Как баба яга чуть в камеру не загремела

А вчера, только домой  зашёл, стук в дверь. Отворяю: а там всё люди незнакомые, да много-то как! Всё мужики здоровенные, а с ними девонька одна: вся такая ладная, баская, востроглазая.  Кабы не она – дак в жизнь двери бы не отворил! Вот они мне-то и говорят все вместе:
– Мы, говорят, телевизионщики, мы сюда издалека приехали, нам сама Баба Яга нужна, снимать её будем.
Смекаю я про себя:
– А зачем её снимать-то, она ж не директор какой, чтоб её с работы-то  снимать-выгонять? Да и работа у неё: куда хочу, туда и лечу. Ежели только  со ступы на лету снимут?
Но виду не подаю, а им тоже так вежливо-превежливо ответ даю:
– А пошли бы вы, господа, знаете куда? А вон к тем синим железным воротам. А за ними – горушка. А за той горушкой – избушка.  Такой ладный теремок: окон мало – много ног. Там она и прописана. А ко мне она совсем не приписана. Хоть поверьте, хоть в милиции проверьте.  А сам-то про себя и думаю: вот пойдут в милицию, самих заодно и проверят. Ишь, говорят, из телевизора мы!
– Да были, были мы уже. Нету её там, – отвечают.
Да, думаю, что-то тут нечисто. Раз Баба Яга им не показывается, стало быть, не желает. Тут и я язычок разудалый свой на поводок взял, прикусил. И так уж разболтался без меры, без удержу. Надоело им, вишь, в теплых-то телевизорах сидеть, решили, видать, поразмяться, за Бабою Ягою погоняться.
– Тогда я знать не знаю, ничего не ведаю.
– Да вы скажите, а? Мы Бабу Ягу только снимем, да и Вы рядом с ней в камеру попадёте.
Эге, думаю себе. Ещё чего! Этого мне не хватало: в камеру! Не хочу я в камеру, уж как-то лучше на воле, на свободе. Ишь, уже и угрожать стали, тюрьмою стращают! Мол, вместе с Бабой Ягой в одной камере париться, в натуре, будешь! Ежели, блин, не расколешься, где она! 
  Да, вижу, дело плохо. Я шасть в окно, хоть и высоко. А они за мной следом всей ватагою. Я опосля уж проведал, что они только что на Ермакову гору лазили, все ногти ободрали. Там комаров покормили да заодно клад какой-то поискали. Да не нашли. Вот и держат, видать, обиду жуткую на Бабу Ягу: мол, это она тот клад перепрятала. У них ведь там даже метка своя раньше была выставлена – и той нету.
  Вот загнали меня эти телевизорщики аж на Чашу с водою солёною. Прыгать туда я, конечно, не стал: вода шибко холодная, аж пять градусов по Цельсию (он  сам сказывал после того, как с градусником вон в ту бочку нырял).
И начал я, стало быть, бегать вокруг Чаши, чтобы погоню с толку сбить. За несколько минут 128 кругов сделал. А они все тоже вокруг бегают, руками машут, кричат что-то. А у меня-то от скорости ветер в ушах свистит, воет, разве разберешь что? Отстает звук от меня, не поспевает. Да оказалось, что я-то бегу в одну сторону, а они – в  другую. И вот на 129-ом кругу мы и столкнулись! Искры из глаз – во все стороны! У одного из мужиков аж батарейка откуда-то выскочила и в воду булькнула, сам видел!
   А на треск и гром вон из того дома выскочили с вёдрами две бабоньки: видят – искры до неба сыплются, треск стоит, хотели даже пожарных вызывать. Да обошлось, однако. Водяной на шум-то из Чаши высунулся,  сопит, ворчит да бурчит, сонный такой, вода из ушей во все стороны брызжет, что твои петергофские фонтаны! Ну, искры сами и погасли.
   Так вот и изловили меня телевизорщики. Я их тут хорошо разглядел: на вид они совсем как мы с тобой, хоть и на батарейках работают. Ну, рассказал им всё-всё про Водяного. Всё, что знал, ничего не утаил (а что он всё по ночам орёт, спать мне не даёт?). Пущай ему стыдно будет за проделки свои. Пущай все знают о его шалостях-забавах. Несурьёзный он какой-то, безответственный, хоть и ветеран рыбной охраны.
А вот про Бабу Ягу я им ничегошеньки не сказал, ни граммулечки не выдал. Сказал только, как бы случайно, что вот на днях тут ребятня вокруг бегала, человек двести али триста, а то и все пятьсот: клад какой то искали. У кого хошь спросите, все видали. Ох, и загорелись враз телевизорщики: « Где, говорят, эта ребятня, давай показывай!!!». Бабоньки эвон на угоре стояли, всё слыхали, соврать уж не дадут. Нет, не дадут, они такие... А тут телевизорщики милиционера увидали (он часто здесь бывает, за порядком следит) и говорят:
– Да ладно уж, не очень-то нам и надобно.  Да и поздно уже. Давай завтра подъедем, всех найдем. А дома и батарейки заменим, свежие воткнём (во, я же говорил, что они на батарейках работают, все слышали!).
Теперь вот ждём. Я сбегал до избушки Бабы Яги, записку ей под дверь подсунул. А сам дверь свою ухватом подпёр да записочку на видное место  навесил: «Меня ноне нет дома. А ежели кто из своих да шибко надо – стучите 25 разов, тогда отворю».
А вчера, только домой  зашёл, стук в дверь. Отворяю: а там всё люди незнакомые, да много-то как! Всё мужики здоровенные, а с ними девонька одна: вся такая ладная, баская, востроглазая.  Кабы не она – дак в жизнь двери бы не отворил! Вот они мне-то и говорят все вместе:
– Мы, говорят, телевизионщики, мы сюда издалека приехали, нам сама Баба Яга нужна, снимать её будем.
Смекаю я про себя:
– А зачем её снимать-то, она ж не директор какой, чтоб её с работы-то  снимать-выгонять? Да и работа у неё: куда хочу, туда и лечу. Ежели только  со ступы на лету снимут?
Но виду не подаю, а им тоже так вежливо-превежливо ответ даю:
– А пошли бы вы, господа, знаете куда? А вон к тем синим железным воротам. А за ними – горушка. А за той горушкой – избушка.  Такой ладный теремок: окон мало – много ног. Там она и прописана. А ко мне она совсем не приписана. Хоть поверьте, хоть в милиции проверьте.  А сам-то про себя и думаю: вот пойдут в милицию, самих заодно и проверят. Ишь, говорят, из телевизора мы!
– Да были, были мы уже. Нету её там, – отвечают.
Да, думаю, что-то тут нечисто. Раз Баба Яга им не показывается, стало быть, не желает. Тут и я язычок разудалый свой на поводок взял, прикусил. И так уж разболтался без меры, без удержу. Надоело им, вишь, в теплых-то телевизорах сидеть, решили, видать, поразмяться, за Бабою Ягою погоняться.
– Тогда я знать не знаю, ничего не ведаю.
– Да вы скажите, а? Мы Бабу Ягу только снимем, да и Вы рядом с ней в камеру попадёте.
Эге, думаю себе. Ещё чего! Этого мне не хватало: в камеру! Не хочу я в камеру, уж как-то лучше на воле, на свободе. Ишь, уже и угрожать стали, тюрьмою стращают! Мол, вместе с Бабой Ягой в одной камере париться, в натуре, будешь! Ежели, блин, не расколешься, где она! 
  Да, вижу, дело плохо. Я шасть в окно, хоть и высоко. А они за мной следом всей ватагою. Я опосля уж проведал, что они только что на Ермакову гору лазили, все ногти ободрали. Там комаров покормили да заодно клад какой-то поискали. Да не нашли. Вот и держат, видать, обиду жуткую на Бабу Ягу: мол, это она тот клад перепрятала. У них ведь там даже метка своя раньше была выставлена – и той нету.
  Вот загнали меня эти телевизорщики аж на Чашу с водою солёною. Прыгать туда я, конечно, не стал: вода шибко холодная, аж пять градусов по Цельсию (он  сам сказывал после того, как с градусником вон в ту бочку нырял).
И начал я, стало быть, бегать вокруг Чаши, чтобы погоню с толку сбить. За несколько минут 128 кругов сделал. А они все тоже вокруг бегают, руками машут, кричат что-то. А у меня-то от скорости ветер в ушах свистит, воет, разве разберешь что? Отстает звук от меня, не поспевает. Да оказалось, что я-то бегу в одну сторону, а они – в  другую. И вот на 129-ом кругу мы и столкнулись! Искры из глаз – во все стороны! У одного из мужиков аж батарейка откуда-то выскочила и в воду булькнула, сам видел!
   А на треск и гром вон из того дома выскочили с вёдрами две бабоньки: видят – искры до неба сыплются, треск стоит, хотели даже пожарных вызывать. Да обошлось, однако. Водяной на шум-то из Чаши высунулся,  сопит, ворчит да бурчит, сонный такой, вода из ушей во все стороны брызжет, что твои петергофские фонтаны! Ну, искры сами и погасли.
   Так вот и изловили меня телевизорщики. Я их тут хорошо разглядел: на вид они совсем как мы с тобой, хоть и на батарейках работают. Ну, рассказал им всё-всё про Водяного. Всё, что знал, ничего не утаил (а что он всё по ночам орёт, спать мне не даёт?). Пущай ему стыдно будет за проделки свои. Пущай все знают о его шалостях-забавах. Несурьёзный он какой-то, безответственный, хоть и ветеран рыбной охраны.
А вот про Бабу Ягу я им ничегошеньки не сказал, ни граммулечки не выдал. Сказал только, как бы случайно, что вот на днях тут ребятня вокруг бегала, человек двести али триста, а то и все пятьсот: клад какой то искали. У кого хошь спросите, все видали. Ох, и загорелись враз телевизорщики: « Где, говорят, эта ребятня, давай показывай!!!». Бабоньки эвон на угоре стояли, всё слыхали, соврать уж не дадут. Нет, не дадут, они такие... А тут телевизорщики милиционера увидали (он часто здесь бывает, за порядком следит) и говорят:
– Да ладно уж, не очень-то нам и надобно.  Да и поздно уже. Давай завтра подъедем, всех найдем. А дома и батарейки заменим, свежие воткнём (во, я же говорил, что они на батарейках работают, все слышали!).
  Теперь вот ждём. Я сбегал до избушки Бабы Яги, записку ей под дверь подсунул. А сам дверь свою ухватом подпёр да записочку на видное место  навесил: «Меня ноне нет дома. А ежели кто из своих да шибко надо – стучите 25 разов, тогда отворю».