Зайчик

Петр Петрович вышел из кабинета, закрыл за собой дверь и остановился. С некоторых пор он чувствовал себя неуютно в этом мире. Почему не кто-нибудь другой? думал он. Почему я? С какой целью меня спасла судьба? Какая высокая миссия мне предназначена?
Впрочем, он знал какая.
Петр Петрович смиренно сложил лапки на уровне плеч и грузно пропрыгал в сторону зала. Оттуда раздавались звонкие молодые голоса и громкий смех. Грохот в коридоре заставил их замолчать.
- Грушенька, пусти к себе своего зайчика, - проговорил Петр Петрович жалостливым тоном.
- Отстань! Мы делаем минет! - раздался мягкий переливчатый женский голос, от которого маститый пушкинист обычно чувствовал шевеление в штанах. Однако на этот раз устоявшемуся рефлексу помешал пресловутый когнитивный диссонанс.
- И кому, интересно, вы делаете минет? – выдержав паузу, спросил зайчик.
Знакомый мужской голос издал нездоровый хохот. Женский вздохнул и что-то негромко сказал собеседнику.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Иван Сизоголубкин. Таким молодым и красивым своего прыщавого аспиранта научный руководитель никогда не видел.
- Вы позволите, Петр Петрович, выйти с вашего компьютера в сеть? – спросил, широко улыбаясь, Иван.
Сторожевский неловко отпрыгнул в сторону. С некоторых пор он старался не создавать препятствий на чьем-либо пути.
Иван благодарно кивнул и устремился в рабочий кабинет шефа.
- Вы уже в сетях, молодой человек, - мрачно проговорил ему вслед Петр Петрович.
Аспирант почтительно хихикнул в ответ.
- Дурацкая шутка, – прокомментировала из зала Грушенька.
Черт, надо ж было ляпнуть, мысленно сокрушился Сторожевский.
- Про минет не лучше, - сказал он и впрыгнул в комнату.
Не удержавшись на ногах, Петр Петрович упал на левое колено, но тут же встал и принял заячью позу.
Грушенька сидела на диване, поджав под себя ноги. На ней был его любимый желтый халатик. Аккуратно расчесанные волосы обрамляли милое личико.
- Ты совсем обнаглел, зайчик, - строго сказала красавица, - вваливаешься в комнату, как пьяный медведь.
Сторожевский, прихрамывая, допрыгал до свободного кресла и остановился.
Великодушным кивком Грушенька разрешила сесть.
Петр Петрович сбросил заячье обличье и занял место напротив возлюбленной.
- Зря ты так пошутил, - строго сказала она.
Петр Петрович сокрушенно кивнул три раза.
- Я хотел поделиться научным открытием… - несмело начал он.
- Раз уж зашел, так и быть, поцелую тебя.
Грушенька резво вскочила на ноги и чмокнула Сторожевского в щечку. Петр Петрович вздернул бровь, сигнализируя об активизации правого полушария мозга.
Грушенька обошла кресло и чмокнула Сторожевского в другую щечку. Левое полушарие принялось наперебой выдавать синтаксические конструкции, ловко рассортировывая материал, в избытке предоставляемый правым полушарием.
Великий филолог закрыл глаза и вытянул вперед толстые губы, ожидая благословения органов речи, жаждущих поделиться результатами научной работы сознания.
Грушенька вернулась на свое место и уставилась на зайчика с оскорбленным видом.
Тот выразил негодование нырком бровей.
- Думаешь, я поверила тебе? – строго спросила она.
- Что ты имеешь в виду? – с притворным удивлением спросил Петр Петрович.
Он понял, что речь пойдет об авиакатастрофе.
Грушенька усмехнулась, но все же пояснила:
- Эту твою басню. Будто все пассажиры разбились, а ты упал в стог сена.
Сторожевский покачал головой. Ей бы радоваться, что он выжил, а она...
- Все газеты писали...
- А кто им рассказал? – снова усмехнулась Грушенька. - Ты. Единственный выживший.
Сторожевский встал и, наплевав на заячий этикет, вразвалку подошел к окну. Он вспомнил последние секунды перед падением. Крики в салоне. Стремительно приближающуюся землю. Огоньки домов. И странную уверенность, что с ним ничего не произойдет.
- Тогда как, по твоему, я оказался в той деревне? – спросил он, не поворачиваясь к собеседнице.
- Лучше бы ты не задавал этот вопрос, - тихо сказала она.
Петр Петрович и сам понял, что так было бы лучше. Предложив возлюбленной найти альтернативу официальной версии, он отдал себя на растерзание безжалостной Грушенькиной логике.
- Откуда в деревне поздней весной стог сена? – спросила Логика.
- Не знаю, - честно признался Сторожевский.
Весь мир ополчился против него. Он вспомнил страшный взрыв, грохот и свист предметов, разлетающихся в разные стороны. Вспомнил свою головокружительную траекторию. Куда его занесло? Почему он должен оправдываться в том, чего не делал? Что произошло с миром?
Грушенька посмотрела на загнанного в угол зайчика с жалостью.
- Хорошо хоть, ты не вместе со своей подельницей в этот стог упал, -  примирительно сказала она.
- Я же говорю, мы летели в разных салонах, - соврал Сторожевский. – Поэтому она и упала не туда, куда надо.
Грушенька издала стон душевной боли.
- А куда было надо? - спросила она, стиснув зубы.
Петр Петрович собрался было одобрительно захохотать, но вспомнил обугленное тело соратницы по филологическому цеху и впал в меланхолию.
- Почему тогда твоя соседка не упала в тот же стог? – спросила Грушенька.
Петр Петрович хотел возразить, что рядом с ним сидел мужчина, но не успел вовремя смастерить нужную фразу и недоуменно пожал плечами.
- Не знаю.
По Грушенькиному взгляду он понял, что сделал очередную промашку. Тема соседки безусловно еще всплывет.
- В общем, ты не летел на этом самолете! Не о чем больше разговаривать! – подытожила Грушенька. - Трахался в грязной вонючей деревне с этой дурой Ириной Михалной, а потом замочил ее, извращенец. И меня замочишь, когда повод подвернется.
Сторожевский не знал, что возразить. Он чувствовал себя виноватым. Не в том, конечно, что инкриминировала ему возлюбленная, но виноват он несомненно был. Вид у него при этом был страдальческий.
Грушенька залилась звонким смехом.
Сторожевский нахмурился. Ничего хорошего ему этот смех не сулил.
- Самолет, врезающийся в стог сена! Чудо, а не метафора!
Петр Петрович нахмурился еще больше. Как историк литературы он знал, что поэтическое чудо способно перечеркнуть любые доводы разума.
Грушенька вскочила с дивана и крепко поцеловала озадаченного ученого в бесчувственные губы.
Сторожевский нервно обхватил ее за талию, желая проникнуться значимостью момента и вернуться в режим чувственного восприятия.
В комнату вбежал Иван Сизоголубкин.
- Нашел! – радостно выкрикнул он.
Грушенька вывернулась из объятий зайчика и запрыгнула на диван.
- Читай!
Иван начал читать по-английски, но автор не знает английского языка, ну его на ***, поэтому пропускает это место.
- Переведи, - попросила Грушенька, изучавшая в школе немецкий.
Иван кивнул.
- Падение самолета – очередная утка российской пропагандистской машины, пожелавшей возвести на филологический олимп одного из самых одиозных литературоведов нашего времени – Петра Петровича Сторожевского, высказавшего за последнее время целый ряд революционных идей в области пушкинистики.
Аспирант почтительно поклонился в сторону шефа.
Тот ухмыльнулся.
- Ты заметила, дорогая, что этот молодой негодяй умудрился первой же фразой угодить и мне и тебе?
Грушенька недовольно хмыкнула в ответ и сделала Ивану знак продолжать.
- Особенно много шума наделало его последнее открытие. Согласно гипотезе господина Сторожевского, заглавный герой знаменитого пушкинского романа «Евгений Онегин» болел сифилисом…
- Опять гипотеза! – в ярости выкрикнул оскорбленный ученый. – Ненавижу это слово!
Грушенька негромко кашлянула.
Поймав испытующий взгляд возлюбленной, Петр Петрович смутился.
- Петруччо, покажи, как зайчик лапками мордочку моет, - ласково попросила Грушенька.
Сторожевский показал.
Иван и Грушенька рассмеялись. У Петра Петровича тоже полегчало на душе.
- Понимаешь, дорогая, - начал он, - в стихе «И брань, и саблю, и свинец», скорее всего, подразумеваются не военные атрибуты, а сексуальные эвфемизмы и одно из лекарственных средств, применявшееся в то время для исцеления венерических заболеваний, - свинец…
- Ты хотел поделиться со мной этим открытием? – спросила Грушенька.
- Да, да, - быстро ответил Сторожевский, - есть, кстати, версия, что Бетховена свело в гроб отравление свинцом, которым он лечил сифилис…
- Ты хотел поделиться со мной открытием, о котором раструбил на весь мир? – снова перебила его Грушенька.
Петр Петрович покраснел. Много раз он пытался заговорить с ней на эту тему, но ему не удавалось. Наконец, решился опубликовать статью в научном журнале. Идея тут же приобрела широкую известность, у Сторожевского появились много сторонников и еще больше противников. Он не без оснований опасался, что Грушенька, узнав о ведущейся за ее спиной полемике, примкнет к последним. С целью предотвращения очередного предательства возлюбленной, Петр Петрович выискивал момент, когда можно будет довести до ее сведения аргументы и добиться признания их неопровержимости. Сегодня, как ему показалось, сложилась благоприятная ситуация. Однако он ошибся.
Иван Сизоголубкин, покосившись на впавшего в задумчивость шефа, продолжил чтение-перевод.
- Зачем это нужно господам Путину и Медведеву, о которых господин Сторожевский всегда отзывался резко и матерно, догадаться не трудно…
Петр Петрович с размаху ударил обеими руками о подлокотники кресла и вскочил на ноги.
- Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман! Онегин стал байронистом по физиологическим, а не философским причинам! Он был буквальным инвалидом любви! Но это дела не меняет! В судьбе Татьяны и судьбе автора он сыграл значительную роль именно благодаря байроническому элементу! Он стал для них воплощением Провидения! Онегин – пародия, да! Но в их судьбах работает пародируемое, а не пародия! Татьяна остается навек верна своей романтической влюбленности в демонического героя, и это скрашивает ее скучный брак! Автор же, благодаря знакомству с Онегиным, прозревает общность своего ремесла и обезьянничания Рока! На каждом шагу пушкинский разочарованный герой попадает в ситуации, в которых кого-то замещает, имитирует, напоминает. И каждый раз он играет роковую роль в судьбе очередного персонажа. Недаром дополнительная девятая глава оканчивается накануне встречи Онегина с автором! Мы не знаем, что между ними произошло, но знаем, что с этого места начинается роман в стихах.
Иван Сизоголубкин лихорадочно припоминал пушкинский текст и не находил примеров, иллюстрирующих научные положения шефа.
- Под автором я имею в виду одного из героев романа, а не писателя Александра Пушкина, вы, конечно, это понимаете, Иван? – спросил Сторожевский.
Аспирант кивнул, но не настолько убедительно, чтобы спасти себя от контрольной работы по теме «Автор и герой в художественном произведении».
- Другими словами, поэзию и судьбу объединяет принцип рифмы, - продолжил Сторожевский. - Происходящие с нами на каждом шагу совпадения – это рифмы. И не важно, каковы объективные качества совпадающего, совпадаемого, значение имеет сам принцип рифмы, возвышающий нас над прозой нашей паскудной жизни.
Грушенька смотрела на Сторожевского, саркастически улыбаясь. Она не ожидала, что зайчик так легко выдаст себя.
- И пусть господа скептики, если им угодно, отсасывают у Его Величества Факта! – не унимался вдохновенный оратор. – Пусть они запутываются в сетях причинно-следственных отношений, неумело сплетенных из огрызков информации и сомнительных естественно-научных данных! Поэзия жизни не станет донимать этих жалких мазохистов своей правотой! Если им нравится, когда их трахают, связанных по рукам и по ногам, то это их дело!..
Петр Петрович хотел сказать еще что-то, но заметил саркастический Грушенькин взгляд и сел на место.
- Совпадение – это совместное падение, так я понимаю? – спросила его возлюбленная.
Сторожевский чувствовал, как пафос в его душе постепенно сменяется унынием.
Грушенька продолжала размышлять вслух:
- Твоя самолетная басня, по-видимому, и есть средство возвышения над прозой жизни. Деревенской прозой.
Сторожевский молчал. Он вспомнил, как, очнувшись после катастрофы, увидел рядом вилы, воткнутые рукояткой в стог сена. Тогда это показалось очередным везением. Теперь он понимал, что мир с помощью нехитрого символа обозначил ситуацию, в которой ему, якобы спасшемуся, отныне предстоит пребывать.
- Не летел ты в этом самолете, не летел, - категорично выговорила Грушенька. – Но разбился он из-за тебя.
- Летел, - устало вымолвил Сторожевский. – В интернете наверняка есть список пассажиров.
Иван испуганно переводил взгляд с шефа на Грушеньку. Шутка, в которой он легкомысленно согласился принять участие, принимала серьезный оборот.
Наконец аспирант решился читать дальше.
- Возвысив Сторожевского, нынешние российские власти подставят его под критические стрелы бесталанных коллег, а те очень скоро превратят великого ученого в мальчика для битья. Конечно, сам Петр Петрович, следуя пушкинскому завету, не станет обращать внимания на укусы насекомых, но его не столь возвышенная аудитория начнет редеть. Слава Сторожевского со временем будет признана случайной, а его теории несостоятельными. Все кому не лень кинутся уличать гениального филолога в неточности и даже лжи…
Иван поднял глаза на слушателей. Петр Петрович исподлобья смотрел на Грушеньку. Та сосредоточенно изучала сложный рельефный узор на своем розовом носочке.
- Угроза, исходящая от одного из самых опасных противников правящего режима, будет ликвидирована.
Закончив читать, Иван скромно присел на краешек дивана и тупо уставился на Грушенькин носочек.
Сторожевский без особой охоты присоединился к изучению некогда обожаемого им предмета туалета.
Грушенька заметила его взгляд.
- Петруччо, покажи, пожалуйста, как зайчик морковку кушает, -  ласково попросила она.
Сторожевский вздрогнул от неожиданности. Но тут же взял себя в руки.
- Мастера минета не смогут почерпнуть из этого зрелища ничего для себя нового, - сказал он, ухмыльнувшись.
Грушенька вскочила с дивана.
- Между прочим, это не я придумала игру в зайчика!
Она одела голубые тапки-мышки и вышла из комнаты.
Иван Сизоглубкин рванулся ей вслед, но покосился на Петра Петровича и сел на место. Он принялся шарить глазами по всем углам, стараясь уклониться от взгляда научного руководителя. Тот обозревал подопечного с жалостью. Молодой человек оказался перед сложной проблемой. Ему предстояло реконструировать мифопоэтику зайца и разгадать смысл игры, затеянной шефом.
В памяти Ивана мелькали обрывки разных словарных статей: лунное животное, атрибут лунных божеств; символизирует возрождение, возвращение юности, интуицию, свет во тьме. Когда Будда был голоден, заяц предложил себя в качестве пищи и сам прыгнул в огонь. За это Будда перенес зайца на луну, где оснастил пестиком и ступкой, необходимыми для приготовления эликсира бессмертия. Чуть ниже в этой же статье заяц был назван олицетворением женских менструальных циклов. У аспиранта зародилось подозрение, что в другие дни месяца Сторожевский играет в другие игры. Задача усложнилась.
Молодой ученый вопросительно воззрился на опального мэтра.
Сторожевский зевнул.
- Сколько человек было на похоронах Ирины Михайловны? – спросил он.
- Около сорока, - ответил аспирант.
Сторожевский не смог посетить мероприятие по объективным причинам и теперь старался представить, как оно выглядело.
- Матвей Дубак был?
- Да, - ответил аспирант, - он все еще хромает после той аварии. Машину разбитую ремонтировать не стал, купил себе новую, внедорожник.
Сторожевский задумчиво кивнул три раза.
- Кто произносил речь?
- Он и произносил. Сначала говорил хорошо, цитировал Жуковского, а потом расплакался и ушел с трибуны.
Сторожевский усмехнулся.
- А на каком месте ее похоронили?
- Северо-западное кладбище, 12 аллея, 44 участок.
Сторожевский запомнил.
Воцарилось молчание. Был слышен стук клавиш в соседней комнате. Грушенька искала информацию на просторах глобальной сети.
Сторожевский снова зевнул.
Ивану в голову пришел вопрос об одном из «темных мест» «Евгения Онегина».
- Петр Петрович, как вы думаете, что символизирует медведь в сне Татьяны?
Сторожевский не успел ответить. В комнату вошла Грушенька. Лицо ее было белым от гнева. Устремленные на зайчика глаза сверкали ненавистью. В руке она держала только что распечатанный лист бумаги.
- Вот, список пассажиров с номерами мест, которые они занимали в самолете. Ты сидел рядом с Ириной Михалной…