Мыши, вода и слова

Иногда над Домом Стеклянных Мышей собирается дождь. Небо, такое высокое, голубое, постепенно, под утро, случится таким же – но светлым и серым. Всё вокруг изменит оттенки, окажется тихим, почти незаметным. Затикают часики, стукнет по крыше вода, коснётся луж, - и друг на друга находят круги, расходятся больше, сливаются в одно, огромное зеркало, в котором только руки деревьев – между землею и небом.

Но всё же – немного светло. Ровно настолько, чтобы казалось чуть странным.

И дождь идёт. Лёгкий, но голова быстро станет сырой. Теплый, но на проверку, если долго шататься, то удастся замерзнуть. А солнце может раздвинуть на миг несколько сотен туч, но лишь для того, чтобы опытный глаз, на мгновенье, увидел – как насквозь прошит этот мир золотой нитью, стальною иголкой.

Отмеряют минуты часы, живёт на крыше вода, ударит мягко и сильно, если руку подставить. Брызнет на окна, и картинка на время замрёт, проберется – крадучись – на веранду, но там для неё заранее подставлена плошка. Мыши мудры, они давно уже знают, где и что, и главное – как в Доме произойдёт, особенно, если дело касается снега или воды.

Мыши знают, что в тот момент, когда все лужи сольются в одну неподвижную гладь, надо будет помочь – Сказочник сложит бумажные корабли, из вощеной полупрозрачной бумаги, чтобы потом, когда упадёт последняя капля, было что унести половодью. Птицы бумажные корабли…. Всё готово заранее, но надо успеть принести, а когда-то и прижать лапами лист, который глянулся ветру, иначе выдернет и заиграет, нет, конечно, не жаль для него, но…. Иногда, когда Сказочник вдруг о чем-то задумается, носом подтолкнуть карандаш, подластиться под руку, он улыбнётся, погладит по голове, можно будет тихо, почти про себя, смеяться в ответ, пока он будет разглаживать ладонью бумагу. А бывает, нужно и просто прижаться, тёплым боком, молчать, помогая, когда он чуть слышно шепчет, как заклинание говорит, проминая последнюю складку те слова, слова, которые так для бумаги здесь тяжелы, их и правда ведь слышать бы – почти что на грани звука, но как тут иначе поступишь.

«В длинном небе вода стынет,
Собираю в ладонь капли.
Моё сердце всё не привыкнет
К человеческой этой правде….»

А потом,… а потом. Потом где-то дрогнет одна из задвижек, большая вода, вобравшая в себя чуточку тяжелее, чем можно быть, устало вздохнёт, чуть покроется рябью, двинется – куда-то, как далеко - и не рассмотришь, даже запасшись биноклем. Истечёт, растают последние скрытые льдинки, заберет с собой корабли, прошлогодние листья, какие-то странные ветки, понесёт даже одну из затонувших лодок, на которой удобно сидит предзакатный солнечный свет – но тот не обидится, а всё это надо убрать.

Это случится буквально за одну ночь, за один вечер. Поэтому надо успеть, и сложить корабли, и помочь, и подставить плошку, а еще зарисовать хоть одну из причудливых картинок на стеклах, которые дождь мокрой кистью по настроенью рисует. Как всегда, много дел…. До того, как станут ложиться косые вечерние тени в лесу, над золотой и фиолетовой дымкой, над носами юной зеленой травы, над…. Миром.

Для того, чтобы всё стало правильно.