Ху-ху-ху!

Раньше-то как у нас деревне выражались? Хоть и не все, но многие: «ху-ху-ху» да «блин-ля-ля». А вот  с возвращением Бабы Яги  народ нашенский быстро начал окультуриваться. Баба Яга-то далёко летала и всякое повидала. И у германцев бывала, и у англичан гостила, а с королевой ихней во дворце аж чай индийский пила! С сахаром! И выражается она так заковыристо, что министры в нашей столице завидуют, а переплюнуть не могут, как ни стараются.
У нас в деревне с чего всё началось? Колян, сосед мой,  ночесь наткнулся на  Бабу Ягу, а не признал её. Другой бы дёру дал аль обмок бы тут же. Но Колян и глазом не повёл. Уж потом он нам баял:
– Я-то думал, кто из местных тут шастает да что-то высматривает (он сторожем тут робит). И понёс на неё по-привычке:
– Ты чего, ху-ху-ху, ночью тут тру-ля-ля? Я видал, ху-ху-ху, не таких, блин-ля-ля! Уходи, ху-ху-ху, не то в глаз я тебя…
 Это он в том смысле, что, многоуважаемая дама, что ж ты бродишь впотьмах одиноко, что ж ты сторожу спать не даёшь?
А она в ответ Коляну такие словесные кренделя завернула, он в жизни  эдаких не слыхивал:
– Мил человек, я разглядела Вас во тьме, да не понравились Вы мне. Бледны, небриты, неумыты и брюки не по росту сшиты. Причёска же «а ля стожок» у нервных вызывает шок. Запас словесный невелик, убог и скуден ваш язык. Излишне агрессивны Вы. Скажу я по такому поводу: идите Вы к невропатологу!
Колян так и застыл с разинутым ртом. Всякое слыхивал, но такое впервые. Два дня с раскрытым ртом дома на печи просидел (челюсть  вывихнул), пока Сенька, ветеринар наш, не впихнул её обратно. Сенька у нас мастак во всём. Он и жеребцов быстро успокаивает, чтобы те кобыл не боялись, не нервничали при них. И челюсти ладно вправляет, зубы дёргает и подковывает, кудри закручивает и хвосты подравнивает. Так что ежели вам  что надобно подправить, Сеньку кличьте, вмиг всё сделает.
С этой поры и пошла у нас в деревне Солёнка мода на культуру. Где услышат наши мужики что культурное – вмиг перехватывают, наизусть вызубривают да в разговоры ввинчивают. Мы теперь изящно выражаемся и не ругаемся матами. Ох, и трудно поначалу было! Васька вон жонку свою как-то «уважаемой  мадамой» назвал. Так она его аж в милицию сдать хотела:
– Раньше вон бабой да дурёхой ласково именовал, а ныне ни с того ни с сего мадамой обозвал, злыдень! И чего я ему такого плохого сделала, чтобы так надо мной издеваться?
Это ещё что! Тут на днях Кощей Бессмертный в деревню прибёг. Он по приказу Бабы Яги Ермакову гору сторожит, старинный клад охраняет. Его и кличут-то у нас ныне не Кощей Бессмертный, а Кощей Бессменный. Потому как один, без сменщиков, дежурство там несёт. Табак у него кончился, кабыть как, вот и прибёг. Да напоролся у лавки на Бабу Ягу. Ну и дала она ему прикурить:
– Ты чего прибёг сюда, аль закончилась еда? Иль случилася беда? Коли ж нет, так отчего сбёг с поста ты своего? Почему здесь ходишь, бродишь, на людей тоску наводишь? Жуткий стыд перед гостями: на весь район гремишь костями! И не спорь-ка ты со мной: куренье вред и вред большой. На шоколадку – и домой, беги назад в свою обитель, чтоб тут никто тебя не видел!
Во как! Назавтра  добрая половина наших мужиков сызнова в больницу попала с нервным потрясением. А другая ещё хуже – пить перестала! Всё в словарях копаются, словечки разные переписывают и что-то шепчут, шепчут про себя. Уж не помешались ли? Даже на водку не реагируют, хоть на голову её лей. Бабы пробовали их насильно поить аль обманом – ничего не помогает. Не знаем, что и делать: пропадают ведь мужики, пропадают!