Красное платье в белый горошек

Мне было шесть лет, когда я впервые поняла, что такое война. Вернее, ощутила… и поняла.
Моя мама в то утро была очень загадочной. Первый раз, вот уже за год, она улыбнулась восходящему солнцу. Я так давно не видела её улыбку. Казалось, мышцы и сами уже забыли, что значит улыбаться, а потому у мамы это вышло не сразу, а постепенно. Её губы медленно-медленно растягивались, уголки рта поднимались плавно, а когда сложный теперь процесс закончился… мамочка, ты улыбнулась? Ничем её улыбка не отличалась от той, что была до войны, такая же тёплая, нежная, красящая её лицо ярче губной помады… вот только морщинки… у моей молодой мамы появились морщинки, когда она за целый год первый раз улыбнулась…
Я слышала, взрослые говорили: Война! Говорили так, будто тихие бархаты их голосов проваливались в саму глубину горла и отбивали: Война! Нет, они произносили это слово, страшнее нежели рассказ о волке, который каждый вечер, по их же словам, поджидает моего бочка на краю кровати. Но что же все-таки значит эта война, я понять не могла…
Было только однажды больно где-то в груди, меня это сильно испугало. Болело так, будто разрывало, растекалось по ручкам и ножкам, и я подумала, что умираю. Но тогда я ничего решила не говорить маме, потому что она и так плакала. Плакала и обнимала папу, прижималась к нему, сгребая его в охапку, казалось, хотела слиться с ним воедино, стать частью его сильного тела… такая хрупкая мама… Мне, наверное, было бы смешно, если бы не её лицо, искажённое и зажатое, укрытое ярко-красными дорожками горячих слёз… Папа тогда подошёл ко мне и надавил пальцем на мой носик. Он всегда так делал, перед тем как уйти куда-то «на работу», чтобы вернуться вечером. А потом он обнял меня так крепко и с такой любовью, как будто впечатывал и вбирал меня в самое сердце. Он никогда так не делал, только тогда, перед тем, как уйти куда-то «на войну» и до сих пор не вернуться…
И вот уже год эти взрослые ведут себя непонятно: носятся, крутятся, суетятся, лишь иногда проверяя, на месте ли я, а я сижу и не понимаю, а что же такое война? И почему она забрала у меня тех, кто так любил играть со мной, сделав из них своих марионеток?
В то утро, когда мама, наконец, улыбнулась, я подумала, что война закончилась, и папа скоро придёт. И только от мысли этой стало так радостно и тепло, что меня начало отрывать от земли, а затем опускать вниз. Я прыгала, и прыгала, и прыгала…, а мама засмеялась. Не было ни малейшего сомнения: война закончилась, и папа скоро придёт!
Вдруг мама подошла ко мне, неся в руках какой-то свёрток. Он был яркий и, конечно, привлёк внимание такой непоседы как я. Мама присела и лёгким движением превратила свёрток в… красное платье в белый горошек! То самое платье, о котором я мечтала год назад. Но мама сказала тогда: «Не до него сейчас… война». А теперь она держала свеже сшитое платье передо мной и улыбалась, впервые за целый год…

«Бабушка! Смотри!!!» - закричала я, влетая к бабушке в дом. Только надев красное платье в белый горошек, я сразу же помчалась к ней, моей первой советчице в «модных делах». Она жила всего через два дома, так что мама отпустила меня без проблем.
И вот я красовалась перед изумлённой бабушкой в новом наряде. Она вздыхала, мол, и себе бы такое прикупила. Но платье не купленное, а сшитое. Прости, бабушка. Хотя, когда я вырасту – так было решено – я отдам его ей любимой, пусть носит на радость…
И вдруг страшный звон и гром ворвались в мою голову, заглушая всё вокруг. Земля задрожала, словно была ранена, а боль её была невыносимой. Я не могла двинуться, слишком уж внезапным и непонятным было происходящее. Я хотела позвать бабушку, но она схватила мою руку быстрее, чем открылся мой рот. Так быстро, так суетливо она не повела, она потащила меня к двери, словно вещь. А я, маленькая и легкая, как тряпочка, тянулась за ней.
Крыльцо, двор, дорога – всё пронеслось вокруг нас, как кинолента при перемотке, а мы будто и стояли на месте. Я содрала коленку… Ещё год назад я бы заплакала, я попросила бы бабушку остановиться, но только не теперь. Когда тысячи и сотни ревущих звуков вокруг ранили и рвали землю, а она дрожала. Кто это? Кто это делает? Неужели вы не видите?! Ей же больно! Ей жё больно, остановитесь!
Люди… Они бегали без особого маршрута, но с весомой целью, смешивались и редели, тянулись и прекращались… люди… кто-то падал и поднимался,  а кто-то падал, познав участь земли.… Над нами проносились ревущие самолёты. Нет, люди, не бойтесь самолётов, я видела, что они поливают наш урожай, они переносят нас через высокие горы и глубокие моря. Нет, люди, бойтесь тех, кто ими управляет.
Мама! Где мама? Это порвало все мои мысли и боль, которая медленно пробиралась в моё сознание. Где моя мама? Но бабушка отдалялась от нашего дома. Она ведь так любит маму, она носила её в животике, шила ей платьица, часто говорила, что мама так хороша, что папа не достоин её…, а теперь она тащит меня за собой, отдаляясь от нашего дома…, а мама где?
По моим щёчкам пробежали слёзы. Мы ворвались в задумчивый лес вместе со страшными звуками, преследовавшими нас. Бабушка бежала и бежала, её спина – это, кажется, все, что я теперь знаю. Моё платье в белый горошек цеплялось за ветки, которые не щадили мамину работу, её тонких пальцев, сводящих швы, её усталых глаз, её усилий думать о шьющемся платье, а не о… войне.
Вдруг, снова вдруг, острый свист соединился с минутой, когда бабушка замерла на мгновение и упала на прохладную траву, которая почёму-то окрасилась в цвет моего платья. Её глаза опустели, и она больше не моргала, хоть, казалось, ещё мчалась куда-то мысленно… Мне стало почему-то больно, до смерти больно… Она так и не разжала своей руки, продолжая сжимать мою ладошку…
Передо мной появился странный дядя в специальной одежде. Он вышел из кустов, держа в руках длинный пистолет, примерно такими ещё год назад в нашей деревне играли мальчишки постарше. Я посмотрела в его лицо. Он был холодный. Его вообще не было. Я не знала, что бывают такие люди. Глубокий, кажется, но если заглянуть – пустой.
Он улыбнулся и наставил на меня свой пистолет с длинным дулом. Чёрная дырка стала для меня чем-то, знаменующим осознание и просветление, бездну, в которую нельзя падать вечно, но никогда не увидишь дна, всю жизнь в одном мгновении, всего лишь один ответ на миллионы вопросов... в ней.
Я оглядела своё новое, но уже такое истрёпанное красное платье в горошек. Я так хотела его, так ждала… я так просила маму! А получив желаемое, целовала её исколотые руки и была самой счастливой. А она смотрела на меня и гордилась, что столько сделала для меня, что подарила мне это пусть мгновение, но яркий ярлычок всей моей жизни. Я так хотела показать его папе, когда он придёт, наконец-то придёт, и ему, на самом деле, вряд ли будет до платья…. Когда спустя много лет я сошью такое же для своей самой дорогой дочки, а ещё через года моя любимая внучка прибежит ко мне через два дома, показать обновку…
А теперь я подняла глаза на этого дядю, и спросила: «И это война?..»
Раздался выстрел.