Учитель - глава 2 - Детство

    Детство у Володи прошло на границе. С Дальнего Востока, с самой Аляски, и до южных окраин необъятной Родины кочевала семья офицера-пограничника. Гарнизон за гарнизоном, округ за округом. Встречи, расставания, новые встречи … И каждый раз с чистого листа. Служба!
Республики, округа, станицы, аулы, заставы и конечно же люди. Их традиции, обычаи, вера, уклады, привычки, святыни, ценности …
Сколько всего - чистого, вечного, непорочного хранят люди, чтобы оставаться людьми.
Не всё понимал расторопный мальчуган, многому учился на ходу, - у мудрецов-хранителей древних тайн, у простых людей, и у непростых, тоже … С мамой и такими же непоседами, как и сам, пробирались к уцелевшим староверам, старообрядцам, отшельникам, искали встреч с интересными людьми в какой бы глуши те не прятались …
Откуда мы? Зачем мы здесь? Кто так распорядился? Кто мы такие, в конце концов? Эти вопросы не давали покоя, на них искали ответы неравнодушные люди. А за ответом следовал новый вопрос, за разгадкой - новая загадка …
   
    Учились слышать подсказки, не проходить мимо мелочей, находить то, что казалось утерянным навсегда, чтобы когда-нибудь, с Божьего благословения, понять то, о чём другие не помышляли и думать …
Ни что не ускользало от пытливых глаз мальчишки. Святые старцы с интересом заглядывали в ясные очи мальца, а на прощание с доброй улыбкой крестили Володькин лоб на старинный манер. Не отщипывая от веры, а даря её щедро целиком и на всю жизнь.   
    Врождённое любопытство, способность распознавать прекрасное среди повседневного, угадывать истинное в необъятном, бежать, сломя голову в завтра, чтобы успеть испытать всё, что накопилось под солнцем за многие века и, конечно же, мечтать не оставляли в Володином сердце места для равнодушия и сомнения.
Именно мечты. Это они заставляли неугомонного паренька просыпаться по ночам и подолгу смотреть сквозь ночное небо: - «Только бы не пропустить, разглядеть, понять …».  Наивный мальчик искал ответы за звёздами, а они с нетерпением поджидали его на Земле.
 
… Володина мама, Валентина Ивановна, в местной школе преподавала русский язык и литературу. А на заставе заведовала библиотекой. Мамина библиотека путешествовала вместе с ней из гарнизона в гарнизон. Книги были подобраны ещё прадедом. В своё время он возглавлял женскую гимназию, был председателем дворянского собрания и почётным гражданином города Одессы. Женщина умная, тонкая, талантливая и необыкновенно красивая. Рядом с мамой оживала сама жизнь, - начинала смеяться, увлекаться, расцветать яблоневым цветом, любопытствовать и непременно влюбляться … Мама была душой заставы и центром Вселенной.
Володя рос, окружённый заботой и любовью. Его воспитывали верой в справедливость, доброту и благородство.
Валентина Ивановна гордилась своим единственным сыном, радовалась его увлечённости живописью, скульптурой, трепетному отношению к камню и дереву, тяге к чтению, его жизнелюбию, а больше всего одесскому настрою на счастливую жизнь.
    На каникулы Володю отправляли к любимой бабуле, Анне Моисеевне, в Одессу. А так как Володя воспитывался по законам границы (был настоящим бойцом), он не увиливал от драк, а как раз наоборот, с готовностью вступал в поединки с грозными «авторитетами» среди местной шпаны. Паренька уважали за смелость, силу и мастерство «красиво подраться».

    Одесса полюбила паренька и нарекла «Самураем». Уж больно ловок он был в драке, благороден в дружбе, честен в отношениях с Одессой и одесситами, чтобы оставить его просто так - без внимания …
В один из летних вечеров, гуляя у самой кромки воды, он услышал её шёпот: «Запомни, Володя, я поверила в тебя.  Я полюбила тебя, ты навеки мой сын. Отныне я никогда не оставлю тебя - ни в этой жизни, ни в какой другой. Корабль с белыми, как чайка парусами, всегда будет сопровождать тебя; и в радости, и в горе.  Будь счастлив и удачлив, мой мальчик».
Радость переполняла Володино сердце: - «Я не подведу! Клянусь тебе, родная моя Одесса!» - шептал в ответ юноша.
   
 … Особенно характерными у Володи выходили его скульптурки. Из пластилина, глины, дерева рождались очень даже натуральные персонажи. Они не застывали в нелепых позах, как это часто бывает, когда в создании дитя участвуют только руки. Отнюдь, Володины были готовы хоть сейчас рассмеяться, заплакать или пуститься в пляс. Такими натуральными были его человечки.
 Морщинки у глаз, печаль в потёртом обличии … радость полёта … спокойствие в затаившемся порыве … любая мелочь в складке одежды, в жесте, в гримасе вызывали удивление и восторг. Заплатки на потрёпанных штанах, обрубок ноги, щербинка в зубах, крест пластыря на щеке, залысины на грустной голове, гордый тельник из-под бушлата, развязанный шнурок, стоптанный кирзовый сапог – всё дышало, шевелилось, кружилось, хромало, хохмило, замирало и … снова кружилось.
    За Володькиными человечками выстраивалась очередь. Люди разбирали «самих себя» на память. Так они были милы и чисты - их копии в Володькином исполнении - что оригиналы, придя домой, зажигали яркий свет и без труда, к своему великому удовольствию, находили на себе сходства со своей копией. Радовались, как дети, и бежали по соседям, приговаривая: - «Похож! Надо ж, одно лицо!  Ах, как же мы с ним похожи»!
Бережно держали на вытянутой руке своего чистого и доброго «братца». В нём дышала жизнь. Казалось, что тонкая золотая ниточка связала две судьбы. И так не хотелось подвести его, позволить разочароваться в себе. И не дай Бог, чтобы он пожалел, что родился на белый свет.
Копии будто говорили оригиналам: - «Не прячьтесь от жизни. Вы рождены для любви и во имя любви. Горе тому, кто забывает об этом. Горе тому, кто предаёт свою любовь».
 … А детство из последних сил цеплялось за Володькины клеша …