Большая игра. Глава 13. В Крым

Утром проснулся от слов медсестры.
- Просыпайтесь, вот завтрак, через час поедете. - сказала она, поставила мне поднос с едой, а потом положила на кровать какой-то свёрток. - Это одежда. Вам. Но сначала позавтракайте.
На подносе, который она принесла, был омлет, турка с кофе, несколько ломтей свежего хлеба, кусок масла, вазочка с джемом и стакан сока. Я выпил кофе и едва заставил себя немного попробовать омлет.
- Ну, хоть хлеб с маслом поешьте, вам же нужны силы. - просила медсестра.
- Да я и так уже при силах. - успокоил её. - В больницу никого не привезли утром?
- Нет.
То есть Нины здесь не было. Возможно, привезут в аэропорт. В том, что привезут, не сомневался. Потому что я им нужен. Главная проблема их единого телевидения, это доверие к нему. Люди не будут верить им, так что они попытаются влезть в доверие за счет известных личностей. Я очень хорошо раскрутился на деле партизан, имел репутацию честного журналиста, который не продавался власти. Так что прекрасно подхожу, как отбеливатель для их канала. Естественно, отбеливать будут не только мной.
- Всё, спасибо, больше ничего не хочу. – говорю поковыряв омлет.
- Вы так мало кушаете. - жалуется медсестра.
- Достаточно.
- Ну, одевайтесь, вас просили не опаздывать.
- Хорошо.
Она ушла, я развернул сверток. Новые вещи, только из магазина: джинсы, рубашка, исподнее, носки. Быстренько оделся, допил остатки кофе, хруст его на зубах. Сполоснул рот ы сел ждать. В дверь постучали.
- Да.
- Добрый день. - пришел майор, руководивший моей охраной.
- Добрый. К отправке готов. 
- Вижу, но ещё рано.
- Меня повезут поездом или самолетом?
- Самолетом. Поезда сейчас не ходят, по крайней мере, пассажирские. - майор близко подходит ко мне и шепчет: - Вам привет от майора Вутки.
- О, хорошо. Как он?
- Просил передать, что он поймал человека, который в вас стрелял. - говорит майор. Я касаюсь своего бока. Там совсем небольшая царапина, пуля лишь чуть содрала кожу. Не знаю, то ли тому парню что-то помешало выстрелить точнее и уложить меня, а может он хотел просто устроить стрельбу, чтобы мены завалил спецназ. – Майор Вутка успел допросить его. Это был человек Лиссома. Слышали о таком?
- Слышал.
- Потом стрелка забрали киевские. Вот так.
- Я примерно догадывался, но всё равно спасибо. - я отвечаю так же шепотом.
- Ну что ж, я пойду, проверю транспорт, будьте начеку. - обычным голосом говорит майор и уходит.
Через полчаса возвращается, меня выводят в окружении вооруженных бойцов. Ведут по коридору, потом пустой лестницей. Видимо, запретили выходить, потому что ни одного человека. На улице нас ждёт два микроавтобуса. Сажусь в один из них, майор - в следующий, едем. Окна в микроавтобусе плотно закрыты шторами, так что ничего не видно, что на улице. Но меня удивляет, что мы едем без остановок. Словно в городе не стало светофоров. Никаких остановок. Так что едем быстро и уже через четверть часа на месте. Небольшой аэродром, на котором стоит Як-40, прогревающий двигатели. Мы вышли, но к самолёту не идём. Смотрю на майора.
- Подождем. - говорит тот. Стоим, ждем. На аэродроме пусто. Возле здания аэропорта стоит танк и два БТР. Вокруг несколько окопов и баррикады из мешков с песком. Аэропорт хорошо укреплен. Интересно, это делалось ещё при партизанах или уже под москалями?
- Сигареты нет? - спрашиваю у майора. Я бы охотно приободрился алкоголем, но и табак сойдёт.
- Есть, пойдем в курилку. - отходим с ним к небольшой беседке, увитой виноградом. Там садимся, майор угощает меня сигаретой, дает прикурить.
- Танк и всё остальное, для чего оно здесь, на аэродроме?
- Есть приказ об усиленной охране объектов инфраструктуры.
- Это москали?
- Да, они.
- Чего-то боятся?
- Перестраховываются.
- Из Журб ничего нового не слышно?
- Ничего. Но ночью на вокзал пригнали несколько десятков танков с военного склада за городом. Грузили их на платформы железной дороги. Ребята из моего отряда охраняли это дело ночью.
- То есть, приходится открывать запасы. Большие потери в технике?
- Бог его знает. - майор пожимает плечами. Курим.
- Ждём Всеволода?
- Да.
- Он полетит вместе с нами?
- Нет, он остается. Он же главный здесь.
- Главный?
- Да, ему подчиняются и губернатор и генерал и прокурор и мэр, все.
- Ни хера себе, сделал карьеру пацанчик!
Майор кивает головой. Видно, что он не очень настроен разговаривать. Докуривает, возвращаемся к микроавтобусам. Вроде обычные, но на лобовом стекле прицеплены красные листки с печатями. Видимо, это пропуски. Без низ не проедешь. 
Ждём еще несколько минут, когда на аэродром заскакивает целая кавалькада машин. Несколько чёрных внедорожников, несколько микроавтобусов и два "мерса". Из машин выскакивают охранники в черной форме и с автоматами, внимательно осматриваются, затем появляется Всеволод. Словно не замечает охраны, направляется к нам.
- Добрый день.
- Добрый. - я удивленно смотрю на него, потому что не вижу Нину. – Где то, что я просил?
- Сейчас. - говорит он и машет рукой.
С одного из микроавтобусов достают носилки. На них кто-то лежит, закрытый с головой одеялом. Носилки тащат к самолету.
- Это ещё что такое? - я едва сдерживаюсь, чтобы не перейти на крик.
- Остап, пункты перераспределения, это вам не курорт. Выдерживает не каждый. Но она жива и это главное. Подождите! - он останавливает меня, потому что хочу бежать к носилкам.
- Что такое? – ору ему я.
- Я закончил работу с вами. Мы выполнили свои обещания, теперь дело за вами. – с торжественным видом произносит этот мудак.
- Что с ней?
- Мой совет вам, не отвлекайтесь на второстепенные вещи, иначе станете таким же. До свидания, Остап. Надеюсь, что на телевидении.
Он улыбается и идет к машинам. Я бегу к самолету. Носилки уже занесли внутрь. Прыгаю по трапу.
- Добро пожаловать на наш борт. - говорит мне стюардесса. На её лице испуг. Видимо, из-за носилок. Пропускаю бойцов, которые их несли. Поставили в проходе и ушли.
- Нина. - дёргаю за одеяло, чтобы увидеть её, но Нина не отпускает, прячется за ним.
- Нет! - это Нинын голос, но какой-то странный. Будто она на грани. Приседаю рядом, обнимаю её, прижимаю к себе.
- Извини, что так получилось. Но теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо, поверь! - говорю ей и чувствую, как она начинает плакать. Рыдает, дрожит, всё прячется за свое одеяло.
- Что с ней? - спрашивает испуганная стюардесса.
- Не знаю.
- Извините, но вам нужно сесть в кресла, мы сейчас будем взлетать.
- Да, сейчас. – махаю стюардессе, чтобы не приставала, а сам говорю Нине: - Малыш, нам нужно сесть. Я тебе помогу, здесь удобные кресла. Давай. - осторожно поднимаю её. Она стонет. - Потерпи, потерпи, милая. - усаживаю её в кресло, слежу, чтобы одеяло не упало, раз уж она такза него держится.
- Я уберу носилки? - спрашивает стюардесса.
- Да.
- Обращайтесь, если что-то потребуется.
- Хорошо.
Стюардесса уносит носилки куда-то в хвост самолёта, мы остаемся вдвоём. Нина всё ещё дрожит, но плачет уже не так громко. Прижимаю её к себе.
- Малыш, теперь я буду рядом. Всё плохое осталось позади, обещаю.
Нина не отвечает. Я не спешу. Сжимаю зубы от ненависти, потому что думаю о том, что эти подонки сделали с ней. Твари! Открываю илюминаторв, который почему-то был закрыт пластмассовым ставнем. Тут же рядом возникает стюардесса.
- Нельзя открывать иллюминатор.
- Почему?
- Такие правила. Уже несколько дней действует строгий запрет на открытие иллюминаторов. Во время полета они должны быть закрыты. Вы не волнуйтесь, в салоне будет освещение.
- Хорошо. - я закрываю свой иллюминатор пластиковой ставней. Стюардесса докладывает пилоту, что всё сделано. Почти сразу самолет тронется с места.
- Что, мы единственные пассажиры? - спрашиваю у неё.
- Да.
- А вы из какой авиакомпании?
- Мы - клубный самолет киевского "Динамо".
- Да? А почему здесь?
- По приказу. Сейчас команда не летает, так что мы возим сторонних пассажиров. Вот сегодня рейс из Оклункова.
- А куда дальше?
- На Крым. В Симферополь. Хотите сока или кофе?
- Давайте кофе. И воды.
- После взлета.
- Хорошо.
Самолет несколько минут едет, потом останавливается, затем срывается с места и стремительно набирает скорость. Вот оторвался от земли, я откинулся в кресле, потому что у самолета нос задран вверх. Мы поднимаемся всё выше. Стюардесса приносит воды, кофе будет несколько позже.
- Воды не хочешь? - спрашиваю у Нины. Она уже совсем не плачет и почти не дрожит. Молчит. - Сейчас мы летим в Крым. В какой-то санаторий. Там будем жить некоторое время. Извини, что я поздно смог помочь тебе, но я неделю был без сознания.
- Спасибо, что вытащил меня. - вдруг говорит она.
- Там было очень страшно?
- Там было, как в аду.
- За что тебя забрали?
- Я хотела пройти к тебе. Меня не пускали. Тогда я переоделась медсестрой. Но охрана узнала,  меня схватили, потом прибежал этот москальчик и приказал отправить меня на пункт.
- Просто за то, что ты хотела пройти ко мне?
- Меня признали нарушителем спокойствия.
- Кем?
- Нарушителем спокойствия. Это такая категория, представители которой отправляются на пункты перераспределения. Врагов страны уничтожают на месте, без суда, а вот нарушителей спокойствия везут на пункты.
- И что там?
- Там ад. Я не хочу об этом говорить.
- Хорошо. Но почему ты не можешь ходить и почему закрываешь лицо?
- Они избили меня.
- Кто?
- Охрана пункта.
- Москали?
- Нет, свои, там все были свои.
- Они всех били?
- Всех. Там мясорубка.
- Там было много народу?
- В нашем - несколько тысяч.
- И что дальше? Что они планировали делать с людьми дальше? Зачем они издевались? Неужели они не понимают, что это неэффективно?
- Им насрать. Мне кажется, что они убьют всех попавших в пункт.
- Убьют?
- Да.
- Не может быть, они не будут подставляться под Европой.
- Им насрать. Они убивают уже сейчас. На моих глазах убили не меньше десятка. – слышу, как дрожит её голос. Ребенок пережил тяжёлые испытания.
- Кофе. - это стюардесса. Они взволновано смотрит на нас. - А вы Остап? С телевидения?
- Да.
- Я вас узнала.
- Я рад.
- Вы остались живым?
- Как видите.
- Мне нравилось то, что вы говорили на телевидении. - говорит она, я вежливо улыбаюсь.
- А что сейчас с партизанами? - тихонько спрашивает она. Не доверяю ей. Не вижу в её глазах никакой лжи, но не доверяю. Если эти ребята начали строить свой режим, то стукачи будут непременно. Это же один из важнейших элементов их системы. Все должны стучать на всех.
- Я не знаю. Я был без сознания, а когда очнулся, то вся информация уже была заблокирована. Так что ничего не знаю.
- У меня брата арестовали. За то, что распространял видеообращение Сокола. Как вы думаете, что с ним? Об этом разное говорят.
- Я не знаю.
- Мы пытались найти его, но никто ничего не говорит. Мы даже не знаем точно, где он.
- Сейчас никто ничего не знает.
- Его же не расстреляют?
- Давайте надеяться на лучшее.
Она кивает головой, уходит. Я беру чашечку с кофе, предлагаю Нине. Она молчит. Я понемногу отхлебываю. Дрянной кофе. 
- Дай попробовать. - Нина высовывает руку из-под одеяла. Даю ей чашку. Пьет под одеялом. Возвращает чашку.
- Есть не хочешь?
- Нет.
- Давай я откину тебя кресло, поспи.
- Я хочу сначала выпить.
- Выпить? Сейчас спрошу.
Иду к стюардессы. Прошу выпивки. Есть вино и коньяк.
- Давайте коньяк. Две порции.
Приношу Нине. Она берет стакан и выпивает. Снова под одеялом.
- Еще. - тихо просит каким-то мёртвым голосом. Отдаю ей и вторую порцию. Она выпивает, я откидываю её кресло, чтобы поспала. Недолго, в Крым всего час лёту, но хоть немного.
Укладываю её, сам думаю о том, что происходит. Запрещено даже смотреть в иллюминаторы самолетов! Эти ребята так крепко взяли информацию под контроль, что никто ничего не узнает. Полный информационный вакуум. Конечно, какие-то сплетни и слухи будут циркулировать, но это будет такая смесь лжи и измышлений, что верить им будет трудно.
Смотрю в сторону Нины. Она притихла, откинулась в кресле и посапывает. Из-под одеяла торчит ее нога. В каком-то рваном кроссовке. У нее не было такой обуви, значит, дали чужое, что смогли найти. Как мне в Оклункове дали милицейские штаны. Видимо, забирали одежду и обувь, в которой человек прибывал в этот проклятый пункт. Вот бы побывать там! Конечно не в самом пункте, а вокруг. Понаблюдать, сделать фотографии, написать статью. Так, как я сделал, когда писал про Мирро. Кстати, партия Мирра поставлялись и в Россию. То, что главари партизан использовали Мирро, могло свидетельствовать о том, что они получали помощь от русских. Тогда вся эта история с партизанами становится лишь элементом большой игры по оккупации Украины. Тихой оккупации, без применения войска. Зачем войска, если режим сделает всё, что нужно, в отчаянной попытке сохраниться!
Вспоминаю слова Нины о том, что в пункте перераспределения всё вытворяли только свои. И пытали и убивали. Думаю, что эти ребята не просто так согласились вернуть мне Нину. Совсем не просто так. Надеются контролировать через неё меня. Понимают, что я должен теперь вести себя осторожно, чтобы Нина опять не вернулась в пункт. Должен вести себя хорошо, иначе, они заберут её. Эти ребята умели подвешивать за яйца, что там говорить. Но я не соглашусь играть по их правилам. И, так как они очень плотно держат всю страну, то выход может быть только один - бежать за границу. Тут либо придется курвиться, либо меня уничтожат. А других вариантов нет. Эти товарищи крепко взялись за страну, растерянную и слабую. Нечего надеяться на какое-то восстание, или сопротивление в условиях абсолютного информационного вакуума. Украинцы и так были не слишком склонным к объединенным действиям народом, а теперь их всех, как одного, сделали жителями "хат с краю", которые ни о чём не знают, только и мечтают о том, чтобы самим выжить. Такое вот падение сразу после надежд, что народ поднялся, начал борьбу и победа близка. Подбили на взлёте. Мастера.
Ну, по Украине плакать, никаких слез не хватит. Надо спасаться самому. И Крым совсем неплохое место для бегства. Найти двух-трех надежных ребят, попытаться похитить какое-то плавсредство и мотнуть куда-то. В Грузию, Турцию, Румынию, Болгарию. Потому что больше моментов может не выпасть. Куда убежишь из Киева? При том, что и дальше будет действовать запрет на перемещение Украины. Разве что надеяться на шоу о путешествиях, которое позволит мне путешествовать по стране. Но это шоу, пока пустые обещания, которые могут и не сбыться. Лучше решить всё в Крыму. Вспоминаю одного знакомого, который несколько лет проплавал на яхтах в Средиземноморье. Опытный человек, с таким можно будет попытаться сбежать.
Я представляю побег. Ночь, мы крадемся к причалу, возможно, придётся убирать охрану, затем выходим из порта, открытое море, шторм, эта даже к лучшему, потому что нас труднее будет обнаружить. Пробиваемся сквозь волны, солёные брызги в лицо, я прижимаю к себе Нину и обещаю, что всё будет хорошо. Вытащил из пункта перераспределения, вытащу и с Украины, которая стала большим подроссийским лагерем. Я успокаиваю Нину, а сам вслушаюсь в шум шторма, не слышно ли погони, катеров пограничников или вертолетов. Я напряженно слушаю и думаю, что если что, то лучше утонуть, чем дать себя арестовать. Мы решили с ребятами взорвать газовые баллоны, если нас догонят. Не знаю, откуда на яхте газовые баллоны, видимо, просто выдумал это.
Когда крик. Я вскакиваю. Я не спал, просто закрыл глаза и думал, а тут крик. Кричала Нина. Кричала отчаянно, пыталась куда-то бежать, вся дрожала. Схватил её, прижал к креслу и так держал.
- Успокойся! Успокойся! Успокойся! Это я! Всё хорошо! Ты не там! Не там! - я тоже вопил.
- Что случилось? - прибежала стюардесса.
- Увидела во сне кошмар, ничего страшного! - крикнул я стюардессе и увидел ее побелевшее лицо.
- Господи, что с ней? - тихо спросила женщина, глядя на Нину, которая билась у меня в руках.
Я тоже посмотрел. В борьбе со мной одеяло спало и стало видно лицо Нины. Всё, абсолютно всё в синяках. Засохшая кровь, разбитые губы, свезенный нос. Я еще не видел столь избитых лиц. Я держал Нину, которая замолчала. Наши взгляды встретились. И я отвернулся, потому что не мог смотреть на боль и ужас в её глазах. Просто обнял её, не смотря на лицо. Нина начала плакать. И хорошо. Ей нужно было выплакаться.
- Плачь, плачь, детка, плач. - я чувствовал, как она вся вздрагивает, гладил её и успокаивал.
Так мы просидели долго, пока стюардесса не сказала, что снижаемся и не попросила застегнуть ремни безопасности. Я поднял кресло Нины, защёлкнул пояс. И почувствовал какое-то солоноватое, животное желание отомстить. Кровь за кровь. Убить кого-то, не одного, нескольких этих мерзавцев, чтобы стало хоть немного легче. Я и сам начал дрожать. От злости и ненависти. Если бы я увидел сейчас тех людей, которые били её, бросился бы на них, чтобы задушить голыми руками. Твари! Подонки! Ненавижу! Я слышал, как громко билось сердце в груди, кровь прилила к голове, а потом в глазах потемнело. Нужно успокоиться. Я нужен Нине живым и здоровым. Не хватало заработать на этом волнении ещё один инсульт. Хотя какой там, ещё один. Не было у меня никакого инсульта. Просто с перепуга я потерял сознание, мне вкололи снотворное, чтобы отлежался, продержали так неделю. И всё.
Самолет словно снижается, но все не садится. Затем, такое впечатление, начинает набирать высоту.
- Что случилось? - спрашиваю у стюардессы.
- Не знаю. - она тоже взволнована. - сейчас спрошу. – Идёт в кабину. Возвращается оттуда с пилотом.
- Здравствуйте, я командир кораблю, Владимир Николаевич.
- Добрый день. Почему мы не сели?
- Нас переправили из Симферополя на Бельбек. Это около Севастополя.
- Почему?
- Не объясняли, но, кажется, у Симферопольского аэропорта продолжается бой.
- То есть, летчикам еще окна не закрывают, как пассажирам? - невесело шучу я. Смотрю, что Нина закрыла голову одеялом. Она же красивая, ей тяжело переживать такой своё лицо. Ничего, заживёт. 
- Пока не закрывают. - тоже невесело улыбается командир самолета. - Я хочу поблагодарить вас за ваши материалы о партизанах. - тихо говорит летчик, отправив стюардессу в хвост.
- К сожалению, стране они не помогли. Видите, что произошло.
- Да. - кивает командир. - Представляете, у нас перед каждым вылетом арестовывают детей, чтобы мы не сбежали на Запад. Причем берут именно детей, потому что думают, что женщин мы можем и оставить здесь.
- Арестовывают?
- Да. У меня два взрослых сына, их забирают, привозят в аэропорт, закрывают в комнате с решетками и там они ждут, пока я вернусь. Так же с другими членами экипажа, даже со стюардессой. У нее ни мужа, ни детей нет, так что арестовывают её маму.
- Впечатляет. Но поверьте, это далеко не худшее из того, что они могут сделать. – я намекаю на Нину.
- Я догадываюсь.
- А что вы ещё видели, когда летали. В Журбах не бывали?
- Журбы давно закрыты для полётов. Дважды возил туда руководство, но всякий раз садились в соседних городах. Там, вроде бы, настоящая война. Мы садились а аэропорт за сто километров, но слышали канонаду. И вечером, когда взлетали, то видели вдали большие пожары.
- Ну, это дает хоть какую-то надежду, что страна не покорилась. - говорю я. Летчик хочет ответить, когда подходит стюардесса.
- Рад, что вам понравилось на нашем борту. - говорит командир и возвращается в кабину. Не доверяет собственному экипажу. Вот это и нужно, чтобы держать в повиновении: недоверие всех ко всем. Ты должен бояться сказать что-то не то коллегам по работе, родственникам, друзьям, знакомым, всем. Чтобы не попасться на слове, ты будешь молчать. А им же нужно, чтобы ты молчал. В идеале, ты должен и не думать о том, что происходит. Но это слишком, Советский Союз довольно долго держался всего лишь на том, что люди всего лишь боялись говорить правду.
- Хотите, возьмите наш плед. - предлагает стюардесса. - А то одеяло грязное. - Она говорит и кривится. Я замечаю на одеяле большие пятна. Засохшая кровь.
- Да, если можно. Нина, бери плед и отдай одеяло.
Она не сопротивляется. Сидим, ждем. Всё летаем.
- Что-то долго, разве мы уже не на месте? - спрашиваю стюардессу, которая вернулась из кабины.
- Не разрешают сесть. Возможно, придется идти на Николаев или Мелитополь. Но у нас не так много топлива.
Интересно, здесь тоже бои? И кто бы здесь мог воевать? Замиряют татар? Тогда в Крыму сейчас жарко. И это дает шанс. Только бы не улетели на материк. Там уже фига убежишь.
Наконец садимся. Стюардесса предупреждает, что нельзя открывать иллюминаторы, так как за этим в аэропортах очень следят. Самолет останавливается. Ждём трап.
- Тебе нужны носилки, сможешь идти сама? - спрашиваю Нину.
- Сама. Будь только рядом. - говорит она из-под пледа.
- Конечно, буду.
Двери открываются, в салон забегают два упитанных парня в камуфляже, хватаются за носилки.
- В этом нет необходимости. Мы сами. - говорю им. Придерживаю Нину, выходим из самолета. Хотел посмотреть вокруг, но оказалось, что самолет стоит в большом ангаре. Ничего не видно, только стены и крыша.
У трапа нас ждет мужчина в костюме и с высокомерным лицом.
- Здравствуйте, меня зовут Станислав, я буду отвечать за ваше размещение в санатории. - говорит он и внимательно разглядывает нас с Ниной.
- Добрый день.
- Сейчас, пожалуйста, наденьте это. - он даёт нам черные повязки на глаза.
- Зачем это?
- Таковы правила. Надевайте! – он не затрудняется вежливостью. 
- Она и так под пледом.
- Надевайте! - в голосе Станислава слышится металл.
Одеваем, нас выводят из ангара, ведут. Вокруг меня двое бойцов, я держу Нину за руку. Усаживаемся в машину. Наверное, какой джип без крыши. Едем с ветерком. Где-то впереди гудит двигатель.  Очень похоже на вертолет. Кажется, едем к нему. 
- Выходим. - приказывает Станислав. Выходим, нас ведут и действительно сажают в вертолет. - Можете снять повязки.
Снимаем. Мы внутри вертолета. Кажется, военного. Тут же десяток бойцов с автоматами и в бронежилетах. Станислав достает айпад и что-то по нему читает. Другие просто сидят. Избегают смотреть на нас. Нина сжала руку. Видимо, ей страшно. Прижимаю её к себе. Когда Станислав выходит в кабину, пытаюсь начать разговор с бойцами, но они не отвечают на мои вопросы. У них невеселые лица. У одного перемотана рука. Пятна крови на сером от пыли бинте.
Летим где с полчаса, садимся. Надеть повязки от нас не требуют. Выходим. Оказывается, что сели прямо на небольшой стадион. Вокруг горы, в одну сторону море. Отходим от вертолета, тот взлетает и улетает. Остаемся мы и Станислав.
- Приветствую вас в санатории "Форос", который станет вам домом на ближайшие недели. Сейчас я поселю вас, но прежде выслушайте несколько основных правил пребывания здесь. Первое, запрещается выходить за территорию санатория. Если вы будете на этом пойманы, то будете исключены из списка постояльцев. Оправдания, вроде того, что ходил парком и случайно вышел за пределы санатория, не принимаются. Во-вторых, у вас в санатории будет свой куратор, с которым вы будете согласовывать распорядок дня. Приказы куратора не обсуждаются. Ну, и третье, так как вы прибыли сюда не сами, что является исключением из наших правил, то отвечаете и за вашу подругу. В полной мере. Все понятно? - он смотрит на меня с плохо скрываемым презрением. Всеволод, тот хотя бы делал вид, что уважает меня, а этот Станислав - нет. - Не слышу ответа! - строго спрашивает он.
- Да.
- Что, да? – нагло спрашивает он. Дать ему сейчас по яйцам, потом добавить ногами, но сдерживаюсь, потому что привык действовать, когда понимаю, что происходит. Сейчас я мало что понимаю. 
- Я вас понял, Станислав.
- Прекрасно. И вот ещё что. Вашим куратором буду я. Так что после обеда жду вас в кабинете номер семнадцать. Это административный корпус. До встречи. - Станислав уходит, а к нам подбегает какой-то мужчина в потертом костюме. Этот мужичок стоял на расстоянии, как только мы вылезли из вертолёта, но не подходил.
- Добрый день, следуйте за мной. – он делает жест рукой и спешит по аллее. Кипарисы, солнце, небо без единого облачка. Крым есть Крым, он даже несколько смягчает боль от понимания, в какую задницу я попал. - Вы будете жить в третьем корпусе. Номер двадцать один. Сейчас его убирают после последнего жильца.
- А где он? Путевка закончилась?
- Он был удален за нарушение правил. - недовольно говорит мужчина, оглядывается и строго смотрит на нас. - Соблюдайте правила!
- Обязательно.
Мы понемногу поднимаемся по аллее, людей не видно, может потому, что день и жара. Наконец начинаются корпуса. Уютные такие. Вижу здание с большой тройкой на стене. Ага, нам сюда.
- А почему не видно никого? - спрашиваю у провожатого.
- Потому что сейчас обед. Все в столовой. Вам обед выдадут сухим пайком.
- Хорошо.
Заходим в корпус. Там сидит несколько охранников с рациями. Мне и Нине выдают бейджики, в которых указаны наши имена и номер комнаты, в которой мы живём.
- Не потеряйте бейджики. Без них охрана санатория может вас задержать. - предупреждает человек.
- Хорошо.
Мы поднимаемся на второй этаж. Длинный коридор с дверьми в обе стороны. Вот и наш номер. Провожатый открывает дверь.
- На столе лежат правила нашего санатория. Ознакомьтесь, пожалуйста, с ними. Приятного отдыха.  - он выходит и закрывает за собой дверь.
Я веду Нину к одной из двух кроватей. Ещё когда поднимались по лестнице, почувствовал, что она ослабла, едва передвигала ноги. Ей надо отдохнуть.
- Ложись, малыш. – уложил её в постель. Обычная кровать, еще советского производства. В номере вся мебель того времени. Сам номер небольшой, но более или менее уютный. Снимаю с ног Нины кроссовки.
- Не уходи. - шепчет она и всё закрывается пледом.
- Я здесь, не бойся. – сажусь рядом. Беру её за руку.
Сижу. Думаю, об этом санатории. Потом о будущем. Всё странно и непонятно. Но у меня теперь есть конкретная цель. Сделать всё, чтобы малыш поправился и постараться выжить. Про побег за границу почти не думаю, потому что это уже слишком шикарно. Чувствую, что пока придётся выживать.