Падать не больно 1 часть

                Падать не больно

          Вертолет, покачиваясь и пыхтя, приземлился. С него как блохи с собаки, посыпались люди со скарбом. Почти всех тошнит. А то, в такой консервной банке, да еще в такую жару, да еще с Большой Земли. Наверное, как в окна степь увидели бескрайнюю, так уже мутить стало.
          Все, кто встречал мини-самолет, понимающе ждали. Они считали себя уже коренными аборигенами.
          «Валька! Валька!». Молодая белокурая девушка, оторвавшись от перил, оглянулась на голос. Заулыбалась, помахала рукой и упала в обморок. Стюардесса, если так можно было назвать девушку, работающую в карликовом аэропорту, привычным жестом похлопала по щекам упавшую и, поглядев через плечо на растерянного парня, крикнула: «Забирай свою слабонервную». Тот  быстро перепрыгнул символическую преграду, наклонился над лежащей, открыл зубами минералку и, не жалея, полил ей на лицо. Девушка чуть не захлебнулась от теплой пены, но в себя пришла. Растерянно улыбаясь, одной рукой поправляла платье, другой прическу, которую ей так старательно начесали сестры перед полетом. «Ты же говорил леса кругом, озера будут», прошептала она. Молодой человек искренне расхохотался: «Будут тебе леса и озера, вставай». Подняв девушку, нашел ее чемодан и широким шагом пошел по полю к выходу. Девушка, боясь отстать, прикрыв голову от палящего солнца двумя ладонями, поплелась сзади.
          Так вот и встретил Мангышлак Вальку в 1969 году. Так ее встретила и вся дальнейшая жизнь.
          За полгода до этого из ее родного городка уезжал строить новый город и за бешеным длинным рублем, ее жених, Женька. Новый город находился, где то в далеком Казахстане  и  Женька перед отъездом собрал во дворе всех своих друзей, проставился как полагается. А затем навеселе пошел прощаться с Валюхой.
          «Да не реви ты, вернусь я через год, денег заработаю на мебель, машину, шубу тебе куплю. Эх, Валюха, на то я мужик, чтобы мотаться куда хочется. А ты тут смотри, не балуй, я ведь пробку тебе в одно место не вставлю, так что если, что услышу, не обижайся, хребет тебе сломаю и брошу». После этих слов Валька, девятнадцатилетняя девушка, разрыдалась еще больше. У них с Женькой все было, все по взрослому, и теперь ей рисовалась страшная картинка: испорченная девка, да еще брошенная.
          «Может я с тобой, а? Жень, ну возьми меня, а вдруг все узнают, что я не девка, что со мной будет?»
          «А как узнают? Ты ведь не скажешь?» - резонно заметил ухажер. Валя, как то вдруг успокоилась, действительно, ведь никому не говорила. «А ты? Перед Витьком ,другом своим , не похвалился?». «Ты,  что! Я, что себе враг что ли, очень мне хотелось бы с твоим батькой выяснять отношения. Даже если бы Витьке, что и сказал, так мы вместе едем». «Валь, дай на последок  как следует тебя приголублю, сколько мне там терпеть без женской ласки?». «Знаю, я тебя, это ты быстро себе найдешь. Смотри Женька, узнаю про измену, мамке твоей откроюсь. Она та тебе ласку организует» пообещала Валька, при этом позволяла пьяному Женьке дышать на нее запахом водки и лазить руками, где не попадя.
          На следующий день Женька уже  покорял просторы Мангышлака.
          Через четыре месяца он позвонил Вале и позвал ее, приезжай мол, здесь и твое образование пригодится. Молодежи валом и интересно, зелени много, леса, озера – расписывал живописно Женька. И уболтал.
          Валя, посоветовавшись с сестрами, решилась на разговор с матерью. Та в отказ, Валя в слезы, где и призналась, что теперь за Женьку просто физически обязана выйти замуж. Мать испугалась, а в первую очередь за себя, что муж обвинит ее в недосмотре за дочерью, пообещала с отцом Вали вопрос решить. На все хлопоты ушел месяц. Валя по нескольку раз в неделю упаковывала и распаковывала огромный коричневый чемодан, в котором последние лет десять, хранились семейные фотографии. « Как- никак новая жизнь, замуж иду» – думала Валька. Мать дала с собой две новые простыни, полотенца вафельные и одно махровое, кусок хозяйственного мыла (на первое время, пояснила мать), и пару душистого, набор иголок и нитки. Вот, в общем, и все Валькино приданое. Отец с пояснениями и назиданием выдал ей деньги на билет и пятьдесят рублей.
          И вот теперь она, взрослая и самостоятельная, в полуобморочном состоянии тряслась в "ПАЗике", рядом сидел какой - то изменившийся Женька. Его черная лохматая шевелюра стала как засохшая пшеница, полная песка. Лицо покрылось неровным загаром, «как папуас» подумала про себя Валя, но тут отметила, что белозубая улыбка жениха на темном фоне смотрится хорошо, да и плечи стали пошире. Валя многозначительно на него посмотрела и кокетливо спросила: « А где я жить буду, у тебя что ли? Так если так, то сначала веди в загс». Женька, оголив десна, хохотал на весь автобус. Люди вокруг не зная чему, тоже улыбались, вот такой задорный смех был у Женьки. «Жить будешь в женском общежитии, я уже договорился. Химики сейчас нужны, строится атомный реактор, он будет воду морскую  питьевой  делать. Поняла? Туда и будешь устраиваться. Видеться будем часто, а там скоро и поженимся, если что»,- добавил Женька. « Ну и врун, и про воду морскую и про леса, все врет, наверное, по мне соскучился, вот и вытащил в эту глушь. Мой бог, как тут жить можно?» - ехала и думала про себя Валя, разглядывая через покрытое пылью окно степь, какие- то хибары, людей. «Женя, смотри! Кто это?» неожиданно для всех и в первую очередь для себя орала на весь автобус Валя, которая несколько минут назад, старалась казаться взрослой и уравновешенной. А теперь тыкала пальцем в окно,в которое прилипла. Теперь ржал не только Женька, а вместе с ним и все местные. «Дура, не ори, а то за чокнутую сойдешь! Верблюд, поняла верблюд». У Вальки был шок, где она? В какой части света? Вообще- то летела она не очень долго, но и честно сказать географию не очень хорошо в школе учила. А! вспомнила, кадры из передачи «Вокруг света», что где то люди на верблюдах ездят с тряпками на голове, вспомнила и чуть снова не упала в обморок. Это где то в Африке. Мамочка милая, куда ж этот  развратник  меня завез, лучше б я дома жила, смотришь,  какого-нибудь простофилю на себе женила бы,  так все бы и замялось. Так нет же, любовь мне в Женькином обличье подавай. Вот такие мысли за считанные секунды пронеслись в Валькиной почти пустой голове.
          Она никогда не была особо умной и смекалистой, в школе училась относительно, но в техникум «химико-технологический» поступила с первого раза, учиться ей не очень нравилось, но закончила неплохо. В своих мечтах она видела себя красивой и высокой (значительно выше, чем была на самом деле), не худой, но и не заплывшей жиром, как это обычно бывает у замужних баб, не бедной, за хорошо образованным культурным парнем, с двумя детишками, желательно мальчиком и девочкой. Для роли отца и мужа Женька не очень- то подходил, но уж больно хороши были его огромные черные глаза, широкие брови и кудри.
          А теперь ей было не до мечты.
         Наконец верблюд пропал с поля зрения и автобус остановился. Теперь, выйдя из него, Валька могла хорошо рассмотреть все прелести местности, которую она посетила. После зеленого городка под Краснодаром, этот поселок ей показался миражом, блеклым и ненастоящим. Женька, по- хозяйски подхватив чемодан, помчался к одноэтажному бараку. «Степановна! Принимай гостей», крикнул Валькин хахаль  куда- то в коридор. Выплыла тетка  похожая на сороконожку  потому как  из  за ее тучного веса , ноги казались  где- то сзади. Не соперница, отметила про себя Валюха. Сороконожка в свою очередь также оценивающе ее осматривала, как- никак Женька здесь не последний парень, а подругу себе с Большой Земли выписал. «Только чемодан донесешь, и обратно»,  прокуренным голосом пояснила дальнейшую процедуру комендантша. «Степановна, ну ты, че? Мы ж договаривались, пока разложу все, покажу…». «Знаю, что ты там разложишь» спокойно ответила сороконожка. «Ладно, после отметишь приезд, а заодно и познакомишь» закончила Степановна, вручив ключ от комнаты.
          Женька вприпрыжку, толкая впереди себя Вальку, оказался у дверей комнаты. Дверь открылась, и показался обзор всей комнатушки: две кровати на сетках, две тумбочки, вешалка, стол и две табуретки, на окнах висели тряпочки, изображающие занавески. Довольно чисто, Женька захлопнул дверь, повернул ключ. «Ну, давай располагайся, вот справа кровать пустая, будет твоя. Соседка твоя мне не знакома, но думаю, сойдетесь».
          Женька неожиданно остановился, и как будто даже засмущался. «Валь, пока никто не пришел, дай обниму».
          «Ты что дурак! Я ж еще даже с дороги не умылась и в порядок себя не привела», но эти оправдания были уже сказаны в никуда.
          Через час, заправив постель, отправив Женьку проставляться к столу, Валя быстро изучила окрестности, условия быта, и про себя решила, что жить можно.
          Вскоре на столе появился хлеб, селедка, порезанная луковица, отварной картофель, какой- то кусок колбасы. Валька по- домашнему суетилась, расставляла стаканы взятые  в долг у сороконожки.
          Появилась и соседка Валина, Любаша, девочка-припевочка с Сибири по распределению, повариха. Любаша была скромна, но услуги свои предложила и не жалеючи достала из тумбочки банку с солеными огурцами, печенье и повидло. Стол был накрыт на удивление богато.
          Прибыла Сороконожка, тяжело дыша, задевая задом табуреты, уселась на Валину кровать, туда стол и придвинули. «Ну и где этот баламут? А вот и он!» Женька из задних карманов из под рубашки достал две бутылки водки. За Женькой стоял, какой- то парень. «Витька, Витька!» - завизжала Валька, «Не признала сразу». «А это нашим дамам» - протянул Витек Вальке бутылку вина. « Я ж не пью», «Я тоже не пью» - подхватила Любаша.
          Сороконожка, отрывая зубами кусок селедки промычала, что это поначалу здесь никто не пьет, а условия жизни таковы, что климат не щадит никого, и только алкоголь, правда в умеренных дозах, спасает. Лекция, прочитанная сороконожкой, была поддержана всей компанией. Климат обсуждался, шумно заливая спиртным. Незаметно подошли к танцам. Раскрасневшаяся  сороконожка, неожиданно легко подскочив, затопала ножками в туфельках со звучным каблучком. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся. Только вот мне не везет, что просто беда» - играла сотый раз пластинка из принесенного с соседней комнаты проигрывателя. В комнате было душно и тесно, а потому было принято решение курить на улице, но, в несколько раз увеличенное количество веселящихся ,за счет вернувшихся с работы соседей, выполняло решение по мере упреков со стороны задыхающихся от табака.
          Для Вали этот день был событием. Первый раз она в своей, как считала взрослой жизни, никуда не торопилась, кроме как отведать чувства свободы, могла серьезно пить водку, которую до этого только могла пригубить.
          На вечеринках дома девчонки скидывались и покупали бутылку вина и пол-литру водки. Разливали под столом и в перерывах между танцами выпивали сначала по глотку вина, а затем и сорокаградусная шла в ход. На всех ее было мало, но почувствовать мерзкий вкус и задор после нее, успевали все.
          А тут не глотками, стаканами разливали. И Валька опьяненная свободой лихо выпила первый стакан и блатуя вскрикнула: «Первый не закусываю!». «Вот на! Ты что, Валюх? Свалишься!» изумленно говорил Женька. «Завязывай так лакать!» уже с упреком чуть позже. А Валька уже лихо плясала и с Витьком и с сороконожкой и с Любашкиным кавалером. Вечер удался. Это Валька поняла, когда получила оплеуху от жениха за не очень, как он сказал, подобающее поведение, а затем на улице поливал воду пока ее тошнило. Затем Валька ничего не помнила.
          Проснулась от холода, открыла глаза и не сразу поняла, где она. «А!» – догадка донеслась, до ее мозгов, «А!!!» уже догадку догнала головная боль. Кто хоть раз испытывал похмелье, посочувствовал бы ей. «Мамочка, да зачем я это сделала? Никогда, мамочка, никогда больше пить не буду» ныла Валя, и так ей хотелось домой. И почему то больше не хотелось быть взрослой, уткнувшись лбом в железную спинку кровати – задремала. Холод немного успокоил головной стук, что позволило Вале чуток помолчать. Да, первое знакомство с алкоголем прошло незабываемо. Сквозь полудрему Валя слышала, чей - то разговор, стук стаканов и движение стульев. Открывать глаза не хотелось, и если бы, не естественные позывы она вряд ли бы заставила себя подняться. В коридоре была тишина и жара, отчего тошнить стало еще больше. Бредя до туалета, она первым делом подставила ладони под рукомойник, полилась теплая и какая- то странная на вкус вода. Легче не стало. Вальке так захотелось ледяной водички, но где ее взять она не знала.  На обратном пути, шатаясь, она, добрела до комнаты сороконожки. Возле дверей, долго мучила мозг,  вспоминая ее имя, ничего не произошло – мозг отказался думать, и Валя приняла мужественное решение – не обращаться к сороконожке никак, кроме как на вежливое «Вы».
          Поскреблась в дверь, в ответ тишина, чуть подумав, уже постучалась. «Кто там?»  Так как Валька не знала, как себя обозвать, то просто открыла дверь. Сороконожка как будто вчера и не пила, была чиста и ухожена, ее прическа сияла лаком и невидимками. «Чего тебе?» беззлобно спросили ярко-красные губы. Валька ответить не могла, просто физически не могла. Открытая бутылка минералки, стоящая на столе у комендантши блокировало все ее сознание и силу воли в придачу. За стакан воды Валька готова была сейчас превратиться в промокашку. «А!» понимающе произнесла Сороконожка. «Держи». Валька жадными глотками выпила теплую воду и,  как- то укоризненно посмотрела на быстро опустевший  бутыль… Растерянно оглянулась,  не зная, куда девать пустую тару и немного помолчала, раздумывая, что сказать: зачем она пришла. Опять выручила Сороконожка вопросом: «Что плохо?». «Мм» помыкала Валька, «Ну садись» пригласила комендантша.
          Потихоньку завязался разговор, в ходе чего Валька вспомнила, что сороконожку именовали «Степановной». Женщины, делились секретами, коих у обоих было немало. Степановна как то раздобрела, или ей не хватало внимания, вызвалась подлечить от головной боли Валюшку традиционным способом: опохмелить. Из-под стола появилась бутылка коньяка, горсть конфет и теплая минералка. От запаха коньяка Вальку чуть не стошнило, но послушно заткнув нос, махом опрокинула стопку. Коньяк пошел легко, разогревая от озноба тело, голова полегчала, и куда- то улетела боль. Закусив конфетой и запив, все это минералкой, Валька совсем ожила. Степановна, глядя на преобразившуюся девушку, предупредила: «Ты смотри, это крайний вариант, а то так и привыкнешь к этой гадости. Ты веди себя как леди, мало, но с толком пей, и не с кем попало. Алкоголь - дело такое, на разные поступки толкает, а потому рядом должны быть доверенные лица». Послушав поучения и жизненные истории комендантши, Валька, ей же и была отправлена в душ. «Парень у тебя видный, так что смотри за собой!»,- продолжила поучать Сороконожка, спроваживая ее на купание. Вручив ключ и таз с ведром, дала еще и наставление по приему душа.
          Валька долго, насколько позволяла вода в ведре, фыркала в тазу. Получив удовольствие от чистоты тела и головного мозга, приняла решение и в комнате прибраться.
          Вообще - то в комнате грязно и не было. Видно было, что вчера посуду помыли и пол подмели. Но у Вальки был такой прилив энергии, что хотелось двигаться.
          Заведя пластинку, Валька со свойственной молодому телу гибкости, шустро вымывала полы за тумбой и под кроватью. Очень ей хотелось, что бы Любаша запомнила ее не только пьяно-спящей, но и чистоплотной соседкой. Скоро появилась и Любочка. «Ой» – весело вскликнула она, « Как приятно, когда тебя ждут! А чистота- то, какая!» – не унималась Люба. «Ну что кормиться будем?»,- спросила Любаша, « А то я со столовой фаршу принесла!». У Вальки, где то глубоко в животе заныло, а ведь она целый день то ничего и не ела, не считая коньяка и конфет. Валя засмущалась, про ужин она и не подумала, и неожиданно поняла, что про Женьку тоже. Любочка уже хлопотала, она успела переодеться в пестрый короткий халатик, который совсем не прикрывал ее худеньких белых ног. «Пойдем на кухню, поможешь!» - позвала она растерянную Валю, «А то щас,  мужичье голодное, наверное, завалит!». На кухне чистился картофель, и плакалось под лук. Валька затылком почувствовала, чей - то взгляд, оглянулась. В дверном проеме, по блатному, свернув руки, и растопырив ноги, стоял Женька, оскалив белые зубы. «Да ты, хозяйка хоть куда! Наверное, точно – женюсь» - смеялся он.
          Все девчонки на кухне заохали и заохали, кто смеялся, кто подтрунивал над ухажером, только у Вальки,  почему-то потекли слезы, но уже похоже не от лука. «Как здорово, Валя! Давайте вместе с нами свадьбу сыграем!» Валя от счастья забыла, как дышать. Было принято решение отметить это событие.
          Места в комнате всем не хватило, а потому часть стола и стульев поставили в коридор. Все суетились, только Валя делала движения машинально. Ее мысли были в невесомости. Она невеста. Много раз представляла себе, как она будет сосватана, думала и про белое платье и конечно фату. Как жаль, что ее не увидят подруги и мама. Слезы снова навернулись на глаза, ну ничего, она им фотографии свои отправит.
          Так и пролетел месяц взрослой Валиной жизни. Повод погулять был всегда, и Валюха спокойно переносила запах водки не только от Женьки, но и от себя.
          За это время ее задорный характер позволил познакомиться и подружиться со всеми соседями. По специальности она устроиться пока не смогла, но Любаша отвела ее в отдел кадров «УРСА ПГМК», где ее и определили лаборантом. Работа была пыльная, так как приходилось по столовым в степях ездить на разных машинах, и далеко не комфортабельных. Но работа ей нравилась. Ее везде весело встречали, и часто угощали. А еще через месяц наметили и дату регистрации в загсе, как и договаривались две пары: Валя и Женя, Любаша и Николай. Платья им шила кастелянша по одинаковой выкройке, только оборки сделала разные. Фату долго мастрячили, и из разного подсобного материала все же сообразили. А вот обувку, выписали с Большой Земли. Ну, выписали – это громко сказано, просто  коллега Любаши  летела домой в Ставрополь в отпуск и, прихватив деньги и размеры девчонок, обещала привезти босоножки. Обещала и привезла, белые, да на каблучках. Девчонки каждый вечер после работы хорошенько приняв душ, мерились в своей комнате и дружно визжали, если кто- то стучал  им в дверь или окно.
          Вале эта жизнь была по душе. Почувствовав себя полноценной хозяйкой симпатичного паренька Женьки, она могла уже себе позволить и дать ему какое-никакое указание. Женьке, по ходу, такая игра нравилась. Он с приезда Вали ни дня не пропускал без выпивки, всегда находил повод, то приезд верной подруги, то проводы холостяцкой жизни. Молодое здоровье позволяло ему, и пить и работать.
          Валя об этом совсем не задумывалась, ее отец тоже мог прилично вечерком выпить, а вот утром на работу как штык, и за все годы совместного проживания с матерью Вали, его пьянка – поводом для скандала не служили. Так что Вале было с чем сравнивать.
          Их молодость позволила им не задумываться о многих вещах. В такое время разве пугают трудности. Особо они не утруждали себя мыслями об общем жилье, ведении хозяйства. Все текло само собой: Женька на работе выделили комнату в семейном бараке, Вале сослуживцы задарили кастрюли и мелкую утварь, да и наличие чемодана с постельным бельем прибавляла их семейное богатство. У Валиной соседки, Любаши, ситуация была такой же, но жених ее – Николай, был парнем практичным, а потому в комнате Любаши еще до свадьбы появились табуретки и кухонный столик.
          «Куркули» - безобидно дразнил соседей Женька, но искренне считал, что быт в семье не главное. «Ты главное – люби меня, не перечь и не пытайся меня перевоспитывать!», - поставил ультиматум он Вальке. Та на все была согласна.
          Свадьба выпала на самый непутевый день, было еще достаточно жарко, и мело песком, так, что все начесы девчонок окаменели сразу, потому как песок зацементировал волосы. Но, не смотря на это, фата на волосах не держалась, поэтому количество невидимок было собрано со всего общежития немало. Пока добежали по не асфальтированным дорожкам до барака, изображающего загс, у ребят покрылись песком начищенные до блеска ботинки и у всех, кто был в белом одеянии, это одеяние потемнело. Собравшись в коридоре, женихи нервно смеялись и отряхивали песок с волос, одежды. Невесты стирали старательно накрашенные губы, потому как песок припудрил не только носики. Свидетели пытались и тех и других развеселить.
          Настал торжественный момент. Открылась дверь кабинета и молодоженов подозрительно ласковым голосом пригласили войти.
          «Эх, прощай холостяцкая жизнь!» - как то горестно, и в то же время выпендрежно воскликнул жених Женька, «Ласково зовут на свадьбу, а интересно – на развод также?» как то не кстати опять он брякнул.
          На слова Женьки никто из входящих не обратил внимания, только вот дама, зазывающая их, укоризненно покачала головой.
          В комнате стоял стол, за которым висел герб, скрипуче играл магнитофон вальс Мендельсона, красный коврик, пыжился, изображая из себя ковровую дорожку.
          Ноги у Вальки подкосились, и только крепкая рука жениха дала ей опору «Мамочка, как страшно!» мелькали мысли у нее в голове. От торжественности, хоть и очень скромной, ей хотелось плакать. Слезы начали литься сами по себе. «Ты, что?» недоуменно спросил Женька,» даже еще ничего не началось!».
     Дама в красном платье, с белым шарфом на шее, очень добро смотрела на молодых, и вид заплакавшей Вальки кажется, ее очень тронул, и она заботливо протянула невесте платок.
     «Плачьте, девочки, плачьте! Лучше от этого счастья наплакаться вдоволь». Любаша, как будто ждала команды и в голос зарыдала. Следом, как хор завопили две свидетельницы, девчонки с общаги. Женихи со свидетелями – парнями вообще потерялись. А вместе с ними и дама с цветком, так не запланировано скомандовала этот рев.
     Так как платочек был один на всех, то он  сопливый ,переходил из одних рук в другие, и так по кругу. Тушь «Ленинград», видевшая много глаз, стойко держалась несколько первых минут, затем сдалась и потекла. Теперь девчонки больше плакали от рези  в глазах. Пришлось даме зареванных дам сопровождать к рукомойнику. Ну, пока умывались, сушились руками, красились одной губной помадой, которую удачно захватила одна из свидетельниц, время прошло прилично. «Девчонки, нам пора! А то женихи сбегут!» подталкивала невест дама.
          Церемония слегка затянулась, но все вышло смешно  торжественно. Женихи глупо улыбались, и ни как не могли скрыть своей растерянности. Невесты страшно нервничали и могли всплакнуть по любому поводу: надевание колец, поцелуй, торжественная речь.
          В здании, названном загсе, им разрешили выпить по бокалу шампанского, и этого компании хватило, чтобы захмелеть. От туда  до барака шли вечность, молодые, счастливые, хмельные, и уже, кажется, не замечали ни испортившейся погоды, ни испачканной одежды. «Эй, молодожены! Удачи в личной жизни!» крикнул, шедший на встречу мужичок. Поздравление было банальное, но от поздравления постороннего человека, всем стало еще веселее.
          Был выходной, а потому на улице было людей немало. Кто стирал и развешивал белье, хотя именно это в такую погоду могло больше удивить, чем невесты с песком на зубах. Но другого места для сушки у молодых хозяек не было, а потому предпочитали выстиранное и просушенное Мангышлакским песком белье.
          В женском общежитии их уже ждали. Сороконожка организовала всех, кто-то нарисовал плакат с изображением жениха и невесты, похожих больше на деда мороза со снегурочкой, кто - то в кухне парил-жарил, гремели стулья, кружки, и всякие посудины. У всех было хорошее настроение, разведенки  вспоминали свои свадьбы, и как неожиданно наступила тишина. Каждый из них вспоминая свое бабье счастье, вспомнил и свое женское горе.
          Но с появлением молодых по коридору опять прошелся веселый гул. « А свадьба пела и плясала!» И действительно, место в бараке оказалось мало и к вечеру, когда жара спала, столы перекочевали на улицу, и никто уже не замечал, что песок лег не только на их лица, но и на жареную курицу с салатами.
          Пьяные от водки и счастья, а может от повода, женихи обнимали друг друга, дружков и потихоньку,и напоследок, как пояснил Женька, дружек. Но все это было так невинно, что Сороконожка перестала всех поддергивать своим одергиванием. Она уселась на свой трон, стул, покрытый меховым стульчаком, скрестила руки и молча, созерцала весь этот шабаш.  Ее мысли текли сами собой. Она вспомнила несуществующую свою свадьбу, что никогда не примеряла фату, и у нее не было такой гулянки. Нет,  гулянки были, да еще какие, а вот такой – нет. На комсомольской работе полюбила кроме партии своего парткома, и, нарушив обет истинного ленинца, закружила  с женатиком, который Сороконожку, в девичестве Зинаиду, кажется все- таки любил, но жениться не обещал.
     Так оно может и продолжалось бы, если бы Зина не забеременела. Соседки по общежитию быстро это дело разнесли, а вследствие чего, её еще тогда неразбитную девицу, застыдили публично на комсомольском собрании и исключили из комсомола. А раз исключили, значит, и повода видеться с парткомом  у нее более не было. Жила последние месяцы перед родами на квартирах, работала на заводе где полегче. Людей добрых больше, а потому многие помогали, а ещё и не спрашивали кто отец ребенка, потому как понимали, если не сказала на собрании позора, то теперь тем более.
          А Зинаида просто никому ничего не говорила, она могла испортить ему карьеру и не понимала она, почему любимый человек не оценил ее подвига, ведь даже близкой подруге ничего про него не сказала. Зина словно принесла присягу не партии, а его любви. Она ждала, она думала, что это тактика такая, была уверена – он поможет. Родила сына, назвала Петром, в записке указала Петр Петрович.  Больше,  в отказной,  про отца ребенка ни слова. Почти не слышала слов врача про свою душевную убогость. Только сказала - «На ноги встану, заберу!». А когда на улицу с больницы вышла, это была уже не Зина. До нее как то резко дошло, до потери сознания, что это не тактика любимого человека, а предательство взрослого мужика, который не смог по достоинству ответить перед ней за действия своего тела.
          И не месть – была ее цель, доказать ему, что она лучше его. Ведь не знала, она тогда, что любимый ее, человек не слабый, не смог переступить через жену, партию и карьеру. И весы были не равные: семья, достаток, движение и молодая девочка с ребенком. А потому больше всего на свете в это время желал, чтобы Зина просто исчезла.
     И Зина исчезла, а через год появилась на пороге его кабинета, уже повзрослевшая, в твидовом костюме. Зашла отрепетированной уверенной походкой, без приглашения села на стул, и глядя в глаза, еще любимому для ее сердца человеку, произнесла: «Я пришла за Вашим долгом Петр Семенович! Вы мне должны честь, достоинство и здоровье!»
     Как в этот момент его не парализовало, он сам не понял, а ведь все правильно, она ведь денег не просит.
     «Зина…» прохрипел Петр Семенович – «Зиночка, милая! Прости родная!» и заплакал.
          Зина рисовала эту встречу в голове много раз, и в этой картинке – она сильная, гордая, несломленная. Но слезы любимого мужчины выбили из сознания эти мечты. И она заплакала тоже. Закрыв руками лицо, она зарыдала, и пока рыдала из ее сердца уходила боль обиды. Остановившись, она вытерла слезы не только себе, но и ему. И поведала о своем житье без него. И заключила: «А потому прошу Вас, если только захотите, помогите забрать сына с детдома и устроиться на приличную работу, можно в другом городе».
          Петр Семенович не подвел, всем объявил, что его обязанность помогать сбившийся с пути молодой девушки и наставить на путь истинный. Ему даже эта роль была к лицу, и кажется, в репутации зачлась.
          Вскоре у Зины была работа в соседнем районе в администрации, комната и сын с яслями.
     Вот и вся любовь.
          Сын подрос на легенде, что отец их погиб.
     В районе Зина себя показала с хорошей стороны, а потому ухажеров хватало, но наученная горьким опытом, она не  разменивалась по мелочам. Где то внутри женская интуиция подсказывала: «Счастье будет!».
          И когда Петьке исполнилось двенадцать лет, в доме  появился уже с пятым десятком Петр Семенович. Зина даже не растерялась, спокойно накрыла стол гостю и его коллегам. Достала бутылку коньяка и рюмки. Зато Петька удивился, первый раз у них в доме мужики пьют. Петр Семенович старался на Петьку не смотреть, но Зина громко позвав сына, сказала: «Петр Семенович! Гляньте, какой парень у меня вырос. Я Вам за него благодарна!» И видя изменившиеся лица коллег Семеновича, тут же добавила: «Если бы ни Вы,  не стала бы я хорошей матерью и комсомолкой. Благодаря Вашей заботе, я нашла достойную жизнь».
     Звучала эта речь как рапорт и все закивали, да захвалили и Петра старшего и Петра младшего. Так и не поняла тогда Зинка,  зачем приезжал ее бывший любимый человек: на сына посмотреть или все- таки была другая причина.
          Ответ на свой вопрос она получила через месяц. На работе раздался телефонный звонок, и секретарь соединил Зину с Петром Семеновичем. «Зина… Зинаида Степановна!» хриплый голос на том конце провода говорил официально. – «Мне необходимо с Вами увидеться. Можете ли Вы приехать в субботу к десяти утра. Адрес я Вам продиктую». Он не просил, он приказывал. Зина, записав адрес, почему то тихо положила трубку и так же тихо сидела некоторое время. Ее мысли не могли остановиться.
          В субботу, в назначенное время, в красивом платье, с уложенной прической Зина, а точнее Зинаида Степановна стояла возле дверей.
     Дверь открыл сам Петр Семенович. «Проходи, Зиночка!» Зина растерялась. «Мы одни, я хотел с тобой поговорить». Как все произошло дальше, Зина  даже сама себе объяснить не смогла. Тело заныло от рук родного человека, и страсть ее была такая, что Петр Семенович смущенно произнес: «Зиночка! Я уже не молод, и могу тебя как мужчина сейчас не устроить». А ей самое главное понять, что все было не зря, что ее не просто бросили, а бросили вынужденно под обстоятельства. Они долго, молча, лежали,  а затем он заговорил, говорил долго, путано, эмоционально до кома в горле. О работе, об ушедшей из жизни жене, взрослых  детях, снохах, внуках. И через весь этот рассказ нить – боль от своего тогдашнего???  И теперь, когда ему почти что нечего терять, он хотел бы что-нибудь сделать для нее и сына.
          После этой встречи, были еще. Петра младшего в Суворовское училище определили. И все было бы ничего, да только Зина в любовницах себя не хотела видеть.
          В одну  из встреч она уже возле порога сказала: «Петр, мне надо с тобой поговорить!». «Ну, что ж, проходи в зал, поговорим»,- как то обреченно произнес стареющий любовник. «Петр, я тебя очень долго любила, и как ты знаешь, жизнь свою личную не налаживала, а теперь мне уж за тридцать, и хочется семьи». «У тебя есть варианты?», - перебил Зину Петр Семенович. « Нет, нет, что ты!», - сплеснула испуганно руками Зина, «Просто не могу я так и не хочу, и от тебя ничего не требую».
     «Ну, что ж, тогда иди, налаживай личную жизнь» - поднялся Петр Семенович,-
«Ты права, у меня уже все было, а у тебя еще ничего».
          Зина, молча пошла к дверям. Она давно готовилась к этому разговору, но концовку так и не додумала. А чего она хотела? Чтобы он ее замуж взял? Да, нет, конечно! Тогда чего ждала от него, чтобы остановил, убедил, что их отношения – норма, что их это должно обоих устраивать?
     Наверное, этого и ждала. И было бы все, как было бы, до очередного выяснения отношений.
     А нет, Семенович, оказался непредсказуем, ответ – ребром.
     Вот с такими мыслями она и побрела до остановки, а затем долго ночами обдумывала все сначала и сначала их разговор, но правильного ответа для себя не нашла. С одной стороны, что ей не хватало, забота и ласка есть, да и свободы от совместного хозяйства, что тоже немаловажно. А с другой, ночи одна, выходные и праздники одна, для замужних подруг – бельмо в глазу и лишний повод для сплетен. Нет, все она сделала правильно, но почему - то Зине с каждым днем было все хуже и хуже, и физически и морально. И такая тоска ее брала, что за этот период слез выплакала больше, чем за предыдущую жизнь. И оправдание своей мокрой подушке не находила, и вроде все самое страшное уже было далеко, и не было страха за будущее свое, за сына оставленного в детдоме. Все было позади,  но такой боли, кажется, и тогда не было. Зина не знала, куда идти дальше, не о ком было заботиться, кроме Петечки, но и он в городе на учебе. Родителей давно в живых нет. Вот тут- то Зина чуть и не сломалась. Сначала винца стакан, потом покрепче, а один день даже самогонкой не побрезговала. Вот тут разгул пошел среди холостых баб. Днем на работе. Вечером девичник с песнями да шутками и естественно с тостами за непонятную никем женскую душу.
          Так тоже долго продолжаться не могло. И в одну из таких посиделок она так захмелела, что не поняла, как дома оказалась, да еще не одна, а с заядлым гулякой на их улице Шурой. Он сознания того, что она столько лет берегущая свою репутацию, и так глупо могла в одну ночь нахлобучиться, ее замутило больше чем от выпитого спиртного. Сползя с кровати, где потеряла свою репутацию в эту ночь, жадно выпила стакан воды и вышла на крыльцо. Уселась на ступени и тяжело задышала. Думать не получалось, так и сидела она тихо и задумчиво, тупо глядя на свои ноги обутые в чужие грязные тапки. «Сашкины, кажется!» - как спокойно сама себе сказала Зина. И тут в ее голове созрела очередная картина: она  с Шурой идет подругу по главной улице района, он в этих ободранных тапках и таких же штанах, без двух передних зубов, с бутылкой вина и она, в ??? туфлях-лодочках, с макияжем и маникюром, да еще и в костюме. И от вида этого Зина в голос расхохоталась, и так же неожиданно для себя резко разрыдалась. И плакала она, не стесняясь, не думая о том, что кто - то услышит. Кто - то похлопал Зину сзади по плечу, от неожиданности она чуть не захлебнулась.
     «Ты че Зин! Орешь, так как будто кто помер». На крыльце босой и беззубый стоял районный ловелас Шура. От его вида, Зина  еще пуще  рыдать стала. Шура попытался робко ее успокоить, но немного потоптавшись, вернулся в дом. Зина немного успокоилась, поднявшись с крыльца, зашла в дом и узрела картину.
     Шура без зазрения совести возлежал на кровати и смотрел телевизор. Тут Зину прорвало, она коршуном подлетела к не полюбившемуся ухажеру, схватила его голову двумя руками , подвинув к своему лицу заорала: « Чтобы я тебя больше здесь не видела урода колхозного!» Шура с выпученными глазами вырвался из Зининых рук и, путаясь в штанине, мчался к дверям. И уже убегая по двору, оглянулся и закричал: « Урод  говоришь! А ночью любимым называла. Дрянь ты, Зинка!». И включив пятую скорость, рванул со двора.
     В этот день Зинаида сделала в доме генеральную уборку, затопила и приняла баньку, и твердо для себя решила, что такая жизнь не для нее.
     Через неделю, она выхлопотала для себя путевку в Крым, и умотала восстанавливать свои силы.
          В санатории она первые дни ни с кем особо не знакомилась, уж очень она тогда нервничала. Ела много и ненасытно, а так как стол ей достался диетический, то доедала  Зина в столовых и ресторанах города. Уже была поздняя осень, но в Евпатории людей было достаточно. И Зина начала оглядываться вокруг. Сидя на лавочке, она придумывала жизни мимо проходящих людей, и так забавляла себя ежедневно часами.
     «А Вы не писательница?» рядом на скамейку шустро уселся парень. «С чего Вы взяли?», «Да я за Вами уже несколько дней наблюдаю, так обычно себя ведут творческие люди». «Нет, что Вы», засмеялась первый раз за долгое время Зина, «Это я от любопытства!»
     Парень смотрел Зине, в глаза  не моргая. «У него зеленые глаза и уж очень длинные ресницы, а щеки как у девочки- розовые», думала про себя Зинаида. «Странная Вы. Нет, не странная. Слишком прямая. Могли бы соврать, ведь правды я все равно никогда не узнаю. Все на курортах о себе врут». Зина смутилась. «Меня зовут Петр, а Вас?»
     «Черт! Что за наваждение с этими Петрами? Сколько ему, двадцать с лишним? Зачем ему это надо?»
     Петр, глядя за задумавшуюся Зину, засмеялся. «Хотите я с Вами буду любопытствовать?»
     Они сидели до позднего вечера, и Зина даже пропустила ужин в санатории. Говорили ни о чем, и обо всем сразу. Зина узнала, что Петр парень местный, работает мастером в ЖЭК, но сейчас у него отпуск и он его беззаботно проводит на берегу. Живет с мамой, отчимом и младшим братом. Парень показался Зине страшным романтиком, но многие мысли его ей детскими не казались.
     Последние дни они проводили вместе. И Зина не могла долго ночами успокоиться от нахлынувшего на нее теплого чувства к этому мальчику, моложе ее на двенадцать лет. Конечно, ничего серьезного и быть не могло, но приближающееся расставание ее  угнетало. И как ей казалось не только ее.
     Петя уже после одиннадцати утра ждал ее на обычном месте. Идя к нему на встречу, Зина как- то по-особенному прихорашивалась. Ей нравился этот худой высокий паренек, она знала, что рядом с ним она выглядит непорядочно старше. Но когда она издали, видела его макушку, что - то заставляло ее идти быстрее. В предпоследний день отъезда они оба, почему то нервничали, говорили мало, долго не могли разойтись по домам. «А ни чего, же и не было. Так почему такое чувство, что расстаюсь с любимым?»,- думала про себя Зинаида. На следующий день в обед ей надо отъезжать, и так почему то ей не хотелось покидать этот город, этого молодого парня. Расстались сдержанно, договорились на следующий день обменяться адресами.
     Зинаида ночью не спала, она так сожалела, что у нее с Петром третьим ничего не случилось. «А что бы было? Хоть чуть-чуть себе продлила бы хорошие воспоминания»,- рассуждала она. Утром наскоро позавтракав, собрала вещи, аккуратно вывела на листке свой адрес и рабочий телефон, помчалась в лавку за подарком от себя Петру.
     Там неожиданно они и встретились. Оказалось, что юноша пришел что-нибудь выбрать для нее, а она забежала за подарком для него. Долго смеялись, и ей так легко стало от того, что ничего не было серьезного, что есть на свете человек, которому от нее ничего не надо, кроме внимания.
     Петр вместе с Зиной дождался такси у санатория, обещал позвонить и если не разучился после школы писать, то и черканет страничку. На том и расстались. И вроде бы все, но Зина долго еще жила воспоминаниями об этом невинном романе.
     А когда через месяц, после отпуска пришло письмо с размашистым почерком, где молодой человек объяснился ей в своих чувствах, и тут же добавляя, что он понимает, что такой юнец как он не может понравиться такой сильной женщине, как Зина, она себе места найти не могла. Все порывалась написать ему страстное письмо, с ответными чувствами, то остужая себя трезвыми мыслями – ответить как друг. Но так в течении недели ничего написать и не смогла.
     Через некоторое время, Петр третий, позвонил ей на работу. И очень  как то жестко поставил ей условие, он едет на заработки в Казахстан, обустроится и зовет ее с собой.
     Зина от такого неожиданного мужского напора, пообещала приехать.
     Позже, когда осознала суть разговора, испугалась. Но подумала, что Петр, уехав в далекие степи, со временем ее забудет. Но не забыл, и через полгода Зина уже жила на Мангышлаке в общежитии на правах комендантши. Здесь уже повзрослевший Петр осмелел. И какое- то время она уже не стеснялись своих отношений. Зина исправно отправляла деньги сыну, хватало и на себя. Но как- то неожиданно и чувства стали остывать, и она заметила, что идя по общежитскому коридору, молодой жених поглядывает на юную практикантку – медсестру Олю. И такая боль закралась к Зине в сердца такая обида, что, не выдержав ее, она обрушилась на Петра со слезами и упреками, не боясь, что весь барак ее услышит. Петр ничего объяснять не стал, молча, развернулся и ушел. А через неделю Зина, не выдержав разлуки, помчалась к нему на работу, где и выяснилось, что он уволился и, кажется уже и домой уехал. Тут Зина и вспомнила, что Олечка тоже пару дней тому назад сдала ключ от комнаты и листок выбытия, объясняя, что нашла другое место жизни. Зина тогда обрадовалась, что соперница уезжает, а оно вон как оказалось.
     Так Зина, а теперь- то Зинаида Степановна, здесь и осталась. Со временем она заглушила свою тоску едою, что несказанно отразилось на ее фигуре. Но ее это больше не заботило. И теперь, сидя на свадьбе, вся ее женская доля пронеслась в голове как тайфун, ничего не оставляя, ни боли, ни жалости, ни любви, а еще страшнее ни веры в лучшее будущее.
     Никто вокруг и не заметил, как далеко летала вместе с прошлым Зинаида Степановна.
     Разошлись под утро, но не все. Кто-то остался за столом под светом лампочки допивать недопитое, а кто   просто по-поросячьи уснул, где упал.
     Молодым выделили по комнате и, по сути, спать они  в них не должны были. Только силы так иссякли, что некоторым из них «на раздеться» не хватило.
          Весна в Казахстане, такая же весна как везде. Расцветающая.
     Зиму кое-как перезимовали, а теперь словно медведи вылезли  из берлог, для Мангышлака с медведями неверное сравнение. В это время из песков черепахи вылезают, и, как принято – метет песок, занося все по уши.
     Но радость от солнца и проросшей верблюжьей колючки не омрачалось количеством метящего песка.
     Валя смотрела в окно на степь и думала. Думала, хотя у нее сегодня с утра плохо получалось это делать. Вчера в их вагончик друзья заглядывали, немного выпили и попели, а сегодня, в воскресенье было принято решение снова собраться у кого-нибудь из них.
     «Ты бы пила поменьше». Валя оглянулась, Женька лежал с открытыми глазами, но смотрел не на нее, а в низкий потолок. «А то что?»,= с вызовом ответила Валя. «А то ничего, с такими темпами, сопьешься». «Что? Я сопьюсь, да ты дурак, муж мой!» От обиды хорошее настроение ее, куда- то улетучилось. Как она могла спиться? Что, разве много выпивала, может пару рюмок, а то, что веселее всех дам была, то это совсем не от алкоголя. Женькин друг, Виктор, последнее время многозначительно на нее посматривает, чем и бередит Валюхину молодую душу. Об измене мужу она и не помышляла, а вот пофлиртовать…. Так это же не грех.
     «Ты вчера уж очень болтлива была, да и танцевала ты – задом виляла как сука перед кобелями. Не нравишься ты мне, Валя. Смотри, лишнего ничего не делай!» - голос Женьки звучал ровно, без всплесков эмоций.
     Валя молчала. Последнее время, они часто с мужем ругались, но зато как мирились!
     «Рожать тебе надо, не удержишь парня возле себя. Уж больно он хорош собой», - поучала при встрече ее Зинаида Степановна.
     «Какой ребенок? Еще для себя и не жили, вот только вагончик отдельный получили, еще и в доме ничего толком нет. Вот Любка, уже с животом носится, счастливая. Да и не беременею я, наверное, не время еще» - рассуждала про себя Валя. Как то за отношения с Женькой она и не беспокоилась. Каким- то зрелым умом понимала, что это они по молодости дуркуют. Вот немного повзрослеют, тогда и жить по- взрослому будут.
     Приготовив поесть на электроплитке, она соорудила на столе чуть ли не ресторанную сервировку. Валька в хозяйстве была толковая, готовила хорошо и обслуживала мужа как полагается. Женька брызгался возле рукомойника, а она уже с полотенцем на руках стояла рядом.
Поели, поговорили. Валя прибралась. И начали собираться в гости.
     В крошечном зеркале Валя выводила брови, ресницы, прокрашивала губы.
     «Ты сильно не малюйся, а то я уже и не знаю, для кого ты так стараешься?» - Женька через плечо разглядывал Валин боевой раскрас.
     «Ну, скажешь тоже» - засмеялась жена в ответ на упрек мужа, но сатана уже знал правильный ответ, Вале одного мужского внимания было недостаточно, она, почему- то не считала зазорным флиртовать с другом мужа.
     Собрались у Толстовых, это новая семья, появившаяся на стройках нового города. Антонина была мастером бригады штукатуров, а Гена – прорабом. Семья была веселая, любили, и работать и отдыхать. Приехали с целью подзаработать, на Урале остались с родителями сын и дочь, а потому – новое свое жилье – бытье воспринимали весело и временно.
     Антонина славилась легким нравом, и как говорили, еще и легким поведением. В то время на стройках работали зеки с вольного поселения, мужики, изголодавшиеся по женскому вниманию и телу. И злые языки несли весть, что Тоня могла и утешить обездоленных. Но на этой почве в семье строителей никогда не было ссор, а потому все окружающие их, решили, что дальше сплетен ничего и нет.
     Антонина, завидев Валю, подхватила подругу под руку, и зашептала: «Витька приходил, предупредил, что с подругой придет». У Вали перехватило дух, но тут же, взяв себя в руки, весело и громко заявила: «Вот и ладно, не ходить же ему бобылем! А что шепотом то заговорила?» Антонина, прямо глядя Вале в глаза, очень серьезно ответила: «Я тебя старше почти на десяток, а потому больше знаю. С тобой не одни посиделки провела и вижу, что Витька тебе нравится. Это я не от злобы, а от заботы говорю. Неправильный твой ход, друг он твоему мужу, это первое. А второе, ты играешь, а игра эта может всю твою жизнь сломать. Нравится флиртовать, флиртуй хоть с моим мужем, слова не скажу. А на остальные глупости – не сметь!»
     Валя растеряно опустила голову. Вроде ничего плохого еще не сделала, а уже стыдно. Посмотрела вокруг, вроде никто разговора их не слышал. «Ладно, Тонь! Забудь, не буду я заигрывать с Витьком, мой Женька в любом случае лучше». На этом веселье и началось.
     В момент очередного тоста, за мир во всем мире и появился Витек с молодой девушкой. Места в вагончике было немного, и все начали тесниться, одна Валя пересела Женьке на коленки, чем его удивила. «Ты что, Валь? Решила мне коленки отсидеть?» Все вокруг подтрунивали над мужем и женой, а в ответ Валька бойко и весело всем отвечала. Она старалась в Витькину сторону и не смотреть, но краем глаза девушку его разглядывала. Не красавица, но интересна собой, короткое платье открывало стройные ноги, и очень выразительный взгляд говорил о неглупой головке. Ее звали Алена. Она только окончила  школу  и  вместе с мамой, отчимом приехала на заработки. Скромной ее назвать нельзя было, от выпивки не отказывалась, а когда сказали, что ее очередь для тоста, встала, подняв стакан и негромко, но очень уверенно произнесла: «За все! За хозяев этого дома! За друзей моего друга Виктора! Его друзья – мои друзья, его враги – мои враги!» Все захлопали, и почти вся компания в этот момент поняла, Виктора эта девчонка уже прибрала. И этим тостом дала понять, что она не на день, а на более долгий срок появилась в его жизни. Выбор парня все одобрили. Женька, скинув Валю с колен, обнял Витька, и сказал, что теперь тот поймет его, как это потерять свободу.
     В этот день Валя напилась, весь вечер она громко смеялась и пела, и пила. Женька почти нес свою жену на обратном пути, спотыкался и тихо матерился.
     Утром Валя еле встала, было очень тошно, муж протянул стакан с водкой, ее чуть не вывернуло. Закрыв глаза и зажав нос, она залпом вылила жидкость в себя.
     Полегчало, муж ничего не говорил, молча, оделся, и ушел на работу. Валя сидела на краю кровати и думала, с чего она так вчера напилась. Вроде Витька не так уж ей и нравился, да и планов у нее никаких не было, а появление его девушки – вообще вещь объяснимая. Но что- то Валю так задело, что справиться с собой уже сил не хватало, а потому она в разгул и ушла.
     Неделю Валя была дома как шелковая, но муж делал вид, что ее не замечает. Она попробовала его спровоцировать на скандал, он, молча, взял куртку и ушел. Появился под утро, а утром заявил: «Пить будешь, брошу. Мне мать моих детей здоровая нужна, а не спивающаяся дурра. Больше никуда со мной не пойдешь, и позорить себя не дам». На том и порешили.
     А через неделю Валя почувствовала себя неважно, скоро выяснилось, что у нее будет ребенок. Так в семье появилась дочь Галя, а через год - Жанночка, а еще через год уже была Ленка. Молодых родителей с детьми переселили в обустроенный барак, где уже жили по соседству Любаша с мужем и двумя дочурками. Валя на работу больше не пошла, сидела с девочками. Женька работал за троих, сильно уставал, а потому жену чаще видел за ужином, где он после трудового дня пропускал рюмочку, а Валя поддерживала ему компанию. В общем, можно было сказать, что жизнь у них удалась. Когда Ленке исполнилось три года, Валя выбралась, наконец, из дома и пошла на работу. Снова захотелось одеваться, прихорашиваться, нравиться. Валентина получилась женщиной видной, и мужского внимания не обделенная. На работе, во время праздничного застолья,  вела себя весело, красиво пела, и немного пила. Свой обет трезвости она вскоре после ссоры с мужем отменила, но больше себе не позволяла так напиваться как в тот вечер.
     Витька она видела не раз, но встречи с ним душу ей более не бередили. Зато, Любушкин муж, Николай, как хорош собой стал!  Все женщины «Железки», их поселка, это заприметили. Некоторым,  выпало счастье и поближе с ним познакомиться. Многие об этом поговаривали, только Любаша никого не слушала, а мило всем улыбалась, идя с мужем под руку вечером с работы. Любашу, кто дурой считал, кто мудрой бабой, да только все ей сильно завидовали. Коля, не смотря на свои гулянки, был мужик хозяйственный, и его семья ни в чем отказа не знала.
     Коля иногда захаживал в дом к Вале, то по делу какому, то передать пирожков от Любаши девчонкам. Однажды, проезжая  на самосвале, Коля  повстречал идущую с сумкой Валентину.  «Соседка, садись, довезу!» Валя шустро уселась в кабину и незаметно для самих себя, они в сторону дома не поехали. Все случилось страстно и быстро, объяснить свой поступок женщина могла только тем, что в этот день на работе слегка выпила. Но зарекаться от последующих встреч с Николаем не стала.
     И теперь, когда по субботам Женька звал соседей на ужин, Валя многозначительно посматривала на Николая и подливала мужу и Любаше. Бывало, что любовники, дожидались, пока их половины уснут, встречались.
     Но через какое - то время Коля стал появляться все реже и реже, да и Любаша почти не заходила. Валя, проявив женскую хитрость, нашла повод появиться у них. Коли дома не было. Любаша как обычно возилась на кухне. «А соседка, садись. Давай по стопочке, а то что - то мне грустно». «Валь, ты только не обижайся. Николай запретил мне с тобой общаться. Говорит что ты женщина легкомысленная, много выпиваешь, можешь и мне репутацию подпортить. Я - то сама так не думаю, но Коля…» Любаша замолчала, у нее на глазах выступили слезы. Зато Валю словно  парализовало. «Вот оно значит как. Я  гулящая, и могу его жену святошу испортить. Значит, когда томился со мной, о репутации не думал» - так думала она, пока тяжело поднималась со стула и шла до порога. Дома она не проронила ни слова. Ее как будто выключили, и так было стыдно и обидно, что смотреть в сторону мужа не могла. Место в комнате так было мало, что место для плача не нашлось. И поздно вечером, еле дотерпев, Валя вышла на улицу. Через какое - то время послышались шаги Женьки. «Эй, мать! Ты чего это сегодня? Совсем захворала». Муж присел рядом, и увидел слезы жены, растерялся, встал, ушел, вернулся со стаканом и бутылкой водки. «На, хлебни, авось,  полегчает». Валя взяла всю бутылку и, пригубив горлышко, хлебнула. Горячая жидкость понеслась по всему телу, разгоняя кровь и плохое настроение.
     Непонятно было, толи Женя интуитивно почувствовал, что к жене с расспросами сейчас лесть не надо, толи ему было это не нужно. Валя сильно худела, худела от тоски и обиды и от того, что ничего ни ела, а только тихо пила. На работе перемены заметили, а вскоре Валя, заглушая свою брошенность, нашла Николаю замену, молодого парня, неженатого и ни к чему не привязанного. Связь эта длилась недолго, Вале самое главное было – забыть подлого любовника, и чтобы тот знал, она себя несчастной не считает.
     Муж как то от нее отстранился, больше занимался детьми. Иногда вечерами, куда- то уходил, но Валя так была поглощена своей женской бедой, что не усмотрела беду более бедовую.
     Как то в магазине, в очереди за махровым полотенцем, куда Валя понеслась, увидев в окно Любашу, чтобы в бабской толчее, узнать от нее, что происходит в семье бывшего любовника, услышала новость, от которой мурашки так побежали по телу, что поднялась температура. Бабы, как обычно сплетничали, завидев Валю, дружно примолкли, та, как ни в чем, ни бывало, заняла очередь за бывшей подругой. «Как дела, соседушка? Что- то ты пасмурная?» - как можно беззаботно спросила вероломная женщина. Любаша открыто улыбнулась: «Валь, да все хорошо. Спасибо, сто спросила. Мне так тебя не хватает». Люба опустила глаза, про мужа своего она почти все знала, знала, что женщин любит, но и ее то он не обожает. Пробовала она с этим бороться, даже как то грозилась уйти, на что Николай отвечал, что усладить так его, как это делают гулящие девки, она не может, он не позволит, его жена должна быть нравственной даже в вопросах интима. Что касается ее условия, так если она больше ему кроме малого греха предъявить не может, то понять он ее тоже не может, а потому она может от него уходить. Проплакала ночь Любаша, взвесила все, и порешила детей не сиротить, и с изменами мужа смириться, ведь к остальному правда придраться было не к чему.
     Соседки в очереди, услышав упрек Вали и завидев состояние Любаши, многозначительно переглянулись «Ну скажем прямо, не только муж Любаши блудливый, есть мужья по блуду и по круче. Некоторые нескольких меняют и не прикипают, а другие с одной роман заводят, да и от семей уходят». Валя смотрела на говорившую,  и соображала. «Ты это к чему?»,- искренне удивленно она спросила. «К тому, что если Колька и гуляет, то домой все равно возвращается. А вот Евгений твой как бы дорогу к тебе не позабыл». Ответ Валю парализовал. «Кто?» - прохрипела женщина. «Алена Витькина супруга» - ответ был прямой как стрела, и от боли, куда она попала, и от поднявшейся температуры Валю качнуло. Женщины расступились. Не то, чтобы им ее было, не жаль, просто, кто- то это уже проходил и понимал, что слова утешения здесь лишние, кто - то жалел, что вообще встрял в эту ситуацию. Но никто, не хотел бы, оказаться на месте обманутой жены.
     Валя, молча, развернулась к дверям. «Валенька,  милая, не бери близко к сердцу. Как я тебя понимаю» - сзади заплакала Любаша. И так Вальке стало брезгливо от того, что она сейчас такая же как и эта размазня. Люба, что все ее лицо исказилось, как при виде таракана. «Пошла прочь, дура!» - просипела Валя, «Я как ты сопли на кулак наматывать не буду» - пообещала она. Всю дорогу Валька в голос с собой разговаривала, ее не пугало, что от нее Женька уйдет, ее унижало, что этот подлец ничего не сделал, чтобы их семью удержать. Ведь не мог он не видеть Валькиных закидонов, измен и гулянок, а значит, это все ему на руку, значит,  готовил себе почву.  А дальше то, что? Как себя вести?
     Дома никого не было. Галке уже четырнадцать, круги вокруг парней наматывает, дома бедлам, гора немытой посуды и вокруг раскиданы вещи. «Как у меня в голове» - подумала Валя, глядя на этот свинарник, страшно, а ведь еще сегодня утром она этого не заметила. Сев на табурет, женщина призадумалась, и только сейчас вспомнила, что с утра Жанка как увела младшую с собой, так и не возвращалась. Видно не только с мужем она отношения запустила. Достала ведро, швабру, веник и, подоткнув подол юбки, зашуршала по комнате, и столько в ней сейчас было энергии, что двигала кровать бойко и легко, она практически не останавливалась, только иногда подходила к кухонному столу и опрокидывала стопку водки, и снова двигалась по помещению с тряпкой. Закончив с уборкой, замочила белье и принялась готовить то ли обед, то ли ужин. Сколько времени прошло, с момента ее отрезвления она не знала, просто боялась остановиться.
     «Мам! Мам!» - Галкин голос доносился из-за забора. «Что? Зайди в дом, не ори на всю улицу». « Мам, можно я у Таньки переночую, у нее родители уехали, она одна боится». Еще неделю назад Валя спокойно бы ответила положительно, но сегодня, что - то явно не так. Она открыла калитку и вышла на встречу к дочери. Галка сидела на корточках в короткой юбке рядом с двумя парнями. На вид им было лет по  двадцать. При виде Вали все трое приподнялись. «А где Танька?». « Так она дома ждет». Галка как то отворачивала лицо от матери. Валя подошла близко. От Галки несло спиртным, вид был мерзкий. «Ты что пила7». «Ты, что, это от тебя самой водярой несет». Вот этого мать не ожидала, с размаху треснув ей по уху, она схватила ее за шкирку и потащила во двор. «Пусти, ****ь старая! Ты свое уже отгуляла, мне теперь не даешь». Галка вырвалась из рук и рванула в сторону парней. «Мамаша успокойтесь, мы же по человечески хотели, чтобы она отпросилась, и Вы ее не искали потом. Она ведь все равно где попало шарохается». Две новости в один день, да не две-три: муж кабель, дочь ****ь и ее же мать тоже *****ю считает. От такого поворота событий Вальку развернуло, она решила сегодня все поправить, и дом вымыть, и матерью нормальной стать, а еще может и женой.
     «Если ты, тварь, сейчас в дом не войдешь, сюда больше не возвращайся» - кричала уже мать удаляющейся  дочери. «Не страши, не вернусь!» - пообещала в ответ та.
     Валя зашла в дом. Села за стол. Налила. Выпила. Снова налила. И снова выпила. Вот она, правда – дочь ее же и упрекнула во всем, в чем хотелось упрекнуть ее Вале.
     Зашуршали шаги. Это Жанка с Ленкой вернулись, неся в руках пакеты со сладостями. «Где взяли?» как то просто спросила мать, «А! Дядя Кайрат с дядей Степаном угостили». «Это кто такие?»,- Валя подняла на дочерей взгляд.
     Жанка была похожа на Женьку, и в рост пошла и чернявая, на русскую не похожая совсем, ее можно было красивой назвать. Ленка, белесая как Валя, с красивым носом и ртом, проигрывала сестре по бледности, но характером была легче. Сейчас эти сестры шестнадцати и четырнадцати лет, были разукрашены как папуасы, яркие тени и губы, и мерзко красный лак на руках. «Это еще что такое?» спросила Валя, не дожидаясь ответа на первый вопрос. «Мамочка, ты же добрая, ругать нас не будешь!» - это хитрющая Ленка залезла матери на коленки. Валя прижалась к младшей, от нее пахло табаком, пахла одежда и волосы, да вся она протабаченная была. «Ты, что куришь?» изумленно очередному открытию Валя. «Нет, бесхитростно ответила Ленка. « Я ж тебе говорю, это дядьки курили». «Где курили? Кто это вообще, что вообще делается в этом доме?» забегала по кухне Валентина. Сказать, что у нее было потрясение, это ничего не сказать. И даже выпитое спиртное не дало ей прошлого успокоения. Дочери молча наблюдали за ??? движением матери. У них тоже  было своего рода удивление – мать, что- то у них спросила, и даже заметила, в чем одеты. После того как исчез голос и Валя перешла на хрип, средняя дочь как то по взрослому заметила: «Мама, ты сядь, успокойся, мы с Ленкой в отличие от старшей сестры, дурры, ничего просто так не делаем. Если мужчины хотят нашего внимания, то должны что- то давать взамен». У их матери больше не было сил, и она заплакала.
     Заплакала от того, что не заметила как прошла жизнь, и что в свои не полные сорок, она остается без любви мужа и детей, не увидела как уходят из ее жизни дочери, и как то не так они взрослеют. Плакала громко, и только Ленка испугано смотрела на мать, соображая как ей можно помочь.
     «Что тут у Вас стряслось? Кто умер что ли?» муж появился неожиданно. «Да нет, это мама нас при свете дня увидела» - убедительно заявила Жанка. «А! Ну, слава богу, что хоть это произошло». Женя вышел из комнаты. Ему не хотелось, не выяснять с женой отношений, не видеть ее слез. Хотя, если признаться честно, плачущей он ее видел не больше пяти раз, и если жена плачет – значит оно того стоит.
     Валя осталась в комнате одна. На кухне шушукались дочери. Муж курил возле дверей, запах сигарет наполнял маленькие помещения. Вытерев слезы, Валя пошла в сторону мужа. Тот, отступив, уступив жене выход на улицу. Но Валя облокотилась об косяк. «Дай покурю!» Не дожидаясь ответа забрала сигарету у мужа. У того от удивления брови поползли к верху. «Ты че, ты ж не курила. Вот ****ь!» - изумленно тараторил он. Валя не обращала на возгласы мужчины никакого внимания. Выслушав, что думает о ней муж она тихо, почти шепотом, и спокойно спросила: «Что делать будем? Как разводиться, тихо или со скандалом?» Женька притормозил со своими высказываниями. До него, кажется, дошел смысл сказанного. «А!» - а это, кажется, дошло состояние жены. Он опустил взгляд в пол, как то затоптался, и замямлил. «Ну, это. Сразу, так что ли? Я ведь, когда ты шашни с Николаем завела, молчал, ждал пока ты в себя придешь». «Ну и козел, ты! Знал, говоришь? Молчал, говоришь? Да если бы ты мне ??? вырвал, я бы к тебе лучше относилась. Ждал и терпел? А я ждать не собираюсь. Развод и точка. Делить нам особо нечего, кроме девочек, и кажется кроме проблем с ними». Валя говорила спокойно, и сейчас Женя ее раздражал пуще, прежнего. Больше всего ей сейчас хотелось выпить и забыться. Так она и поступила. Ей было не страшно за будущее.
     Утром разбудили шаги мужа. Понедельник. Тяжело поднявшись,   побрела к рукомойнику. Первый раз за долгие годы на выходные не накрутила бигуди и не накрасила ногти.
     На работу идти не хотелось. До остановки, шли с мужем, молча. «Ты это, Валь. Нам квартиру в шестом микрорайоне дают. Не брать что ли?». «Делай, как знаешь!». На том и расстались. День еле отработала, а вечером, не заходя домой купила водки и капусты квашенной, девочкам какао, и впервые сигареты только себе. Не объясняя самой себе, Валя решила курить. Может быть, в ее сознании считалось, что именно так выглядит смелая, сильная, а еще одинокая женщина.
     Дома была только Жанка. «Мам, ты че вчера сотворила? Отец боялся в комнату войти». «Ничего, давай готовить ужин. Галка дома была?» «Не, она у Таньки обитает. В училище уже месяц не ходит. Ты бы, мам, ее хоть на работу куда устроила» - Жанка плакала от лука и по взрослому давала матери совет.
     К ужину собрались все. Галка помятая, с грязной головой, что- то шепотом рассказывала сестрам. Женька читал газету и ждал, пока позовут к столу.
     Валя, молча, и деловито накрывала. И когда пора было садиться, громко об этом заявила. Муж поднялся и вышел, вернулся через пару минут, неся в руках лимонад и бутылку вина. «Ну, девочки, у нас есть повод». Девчонки зашушукали. «Мы переезжаем, у нас будет теперь трехкомнатная квартира в шестом микрорайоне. С туалетом и ванной, с балконом…» Отец расписывал новый дом живописно, девочки визжали от восторга, что у них будет своя комната и куча других преимуществ. Но они все старались не смотреть на мать. «А теперь давайте за это выпьем» - подытожил глава семейства. Все потянулись за стаканами и чекнулись. Валя стукнула свой стакан тоже. От того, что она хоть как- то себя проявила, у всех поднялось настроение.
     «Мам, а че,  Жанка вино пьет, а я «Буратино»? Я ведь не сильно маленькая» - бубнила Ленка.
     Валя внимательно посмотрела на младшую, перевела взгляд на дочерей постарше. Те, завидев взор матери, замерли с бокалами. «Как они выросли, а когда.… А я то и не заметила, а как будто и не жила вовсе».
     «А наливай вина всем, муженек!» - весело воскликнула мать, и зазвенели по дому бокалы, стаканы и смех. Давно у них так не было. Веселье закончилось за полночь, девчонки растаскали посуду и остатки со стола, а Валя вышла на улицу и затянула сигарету. Во рту появился неприятный привкус, и запершило горло, но сигарету не бросила. Она видела себя со стороны: красивая, еще не старая, женщина, слегка опьяненная и изящно потягивающая сигарету.
     Сзади появился муж. «Покурить дашь? А то я гляжу, мы с тобой уже местами поменялись. Ты и выпить можешь и покурить, и еще чего себе позволить сможешь. А я нет, ничего такого делать  не должен» - то ли, обижаясь, то ли подтрунивая упрекал Женя.
     Женщина молчала, ей так было сейчас легко, после этих дней переживаний, что не хотелось тратить себя на ссоры. Молча, протянула сигареты. Женька замялся, но закурил. Никто не хотел начинать разговор, так молча, и курили.
     «У нас, что выпить осталось?» - куда- то в тишину произнесла Валя. Женька не сказано обрадовался вопросу жены. «Сейчас, Валь, сейчас!» - он живо рванул в дом, а через минуту уже нес стаканы, водку и тарелку с квашеной капустой. Расположив это все на приступке, разлил по стаканам. Молча, чокнулись, выпили, капусту брали руками и закидывали в рот. И так им стало обоим смешно от этого, что они разом засмеялись. И ушли, куда- то Валькины обиды, и снова Женька стал таким родным.
     Ночь провели вместе, по-супружески.
     Утром, уже за завтраком, все продолжали радоваться новости – приобретению отдельной  трехкомнатной квартиры. Весть об этом вскоре разлетелась по всей «Железке», кто тихо завидовал, кто поздравлял.
     А к концу лета семья Синицкиных собирала свой скарб и переезжала к новому месту жительства.
     «С новым домом, с новым счастьем!» - кричали соседи по поселку на проводах. Синицкины дружно улыбались и тоже надеялись и строили мечты на новое счастье.