Записки лунатика

One, due, tres – vita morbi est… (раз, два, три - жизнь есть...смерть)
     Игра слов – ответ для ленточной гири удушливо-свинцовых обстоятельств, уход-в-себя-для-сохранности целого в этой песчаной, вульгарной неустойке жизни…
     Игра лунатика – право желтого от никотиново- «Абсолют»ной жизни акробата не бояться творящего часа цвета ваксы. Право и сила доказать свою нужность, нежную, но устойчивую основу, сохранить не West-остную, а свою, особенную хрупкую ось-душу…
         Человек… патологоанатом времени
         Суточную брешь небрежно штопая
         Хронотоп ваяющий без бремени
         Обращенным крылом-клеткой хлопая
         Избегает светскости зашоренной
         Полумраком опьянен радеющим
         Очи зарешечены-зашторены
         Целлофановым пакетом тлеющим…



                Часть первая.
                ПОД ТЕНЬЮ НОЧИ…
             (Мысль о Луне, Луне)
           Светлой памяти Ф.Г. Лорки…

                Франция, лишенная величия, перестает быть Францией.
                Шарль де Голль.
     Золотистый игольный уж перестает штопать мысли, перестает быть луной, и, тем более, ночью…
     Очерненное, досыта напоенное клеветой, небо, лишенное коронации Луной, перестает быть небом, этой пучеглазой стихией явно-невидимой почти-жизни, жизни-во-сне-или-не-жизни-вовсе. Сумеречные пухлые гроздья растопыренных небесных пальцев превратились в неустойчивое месиво – подобно взбешенному дрожжевому тесту в попытке выкарабкаться  за пределы кастрюльно-мисочной удавки. Угловатым обрезком зияет пластмассовый месяц, некий остроконечный  уродец, бинтующий глазные щели, которых нет и не было. Или… Его беспалое и бесполое существование ныне – загадка непостоянной в выборе допинга (до-пинга =пинка) натуры. Уау, пинаемый нами мяч на иссиня-черном квадрате. Луна, месяц, полумесяц, улыбка Чеширского кота, всегда меняющего градус опьянения-веселости и угол нахождения на крест-ноличной  карте зарешеченной, клеточной, тамбурной, квартирной, кухонной, табуреточной, кофейно-никотиновой жизни… Почти съеденная яичница-глазунья, ассиметричный, равномерно окрашенный  ржавчиной, тост, картофельный чипс, с избытком покрытый масляной штукатуркой, недавно убиенный таракан в чешуе тесто-медово-яичной отравы; средний, он же второй глаз трехокого всевидящего дозатора движения – светофора. СВЕТОФОРА! Свет – афера… Тень – арена. Ночь – арена… Дуэлянты свет-и-тень – дети НОЧИ. Дети слегка моргающей морганической среброликой челяди, мириадов блестящих ежей на плюшевой поляне мира.
    Это – грань безыскусно упорядоченного временного хаоса, когда маркировка дневного сердцебиения и неуловимой пульсации покоя напрочь  стирается наглыми дыхательно-сопящими движениями вездесущей натуры. Небесное зеркало, вкось и вкривь испещренное серебристо-белесыми плевками, громкой немотой своей оповестило о количестве проездных на скорый «СОН»…
     … « Кол-во бил-тов грнчнъ-о-о-о! -  взревел вагоновожатый, поблескивая маякоподобным резцом-маньяком в координатах 15-30-60-90 и на 180. – Но! Пошла! Пошлая картинка жизни, здрась-те, два-те, три-те-е-е-е! Без билета? – Живи без Леты 2,  без крылатого забвения, без сна…». Исход  слогов «до завт-ра» вторит стократно агонирующим эхом… До завт-ра. До дня, за Вт. До дня за вторником. До среды, четверг, пятни, субб, вос, по. Пятно суб-воспоминания. Клетка подвала памяти. Книга ночи. Черная метка. До жизни. До расцвета следующего остановочного комплекса «Восход. Луч. Жизнь. Вечность. Антисон.ru». Да, она, беспутная «путевка» Жизнь, постоянно беременная самое пороком, не желающая избавиться от уродливого парашютиста-паралитика, бьющегося в синхронных конвульсиях опустошенного, неосознанно-понятного бытия…
    Итак, кромка призрачно-нагого льда, это боязливо дребезжащее окно между явью и  прихотями иллюзии, растаяло от рева динамиков мчащего в недвижимую пропасть похотливо-опасного спокойствия транспортного средства.
    Внезапно небесный купол дал крен, - Зевс, потчивая олимпийцев порочным шампанским, упрекал мир в скупости, в кощунстве, в моральной бездетности… Не получая свежего, в потеках мозговой смолы, корма для исторической мельницы, он решил насытиться мнимыми дарами существ цвета моли, земли, мимозы… Они, разноцветно-разноликая обуза для вселенского творца – человечина. Человеч-ина. Человечи-на. Человече-на. Человеч-ин-а. Человечен,а? Как же. Человек – паук в конверте, конвертируемое сущее, выживающее в мире цен и меновых стоимостей. Человек – паук в конверте, постоянно жалящий себя временем, эпохой, захлебывающийся фекалиями суетного мира собственного авторства.
***
    …Да, это Она, неувядающая болезнь «мимикрия», при которой болит пол-лица, изъеденного зубчатой молью… О святой Ренессанс!
    «Смотрите, глазейте! Только сегодня филе лимона совсем нагое на пряной скатерти из базилика лишает небо косого лика!...» Сегодня небо лунолико, круглолико. О, нарушенная прелесть лица, твой макияж – квадратура круга… И звезды начинают играть в крестики-нолики на рыдающем сите бетонного свода мира. Мира без крыши. Беззащитного мира. Слабого мира. Ми-ра. Мы-ра. Мы-Ра. Мы-Боги. Мы-разумны. Поспорим? Посмотрим…
    Оголтело, несмело дрожал земнотвердный одноглазо-одногласный фонарь. Его очки – повреждены, цельная колба-панцырь похожа на блестящий-ослепляющий дискотечный гуттаперчевый шар, шар-удавленник, прикованный к потолочной скважине сотами металлической жалящей челяди - гвоздями.
    … «Гвоздь программы – человек, патологоанатом жизни, часы – татуаж времени». Но жизнь – плоскостная вечность, жизнь – плоскостопый  эпилептик, падающий-от-стояния-на-месте…ее дом очень падок, легко порождаем упадок. УПА-doc. Уп-ад-ок. Упражнение ада. О'кей. О святая кирпичная антенна Пизы! Засыпай-без-охоты. Спи-без-желания. Падая, склоняйся по всем падежам, символ падёжной, конечной жизни…ENTER.
    Небо зевнуло еще раз, показав, без толики смущения, главному дантисту свой, в медных коронках, рот. Луна, одиноко дефилируя по зыбкому подиуму Вечности, была ба рада менять свои лики, но, увы… УВЫ! Иной она будет лишь завтра, а ныне ее удел – половинчатое ощущение смерти, неказистая внешность да истрепанное платье в стиле постмодерн. Она, искушенная посланниками темпоры, горда своим привилегированным положением на весах Хроноса. Смиряясь со своей увечностью, она демон-стрировала уверенно обнаженное угловатое тело, не боясь постылой молвы. Ну и кокетка… Кок-етка. Кок-кета. Рыба-повар. Скользкая косая убийца… Убийца спокойствия… Аки ветка, распарывающая поношенный небесный костюм из черного драпа… Или фетра-ветра…Как это? Допустимо ли изъеденной чернилом дольке твердого сыра  заявлять о Себе Самой? Подумаем? Помыслим…
    Вот, наконец, депо темной жизни. В дырявых, неаккуратно заплатанных лужах бодрствовало опрокинутое вверх дном многоликое, но помутневшее от скуки, зеркало Зевса. Здесь все было односложным, примитивным, серым, время дышало на ладан жабрами архаического земноводного. Неужели серость – узда витального трона, бессовестно делящая активность на пропащий сон или сонливую явь, или, скорее, иллюзию яви?
***
«…а небесный циклоп – отважный охранник, - сказал себе Я- 3,14-р-р. Я –Пирр. Я-пир. Я-пиар. Акула небесного дымчато-желтого пера, пиранья необычного клетчато-съежившегося поля. – Но почему олимпийскую богему не унять – так и брызжет кровью неба на плешивое темя Земли? Да, много шампанского утекло…»
    Губительная влага бесцеремонных фонарей, чей взор, подобно хирургическому скальпелю, кромсает личные хроники заурядных хроников, опровергает их интимность, развенчивает их неприкосновенность, линчует их единичность-единственность-неповторимость.
***
    И на Земле – диско в ритме «АДАЖИО» (а-дажи-о; а, даже отдых?! О-ижад-а… Ну и жаден же я). Стадо Агнцов Б-жих отцвело, но бренные будни, эти пресловутые будни с их неуместными пирушками, пир-ушками, пиар-ушками, отдают приказ: «Не смыкать вежды!». И  homo*n несут свой крест. Сад Аллаха показался бы обыкновенной песочницей в сравнении с толпой разумноликой массы. Они, изнемогая от неоднократных попыток расчленения их, шли, уверенно чеканя шаг на лоне ночной мглы. Их платья, сотканные из остатков заношенных кожных покровов цвета Ню, однозначно, понравились бы небесному циклопу. Со стороны левой груди у каждого зияло око творца, который насильно уместил в конверт пустоты тротиловый денотат и назвал его  до заурядности просто – «СЕРДЦЕ»…

   …Сереет. Светает. Ночной прагматизм в постоянстве кофейной гущи обречен… речь он. Голос он и вещь. Вещь-в-себе. Вещь, молекула, атом. Точка. Тысячеликий обелиск, израненный пунктуацией везде-снующей ЖИЗНИ. Реальность существования во мраке – сомнительна. Во мраке ночи – желаема, а значит, реальна. Все члены отвергнутого миром тела облачились в тогу цвета индиго. Гангренозное начало возымело силу. Облако полузабытья, беснующейся пустоты дешифровало условия жизни и наотрез отказалось существовать  в паутинной западне мрачно-однотипной озоновой реальности. Пластмассовые пальцы бытия, но гибкие пластилиновые кисти обязательств, ожиданий, требований, прокрустово ложе  жизни  кроили их не в рамках цензуры «90-60-90», а исключительно бесформенно, медузообразно, амебообразно, дикообразно.
    Да, они дики, чувственны, разумны, но безобразны в своей телесной неуклюжей тупости, неприкрытой наглой нагости, изношенности ночного-дневного платья, испорченности нервно-депрессивного пения. На пластмассовой тарелке бытия окрыленная  бесхребетность, похотливая косность хранителей времени измерялась-де и будет измеряться отрезками в одну тысячную мгновения с миллиардным довеском глупых ошибок… О-ши-бок. О-шиб-ок. Отсутствие зрачка в глазном яблоке прозябающей веры. Оши-бок… Глазастый бок! Увидимся через неделю! П-шел… О'кей.
    Судорожная рябь осознания себя-в-себе, осознанного бездействия и бессознательных деяний грубыми морщинами впились в островок тлеющей, но настоящей жизни – простыню безысходности, белизну ночного мира и призрачность серии засвеченных-зависших НОЧИ…
   …Армия планеты Франкенштейнов истерзала дневным косноязычным потоком фраз затекшие уши и дрожащее тело по-детски доверчивой Земли. Сплетая конечности времени, срастаясь с кроной Вечности, Гомо, медля, спешили соткать из змеиной паутины мост в небо. И там, в чертогах небесной ночлежки, услуги коей доступны всем, каждая песчинка иллюзорной реальности найдет свою нишу в песочных часах бытия…
                Как тысячи лет назад, опять повторимся мы.
                В заплаканных зеркалах Дети бледной Луны…
                Окажется западней ласкающий шепот сна,
                И призрачно вдруг мелькнет, всем нам освещая путь,
                СЛЕПАЯ ЛУНА… (Карен Катинян)


3.12.2001 -24.08.2003


Рецензии