Приют странника. 2

***
У нас была странная встреча. Я вышла на опушку леса. Там росло дерево, вид которого трудно было бы определить даже самому отъявленному ботанику. Оно чем-то напоминало поющее дерево на синем лугу. Луг был тоже похож на тот, что вне времени и расстояния. Мне понравилось это место, и я решила вздремнуть на траве.
Меня разбудил чей-то настойчивый взгляд. Я открыла глаза и увидела его. Единороги всегда были чересчур любопытны. Теперь я это понимаю.
В нем не было ничего человеческого. Та, которую вообразил Питер Бигл, была всего лишь сновидением. Но я в упор смотрела на единорога: и львиный хвост, и грива до середины спины, что морская пена; и легкий пушок на лодыжках; и тонкая, длинная шея; и быстрые оленьи ноги, и окрас, цвета снега, выпавшего лунной ночью; и витой рог. …  Это был единорог.
- Здравствуй, – он поклонился. – Прости мне мое невежество, но …ты человек?
Я опешила. Потом ответила:
- Так же как и ты, – единорог, наверное…
Единорог кивнул.
- Я никогда не  встречал в моем лесу человека. Да-а. Позволь поинтересоваться, а как ты сюда забрела?
Мотнув головой, сметая наваждение, отвечаю:
- Я часто гуляю здесь одна. Но эту полянку и дерево вижу впервые. И… единорога никак не ожидала встретить сегодня.
- Я помешал тебе?
- Нет, нет. Скорее, я здесь лишняя.
Он обошел меня, внимательно разглядывая, оценивая.
- Это очень интересно, – пробормотал он себе под нос, потом добавил. – Пожалуйста, не уходи так скоро.
Слегка наклонив красивую голову, единорог повернулся к дереву.
- Оно зачаровывает, неправда ли? Расскажи мне, что ты знаешь о единорогах.
Я смутилась, а что вообще я могла знать?
- Все больше понаслышке, из сказок людей, таких же, как и я.
- О нас все еще слагают легенды… А песни?
- Нет, песен мне не приходилось слышать.
- Жаль. Они могли бы быть очень красивыми.
Я прислонилась к стволу спиной.
- Слышала я, что вы самые прекрасные существа на свете. Да уж, сказки не врут. Но правда ли, что приручить единорога может только юная девственница королевской крови?
- Девственница королевской крови? Хм, врут, хотя следует отметить, что мы не равнодушны к благородству и чистоте души.
- А колокольчики?
- ??
- Разноцветные ленты, флажки. Разве не ими эти самые принцессы подманивают единорогов?
- Вы, люди, склонны к преувеличению. Но в одном вы абсолютно правы, ничто не имеет над нами такой власти, как звучание колокольчиков. Мы любим этот звон, он способен околдовать любого из нас. Но потерять разум, и позволить поймать себя… Нет, разве что по чистой случайности.
Я посмотрела на небо: солнце приближалось к закату, и мне пора уже было возвращаться. Я улыбнулась волшебному созданию и предложила:
- А хочешь, я принесу тебе завтра самых разнообразных колокольчиков? Их можно будет повесить на дерево, и ты сможешь в любое время наслаждаться этой музыкой.
Единорог задумался.
- А ты, правда, можешь это сделать?
- Да.
- Это было бы замечательно. Я не смел и мечтать о таком. Тогда принеси, пожалуйста.
- Ну, мне пора, – сказала я, поворачиваясь к тропинке. – До завтра?
- До завтра… А ты сможешь снова найти дорогу сюда?
- Думаю, да, если ты поможешь мне. Я попробую.

Я вернулась только через день. Единорога еще не было на полянке. Я подошла к дереву и развесила на нем алые и белые ленты, мелодичные колокольчики, звонкие бубенцы, приглушенные «музыки ветра». И стала ждать. Он пришел. Вы бы видели! Он прямо-таки остолбенел. Таращился на дерево и не мог пошевелиться. Я наблюдала за ним несколько минут, а он даже не шелохнулся. Замер так у дерева. Стоило только ветру дунуть, – тонкий перезвон поднимала каждая веточка, мелодично, с чувством совершенства каждого звука. А он стоял перед деревом, как прикованный. Я подошла к единорогу и погладила его по спине. Он не отпрыгнул в испуге, но, медленно повернув голову ко мне, прожевал:
- Невероятно…
Я пожала плечами.
- Проводи меня на опушку.
- Д-да-да, конечно, – медленно кивнул белый зверь, как зачарованный.
Мы долго брели молча, пока тишина не настигла нас где-то у опушки и не придавила на плечи. Мы остановились. Я посмотрела себе под ноги: никакой тропы там не было – все одна трава по самое колено.
- Знаешь, – осторожно промолвил единорог. – Мне нравится с тобой разговаривать.
- Мне тоже… – точно эхо отозвалась я, все еще рассматривая траву под ногами.
- Пожалуй, я бы даже обрадовался, если бы ты вернулась еще раз.
- Я тоже…
Я вышла леса, не оглядываясь, потому что знала: если я вернусь, то снова повстречаю его там, обязательно. Несомненно.

***
Сердце:
Дрожание пламени
Вдох
Осенний лист, на зеленой ветке
Вдох
Облако высоко в небе
Вдох
Дорога далеко впереди
Вдох
Птица, пикирующая над башней
Вдох
Луч, скользящий украдкой на полу
Вдох
Дом, призывающий Сердце
Вдох
«Тук», – отвечающее Сердце –
Вдох
«Я приду»
Выдох.

***

Я проснулась и в голове все еще звучала песня: динь-динь – голосили колокольчики. Путь недалек, но кто отыщет? Лети, маленькая птичка, дин дон. Я жду.
Я собрала свой маленький рюкзак и отправилась в путь. Так всегда бывает. Фьюить, фьюить. На деревьях чирикали птицы. Фьюить – одно из моих имен, безоговорочных и истинных.
Я решила добираться автостопом. Нет дороги, которая бы вела в то место, о котором я собираюсь рассказать. Вернее, нет такой земной дороги. Но путь, которым я следую каждый раз, когда Голос позовет меня, на эльфийском звучит как «Дальнур Чизральбир». Это означает Дорога Невозвращения. Сальварат же называет его Тропою Сердца. Ибо только Сердце может отыскать эту Тропу. Ведь если правильно идешь, то что-то внутри тебя поет тихонечко и сладко-сладко: Тики так. Тики тук. Тики тух…
Первым подвез меня оранжевый кришнаит. Мы долго говорили с ним о религиях мира. Он спросил меня, а какая религия больше нравится мне? Буддизм? Или я исповедую православие? Я отвечаю. Однажды мы с Христом сидели на берегу моря. Он чертил на песке пальцем звездное небо, но накатила волна и смыла все знаки. Осталась только луна. Круглая и щербатая, желтая, как глаза единорога. Я сказала: «Теперь я верю в Тебя, Господи». А он покачал головой и исчез. На песке остались только сандалии, посох и следы, ведущие от моря к бледным холмам на горизонте.
- И что случилось дальше?
- Я проснулась.
Мы оба весело рассмеялись. Но в какой-то момент ему нужно было свернуть, а мне идти прямо. Мы попрощались на развилке. Жаль, что мы больше никогда не увидимся. Никогда больше. Нет. Не жаль.
Хрупкие сумерки, ведущие в никуда. Но я ищу рассвет. Я смотрела на темный лес за окном КАМАЗа. Там, наверное, где-то за трассой, деревьями, снегом, луной, речкой или ближе – спешит Сальварат. И, может, фары осветят его на мгновение, и я увижу его. На секундочку, но этого будет достаточно.
- Что такого ты там увидела, русалочка? – спросил усатый армянин.
- Ничего. Ничего, что можно было бы увидеть.
- Ты говоришь загадками, дорогая.
- Самая трудная загадка на свете – это жизнь. Я иду домой. Я знаю, он ждет меня где-то там, за деревьями, и, может быть, полями и речками. И я мчусь к нему в вашей машине. И когда я выйду из нее, то мы уже больше не встретимся, нигде, никогда. Не так ли? Но что тогда свело нас сейчас здесь в эту минуту? И почему вы поехали именно по этой дороге?
- Но я всегда по ней езжу, дорогая. Много лет, очень много.
Я покачала головой, – он не понимает меня. Да мне и не нужно было его понимание. Тогда что же?
Но вот светает, и я выхожу из машины. Прощаюсь.
- Счастливого пути, русалочка! – слышу вслед. Поворачиваюсь и вхожу в лес. Я чувствую: близко. Уже скоро я смогу отдохнуть. В лесу темно. Но я продолжаю идти. Небо над ветками светлое. Тьма медленно сворачивается, как ломкое полотно выглаженной ногтем фольги. Она стекает большими каплями со стволов и тонких веток, собирается черными пятнами на земле. На тропинке меня догнал Сальварат. «Привет!» – улыбнулась я. «Чш-ш-ш», – мягко зашипел он и лизнул мне руку. Он прав, не стоит нарушать эту трепещущую тишину, иначе можно не услышать Голос. Лучше не говорить. Но петь можно. И играть.
Я достала флейту. Вспомнила оранжевого кришнаита и позволила себе его забыть.
По мере того, как звук распространялся в пространстве, лес уменьшался, утро набирало силу.
Я не знаю почему, но мне хочется плакать. Мой овчинный плащ стал тяжелым от снега и ветра, и я еле-еле несу его на своих плечах. Ветер переменился: свежий и холодный – это мой ветер. Небо. О небо! – глубокое и синее, как я люблю тебя! Дай мне надышаться тобой! Я вижу свой дом и дерево на пустыре. Микаэль Эльбири Вагхтанар. Я помню твое имя, остывший замок! Сосна – синяя, старая сосна, она всегда тепло и радостно ожидает моего возвращения домой.
Оно невозможно, если верить названию дороги.
Я всегда возвращаюсь. Ветер умчался вперед. Он зазвенел в колокольчиках, висящих на синей лапе сосны.
Рвал голубые ленты, качал корабли.
Я люблю тебя, любовь моя. Поцелую пахучий ствол, зацелую. Подойду к дому, прислонюсь к каменной стене, почувствую ее дыхание, стану дыханием моей стены. Коснусь ладонью, заплачу.
Многоликая Атех, рукокрылая, приходила однажды в мой дом. Воспользовавшись, случаем, я спросила у нее, какую религию выбрала она, неумирающая. Одиночество. Ее ответ был так похож на нее, мне бы тогда ее удержать, но несуществующая принцесса вскоре рассыпалась на рой звонких и ярких тропических птиц. Правда уже тогда она пришла в мой дом, будучи лишь сновидением. Она научила меня молитве.
На востоке поднимается солнце. Не спеша, соблюдая извечный ритуал древнего божества.
«И тебе – здравствуй!»
Дерево поет: звенят все его колокольцы, ветер шумит в ветвях и иглах. Под эту священную музыку я совершаю танец Возвращения. И затанцевалась бы до забытья… только
Сальварат осторожно лизнет мои пальцы и войдет в дом. Потом войду я. Разожгу огонь в камине, подкину дров. Разложу плащ на полу сушиться. Посох прислоню к стене. Сама лягу на шкурах у огня и усну. Сальварат уснет рядом. Я не закрою двери: брат в пути, он вскоре вернется.
На заднем дворе есть колодец с родниковой водой. Она сладковатая и ледяная. Ей хорошо умываться: она обжигает кожу, будоражит органы, проясняет мозг. Набрав в таз воды, я вымыла голову, шею и руки. Затем облилась. На мокрое голое тело приятно натянуть старый, мягкий, мешковатый балахон, подпоясаться.
Я взяла ведро, молча принесла воды в дом. Потом натаскала поленьев из Северной башни. «Ты долго не приходила», – вздохнул погруженный в легкую эйфорию Эльбири. В ответ я лишь погладила сильные, щербатые стены. Как еще я могла ответить любимому? В его чувствах не было упрека. Вагхтанар никогда не испытывал обиды. Только нежность и любовь.
Я выгребла из камина старый пепел, угли сложила в корзину и разожгла огонь. Сладко трещали ветки и ощущение уюта, надежности, безмятежности снова поселились в моей душе. Стало сонливо и спокойно. Очень хотелось есть. Тонкой лучинкой запалила свечу на столе. Сальварат улегся на шкурах у огня, пока я колдовала над обедом.
Мы выпили горячего чая с вином, принесенным мною прежде из деревни у подножия Микаэль Эльбири Вагхтанар, дальше через реку. Съели немного меда с хлебом, оставшимся еще с дороги.
Я плюхнулась в кресло у окна. Еще одно, похожее, жило на чердаке. Впрочем, оно иногда перемещалось по собственному желанию. Нет, нет, в это старое кресло не вселялся какой-нибудь бесприютный призрак. Просто все в Эльбири было одушевлено, а значит, – чувствовало, желало. Правда, со временем свои прогулки кресло совершало все реже и реже, постарело, отсырело, подхватило хронический скрип.
Снежные сумерки за окном насыщаются в ночь. Уже не так скоро темнеет. Во дворе стонет под натиском вьюги ветер. Юный, весенний, голубой. Сальварат открывает двери, впуская бедняжку. Ветер, покружив на коврике, как призванный с улицы пес, засыпает. А обманутая вьюга ревет, ругается на наши теплые окна. Но здесь она бессильна.
Плавлю собственные мысли в огне камина. Со временем приходит умиротворение. Но человеческое время немыслимо здесь. Секунды меряются сгоранием пламени в камине, таянием свечи на столе, восходом и закатом солнца, приходом весны. Здесь не было прошлого, не наступит будущее. Это и есть настоящее время – ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕГО.
Я проснулась засветло. Огонь в камине давно потух, тлели маленькие угольки. Сальварат еще спал. Я сладко потянулась и встала. Немного порывшись на чердаке, нашла свой овчинный плащ с медными пряжками и тисовый посох, белый свитер из козьей пряжи, синюю ленту и нить колокольчиков. Надев все это, отправляюсь на утреннюю прогулку. Выпустив ветер во двор, выхожу следом. Серые камни, голубоватый воздух, вуаль сумерек. Курю, вглядываясь в восток. Вскоре взойдет солнце.
Дорога в деревню ни близка, ни далека. Само местечко – ни большое, ни маленькое. И люди там ни злые, ни добрые. Люди как люди. Как везде. Но…
Зачарованы. И мне бы их отпустить, но не знаю возвратного заклятья. Так они и живут, не представляя себе, что кроме Эльбири есть другие города и деревни, что земля круглая и вертится, и солнце – звезда, а не бог. Как-то пыталась им рассказать… Но они не слышат. Я не знаю возвратного заклятья. И не знаю того, кто сотворил с ними такое. Так и живем. Они называют меня госпожой, дают молоко и мед, кормят моих чудовищ.
По снежному склону спустилась к реке. Она текла куда-то на север; там, чуть дальше, река набирала в ширине и глубине. Неподалеку, против течения, есть маленький мост. Я называю его мостом Мумми-троля и Снусмумрика. Правда, здесь никто не знает, кто такие мумми-троли, да и я не уверена в их существовании. Сразу за мостом расположилась деревня. Тихо прохожу по спящей улочке. Где-то кричит петух. Мычит корова.
Среди прочих домов нахожу глазами небольшой аккуратненький домик. Стучу в резные двери. Открывает Марта.
- Госпожа!
- Здравствуй, Марта.
- Проходи, проходи, милая. Мы как раз сели завтракать.
Я вошла в широкие, светлые сени. В центре стоял большой дубовый стол, за ним, на лавках, сидели Ирек, Магдалена и глава семьи Даниил.
- Здравствуйте, – говорю я, сбрасывая в угол тяжелый плащ.
Меня усаживают за стол. Там – вареная картошка и жареная рыба, теплый кувшин с молоком и творог в миске.
Ем предложенную вкуснотищу. Не поглощаю, как обычно это делаю Там-За, но вкушаю, смакую, наслаждаюсь. Утолив голод, благодарю хозяев.
- А где сейчас Дана и Цендари? – спрашиваю.
Марта кивнула головой:
- Они в конюшне, – ответила она, широко улыбаясь.
- Я возьму Дану?
-  …
- Я здесь с Сальваратом.
-  …
- Впрочем, заберу обоих, пускай прогуляются.
На этом мой монолог завершился. Конечно, я знаю дорогу в конюшню, но Ирек, великий непоседа, выскочил из-за стола вперед меня. Когда я вошла в сарай, он уже надевал уздечку на второго зверя.
- Я думаю, они бы пошли и так, – смеюсь я.
Он тоже засмеялся, но продолжал надевать уздечку – ему нравился сам процесс. Следом за мной входит Марта. Она подает мне плащ и сумку с продуктами.
- Будь осторожна, милая, когда пойдешь в лес. Зима нынче была суровая, волки бродят голодные. Даже здесь слышно их тоскливый вой, - предостерегла она.
Я не смущаюсь:
- Сальварат тоже волк, правда, синий.
Она кивнула головой, так, как будто синие волки встречаются на каждом шагу. В какой-то момент я даже почувствовала себя Красной Шапочкой. Но это неприятное ощущение быстро прошло, и я улыбнулась. Сумку, принесенную Мартой, я повесила на Цендари.
- Я пошлю к тебе с утра Ирека, Олелёнок. Он принесет молоко и булочек с маком. Я испеку, – она улыбнулась.
Я взгромоздилась на Дану.
- Спасибо! – говорю на прощание. Уезжаю.
Дана была белая, цвета снега. Первого. Однажды, светлое божество, легкое и прозрачное, как вуаль, наколдовало себе подобное сотворение – снежинку. Лунной ночью. Такого цвета.
Цендари – рыжий, как огонь. И жжет, если быть неосторожным. Потому я не позволяю на нем ездить. Только я могу. Но в этот раз я одна. Еду на Дане, Цендари – рысью следом.
Отпустив скакунов во дворе, вхожу в дом. Сальварата не видно (пошел прогуляться?). Разожгла огонь в камине. Попила молока. Мысли посетил Гор. Я попыталась  представить себе его лицо, – получилось очень смутно. Здесь трудно что-нибудь представлять. Место такое.
Захватив ведерко с углем, я отправилась на свежий воздух. Там, на стенах, я рисовала: горы, драконов, единорогов, Эльбири, Вика, Гора, Котенка, моего дорогого друга и его замечательский плед, моего волшебника. Я наносила углем ветер и дождь. Где-то у меня шел снег, где-то пахло морем, а там, над самым полем разгрозилась гроза.
Я не сбегаю сюда, чтобы притупить свои неприятности. Я прихожу на зов, на песню. Но мне всегда приходится возвращаться назад в измерение, чуждое всякой ирреальности, вневременности, туда, где мир зиждется на людях и взаимоотношениях между ними, которые, независимо от своего характера, называются человеческими. – Почему я это делаю? – Я человек.

…И это странное напутствие, или нет, – образ жизни, вычитанный мною в какой-то книге по дзэн-буддизму, я не в курсе ее названия и имени автора, да и была ли вообще какая-то  книга? – но переживание: «Возвращаясь из мира вечного в мир обыденный, делаешь паузу: если идет снег, – пусть идет, если дождь – пусть дождь»  . Разве так можно жить? Я живу…

Мы расстались с Сальваратом на трассе. Мне вдруг сделалось чуточку грустно, совсем немножечко не хватало, чтобы расплакаться. Я махнула рукой. Он хвостом. До свидания. До свидания. Будь здоров. Не скучай. Не забывай меня. Никогда. Он исчез в тени леса, а меня подобрала девятка.

Пишу эти странные записки в каком-то кафе на окраине города А. Ночь мешает дождь со снегом и обрушивает это варево в мир. Мой дальнобойщик крепко спит в машине. Не стала ему мешать.
Бог мой, сохрани нас в дороге. Дом мой, очисти сердце мое, дабы и во сне я слышала твой тихий и настойчивый призыв: «Возлюбленный странник моего одиночества, возвращайся ко мне, и до последнего камня я содрогнусь от восторга твоего присутствия. Стены мои превратятся в огонь, и я согрею твои руки. Крыша моя обернется небом высоким, и я брошу к ногам твоим звезды, странник мой. Возвращайся. Я жду».
И тогда невыносимая, как «столетний дождь», тоска наваливается на плечи и шею, и я склоняюсь над листом бумаги. Спасибо за ручку под рукой и сжатый продрогшими пальцами посох.

Вернувшись в город, я заскочила к моему дорогому другу. В это время он готовил солнечный чай, ничего сложного: заварка, лимон, сахар, лед, мартини и закрывающее заклинание. Из туч на землю бесшумно валился снег. На душе скреблись кошки, – казалось бы, весна обязательно начнется еще в конце марта. Но нет. Зима опять обманула все мои ожидания.
Мой дорогой друг усадил меня в плетеное кресло на кухне.
- Ты голодна?
- Пожалуй.
Он поставил передо мной стакан с чаем и баночку йогурта.
- Ну, как, стоит еще?
- Стоит, – дожевав, добавила. – На веки веков. Аминь.
Мой дорогой друг посмотрел в окно: снег все падал и падал, словно манна небесная. И казалось, что где-то высоко над городом и белыми хлопьями, за тучами и, может быть, еще выше был некто, кого назвали бы Богом. А может, и нет его. Но в воздухе, как подтверждение ему, звенели снежные ангелы. Мой дорогой друг распахнул окно и поймал одного такого ангела. Он держал его осторожно двумя пальцами за хрупкие крылышки, точно июльскую бабочку. Затем отпустил в комнате и закрыл окно.
- Это хорошо, – сказал он. – Иметь свой дом, куда всегда можно вернуться и который будет стоять на этой земле, или другой, как перст Божий, на веки веков. Аминь.
На мгновение в кухне воцарилась тишина. И только маленький серебряный ангел нарушал ее. Он отчаянно бился о прозрачное стекло, пытаясь вырваться на свободу. С каждым ударом его крылышки тонко звенели. Сломанная скрипочка валялась на подоконнике вместе с ошметками белых перьев и серебряной пыльцы. Мой дорогой друг снова открыл окно. Крошка, подхваченный ветром, счастливый, вылетел на улицу, звеня мелодично и грустно. «Таким же было наше прощание с Сальваратом» – подумала я.
- Надо же, – словно думая вслух, пробормотал, мой дорогой друг. – Казалось бы, в помещении гораздо теплее и уютнее, а эти свободолюбивые крошки бьются в кровь о стекла во имя снега и ветра, но от них и погибают.