Городской роман

Всякий раз я спохватываюсь: «Это ж сколько мы с тобой уже вместе?» И с изумлением осознаю – столько не живут. Ага, кивает он. Не живут. Так ты ж и не со мной. Ты во мне.
И правда, в нем. Я живу в нем двадцать лет. Нет, все-таки – с ним. Двадцать лет – я столько ни с кем из людей никогда не жила. Даже с мамой, даже с сыном. Не хватает меня на такой срок. А с ним вот – живу, куда деваться.
Это сложный роман. С песнями и рыданиями, со скандалами, разлуками, встречами, битьем коленок, объятиями и мытьем площадей. Я, когда приехала, как увидела эти золотистые стволы сосен по дороге из аэропорта – сразу влюбилась без оглядки. И недолгие вынужденные отлучки переносила тяжело. Скучала. Ревела. Возвращалась, прощая жесткое обращение, глядя в вагонное стекло, шептала тихонько: «Ну, здравствуй!» И он снисходительно обнимал меня за плечи…
Потом всякое было. Он ведь ой какой непростой! Душа у него – мужская. Мужицкая даже. И прямых путей ни к нему, ни в нем нет. Иногда думалось: ну что я тут делаю, ну как вообще тут можно жить! Серость сплошная, мороз и морось, год чудесный, гадость какая, брошу все и уеду к морю… А потом как-то… морось сменялась ясным синим небом и пушистым инеем на ветках деревьев… Мороз становился не таким жгучим… А он еще и одуванчиков накидает ближе к лету, сиреневым ароматом голову задурит… И летним ливнем тебя - по щекам, и по коленям – хорошо так! Ну какие уж тут обиды…
Когда уезжала в новогоднюю ночь, я попрощалась. Но он мне не ответил. Он был занят. У него был праздник, и много хлопот, и не до меня вообще, раз я к какому-то там Питеру. Подумаешь, не больно-то и хотелось.
А встречал – обиженный. Хмурый. Вернулась, мол? Ну-ну, кто тебе рад-то… Морозом пристукнул. Дымкой затянулся. Пришлось тихонько гладить по перилам мостов и шептать: ну ладно, ну не сердись, пожалуйста, ну я же вернулась. Он угрюмо бурчал что-то через плечо и оставался непреклонным. Целую неделю. А потом вдруг как-то сразу оттаял и простил.
Нас у него много, таких-то. Одни фыркают: фу, какой серый, фи, провинция, пыль и грязь сплошная. Да, он провинция. Но он заносчивая провинция. Он – столица провинции. Так он думает. У всех свои пунктики. У него этот. Те, которые фыркают, не хотят ему этого простить и рвутся прочь, в настоящие столицы. Рвутся. Но почему-то остаются с ним.
Другие расписывают его серые заборы своими яркими «длинными историями» и устанавливают на улицах памятники водопроводчикам, литературным героям и студентам. И он становится живее, мягче и человечнее.
Ему, наверное, не очень повезло с именем – в песню не втиснешь, а если втиснешь, дурацкая, признаться, получится песня… Но я люблю его – таким, какой он есть. И он навсегда останется во мне. Даже когда меня в нем уже не будет.


Рецензии