Иногда любовь возвращается

Иногда любовь возвращается...
Каждый раз, когда затягивало небо серой пеленой и монотонно стучал за окном моросящий дождь, вползала змеёй в душу Сергея тоскливая испарина и терзала беспощадно за поспешное решение. Потёмки души мужской сохранили память первой любви негасимой.
 
Пять лет уже прошло с тех пор, как в один из хмурых дождливых дней поздней осенью принял Сергей решение уйти от жены с двумя детьми, и тогда оно казалось ему единственно правильным: надоело обманывать, выдумывать «командировки» разные, избегая смотреть в широко открытые глаза с застывшим страданием.
 
Он часто вспоминал тот день с разорванной последней ниточкой. Нет, не день объяснения, когда, наконец, набрался смелости и сказал, что уходит, потому как полюбил другую женщину. Его Надя хоть и чувствовала, что нет верности, но не желала разрыва, всё надеялась: погуляет и образумится. После слов мужа в женских глазах карих высветилась такая неземная боль, что смотреть в это наполненное слезами отчаяние он не отваживался. Буркнул несуразное: «Найди себе тоже кого-нибудь, ты женщина интересная, и возраст ещё не бальзаковский»…
 
Нет, тот день вспоминала она, оскорблённая, растерявшаяся от неожиданности и слёзно его умолявшая: «Подожди хотя бы до дня рождения Вадика - ему ведь семь лет исполнится 25-го». Но он категоричен был: «Ну, да! Сначала день рождения,  потом Новый год. Нет, всё решено, и незачем себя обманывать. Помогать буду, как положено, а детям сама всё объяснишь». И она, умница, сказала детям, что папа будет теперь рядом жить и приходить их навещать иногда, вот только на день рождения Вадика придти не сможет – не получается…
 
У него в памяти задержался другой день, тот, последний, перед самым Новым годом, когда вещи пришёл забрать оставшиеся, а внизу, во дворе, его ждала новая страсть молодая, нетерпеливая и торжествующая: «Всё-таки увела я его!».
 
А он там, наверху, лихорадочно сбрасывал в саквояж самое необходимое, боясь встретиться взглядом с глазами карими. Она молча стояла в глубине комнаты, как изваяние, слившись в полумраке с затемнённой стеной, а по бокам прижались их дети притихшие: семилетний Вадик и пятилетняя дочурка Дашенька…
 
Он не пришёл бы за вещами, сказал бы Наде, чтобы выкинула, да Люся, его новая любимая, настояла: «Что ты будешь время терять, бегать по магазинам за каждой мелочью, ты и так всё ей оставляешь кроме машины: и квартиру, и имущество…»
 
Сергей уже в дверях услышал крик пронзительный: «Папочка, родненький, не уходи, пожалуйста!». И в ту же минуту почувствовал, как обхватили сзади его ноги ручонки детские, и прижалось тельце, от страха дрожащее…
 
Надя выручила – бросилась к мальчику и скороговоркой объяснять стала, что папе срочно уехать надо, потому и на день рождения придти не смог. Разжались ручонки, и Сергей выскочил из дома, как ошпаренный.
 
- Что с тобой? – удивилась тогда Люся – На тебе лица нет. И почему так долго? Она что, скандал устроила?
 
- Да нет, не устроила. Поехали на дачу в Александрово – мне дядя ключи дал. Поживём там, пока не найдём что-нибудь подходящее. Что ты нахмурилась, или чем-то недовольна?
 
- Давай пока поживём  у моих родителей. Это всё же лучше, чем на даче холодной в какой-то деревне под Одессой. Ты столько раз в «командировках» ночевал в моей комнате, а теперь, когда, наконец, из семьи ушёл, стесняться стал и на дачу какую-то тянешь.
 
- На даче тепло – я утром котёл протопил, а удобства там такие, что не во всякой квартире городской есть, к тому же Александрово рядом с городом: можно на трамвае доехать.
 
Они заехали к Люсе на квартиру, собрали вещи и отправились на дачу…
 
Там действительно было тепло, уютно и по-зимнему красиво от белых кружевных узоров на окнах в большом двухэтажном доме. Сергей налил в бассейн воду и включил подогрев. Люся порхала, как бабочка по комнатам, заливаясь восхищением:
 
- Какой дом изумительный! И лоджии, и сауна…
 
А он сидел молчаливый, задумчивый, и звенел в ушах, повторяясь эхом, детский стон пронзительный:
 
- Папочка, родненький, как же ты?
 
Он и сам не знал, как получилось, что захватила целиком его страсть любовная, закружила голову, подчинив себе окончательно, и только на даче заснеженной закралось в душу сомнение …
               
                *  *  *
 
Шли дни, но не приносила страсть прежней радости: раздражать стали кокетство Люси, её скупость и подозрительность. От дяди узнал, что Надя на работу устроилась дизайнером, похудела, стрижку сделала короткую. Что-то  душу растревожило, не давая успокоиться, и тянуло, как магнитом, к дому старому. Когда первый раз увидел её после развода, то не узнал сразу: стройная, как девочка, в строгом костюме бежевом, стрижка короткая. К сыну в школу стал приходить, но тот ему про маму ничего не рассказывал и его никогда ни о чём не расспрашивал, и в гости не звал, видно, Надя запретила.
 
Стало сердце у Сергея пошаливать – растравили душу сомнения. Послушался дядю – обратился к медикам. Те посоветовали внушить себе, что ему с Люсей очень хорошо, и Сергей притворяться стал. Говорил ей: "Ты любовь моя единственная, радость моя, никого у меня нет, кроме тебя…".
 
Только душа ему не верила, и выплывал из её глубины дорогой образ с короткой стрижкой, глазами большими карими…
 
Он очень обрадовался, когда узнал, что Люся беременна, окружил её заботой, купил квартиру новую. Однако после родов дочки сильно изменилась его вторая любимая: стала требовательной, превратилась в ворчунью крикливую. С ещё большей силой потянуло его в семью старую, сыну купил телефон мобильный, иногда просил маму позвать, и она подходила, а он спрашивал, не надо ли чего, но она всегда от помощи отказывалась. В новой семье у Сергея не складывалось – испарилась страсть любовная, и нахлынули неприязнь, раздражительность. Всё сильнее стало сердце прихватывать, и однажды, после острого приступа, пришлось в больницу лечь, по мобильному сыну сообщил с надеждой, что узнает бывшая жена и придёт навестить.
 
И она прибежала к нему с детьми, страхом боли ужаленная: "Разве можно с сердцем шутить? Ведь жизнь такая короткая и такая хрупкая!"
 
Он держал её руку в своей, а она не отнимала, словно верила, что наполнит своей женской энергией жизненной его душу угасающую…
 
И он поправился, вернулся в семью новую, с удивлением узнал, что жена опять беременна. Но так и не пришло к ним согласие – дома ждал его взгляд колючий, неприветливый. Теперь машина стала радостью единственной – тут он свободным себя чувствовал. Когда ночи были тёплые, он даже ночевал в ней и всё также звонил сыну по мобильному, и с каждым звонком всё больше тянуло его в семью брошенную.
 
Как-то поздно ночью замёрз Сергей в машине и решил в квартиру подняться, чтобы согреться. Когда вошёл, услышал с порога мужской голос в спальне у Люси. Распахнул дверь и увидел рядом с женой в непотребной позе соседа раздетого. Схватил тот одежду свою, да прошмыгнул испуганно мимо мужа. Не хотел Сергей с женой ссориться, думал мирно разойтись, да стала кричать его супруга неверная: "Я тебя, огородное чучело, никогда не любила, и ребёнок этот не твой!"
 
Потемнело в голове от ярости, схватил он в гневе за плечи женщину ненавистную и отбросил к двери с отвращением. Ударилась она о косяк и упала бездыханная...
 
И понёсся по дому крик ужаса: "Люди добрые, что же наделал я!"
 
Надя всегда боялась ночных звонков – так приходили известия печальные, и, когда услышала голос мужа бывшего, догадалась, что случилось что-то страшное.
 
Сергей с ужасом в трубку кричал: "Она мёртвая. Понимаешь? Она мёртвая…"
 
Надя мчалась на такси по ночному городу и молила Бога отчаянно, чтобы помог заблудшим детям своим, чтобы сохранил чудом жизнь человеческую...
 
А в квартире её мужа бывшего уже трудились медики без устали – Люся всё ещё была без сознания…