Глава 26. Марафон

Меж тем работа шла не шатко, не валко. В планах исполнителей, наконец, появились пункты «Разработка рабочей документации», но, как всегда, никто в секторе не представлял, что делать, и отчитывались стандартной формулировкой «Проработка исходной документации».
Основной состав сектора по-прежнему развлекался разгонным блоком. На пуски вылетали толпы народа, включая все начальство. Лишь кастрированная «группа Гурьева» болталась между небом и землей.
Сам «начальник» по-прежнему работал не головой, а ногами, бегая с утра до вечера на бесконечные и, разумеется, нерезультативные совещания. Изредка по старой памяти он пытался прорваться в командировку по разгонному блоку, но его с позором изгоняла публика, безнадежно рвущаяся туда же в порядке общей очереди.
Саша Отто окончательно погряз в общественной работе, забыв обо всем остальном. Вера, Оля и Галя по очереди исполняли обязанности секретаря Бродского.
А на мою голову вновь обрушился вал переписки по поводу исходных данных, а также вся «околонаучная» деятельность Бродского.
Немного развлекло очередное переселение отдела. С четвертого этажа нас переселили на пятый, слегка уплотнив. Переселение привнесло и несколько положительных моментов. К нашей радости, Мазо расположился в группе Мухаммеда, а вместе с нами разместили «группу Гарбузова», такую же неполноценную как наша.
Следом за переселением пошли и более серьезные изменения. Из состава отдела вычленили сектор Меди, который преобразовали в отдел. Ушли от нас и обе группы сектора Яцушко, но без своего начальника сектора, группы Смирнова и моего старого знакомого Виктора Семеновича Рабкина.
— Афанасич, — подошел ко мне Рабкин, — Мазо предложил перейти к вам, в группу Гурьева. Ты не возражаешь?
— А мне то что, Виктор Семенович.
— Как никак конкурент.
— Кому? Гурьеву?
Рабкин рассмеялся. Уже на следующий день он с вещами перебрался в комнату Мухаммеда.
— Я по-еврейски, — доверительно сообщил он, — подальше от начальства, поближе к информации.
— Как так? — удивился я, — Там же Мазо сидит.
— Вот именно. Значит, буду в курсе всех дел. Зато Чебурашка меня не видит. А не видит, значит, не загрузит работой.
«Типичный Шурик», — вновь, как когда-то на полигоне, подумал я, — «Этот не перетрудится».

Меж тем Виктор Семенович стал активно набиваться в друзья.
— Пойдем, погуляем, — подходил он ко мне и тут же выходил в коридор, чтобы, как он говорил, его не заметил Чебурашка.
Я выходил из комнаты, и мы уходили на прогулку по бесконечным коридорам нашего здания. И Рабкин добросовестно «снабжал меня информацией», которую черпал со всех сторон. Делал он это профессионально, его прогнозы всегда сбывались.
— Да ты асс, Виктор Семенович, — удивлялся я.
— Ну! — радостно восклицал он, — Со мной выгодно дружить.
— Кто бы спорил, — поощрял его. Мне нравился оптимизм Рабкина и его способность из ничего делать конфетку. С ним почувствовал себя гораздо уверенней. «Миникузнецов» — так я определил своего нового друга.
— Ты знаешь, а Мазо о тебе очень хорошего мнения, — сообщил мне как-то Рабкин.
— Еще бы, — ответил ему, — Как никак, курочка.
— Какая курочка? — не понял Рабкин.
— Несущая золотые яички. Правда, за золото платить надо, а он не хочет или не может. Вот и остается только хорошее мнение, — пояснил ему в его же манере.
Виктор Семенович рассмеялся:
— Ничего. Скоро грядут большие перемены. Скажу по секрету. Меди, основной враг Мазо, ушел. Так что путь в партию ему открыт. А там и в замы Бродского. Вот тебе и перспектива.
— А нам-то что? — недоумевал я.
— Как что? — возмущался Рабкин моей несообразительности в закулисных делах, — Мухаммед старый, Чебурашка глупый, Гарбузов молодой. Ты будешь начальником сектора, а я твоей правой рукой, — нарисовал он радужную перспективу.
— Брось ты, Виктор Семенович, — смеялся я, — Меня еле в ведущего произвели, а тут сразу через ступеньку. Нереально.
— По секрету. Я этот вопрос уже обсуждал с Мазо, — нервически подергивая усами, вдруг сообщил Рабкин.
— Разве что так, — для вида согласился с ним, не очень-то веря в такую возможность.

— Слушай, Афанасич, — обратился ко мне как-то Рабкин, — Тут Гурьев хочет мне что-нибудь всучить, чтобы я еще за это отвечал. Какой-то блок А. Оно мне надо? Что ты как друг посоветуешь?
— Как друг я тебе посоветую ничего не брать, — рассмеялся я, — А так тебе больше подойдет блок Я. Помнишь, показывал на полигоне. Это фигурная коробка, в которую напихали немножко труб и немножко арматуры. Но им занимается Жарова.
— Ой, спасибо, Афанасич! Это то, что мне надо, — обрадовался Рабкин, — Будем вдвоем с Жаровой заниматься. Мне все равно помощник нужен.
«Уж, кто кому помощник в этом деле», — подумал я, но ничего не сказал.
А вскоре вышла из декретного отпуска Люба Степанова, радостная и счастливая. Теперь уже было, кому заняться блоком А. И вопрос с Рабкиным решился. Он получил под свою опеку никчемный блок Я, с Жаровой в придачу.
— Слушай, Афанасич, а ты не хочешь на полигон слетать? — предложил как-то Рабкин, — Тут Мазо летит с группой Гарбузова на пуск разгонного блока. А заодно, говорит, можно съездить на новый стенд. Его уже почти построили. Скоро макет «Бурана» повезут для совместных проверок. Так ты как?
— С удовольствием, — ответил ему, — Я уже почти пять лет не был на полигоне.
И вопрос был решен. Мы начали готовиться к командировке.

— Афанасич, ты не хочешь марафон пробежать? — подошел как-то ко мне Сережа Гарбузов.
— Да что ты, Сережа, — ответил ему, — Я сейчас бегаю через пень-колоду. Какой там марафон.
— Так это не завтра. Конечно же, потренироваться надо. Я тебя записываю, — решительно объявил он.
Что ж, разговаривая с Гарбузовым, я чуть приуменьшил свои возможности. Уже давным-давно на своих тренировках преодолел марафонскую дистанцию. Утро каждого дня начинал с десятикилометрового кросса, на который у меня уходило всего полчаса. Вернувшись с работы, переодевался и пробегал еще от десяти до тридцати километров — в зависимости от дня недели.
А воскресенье было моим главным беговым днем. Я убегал из дома на несколько часов. И вскоре высшим моим достижением стал кросс на шестьдесят километров. Конечно же, скорости бега были небольшими. У меня появились друзья, с которыми мы бегали, беседуя обо всем, что придет в голову. Так в беседах незаметно пробегали весь Лосиный остров и оказывались где-нибудь то в Сокольниках, то в Измайлово, а потом устремлялись в обратный путь.
Но бежать марафон официально, мне и в голову не приходило. Оказалось, мне предложили стать участником традиционного забега, который ежегодно проводился в Калининграде местным клубом любителей бега.
И вот в один из выходных дней я в первый и последний раз стал участником соревнований. Сразу же решил, что буду бежать в привычном для себя темпе. Ведь мне не нужен результат. Важно просто пробежать. Как бы не так.
Пробежав первые десять километров, понял, что так быстро на такие длинные дистанции еще никогда не бегал. Лишь усилием воли снизил взятый темп. Пробежав двадцатку, осознал, что иду со значительным опережением личного графика. Снова притормозил. Но в том-то и весь ужас соревновательной истерии, что когда тебя обгоняют косяки спортсменов, волей-неволей тянешься за ними. И лишь пробежав тридцать километров, почувствовал, что до финиша не добегу.
Мне стало совсем плохо, и я почти поплелся легкой трусцой, преодолевая дикое желание остановиться и сойти с дистанции. Меня подкрепил лишь последний пункт питания, где удалось схватить стаканчик минералки. Постепенно набрал свой обычный тренировочный темп, а дальше — полный провал памяти. Абсолютно не помню, как бежал последние десять километров марафона. В голове метались какие-то фразы. Направление бега выбирал автоматически — по спортсменам, которые все обгоняли и обгоняли.
И лишь когда начали обходить женщины, что-то смутное заставило осмотреться. Я вдруг осознал, что куда-то все еще бегу, а глянув вперед, понял, что еще два-три километра, и мои муки позади.
Собрав последние силы, попытался обогнать бегущую впереди женщину. Неожиданно узнал в ней жену Сергея, тоже большую любительницу бега. Увы, не только обогнать, но и догнать ее уже не было сил, а она вдруг увеличила темп и постепенно скрылась из виду.
Вскоре стали обгонять другие женщины, но сил бороться уже не было. Ох, как медленно приближалась линия финиша. Вокруг уже что-то кричали болельщики. Среди них вдруг крупным планом увидел жену с дочерью. Наконец, все позади.
Хотелось мгновенно остановиться, но знал, что этого делать нельзя. Меня вдруг догнала дочь со стаканчиком минералки, и мы побежали с ней к жене, которая стояла в сторонке и махала нам рукой. Здесь я, наконец, остановился.

Всю ночь промучился. Спать абсолютно не хотелось. Ноги налиты свинцом. А среди ночи стали мучить судороги. К утру осознал, что не могу ходить — ноги подламываются. Но пора было собираться на аэродром. Нам предстоял вылет на полигон.
С трудом добрался до заводского автобуса.
— Ну, как? — спросил улыбающийся Сергей.
— Кошмар, — ответил ему.
— А ты думаешь, мне легче?
— Тебе? — удивился я, — Да ты упылил, как лось. Гнался за тобой. Так куда там.
— А зачем за мной гнался? В этом и была твоя ошибка, — заулыбался он.
— Да я потом понял. Снизил темп, да уже поздно. А потом, когда женщины стали обгонять, немного собрался. Хотел твою жену обогнать, куда там.
— Да ты с ума сошел. Она кандидат в мастера спорта. Ну, даешь, — удивился Сергей.
Лишь вернувшись из командировки, узнал, что пробежал не просто так, а даже на какой-то разряд. Мне выдали медаль участника и значок с удостоверением. Что-то из этого набора сохранилось до сих пор.
Еще два-три дня на полигоне я ходил на подламывающихся ногах. Особенно трудно было спускаться по ступенькам. Но, свой марафон я пробежал!
Нас с Рабкиным снова поселили в один номер. А на следующий день мы вновь оказались в кабинете Данилова. Ничего не изменилось, словно не было прошедших пяти лет. Так же радостно встретил Данилов, который лично повел нас с Рабкиным, чтобы похвалиться выполненной работой. Помещения действительно было не узнать. А главное — здесь снова кипела жизнь. Не было Н1, но на заводском стапеле лежал макет «Бурана», правда, без самолетика. А цеха были заполнены агрегатами первых летных изделий.
Марафон создания «Бурана» с трудом преодолевал свой тридцатый километр.

Уже в первые дни командировки нам удалось съездить на новый объект — универсальный комплекс стенд-старт.
Нельзя сказать, чтобы новый комплекс произвел ошеломляющее впечатление. Этого не случилось. Я не испытал того восторга, который охватил, когда много лет назад увидел расположенный неподалеку от Куйбышева гигантский стенд для испытаний двигателей ракеты Н1, или когда впервые попал на стартовую площадку с циклопической башней обслуживания этой ракеты, которая видна даже отсюда.

Нет. Новое сооружение показалось менее грандиозным, хотя и в чем-то более рациональным, чем те, что видел раньше. Особенно понравилась П-образная башня обслуживания, обеспечивающая круговой доступ к ракете.
Не удержавшись, спустился в газоход, хотя спускаться было непросто — я все еще не отошел от марафона. Мои спутники, Мазо и Рабкин, не рискнули повторить «безрассудство», как определил мой спуск Мазо, хотя в чем оно состояло, не пояснил — ведь спускался я по обычным лестничным маршам, правда, не огражденным.
Лишь оказавшись на дне гигантского газохода почувствовал нечто, сходное с тем, что ощущал, когда стоял на нулевой отметке у ракеты Н1, готовой к пуску, до которого оставалось каких-то пятнадцать минут. Вот и здесь я вдруг представил «Буран» надо мной, его двигатели, до которых не менее пятидесяти метров, и устремленный ко мне огненный смерч реактивных газов, сметающих все на своем пути.
Когда же, наконец, взлетит наш «Буран»? Последний срок, установленный Службой Главного конструктора, вот-вот пройдет, а до срока, предсказанного Кузнецовым, еще целых три года.

Поднявшись наверх, вдруг ощутил, что снова могу ходить и бегать, как до марафона. Не удержавшись, стремительно пробежал метров тридцать. Все. Действительно никаких следов.
— Вот дает, Афанасич, — удивился Мазо.
Вечером решил сделать небольшую пробежку — километров пять-шесть, не больше.
— Афанасич, далеко собрался? — спросил Рабкин.
— Побегаю немножко.
— Можно с тобой? — удивил странной просьбой Виктор Семенович, — Я мешать не буду.
И вот мы побежали легкой трусцой. Преодолев километр, понял, что Рабкин отнюдь не новичок в беге. Бежал он легко, и даже поддерживал разговор, не сбивая дыхания.
Мы добежали до станции «Братская» и уже преодолели две трети обратного пути, как неожиданно Рабкин стал плавно увеличивать темп бега. Глупо, конечно, но я не отставал, бежал рядом. А он все разгонялся и разгонялся. Вскоре почувствовал, что Рабкин достиг предела. Сделав небольшой рывок, услышал позади:
— Все, Афанасич, сдаюсь, — тут же снизил темп до трусцы, — Ты, оказывается, неплохо бегаешь, — нагнав, похвалил Рабкин.
— Виктор Семенович, я от тебя вообще ничего подобного не ожидал, — выдал ему ответный комплимент.
— Да у меня, Афанасич, первый разряд по бегу, — признался Рабкин, — Много лет занимался. И сейчас нет-нет, да бегаю потихоньку. А ты молодец. Вот уж не ожидал, — снова похвалил он, ничего не знавший, как оказалось, о моем увлечении.

Весь следующий день мы провели у макета. Обследовали его от и до. Я отвечал на многочисленные вопросы коллеги, попутно подмечая производственные недостатки изделия. Кое-что показал Рабкину. Он тут же вытащил блокнотик и стал записывать. К концу дня насчитали полторы сотни замечаний.
Мазо, которому Рабкин вечером показал блокнотик, был потрясен.
— Виктор Семенович, придется вас оставить здесь до полного устранения всех замечаний, — напугал он Рабкина, который, конечно же, с радостью остался, но, к сожалению, не знал, что делать с нашими наработками.
— Не бойся, Виктор Семенович, завтра все покажу, — успокоил его, и он согласился остаться.
Почти перед отъездом Мазо устроил нам с Рабкиным экскурсию. Мы понаблюдали за пуском ракеты-носителя «Протон» с нашим разгонным блоком.
Часам к двум ночи автобус доставил нас в район эвакуации стартовой команды, и часа три мы дрожали от ночного холода, согреваясь легкими пробежками. Наконец прибыли наши орлы из стартовой команды и минут через двадцать под крики «Ура» ракета благополучно стартовала.
— Афанасич, как мы с тобой пролетели, — возмущался Рабкин, — Взрослые мужики поехали смотреть на этот детский сад. Лучше бы выспались. А так только кости проморозили, — ворчал он.
— Прими пленочку, Виктор Семенович, и успокойся, — предложил кто-то из стартовой команды.
Вскоре напринимались все. И дорога в тридцать километров пролетела в один миг. Веселье по поводу успешного пуска продолжилось в комнате Мазо.
День прошел в праздной суете. На следующий день мы дружно улетели в Москву, оставив на полигоне добровольного заложника Рабкина.