Засуха. Глава 6

Я не была в Дроздах почти две недели. Стоит страшная жара, я не могу без большой воды, мне непременно надо плавать, это единственное спасение. Поэтому отправилась навестить Викторию, которая прошлым летом прикупила маленький деревенский дом на берегу озера. Всю зиму она уговаривала меня вступить в долю и приобрести дом на двоих. Но я решительно отказалась, поскольку две хозяйки – одни раздоры. И, как оказалось, правильно сделала.
Виктория – моя вторая подруга. Валерия меня всегда ужасно ревновала к ней, и они так и не сошлись. Мне приходилось разрываться между ними двумя, устраивая так, чтобы они лишний раз не пересекались.

Вика появилась в моей жизни на первом курсе университета, когда мы поселились в одной комнате общежития филфака. Во все времена факультет иностранных языков выделялся наличием «фифочек» - самых модных и раскрепощённых девушек. Я была тогда обычной «серой мышкой», а Виктория полностью соответствовала своему победному имени: сногсшибательные наряды, которые сама шила из всяких тряпочек и подержанной одежды из комиссионок; куча поклонников и бесконечные «хвосты», которые перед сессией она умудрялась подчистить и получить вожделенные «троечки». Мы с ней были абсолютно разные, может, именно это и стало основой нашей долгой – на всю жизнь – непростой дружбы.

Я ехала к ней, подозревая, что и на этот не обойдётся без приключений. Десять лет назад Вика похоронила третьего мужа, а после  началась череда различных «мущинок», как она называла своих любовников. Кто бы поверил, что в свои семьдесят, она продолжает жить, словно ей по-прежнему сорок пять. Валерия последний десяток лет Вику просто ненавидела, хотя возможности встречаться я им не предоставляла: уже натерпелась перепалок. Все упрёки в её адрес доставались теперь лично мне, будто это именно я – развратница, блудница, и вообще – исчадие ада.

«Исчадие» встретило меня ангельской улыбкой зрелой кинодивы. Костюмчик был соответствующий: сарафан лимонной расцветки с алыми розами и кокетливо повязанный бант из алого же шарфа – на рыжей шевелюре. Она клюнула меня в нос быстрым поцелуем, и потащила через неухоженный двор в летнюю кухню. Так она именовала покосившийся навес позади дома.
Хотя, навес основательно преобразился со времени моего последнего посещения: столбы заменены, крыша покрыта новым шифером, а с северной стороны появилась светлая стена. Я села в старое кресло, откинулась на удобную спинку и спросила, посмотрев вверх:
- Хозяин в доме появился?
Вика зарделась и расцвела:
- Вроде того….Ну, ты помнишь Колю, последнего моего помощника?
Всех деревенских мужиков, которых она нанимала для нехитрых хозяйственных дел, Вика называла не иначе, как «помощниками». Я резко выпрямилась:
- Шутишь что ли? Он моложе тебя – на четверть века, и вроде – женат?
- Ну и что! Его жена выглядит постарше меня. Бабы здесь, в деревне, уже в сорок лет – старухи. Ни кожи, ни зубов, ни фигуры….
- Допрыгаешься ты, Виктория. Нравы здесь тоже не городские: подопрут дверь снаружи, да и подожгут…
- Ну, вот ещё. Где наша не пропадала!
И она лихо крутанулась вокруг оси, сарафан колокольчиком обнял стройную фигурку.

Виктория – гедонистка. Она проповедует культ удовольствия и радости жизни.Когда-то я вела с ней долгие споры на эту тему, но время показало, что она – права. Её ровесницы уже стали прабабушками, сидят стайками галок на скамейках у подъездов, обсуждая мыльные оперы, да исходя тихой злобой, глядя на молоденьких и смелых женщин. И бесконечный рефрен: «А вот в наше время…..»
А она опять сделала лихой поворот, оставила город, и находит сотни поводов для восторга. Вот и сейчас потащила меня в сад:
- Ты только посмотри, какие лилии у меня зацвели!
- И правда – чудо….Почти с тебя ростом.
- Ида, ты представляешь, вечером я ставлю сюда плетёное кресло и смотрю на закат и озеро сквозь эти лилии….

Вика ужасно хотела, чтобы после университета нас направили в одну школу. Закон тогда для всех был един: после вуза положено отработать три года, вернуть государству, потраченные на тебя средства, ударным трудом. Но я отказалась. Возник бы лишний повод для распрей в педагогическом коллективе, который  обычно состоит на восемьдесят процентов из женщин. Одну молодую «фифочку» они ещё переживут, но двух выпускниц – вряд ли. Поэтому попали мы в разные районы.

Больше всего я опасалась, что она начнёт демонстрировать свои наряды, которые в школе ни-ни… Но Виктория обладала житейской, какой-то внутренней интуицией и хитростью. Она понимала, что примет удар только потому, что – молода и красива. Инородное тело. Но она с первого дня приняла верное решение: в одежде – чёрный низ, белый верх. Но какой это был верх! Блузки шифоновые, атласные, шёлковые; с бантами, оборками, воланами, защипами…. Про «низ» я уже не говорю. Её коллеги-педагогини, которых она между нами звала «индюшками», исходили от зависти, но молчали: приличия внешнего вида советской учительницы были соблюдены.

На удивление, Виктория обожала школу. А её обожали старшеклассники. Школа стала для неё театром, о котором она мечтала с детства, но не посмела пойти против воли родителей и стать актрисой. Тут она попала в свою стихию: каждый урок был маленьким моноспектаклем, в котором задействованы зрители-ученики. И постепенно молоденькая учительница стала гордостью школы, а потом – всего района. На её открытые уроки собиралась педагогический люд, они строчили в тетрадках, перерисовывали схемы и таблицы. Тогда у нас не было ничего: ни методической литературы, ни готовых наглядных пособий. Все карточки, так называемый – раздаточный материал для учеников, мы делали сами. Вечерами, ползая по полу на коленях, клеили таблицы, малевали тушью и акварельными красками.

Но как только ей исполнилось пятьдесят пять, Вика покинула школу. Мизерная пенсия не позволяла жить нормально, именно поэтому все учителя и готовы были работать до гробовой доски, но у Виктории были накопления: её мужья состояли при должностях, поэтому она с лёгкой душой простилась со школой. Взяла себе десяток учеников на репетиторство, и зажила так, как давно мечтала: по выходным ходила в театр, в будни – на выставки и в музеи, летом отправлялась в поездки и привозила ворох фотографий. И сейчас с ней всегда был фотоаппарат, она снимала озеро, ближнюю рощу и все окрестности.

Я решила обсудить с ней то, что последнее время не давало покоя. Мне казалось, что в Дроздах – не всё ладно. А с кем ещё я могла поговорить?
Виктория была посвящена в сложные отношения с молодой невесткой Леры и заочно невзлюбила Элен. Проповедуя жизнь в удовольствии, сама Вика смогла наладить отличные отношения с зятем и женой младшего сына: они обожали свою взбалмошную тёщу и свекровь, хотя она не делала для этого видимых усилий: просто принимала молодёжь, какие они есть, не требуя изменений и не делясь собственным жизненным опытом. Она говорила:
- Вот скажи, какое я имею право указывать им? Я ведь сама не ангел: оставляла мужей, натворила кучу глупостей….
- Ты просто умная женщина, а это – главное. И лёгкий человек.
- Вот и слава Богу. Не надо никому портить жизнь.

Но в адрес Элен, о которой знала только с моих слов, всё-таки сказала:
- Страшненький получается портрет. Эта девушка принесёт им несчастье. Я чувствую…

Продолжение http://www.proza.ru/2011/05/31/950