времена, когда бумажник с купюрами будет выглядеть таким же приколом, как сегодня привязанный к поясу кошель с золотыми червонцами.
У кого воображение не совсем на нуле – сам может продолжить это увлекательное путешествие в обозримое будущее ближайших лет.  А у кого воображения нет совсем, спешу огорчить пренеприятнейшим известием. Все до единого экономисты в мире страстно спорят о том, сколько процентов баланса рабочего времени общества потребует такое комплексно компьютеризованное общественное производство. Оптимисты считают: не меньше сорока процентов из ста возможных. Пессимисты дают не больше двадцати. Но и те, и другие понятия не имеют, что делать с остальными 60-80 процентами. То есть,  какими рабочими местами обеспечить в такой ситуации трех или даже четырех из каждых пяти работоспособных членов общества.
Пока что ответ на этот вопрос – да и то почти полвека назад – дал  не ученый, а всего лишь писатель-фантаст по имени Курт Воннегут-младший. В своей «Утопии 14» он изобразил общество, где всю работу за людей выполняет гигантская электронная машина. Её обслуживает горстка технократов Вместе с членами семей, прислугой и охраной это не более 5% населения. Куда деваться остальным? Фантазия Воннегута разделила их на две равные половины. Одна составила «трудовую армию», солдаты которой с утра до вечера пересыпают что-то из пустого в порожнее – просто, чтобы убить время. Другая – жандармерия – стережет первую с винтовками в руках, чтоб не взбунтовались. Понятно, такое добром никогда не кончается. Но ведь за прошедшие полвека никто не придумал ничего более конструктивного!

Казарма службы  и  рынок труда.

К России все сказанное имеет лишь самое косвенное отношение. Потому что, как мы любим повторять, эту страну умом не объять и аршином общим (о коем шла речь) не измерить. В российском варианте две девчушки обоего пола, на которых собирается держаться вся мировая экономика ХХ1 века, скорее всего, находясь в состоянии горчайшего похмелья, сломают любую электронику, попавшую им в руки. После чего выменяют её на стакан водки и уже потом заснут на ближайшем топчане с дымящимися сигаретами в зубах. А тушить сожженную ими окрестность, как и тысячу лет назад, будут ручным трудом. Точно так же невозможно представить себе, как и что можно украсть, если расплачиваться всюду будут не деньгами, а электронными карточками, вставляемыми в соответственную щель. С персонального счета каждого бомжа в госсбербанке.  При всем том, ни у кого ведь не возникает сомнения, что доколе будет существовать пресловутая евразийская цивилизация (правда, ей, как и её западной соседке, долголетие не грозит – но это особая тема), дотоле неотъемлемыми индикаторами оной будут, помимо всего прочего, повальное пьянство и воровство.
В печати можно вычитать сведения, согласно которым половину населения страны составляют бедняки с официальным доходом в сотню-другую рублей, т.е. меньше десятка долларов в месяц на душу населения. а еще треть – просто нищие. Тем не менее, никто из этих восьмидесяти с гаком процентов не только не умирает с голоду (хотя большинство питается скудно и скверно), но каждая среднестатистическая человекоединица, включая грудных младенцев, вливает в себя ежедневно не менее бутылки крепкого спиртного. Чего не в состоянии позволить себе ни один Рокфеллер. Мало того, нашему правительству блестяще удался опыт, с которым опозорился известный анекдотический цыган. Тот, если помните, целую неделю не кормил свою лошадь. И она совсем было привыкла к новой диете, но почему-то сдохла. У нас десятки миллионов людей месяцами и даже годами не получали ни зарплаты, ни пенсий. Любой другой народ уже через неделю такого раздолья давно бы исчез с лица земли. А мы – ругаемся, конечно. Но в остальном – как ни в чем не бывало. Я бы ни за что не поверил досужим выдумкам журналистов, если бы сам не побывал в городах, где целый год из казны не видели ни копейки. И тем не менее, свадьбы, похороны, гости – все, как у людей.
Разгадка этой загадки, конечно же, проста. С одной стороны, натуральное хозяйство (спасительные «шесть соток» у десятков миллионов семей). С другой, - «теневая экономика», о которой все знают, но говорить неприлично. Как об общественных туалетах. В крупных городах их меньше, чем казино, и ни одного куста, за который можно зайти, в поле зрения. Тем не менее, миллионы людей с утра до вечера толкутся на улицах, продают, покупают, а свои естественные надобности справляют, видимо, только по праздникам. Точно так же, из печати мы знаем, что «теневая» экономика составляет у нас около половины официальной «световой». Но на самом деле никакой границы между ними нет. Потому что «теневое» – это не только бандит с ножом в зубах. Это и вполне благопристойный профессор, лаборантка которого взимает с тебя 5000 «баксов», чтобы твое чадо получило липовый диплом. Потому что где у нас кончается чиновник и начинается уголовник – это никакой науке, - ни экономической, ни юридической – неизвестно.
С учетом всего этого, будем обращать внимание не столько на цифры, сколько на факты. Хотя совсем без цифр факты становятся голословными.

Сказка, сделанная былью.

Кто постарше, помнит, наверное, что в 1988 г. население СССР накануне падения Берлинской стены, послужившего «первым камешком» распада «мировой системы социализма» и самого Советского Союза, составляло ровно 284,5 млн. чел. и возрастало каждый год на несколько миллионов (преимущественно за счет коренного населения республик Средней Азии). Из них примерно половина входила в категорию «трудоспособных», из которых исключались «еще нетрудо-способные» дошкольники и учащаяся молодежь, до студентов включительно, а также «уже нетрудо-способные» пенсионеры – женщины с 55 и мужчины с 60 лет. Правда, несколько процентов лиц пенсионного возраста продолжало работать, но не особенно много, потому что перед каждым был суровый выбор: либо зарплата – либо почти такая же пенсия. Так что это общую картину почти не меняло.
Соотношение работающих и иждивенцев в СССР как 1 : 1 можно было вполне заносить в книгу рекордов Гиннесса. Потому что  в низкоразвитых странах Азии, Африки и Латинской Америки на каждого работающего приходилось несколько иждивенцев. И даже в высокоразвитых странах Запада соотношение было по меньшей мере 1 : 2. Наш «рекорд» объяснялся тем, что мы, под совершенно справедливым лозунгом равноправия мужчины и женщины, ухитрились выгнать на работу наравне с мужчинами свыше 90% женщин детородного возраста. В то время как в низкоразвитых странах подавляющее большинство женщин сидело дома с детьми. И даже в самых высокоразвитых процент работающих женщин редко превышал 60. По меньшей мере треть тоже сидела дома с детьми, пока они не пойдут в школу. Мы еще не понимали, какую могилу такой самоубийственной дуростью роем своему народу и самим себе. Мало кто понимает и сегодня, хотя «могила» в виде начавшегося массового вымирания населения разверзается буквально на глазах. Но это – тоже особая тема.
Так вот, более 140 млн. «работоспособных» распределялись примерно следующим образом. Более 80 млн.(60%) – «рабочие». В том числе десяток с лишним миллионов – «рабочие совхозов», которые отличались от приблизительно такого же числа «колхозников» только грошовой зарплатой, на которую все равно невозможно было прожить без подспорья приусадебного участка. Тогда как последние работали фактически только за право пользования приусадебным участком, поскольку выплаты на «трудодни» производились обычно «натурой» (зачастую их не было вообще) и составляли самое большее несколько мешков зерна или картошки на семью за целый год работы. Еще более 40 млн. (30%) числились как «служащие». Они делились на «специалистов» (с дипломами средних и высших специальных учебных заведений) и «неспециалистов». Удельный вес первых постепенно нарастал, так как «недипломированные» родители массами уходили на пенсию, а их сменяли «дипломированные» отпрыски. К концу 80-х гг. последние сделались подавляющим большинством, но это – опять-таки отдельная песня, к которой мы вернемся чуть позднее.
Читатель, видимо, и сам заметил, что из приведенного расклада выпал целый десяток миллионов неизвестно куда девавшихся  «трудоспособных». Вообще-то посвященным было известно куда, но говорить и тем более писать об этом строго запрещалось. Потому что официально в СССР никакой безработицы не было. Просто оставалось еще несколько миллионов домохозяек, мужья или другие родственники которых могли позволить себе роскошь содержать такую разновидность домработниц ( это были преимущественно матери состоятельных многодетных семей в южных республиках – собственно домработниц к тому времени могли нанимать очень немногие). Кроме того, несколько миллионов молодых и не особенно молодых людей уже перестали учиться, но еще не пошли работать. Практически это можно было позволить себе только во все той же южной полосе страны от Львова до Алма-Аты, где торговля фруктами и цветами по монопольно высоким ценам приносила намного больше дохода, чем средняя зарплата на работе (напомним, что мы тогда были полностью отрезаны от мирового рынка, фруктово-ягодное дело в средней полосе России было подорвано при «коллективизации» сельского хозяйства, а цветоводству не давали развернуться).
Но все это была лишь одна сторона дела. Нечто вроде видимой надводной части айсберга, под которой скрывается гораздо более существенная громада.
Сущность происшедшего бедствия заключалась в том, что в стране реализованной утопии казарменного социализма, наряду со всеми прочими рынками, был разгромлен рынок труда. Во избежание недоразумений, необходимо уточнить, что сам по себе рынок – мерзейшее заведение. Это каждый знает по собственному опыту. Но здесь – как с демократией. Помните слова Черчилля? Демократия – это самое плохое из того, что создано человечеством. Но все остальное – намного хуже Да, рынок – это ФРГ, Южная Корея, Колумбия, США. То есть, далеко не рай но земле. Но ведь там, где рынка нет – сразу появляется ГДР, КНДР, Куба, СССР. Откуда каждый, кто может, бежит в тот самый «не рай». Горький опыт показывает, что на развалинах каждого рынка немедленно возникает казарма – и ничего больше. Казарма необходима, чтобы готовить солдат к грядущему сражению. Но пока сражения нет, над любой казармой витает незримый девиз: «Солдат спит, а служба идет».
Рынок жесток. Ты продаешь свои рабочие руки, а их никто не покупает: слишком убогий товар. И ты становишься безработным, причем чувствуешь себя прокаженным, даже если получаешь вполне приличное пособие. Поневоле начнешь, как говорится, «выкладываться на полную катушку».
Казарма, напротив, архигуманна. Если ты туда пристроился и не поругался с начальством – можешь спать спокойно до самой пенсии. Зарплата будет выплачиваться исправно, даже если предприятие – банкрот. И уволить тебя невозможно, даже если ты не только бездельник, но и вообще последняя сволочь. Из такой поистине сказочной ситуации (в серии «страшных сказок не для детей») логически проистекают разом три последствия, одно кошмарнее другого.
Во-первых, каждый начальник  - нужно или не нужно - норовит набрать возможно больше подчиненных. Ведь платить-то все равно не из своего кармана! А чем больше подчиненных – тем шире лампасы на штанах и просторнее кабинет. Первое, что поражало каждого иностранца по приезде в СССР, это десяток человек  там, где «у них» нечего делать  одному.  Да и этот десяток тоже ничего не делает, а лишь непрерывно хамит при любых взятках. А последнее потрясающее впечатление: полтысячи человек в любом учреждении – будь то министерство, театр или НИИ – которое по количеству продукции (качество лучше не сравнивать) полностью равнозначно аналогичному заведению «у них» ровно с пятнадцатью тружениками. Да и среди этой полутысячи полноценно работают тоже только пятнадцать – остальные бегают по магазинам,  фланируют по улицам (миллионами в одной только Москве!), сидят в кино на дневных сеансах или беспрестанно гоняют чаи в курилке, горько сетуя на множество тунеядцев вокруг. Это ли не сказка? (Щедринская).
Во-вторых, раз зарплата все равно идет одна и та же при любой работе – кому-то совесть запрещает «гнать халтуру», а кому-то – нет. Потому что нет кому запрещать. В результате появился лозунг: «советское – значит, отличное» (от передовых мировых стандартов). На практике это означало что из каждых четырех промышленных изделий – от авторучки и ботинок до автомашины и ракеты – одно сразу шло в брак, два другие  чуть позже. И только одно из четырех, сделанное на экспорт, на спецзаказ или по блату,  было более или менее конкурентоспособно с самой презренной иностранщиной. Кстати, именно это обстоятельство явилось одним из решающих в пресловутом «соревновании капитализма с социализмом». Не будем напоминать, в чью пользу.
Наконец, в-третьих, как известно, рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Советский человек в условиях вышеизложенной сказки, сделанной былью, где-то к 60-м годам сообразил, что лучше быть инженером, чем рабочим, потому что первый получает вдвое больше второго только за смешную картонку с надписью «Диплом». А еще лучше стать писателем. Или, на худой конец, ученым. Там разница уже не вдвое, а побольше, да и работа повеселее. И вот, как из под земли, явилось 6 млн. «инженеров» (понятно, 9\10 в кавычках) – впятеро больше, чем в США и втрое больше готовящихся каждый год. Миллион с большим гаком «врачей» (вдвое больше на тысячу населения, чем в США, но каждый третий в конце 80-х гг. не смог пройти элементарную аттестацию, т. е. был врачом не больше, чем его пациент). Полтора миллиона «ученых» с 3,5 млн. «обслуги»  - четверть  всех ученых мира, но лишь 1,5% из них были известны мировой науке хоть одной сноской на их труды.
8000 официальных писателей (и еще сотня тысяч – неофициальных, но тоже живущих гонорарами). 2000 официальных поэтов (неофициальных – почти все остальное население страны, но, правда, лишь на общественных началах). Десятки тысяч артистов (при пустых зрительных залах). Десятки тысяч художников на госдотациях и гонорарах. Ну, и так далее.
Экономика жестоко наказала нас за такую культуру. Как только дипломами (не будем уточнять, как и какими) обзавелись 35 млн. чел. из 130 млн. рабочих, служащих и колхозников – соотношение зарплат перевернулось: было вдвое больше – стало втрое-вчетверо меньше. Потому что «недипломированные» родители ушли на пенсию и стали отчаянным дефицитом, а их «дипломированных» отпрысков с каждым годом – навалом, причем большинство с заведомо липовым дипломом и спят походя от зарплаты до зарплаты. И тогда 7 млн. «дипломированных» – каждый пятый! – позорно сбежали на рабочие места «недипломированных», просто чтобы кормить свои семьи. Система народного образования, целиком ориентированная на подготовку одних лишь «дипломированных», зашла в тупик (это констатировали в 1974 г.!), в коем пребывает по сей день.
Хорошо еще (хотя чего тут хорошего?), что в 1991 г. произошла катастрофа. Иначе население СССР, при наблюдавшихся тенденциях, к началу ХХ1 века, наверное, состояло бы из 100 млн. писателей и артистов, 100 млн. академиков и министров, 100 млн. пенсионеров и без единого ребенка (уточняем, что это – шутка, потому что, как показывает опыт, 100 млн. наших читателей, слушателей и зрителей воспринимают такое всерьез). Правда, академиков разных мастей, действительно, оказалось больше, чем ученых. Но это всего лишь – одна из форм протеста обездоленного научного пролетариата против вопиюще идиотской социальной организации науки. Что то вроде незримых баррикад и булыжников в адрес ненавистного начальства.

Москва с населением сплошь из министров и академиков.

То, что этот путь вел в никуда, лучше всего проиллюстрировать на примере Москвы (в стране творилось то же самое, но менее наглядно). Население10-миллионной Москвы 80-х гг., как и в среднем по стране, делилось ровно пополам: половина – работающие, половина – их иждивенцы. В свою очередь, последние делились тоже пополам: половина – младенцы, дошкольники и учащиеся, от первоклашек до неработающих аспирантов и докторантов включительно; половина – пенсионеры (включая неработающих инвалидов допенсионного возраста). А работающие, вместе с более чем полумиллионом приезжавших ежедневно на работу из Подмосковья, делились на четыре равных по числу групп, примерно по миллиону с четвертью каждая. Одна – начальство и его обслуга, от управдома до генсека, с их секретаршами, шоферами и буфетчицами. Другая – «деятели науки и культуры», от билетерши в театре до президента АН СССР. Третья – рядовые работники «сферы обслуживания», включая не только горкомхоз, но также медицину и образование. Четвертая –  рабочие «сферы производства», т.е. заводов и фабрик, но в большинстве – «почтовых ящиков» строго секретной оборонной продукции.
Так вот, рядовые работники сфер обслуживания и производства год за годом сотнями тысяч уходили на пенсию, а подрастающих детей своих, как и все нормальные люди, через якобы обще-образовательные школы проталкивали в вузы и далее в начальство, науку, культуру. А на их пустеющих рабочих местах возникала «черная дыра» масштабами до трехсот тысяч человек в год. Если такую тьму вакансий заполнять приезжими с семьями – надо каждый год строить сразу за кольцевой дорогой по миллионному Волгограду. А ведь не одна Москва стала такой квазивыморочной Точно в таком же положении оказались Ленинград, Киев, другие крупные города. Посему было решено Во-первых, никаких семей. Во-вторых, каждой такой «черной дыре» - свой ежегодный предел: «лимит» Москве он был установлен в 100 000 чел.\год. И ровно на такую цифру годами росла столица СССР: сами москвичи, как и жители всех крупных городов мира, самих себя воспроизводить отвыкли.
При всех гигантских масштабах «лимитчиков», заштопать ими растущие прорехи в самых «горячих точках» городского хозяйства, особенно на конвейерах заводов, было невмоготу. Тем более, что всякий уважающий себя лимитчик при первой же возможности тоже перебирался в управленцы или, в крайнем случае, в ученые. Какая-то умная голова в Моссовете (точнее, конечно же, в ЦК КПСС) нашла выход из безвыходного положения: начать завозить на презираемые москвичами вакансии  …вьетнамцев. Сначала тысячами, потом десятками и сотнями тысяч. Хорошо, что на уровне десятков тысяч кто-то догадался вовремя снять эту голову (надо полагать, не с плеч).  Иначе сегодня у стен бывшего московского Кремля несколько десятков бомжей из числа бывших сотрудников аппарата ЦК КПСС просили бы милостыню у проходящих мимо обитателей 20-миллионного Нью-Шанхая. Правда, Москва и область, как и Сибирь, все равно не избежали растущего числа миллионов пришельцев. Но это уже иные титаны иного труда и совсем другая, только еще начинающаяся история.

Не безработица, а «избыточные рабочие места».

Нашу же, излагаемую здесь историю хочется завершить сообщением об открытии, потрясающем тех, кому сегодня за семьдесят. Мы-то, старики, всю свою постылую жизнь думали, что безработица – это только при капитализме. А при социализме её не может быть просто потому, что не может быть никогда. И точно: на Диком Западе газеты каждый день пишут о миллионах безработных, а в странах победившего их социализма – хоть бы об одном для смеха. И вдруг, здравствуйте: оказывается в США и Западной Европе не безработные, а люди, получающие пособие по безработице, на рабочих местах которых трудятся совсем иные персонажи, которые получают зарплату, равную или даже меньше помянутого пособия. Притом с большой точностью, один к одному, голова в голову. В США это большей частью «латиносы» (выходцы из стран Латинской Америки – американского аналога нашего Кавказа). В Западной Европе – африканцы, индостанцы, арабы, турки, югославы, даже русские – кто угодно, только не янки, не англичане, не французы и не немцы. И только потому, что у них высокоразвитая экономика. Там же, где экономика развита низко – безработным (полным или частичным, открытым или «скрытым») был и остается каждый третий. Совершенно независимо от того, капитализм ли это или социализм, феодализм или коммунизм. Называется ли такая страна Китаем или Индией, Бразилией или Советским Союзом. А там, где экономики нет вообще никакой, безработными могут быть даже двое из каждых трех. Но это уже – Албания-Косово, Чечня, Афганистан и другие ареалы социального бедствия.
В феврале 1987 г. на страницах журнала «Коммунист», где в отличие от журнала «Крокодил», ни писателям, ни читателям было не до смеха, появилось краткое сообщение о наличии в СССР десяти миллионов «избыточных рабочих мест». Что бы это значило? Чуть позже один уважаемый (в том числе мною) экономист очень неделикатно разъяснил: во-первых, это – не что иное, как скрытые безработные, получающие фактически под видом зарплаты пособие по безработице (нередко повыше весьма приличной тогда зарплаты); во-вторых, их не десять, а по меньшей мере 32 миллиона. Если добавить к ним упоминавшиеся выше 10 млн. «не учащихся и не работающих бездетных работоспособных», то получится почти треть работоспособного населения СССР. Иными словами,  процент безработных – абсолютно такой же, как в любой другой Руанде-Бурунди.
Вот с такой производственной структурой общества мы и направились в январе 1992 г. из пункта «А» (казарма масштабов гигантского вселенского стройбата) в пункт «Б» (рынок труда).

                Кто виноват? Оказывается, мамы с папами.
 
За прошедшие десять лет ни до какого рынка мы, конечно же, не дошли. Ни до какого. В том числе и до рынка труда. С трудом добрели, то и дело спотыкаясь и падая, только до восточного базара времен Ходжи Насреддина. С такой тьмой на нем самых разных багдадских воров, что никакому калифу ни в какой час не снилось.
А какая может быть производственная структура на бухарском базаре ХУ века? Это похуже вопроса о квадратуре круга.
Сколько, например, у нас занято сегодня в сельском хозяйстве? И какой процент от общего числа занятых? Да черт его (или Госкомстат – это в данном случае одно и то же) знает! Ясно, что не 80% как 80 лет назад и даже не 20% как 20 лет назад. Но ведь и не 2%, как ныне в США. Скорее всего, как и во всех странах примерно такого же уровня развития, катится к 10% или уже покатилось к 5-7%. Но что значит «заняты»? В селе рядом с моим домом на окраине далекого подмосковного городка 80 лет назад работала тысяча крестьян. 20 лет назад от них остались сотня-полторы колхозников. Сегодня это – не село и не колхоз, а таинственное «ООО». В нем работают два тракториста, два шофера, десяток управленцев и десяток охранников. Главный вид деятельности и дохода – продажа ставших пустошью «соток» под виллы «новых русских». Кто тут крестьянин, кто рабочий, кто интеллигент – это ведомо только все тому же Госкомстату.
В не менее сложном положении промышленность. Один завод выпускает продукцию на уровне мировых стандартов. Мало того, успешно сбывает её по мировым ценам. И платит рабочим, правда, не по полторы тысячи долларов в месяц, как на Диком Западе, но уж по полторы сотни с гарантией. А это и есть, по российским меркам, обзавидоваться. Другой завод (таких во много раз больше) выпускает продукцию на уровне своих собственных стандартов и сбывает её, естественно, не по мировым ценам, а в несколько раз дешевле. Да и то только потому, что какой-нибудь зампредсовмина приказывает всем чиновникам пересаживаться с «кадиллаков» на родные четырехколесные велосипеды. Третий (их тоже немало) вот уже который год стоит как при разрухе в Гражданскую войну Как выживают там без зарплаты рабочие и служащие – это одна из загадок пресловутой «русской души». Но директор исправно получает свои 5000 долларов в месяц за сдачу заводских помещений под разные «коммерческие структуры». И честно делится, с кем полагается. И все это тоже прикажете называть «занятыми в промышленности»?
Самое же главное, что если бы в США из России сбежали не три миллиона, а все тридцать, занятых в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности, то остальные сто миллионов этого просто не заметили бы. Их существование определяется вовсе не урожаями и надоями на родных полях, а стоимостью барреля нефти на мировом рынке. Ценится баррель в тридцать или хотя бы в двадцать долларов – российскому профессору или пенсионеру, безразлично, перепадает около тысячи рублей. Упадет он до двух-трех долларов (к счастью, это навряд ли) – профессор и пенсионер получат соответственно по сотне «деревянных». При прежних или даже более высоких ценах. И при любых подвигах на отечественных заводах и фермах. Обидно, конечно. Но что поделаешь?..
Наука всегда держалась ровно на трех китах: способные к научному творчеству люди, их исследования и систематический обмен научной информацией. Сегодня, за исключением нескольких чудаков-энтузиастов, всё способное бежало от науки за рубеж, в коммерцию или в лучший мир. Просто потому, что последний дворник получает втрое больше первейшего профессора. Ни на какие исследования денег вообще нет, а наука без исследований – это все равно, что кино без экрана. Наконец, система обмена информацией (не только научной) разгромлена полностью и подменена рекламой. Тем не менее, в науке все еще осталось около миллиона человек – примерно столько же, сколько в тюрьмах или больных спидом. В какую категорию «занятости» заносить каждый из этих миллионов?
И только одно хозяйство у нас растет и ширится – управленческое. 20 лет назад мы гордились тем, что на 130 млн. солдат нашей армии труда приходилось 18 млн. генералиссимусов, от заведующего парикмахерской до заведующего страной. Ныне, похоже, начальников стало больше, чем населения. Во всяком случае, в Москве – столице России их стало в несколько раз больше, чем было в Москве – столице СССР. В чиновники подался практически каждый, кто сумел. И если сопоставить чиновничьи и нечиновничьи зарплаты и пенсии (не говоря уже о других благах), то причина такой тяги сразу перестает быть таинственной.
Самое смешное (если, конечно, тут уместен смех), что общеизвестно: чем больше управленцев – тем меньше управляемости. По коридорам наших бесчисленных офисов, начиная с кремлевских и белодомовских, озабоченно снуют мириады канцлеров разного ранга. А предприятия, учреждения, организации, отмахиваясь от них, как от назойливых мух, живут своей собственной, особой жизнью с совершенно иными законами физики, химии и биологии. Мало того, директор топает ногами и ругается последними словами, а его завцехами и завлабы, если и ведут ухом, то совсем в иную сторону. Словом, давно установлено: жуткая свирепость российских законов (и любых приказов) в значительной степени умеряется тем обстоятельством, что их – законы и приказы – никто нигде никогда не выполняет. Тем более, что старые законы вышвырнуты на свалку истории, а новые все еще разрабатываются, и когда будут  разработаны – неизвестно.
И в какую же графу «занятости» заносить такого рода занятия?
Но в какую графу какие занятия ни заноси, графы «безработные» все равно не избежать. И вот тут продолжается сказка про белого бычка, начатая при советской власти. Да, в списках безработных на биржах труда их, действительно, не особенно много. А в Москве вообще сколько ищут работу, стольких же ищет и сама работа. Но ведь мы же живем не столько в Европе, сколько в Азии. А в Азии закон: если отец (у нас также и мать) семейства зарабатывает хоть на копейку больше того, что нужно чтобы не помереть с голоду, он (она) обязательно будет содержать на своей шее столько будущих джигитов и джигитш, сколько сможет. Хоть до самой их, подрастающих аксакалов, пенсии. Пока не найдется синекуры, достойной юного абрека обоего пола. Такой публики у нас во много раз больше, чем стоящих в очередях на биржах труда. И исчисляется она миллионами. Но ни в какую статистику не попадает. В лучшем случае, значится: «частичная безработица».
Есть и еще одна разновидность, о которой мы уже упоминали применительно к советским временам: безработица скрытая. Что такое, например, зарплата ниже прожиточного минимума?  Это, как уже говорилось, пособие по безработице под видом зарплаты. Это означает, что обществу, стране твоя трудовая деятельность необходима, а государству, расположенному на той же территории – категорически нет. Невозможно представить себе самого плевого чиновника с зарплатой ниже прожиточного минимума. Ибо он олицетворяет государство. А вот инженера, агронома, врача, ученого, учителя, художника, офицера – сколько угодно. Ибо они только осложняют жизнь чиновника, т.е. государства.
Складывая эти три разновидности безработных, получаем ту же картину, что и в Китае или Индии, Бразилии или Нигерии: полный или неполный, явный или скрытый безработный – каждый третий. Это побольше двух десятков миллионов из шестидесяти с хвостиком «работоспособных» (не считая учащихся старше 18 лет).
Вот из какого болота приходится тащить какого бегемота.
Правда, на Руси вот уже больше тысячи лет в подобных случаях никогда не задавались вопросом: «что делать?». Всегда ограничивались другим: «кто виноват?». Найдя на него ответ, можно было не обращать на все остальные пустяки никакого внимания.
На сей раз Козел Отпущения нашелся поразительно быстро. Оказалось, что это – не кто иной, как наши злосчастные отцы и матери семейств.
Действительно, пока человек выступает в роли работника, гражданина или всесторонне развитой личности, его еще можно с грехом пополам терпеть. Но как только он становится родителем или, того хуже, бабушкой-дедушкой, с ним происходят ужасные трансформации. Он перестает замечать разницу между своими в равной мере любимыми ребенком и кутенком. От того и другого одинаково требуются только две вещи: радовать взор своим поведением и приносить возможно больше медалей с ближайшей выставки щенков (вариант: школы). Хотя у того и другого совсем иные цели и ценности жизни. Мало того, еще не родился тот родитель, который не хотел бы видеть своего отпрыска Аллой Пугачевой, помноженной на Эльдара Рязанова и весь президиум академии наук скопом. Ни на что меньшее никто не согласен. Ради этого каждый предок снимает с себя последнюю рубашку и 22 года подряд беспрерывно дает взятки – начиная с 10-рублевой «Аленки» нянечке в детсаде и кончая 5000 долларов в папке с коробкой конфет в канцелярию хоть коммерческого, хоть некоммерческого вуза.
Справедливости ради, следует уточнить, что есть один аспект, в котором родитель оказывается выше начальника. В отличие от правительства, мамы и папы, бабушки и дедушки хорошо понимают, что выпускать 18-летних младенцев (других сегодня в этом возрасте не бывает) в самом буквальном смысле слова во чисто поле – называется ли это поле армией или уличным криминалом, безразлично – может только лютый враг самому себе и своему народу. Поэтому они и стремятся любой – любой! – ценой подольше удержать своего ребенка на скамье. Пусть даже  студенческой – лишь бы подальше от скамьи подсудимых. Прекрасно понимая, что лишь считанные проценты выпускников средних и высших специальных учебных заведений пойдут потом работать по  специальности, начертанной на вывеске такого заведения.
Пока что все поголовно идут в менеджеры, экономисты, юристы и прикладные психологи (надеемся, понятно – почему, ведь не из-за зарплаты же, зарплата во всех четырех ипостасях как раз не самая высокая). Как только иных специалистов в стране не останется – придумают еще что-нибудь в том же духе. И ни в каком другом!
Великий сатирик Щедрин сочинил сказку «Как один мужик двух генералов прокормил». Но даже он, при всей своей гениальности, не смог бы придумать сказку о том, как прокормить сто миллионов генералов без единого мужика.

Что делать? Создавать баланс спроса и предложения на рынке труда.

Короче говоря, сколько ни топчись на описанном нами восточном базаре, к настоящему рынку труда все равно придется идти и дойти. Других вариантов – кроме возвращения в казарму со всеми проистекающими последствиями – просто не существует.
А что такое рынок труда? Абсолютно то же самое, что овощной и вещевой: это прежде всего спрос и предложение (мы опускаем здесь мафию, рэкет, обмер, обвес и прочие неотъемлемые атрибуты каждого рынка, заслуживающие специального разговора). Спрос определяется ныне всем хорошо известным маркетингом: что и почему хорошо раскупается, а что и почему залеживается. И сообразно полученным результатам больше завозится одного и выбрасывается на свалку другого.
Маркетинг современного рынка труда, с учетом близкого нашествия компьютеров следующих поколений, которые возьмут на себя значительную часть нынешних процессов физического и умственного труда человека (не только рутинных!), убедительно показывает: всегда и везде, при любом уровне развития компьютеризации производства, в первую очередь окажутся востребованными умные головы и золотые руки, мастера своего дела, люди, нашедшие и полностью реализовавшие свои склонности и способности. И эти же люди найдут свое счастье если не в личной жизни, то обязательно в своей работе. Независимо от профессии и квалификации (лишь бы не уголовной).
Вы только подумайте. С одной стороны, у нас свыше шестидесяти миллионов людей, способных работать. При надлежащих условиях – хорошо работать. Это примерно столько же, сколько в городах США или Китая (миллиард китайских крестьян – особая статья). С другой стороны, у нас столько природных богатств, сколько не наберется в США и Китае, вместе взятых. Это тебе не Финляндия, где все богатство – озеро и скала с сосной над ним. И работников – меньше, чем у нас в самом захудалом жэке. Теоретически мы должны были бы при таком соотношении сил жить впятеро лучше, чем в США, и вдесятеро – чем в Финляндии. А на деле – все наоборот. И все дело в том, что между армией работников и горой богатств возникла рукотворная стена каких-то жульнических бумажонок с изображениями чуждых нам президентов или красивых видов родной отчизны. Стену соорудили не самые честные на земле люди, которых меньше всего заботят судьбы человечества и тем более России, а больше всего – свой собственный бездонный карман. О том, что творит эта «стена» с мировой и отечественной экономикой, можно досконально узнать, раскрыв любой номер «Промышленных ведомостей» и прочитав его от корки до корки. А вот как эту китайско-берлинскую стену снести, чтобы работник и объект его труда слились в экстазе на благо  людям – такую проблему стоило бы обсудить специально.
Здесь придется ограничиться только маяком-ориентиром: в каком направлении двигаться.
Образно говоря, идеальная производственная структура общества близкого будущего должна выглядеть примерно так.
Из каждых десяти работающих один должен быть кормильцем на уровне знаменитого агронома Терентия Мальцева. Другой – «технарем» на уровне Калашникова. Третий – транспортником на уровне Гагарина. Четвертый – информатиком на уровне Билла Гейтса (хотелось бы русскую фамилию, но кроме всемирно знаменитых ныне русских хакеров никто не вспоминается). Пятый -–портным на уровне Зайцева или Юдашкина. Шестой  - поваром (не приходит на ум равнопорядковая фамилия). Седьмой – врачом на уровне Святослава Федорова. Восьмой – педагогом на уровне Сухомлинского. Девятый – художником на уровне Ролана Быкова.  И только последний, десятый – управленцем на уровне Лужкова.
Если же десяток лужковых навалится на одного юдашкина, то получится Россия конца ХХ – начала ХХ1 века, и ничего больше.
Как только до нас дойдет эта нехитрая истина, останется два сущих пустяка.
Первый. Реформировать нашу начальную, среднюю и высшую школу так, чтобы она готовила молодежь к жизни, а не к приемным экзаменам в вуз, по окончании которого они войдут в жизнь совсем другими «специалистами».
Второй. Сломать и выбросить к чертовой матери упоминавшуюся выше вывеску на развалинах нашей вселенской казармы: «Солдат спит, а служба идет». (С обязательным подзаголовком: «Ты – начальство, я – дурак (и наоборот)»). Заменить её совсем другой вывеской: «Рынок труда: умные головы и золотые руки – в самом широком ассортименте». (С подзаголовком: «Глупых и ленивых просят остаться сидеть у телевизора»).