Компания 1799 года

Компания 1799 года.

1799 год.
Европа. Война.
Пять директоров Второй Французской Директории Сийес, Баррас, Гойе, Мулен, Роже-Дюко воюют от имени Республики с тремя империями: Британской, Австрийской, Российской, двумя республиками – Соединёнными провинциями Нидерландов и Швейцарской конфедерацией кантонов, а так же примкнувшими к ним тремя Королевствами: Пьемонтом, Обеих Сицилий и Прусским.
Лучшая шпага Республики, герой штурма Тулона, побоищ на полях Италии при Лоди и Арколи, генерал Бонапарт, ведёт личную войну против империи Оттоманской. Уже на севере Палестины.
Ещё в прошлом, 1798 году, французская эскадра, ведомая лучшими водителями фрегатов Республики после «короля капитанов» Лаперуза, сгинувшего в безднах Тихого океана, а именно адмиралами Вильневым и Брюэйсом, доставила тридцать тысяч победоносных гренадер с их главкомом Бонапартом из Марселя в Александрию Египетскую. По пути следования французы завоевали Мальту, и острова Ионического архипелага. В сражении на виду Великих пирамид, под немигающим взором Большого Сфинкса, Бонапарт разгромил конную армию мамелюков. Мамлюкские беи от имени турецкого султана правили долиной Нила, уплачивая за подобное удовольствие чисто символическую мзду в казну повелителя правоверных. 3% от своих доходов, выколачиваемых плетками из шкуры бегемота с дублёных спин феллахов и коптов. А ныне султан не получает даже ломаного пиастра, не говоря уж о моральном удовлетворении. Теперь Египет стал французским. Точнее личным доменом худощавого и длинноволосого корсиканца, чем-то похожего на «молодого короля в начале славных дел». А денежки были нужны молодому генералу уж никак не меньше, чем каким-нибудь там туркам или арнаутам. Впрочем, эполеты уже свершенных «славных дел» венчали его мундир скроенный портнихой Вечностью. Кому другому этого хватило бы на три жизни. Но прагматичный корсиканец знал – жизнь у него одна. И прожить он её намеревался так, что бы ни было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы.
Из Египта Бонапарт двинулся на завоевание просторов Азии. Между делом покорив Израиль и Ливан, он вторгся в Сирию. Его маршевые батальоны по следам рыцарей Ричарда Львиное Сердца быстрыми переходами движутся к турецкой твердыне, бывшей последней столице крестоносцев крепости Сен-Жан д’Акр, или Аккре, как именуют её османы. Падение Сен-Жан д’Акр откроет честолюбивому корсиканцу дорогу в Индию. Его легаты уже практически сговорились с иранским шахиншахом о пропуске французского экспедиционного корпуса через персидскую территорию. К западным границам империи Великих Моголов.
Впрочем, если бы шахиншах Аббас не согласился, то вряд ли его опереточное азийское воинство смогло противопоставить батальонам пока ещё «просто» Наполеона нечто больше, чем смогли орды царя царей Дария Кодамана фалангам Александра Великого за две тысячи лет до этого. Персов однозначно ждала бы участь мамелюков, турок, австрияков, сардинцев, русских, испанцев, пруссаков – всех кто посмел бросить вызов золотым штандартам непобедимых полков тридцатилетнего генерала «Victory».
На полуострове Индостан Бонапарта уже ждут. На Юге. Французы намерены форсировать Джамму и Ганг и прорваться в Майсур. На соединение с армией падишаха Типпу Саиба, который сначала под командой своего отца Хайдара Али, узурпировавшего престол махараджи в Серингопотаме, а теперь в одиночку, вот уже тридцать лет воюет с войсками Британской Ост-Индской компании.
Война с Майсуром для британцев проходит тяжело и с переменным успехом. Последний независимый правитель на территории Индостана обороняется как раненый тигр-людоед.
Незаживающим рубцом на милитаристском сознании «красных мундиров» британской инфантерии, ноет поражение в битве под Анагуди, когда 16 назад армия Типпу Султана уничтожила карательный корпус полковника Брэйтвейда, что позволило Хайдару Али завершить первую англо-майсурскую войну миром, сохранить престол и независимость своих владений. Через год Типпу удалось заманить в западню и окружить под Беднуром бомбейскую армию генерала Маттьюса. Британцы были принуждены к капитуляции. Однако под стенами крепости Мангалур войска Типпу Саиба потерпели сокрушительное поражение, перечеркнувшее недавние виктории. Вторая майсурская война закончилась вничью. Хайдар Али и Типпу Саиб на тексте стенограммы откровений Аллаха, продиктованных им более тысячи двести лет тому назад лично некоему арабийцу Мохаммеду, приняли некий аналог «аннибаловой клятвы». Клятвы ненависти к Островной империи. Они побожились сбросить англичан в воды Индийского океана. 
В 1794 году Майсурский падишах науськал короля Афганистана Заман-шаха напасть на Пенджаб, а оттуда совершить налёт на Мадрас или Калькутту.  Ну, хотя бы на Бомбей.
Ответный удар Островной Империи был кинжален и изощрён.
Агенты Intelligence service организовали в Кабуле дворцовый заговор и информацию о нём сделали доступным для короля Замана-шаха, двигавшегося во главе пуштунских банд к Бомбею. А так же заплатили мзду вождям племенного союза сикхов. И сикхи не пропустили орду налётчиков через пространство своего Хилистана на территории Британской Ост-Индской компании. Сикхские Полевые командиры объединились посредством британского злата, и в жестоком бою, в среднем течении Джаммы, примерно в тех местах, где более 2 тысяч лет назад Александр Македонский разгромил армию раджи Пора, отбросили моджахедов к восточным предгорьям Гиндукуша, изрядно проредив при этом разбойничью популяцию.
Провалом окончилась и дипломатическая миссия майсурцев в Стамбул. Султан Селим, как и повелитель островитян Георг носивший третий порядковый номер, и так же как британец, который являлся главой своей англиканской церкви, носивший помимо прочего титул аналогичный «римскому понтифику» - «халиф правоверных», отказал в помощи своим единоверцам. Основания были более чем весомые. Очередная (третья по счёту) война с Российской Империей и сокрушительные поражения в этой войне. И негласный союз с Англией. Союз выражался в поставке туркам оружия и военных советников. Но британские инструктора, не смотря на все старания и, присущий им профессионализм, не смогли натаскать даже гвардейских янычар, что бы те могли хоть как-то противопоставить выучке русских гренадер. Не говоря уже о капудан-пашах неповоротливых османских галер, выглядевших фоне водителей свежеструганных фрегатов Черноморского флота, как хищные жабы в сравнение с «мирными» щуками. Турки были биты всюду, везде и всегда. На суше и на море. А даже и на небесах, Пророк Мохаммед, скорее всего, заискивающе призывал своего коллегу по авраамистическому пантеону Пророка Ису к здравому смыслу и христианскому милосердию по отношению к своей подопечной пастве, «по-взрослому» чмыримой горделивой цивилизацией Запада, и примкнувшими к ней россиянами. 
А южнорусские чернозёмы Мало- и Ново- России в царствование императрицы Екатерины II превратились из пастбищ, где звероподобные орды татар и ногайцев выпасали своих разбойничьих скакунов, в зерновую житницу для всей европейской цивилизации. Русский хлеб стал неотъемлемой частью пищевого рациона на территории Австрийской империи и Прусского королевства. А Черное море перестало быть магометанским озером, по которому невольничьи транспорты возили отловленных в степях Малороссии украинок и полячек для пополнения гаремов султанов, ханов и беев. Однако, даже таким способом, методом чисто зоологической генной инженерии, магометанскому людью не довелось улучшить свою полуживотную популяцию интеллектуальных дикарей.    Теперь основным источникам поставок плодоносящего девичьего мяса для гаремов сластолюбивых магометан в Стамбуле и Бахчисарае стали Грузия и Черкесия. Улучшению породы исламистов это, так же почему-то не способствовало. Мракобесные догмы священного Корана, как тромбы, в склеротичных сосудах купировали поклонникам Магомета доступ к живительным источникам научных и милитаристских достижений цивилизации homo sapiens. Магометанство  в итоге делало даже пеннобрызгающую храбрость янычар бесполезной в степных побоищах на просторах Протоукраины и Балкан. Сначала с «крылатыми гусарами» гетманов католической Речи Посполитоы, когда та была ещё «от моря до моря», а потом и с обученными на европейский манер полками православной Российской и протестантской Австрийской империй. Во главе их доблестными генералами, начиная от короля Яна Собеского и принца Евгения Савойского, кончая  графами Румянцевым-Задунайским, Потемкиным-Таврическим и Суворовым-Рымникским.  Регулярные «благие вести» из Стамбула о начале очередного джихада против неверных помогали исламистам как Виагра евнухам в повышении половой потенции. Начиная примерно с середины XI века Хиджры, Цивилизация Ислама проиграла цивилизации Христа по всем историческим позициям. Она навсегда осталась на обочине магистрального тракта истории ведущего животных вида homo sapiens, семейства приматов, класса млекопитающих к тому, что они, приматы эти живородящие и всеядные, с довольно большой долей условности именуют «прогрессом».
Невольничьим рынкам Кафы, Бахчисарая и Ялты с годами было суждено стать курортами, а крымские татары в тени от скипетра Белого императора из Санкт-Петербурга,  постепенно из бандитской нации паразитов и работорговцев превратились в мирных и умелых овощеводов. Правда, почти полтора столетия спустя крысиное нашествие эсэсовских орков на благословенные крымские земли, оживили каким-то чудом в крови татар дремавший до поры звериный ген людожоров. Но Сталинская Красная Армия и Бериевская контрразведка СМЕРШ напрочь купировали эту патологию крымско-татарского духа в мае 1944 года. Однако вернёмся в текущее время. На два столетия назад.
  Сейчас апогей уже четвертой по счёту англо-майсурской войны. Для сохранения престола в Серингапатаме Типпу был готов на всё. Вполне вероятно, что знаменитый силлогизм Уинстона Черчилля «о марьяже с сатаной, если Гитлер вторгнется в пекло» есть всего лишь перифраз высказывания Майсурского падишаха своему визирю Шейху Айязу, который впоследствии перебежал к «красным мундирам» и с большой долей вероятности поделился этим соображением своего бывшего сюзерена с генерал-губернатором Корнуоллисом. Понятно речь шла не о Гитлере – а о короле Георге III, тронувшегося разумом на почве провозглашения Соединёнными Штатами Америки своей независимости от его короны. И о его же премьерах Питтах. Как о ныне почившем Питтом Старшем, так и Уильямом Питтом Младшем, теперешним повелителем чертога великобританских империалистов на лондонской улице Dawning-street 10. Аналогом же Сталина для Типпу стал кровоядный адвокат Макс Робеспьер. В 1793 году он удостоил аудиенции полпредов индийского падишаха. Легаты Типпу от имени султаната Майсур и лично Типпу Саиба, предлагали «шаловливым» ситуайенам, зимой этого года отрубившим голову своему «парижскому падишаху Людовику», военный союз против британской короны.  Председатель «Комитета общественного спасения» от имени Конвента Первой Республики выразил принципиальное согласие.
Тем более Майсур в Индии уже был союзником Французского королевства в Семилетней войне (1756-63) она же война «за Австрийское наследство». Так же точно, как индейские вожди гуронов в Квебеке, типа Мауги «Хитрой Лисицы» или Тукумсе. А за то что бы Канада стала Британской сражались на стороне англичан храбрые делавары во главе с молодым вождём Ункасом и его родителем доблестным Чинганчгуком. Итог этого противостояния известен.  Он записан в межгосударственных договорах, учебниках истории, литературных опусах Фенимора Купера и Рейланда Киплинга. Квебек в Северной Америке, как и большая часть азийских территорий французской Ост-Индской компании, Бенгалия, Карантик и многие индусские джагиры Великого Монгола, кроме султаната Майсур, княжеств Маратхов и Пенджаба – стали британскими владениями. Для индийцев Хайдара и Типпу та война была «первая англо-майсурская». Для канадского племени индейцев-могикан и отава – последняя.
…Полпреды падишаха, ещё были на полпути, домой в Серингапатам, как в Париже наступил хмурый месяц термидор, до своего переименования на республиканский лад носивший имя просвещенного древнеримского диктатора. В первой декаде этого месяца, Макс Робеспьер был арестован прямо на трибуне Конвента. И после суда краткого, не менее чем предсказуемого, публично обезглавлен. Сей акт исторической, если не справедливости, то закономерности уж точно, был свершен при помощи изобретения королевского доктора Гильотена. Этого революционного ноу-хау, превратившего уважаемого и утончённого в своем практически хирургическом профессионализме владения двуручным мечом придворного палача в примитивное приложение к казнильной машине. Ведь теперь оператором гильотины мог стать по большому счёту любой люмпен-санкюлот. Однако Первая Директория подтвердил союзнический договор с индусами. Не смотря на смену политического режима, враги у Франции остались те же – Британия и вся остальная Европа от Рейна до Волги. Разумеется, кроме Польши, разорванной как заяц, попавший в слюнявые пасти догнавших его легавых псов, клыками русских, австрияков и пруссаков.  Однако заключить союз – одно, наполнить его реальным содержанием совсем другое. Но в 1796 году в Серингапатаме всё же открылся «Якобинский клуб». На рыночной площади, одетые в экзотичные для данной местности сюртуки парижского покроя, революционеры посадили ритуальное «Дерево свободы» - необходимый культовый ритуал новой религии Республики, призванный визуально заменить такой религиозный фетиш – как распятие. Более того, Типпу которому пушки, ружья и европейские инструкторы казались более необходимыми в своем противостоянии с британцами, чем фетвы мулл и защита пророка Мухаммеда даже соблюл революционный ритуал, который, впрочем, он вполне искренне считал ритуалом религиозным. Этаким мистическим суффийским таинством. Матёрый ваххабит снял чалму, украшенную огромным алмазом «Око Шивы», выковырянным в 1761 году остриём ятагана из диадемы последнего махараджи Майсура из династии Воядеров, его отцом Хайдаром Али когда тот, после удачного дворцового переворота, узурпировал престол. Под двусмысленные улыбки и скромный аплодисмант окружающих его якобинцев, которые ощущали себя зрителями пикантного представления в диковинном зверинце, падишах Типпу нахлобучил на свой бритый череп санкюлотский колпак и, самодовольно щурясь на павших ниц подданных, (среди которых преобладали гаремные евнухи и дервиши) торжественно, не менее чем гнусаво, пробубнил заученные республиканские мантры. Типа:  «liberte, egalite, fraternite ». Едва сдерживая истерический хохот, хлебнувшие перед тем пальмовой водки французы, торжественно провозгласили падишаха «гражданином Типпу» и помпезно  поздравили к приобщению к демократическим ценностям. После этого якобинцы подняли пиалы с «огненной водой» и провозгласили тост (разумеется, на сакральном для магометан парижском наречии) за «смерть всех тиранов».
Всё это до поры до времени лишь забавляло как очередного генерал-губернатора Британской Индии Боба Уэлсли, так и премьера Питта. Тем паче, что оружейная мануфактура в Серенгапатаме организованная французами могла производить для воинства Типпу лишь одну пушку и несколько штуцеров в месяц. А губернатор острова Маврикия Дюпон, ближайшего французского владения к Майсуру смог навербовать в помощь союзникам лишь 99 пьяных вусмерть инсургентов, каждый из которых, не смотря на это, стоил все же двух сипаев-индусов на службе британцев. Но проблема состояла в том, что на каждого из них приходилось 100 сипаев, каждый из которых в свою очередь стоил трех храбрых, но неумелых в правильном бою, гвардейцев Типпу. Впоследствии умные англичане просто напросто полностью выплатили европейским военспецам жалованье, обещанное Типпу, за три месяца вперёд, да с премиальными «за верность долгу». И те восвояси убрались из Майсура – кто на Маврикий, на пляж под пальмы, а кто прямо в Париж. Пускать гонорар по колючему ветру своей Великой Французской Революции. И то верно. Функционерам островного королевства совсем не светило отлавливать по индийским джунглям и пампасам вооруженную банду озлобленных европейцев, знающих толк в милитаристском ремесле. Почему англичане, к примеру, не похватали и не перевешали якобинских «солдат удачи», выстроившихся в очередь у кассы, как поступили бы на их месте те же большевистские комиссары, или какой-нибудь афганский «полевой командир»? Это был всё же галантный век, а британцы, не перестав быть империалистами, оставались по мере сил джентльменами. А подписанный между представителями двумя цивилизованных народов договор обретал силу банковского векселя. А банковский вексель в эпоху молодого империализма – это святыня типа «чаши Грааля», кощунство по отношение к которой не позволял себе ни один уважающий бизнесмен. А англичане себя уважали. Всё же жестокая военная хитрость матёрого британского полковника – это одно, а кровяное азийское коварство индусского махараджи или кавказского душмана – совсем другое.
Когда Бонапарт отправился в свою египетскую экспедицию, это как ни парадоксально совпало как с планами британского Forint-office, так и с потаёнными вожделениями директора Барраса, его коллег по Директории и «Совету 500-от». Первые были рады удалить с европейского театра войны самого способного французского генерала. Вторые избавиться от потенциального «neo-цезаря». Питт не без оснований надеялся, что эскадра Нельсона уничтожит французов на пути к стране пирамид (или куда они там собрались). Но Intelligence service так и не удалось вычислить конечный пункт маршрута экспедиции. Быстроходные фрегаты адмирала Нельсона метались от Ирландии до Гибралтара. От Гибралтара до Константинополя. И в Александрию Египетскую заглядывали – но Бонапарт туда ещё не доплыл. Как это не забавно британцев подвела быстроходность их кораблей.
   А если не получится предоставить этому полуитальянскому  французу (родители молодого генерала полжизни формально являлись подданными короля Пьемонта и Сардинии) шанс повоевать на дне морском против нереид Нептуна, то хотя бы потопить флот парижских директоров. Тем самым отрезав Бонапарта и его воинство от метрополии, загнав этого неистового джина в египетскую бутылку. Директора же полагали, что если Бонапарт будет утоплен, пусть даже с армией – то это печально, но не более того, а если доберётся до дельты Нила, то «лишний Египет» всегда пригодится в их воровском хозяйстве. Вроде бы всё так и произошло.  Но Французский флот  ускользнул от британского на пути в Египет.
Назвать же режим французских «директоров» просто «воровским» было бы такой же поверхностной метафорой, как обозную проститутку именовать не то, что матерью-игуменьей, «Марианной» даже. На Парижской фондовой бирже размах спекуляций потрясал воображение.  На фоне ударного возведения виртуальных финансовых пирамид, строительство натуральной пирамиды фараона Хефрена выглядело бы как создание детячего кулича из песка. Лузитанская афера Лоу времён Сюлли – казалась детской шалостью, в сравнении с махинациями neo-олигарха Уврара. И если Лоу таки кончил свои дни в Бастилии, то Уврар, подобно какому-нибудь русскому «чубайсу», процветал в собственном дворце. Недвижимость была приобретена по случаю, не то на рождественской распродаже, не приватизирована у какого-то сбежавшего в Лондон герцога. Казнокрадство, откаты с государственных заказов для армейских поставок, всёпожирающая коррупция – вообще все прелести молодой демократии. Упоение, с коим плескались в мутной экономической жиже хищнической наживы, хитрейшие из подлейших «ситуайенов», имеет, пожалуй, единственный аналог в последующей истории двуногих.  Это липкая жажда чисто свинячего «первоначального накопления» путём звериного разграбления национального достояния державы, во власть коего отдались ровно через 200 лет, члены ЦК КПСС, ВЛКСМ, райкомовские секретари, «красные директора», торгаши и фарцовщики. И вся прочая, выползшая из всех щелей простая уголовная сволочь, азартно слившаяся в экстазе с множащейся в геометрической прогрессии клоповой популяцией «гайдарообразных». Москва периода среднего Ельцина, от Парижа времён Барраса, периода Второй Директории различалась разве что языком, на котором изъяснялось ворьё меж собой. Одни подонки общались по-французски, вторые на причудливой смеси нижегородского и английского. Спекулянты, как политические, так и обыкновенные, лихорадочно оставляли отпечатки своих сальных и липких пальцев на пергаменте с записью истории тысячелетней державы, путём безнаказанного прокручивания чисто криминальных финансовых афер и махинаций с ценными бумагами. Власть мрази установилась. Въелась своим тошнотворным амбре в дух страны, как блевотина, неудачно сплюнутая, что на брабантские кружева шёлковой блузы, что на бордовую косоворотку из грубой холстины. Тогда над самым прекрасным лоскутом карты Европы, через два столетия над 1/6 частью земных суш. Миллионные состояния сколачивались в считанные часы. И всё это под пламенные парламентские речи о свободе, отечестве, которое в опасности, патриотизме и заботе о светлом будущем грядущих поколений. Единственное до чего не додумались тогдашние французы, в отличие от Гайдара, Ельцина и Чубайса, так это из стад хищных русских и нерусских свиней вырастить новый класс. Средний кажется. Но сколько хряка выкидышами не корми честного налогоплательщика  и ответственного избирателя из животины не выдрессируешь.
Современный кремлёвский «бонапартик» обошёлся без Арколи и Маренго (хотя оптовая скупка ичкерейских «полевых командиров» вместе с их бандами, типа разбойничьего клана Кадырова в правительственных СМИ пытались подать как «Путинский Аустерлиц»). Он же был просто наугад вытащен как краплёный валет из сального рукава честолюбивого жулика и водружён на заблёванный предыдущим гарантом алый атлас кресла «московитского баскака господня». И этот довольно ловкий мошенник до сей поры на плаву в студёной проруби русской политии.
Однако мы отвлеклись. Назад – в прошлое.
 Разумеется, «если у кого-то что-то прибывает, то у кого-то что-то убывает». Убыло – а именно пропал корм у авангарда Революции – у охлоса Парижских предместий. Вместо недавних горделивых заклинаний типа: «liberte, egalite, fraternite», которым сопровождалась очередная голова «врага народа», скатывающаяся в корзину у подножия гильотины, теперь, глотая тягучую голодную слюну, санкюлоты и клошары бормотали: «un regime ou I’on mage» («мы хотим режим, при котором едят»). По уже ставшей привычкой традиции, чернь поднялась на очередной революционный бунт. Вооружилась, выбрала вожаков аналогов российских Ампилова и Макашова образца кровавой московской осени 1993-го, сбилась в шакалью стаю и двинулась в сторону аристократических кварталов. К Парижской «Рублёвке» в районе Дворца Тюильри.  Что бы пошерстить сундуки neo-нуворишей, а тех из них кто попадётся живьём развесить на фонарных столбах при помощи удавок из кишок, высвобожденных финками из сытых пуз рантье. Подобно бывшему члену ЦК Ельцину, на защиту французской демократии образца середины лихих 90-ых годов XVIII века встал бывший граф Баррас. Подавление мятежа оголодавших бомжей он поручил честолюбивому бригадному генералу Бонапарту, с блеском, в прошлом году отличившимся при штурме неприступной твердыни - Тулона. Тот, ничтоже сумняся, лично и грамотно расположив  свою артиллерию на перекрёстках городских кварталов, приказал расстрелять толпу мятежников картечью, надолго привив парижанам иммунитет к революционным выступлениям. Это было даже ещё более эффективно, чем расстрел из танковых орудий здания парламента РФ по приказу уже полузабытого, в отличие от Бонапарта, «ельцинского Велизария» - «Паши Мерседеса», для которого русский город Грозный образца кровяной зимы 95-го, так и не стал «Кавказским Тулоном».
Режим Директории держался на крестьянстве центральных и южных департаментов Франции с азартом принявшимся делить секуляризованные церковные и дворянские земли. И на сокровищах вывезенных Бонапартом в 1796 году из завоёванной и ограбленной Италии. И на республиканских и демократических ценностях, разумеется. Как же без них?   Правда, комиссары Конвента немного увлеклись в перевоспитании на новый лад двух прежних «первых сословий» - духовенства, дворянства, а так же примкнувших к ним религиозных фанатиков из простонародья и холопов, для которых такое понятие, как «верность своему сеньору» и «присяга» не было пустым звуком. Республиканские традиции обычно втолковывались при помощи верёвки или ножа гильотины. Иногда «врагов народа» связывали спина к спине и сотнями топили как котят в тихих водах французских рек, типа Луары. Такими методами борьбы за свободу был особо известен будущий всемогущий глава «республиканского «КГБ»» будущий герцог Ровиго, он же Жозеф Фуше, при «старом режиме» начавший свою комиссарскую карьеру именно католическим пастором.
А посему в северо-восточных департаментах заполыхала «французская Чечня».
 Вандея.
Темные крестьяне в прямом смысле слова потрошили республиканцев косами, ножами, серпами - мстя за сожженные костелы, повешенных и утопленных священников, приобщённых посредством сатанинского «гражданского брака» к «чистой республиканской любви» жён и дочерей, безбожие, святотатство и убийство своего «доброго короля Луи». Да и вообще провинциалы ненавидели этих напыщенных лощёных комиссаров из Парижа, надушенных и одетых по последней моде. У этих мошенников форсу было более чем у патриархальных графов и шевалье, а подлости и жадности больше неизмеримо. Зато полностью отсутствовали породистые родословные, хорошие манеры и уважение к вековым традициям.
И то верно. Одно дело если мещаночку или крестьянскую девку обгуляет законный и почти родной герцог, совсем другое когда безродный столичный щеголь с каким-то мандатом от какого-то там Конвента. И если первый за доставленное удовольствие отсыплет осчастливленной пейзанке горсть луидоров или подарит нитку дешевого жемчуга, да хоть на худой конец накормит досыта гусиным паштетом с фужером «Бордо». Или там подождет лишний месяц с уплатой налога её родителем. То второй, скорее всего, наградит мамзель сифилисом и реквизирует золотой крестик из устья декольте. А родственника, что б не сильно возмущался, комиссар объявит «врагом народа» или «подозрительным» и отправит на гильотину.   
«Вандейский Басаев», неистовый вождь шуанов Жорж Кадудаль был безжалостен, удачлив и неуловим. За годы Республики, Директории, и Консульства не было главы исполнительной власти, на жизнь которого Жорж не организовал бы покушения. И некоторые из них оказались неудачными лишь благодаря чисто мистическому стечению обстоятельств. Беспородный бретонский крестьянин оказался фанатиком-роялистом, не лишённым впрочем, качеств чисто рыцарской чести и черт характера истинного римлянина. К примеру, он отказался от генеральского звания предложенного ему Республикой, если он даже не перейдёт на её сторону, а просто подаст в отставку с поста имама вандейских моджахедов. А когда главнокомандующий эмигрантской ордой дворян принц Конде, было решивший тайно посетить мятежные провинции, спросил у настаивающего на этом вояже Кадудаля, «а что делать, если вдруг его августейшей жизни возникнет угроза» - то не страдающий от избытка чувства юмора Жорж, удивлённо пожал плечами и искренне ответил: «Умереть с честью, Ваше Сиятельство. Всего делов-то». Принц был настолько шокирован подобной непосредственностью, что его нога ступила на землю Франции только через 20 лет. Уже в период Реставрации. В обозе оккупационной русской армии.
Годами толпы крестьян в своих дремучих лесах, под командой бывших маркизов, офицеров королевской армии, вооружённые на английские деньги, противостояли доблестным преторианцам Республики, от которых сломя голову бежали лучшие армии Европы. После победоносной итальянской компании Бонапарт отклонил предложение Директоров стать проконсулом Вандеи и Бретани. К жизни мятежных шуанов он относился примерно с таким же трепетом как к благосостоянию лишайных собак, рыскающим по парижским помойкам. Уничтожение самых отъявленных и непримиримых из них считал делом необходимым, не менее чем полезным – но пачкать свои руки кровью соотечественников, пусть даже презренных, не хотел с присущей его натуре дальновидностью. Взамен вандейского политического капкана, куда его пытались залучить директора во главе с Баррасом, он предложил проект заманчивой египетской авантюры. Директора не нашли в себе силы отказаться от подобного предложения. Ведь помимо лучезарных экономических и политических перспектив у Бонапарта имелась послушная, укомплектованная и победоносная тридцатитысячная армия, готовая следовать за своим генералом куда угодно. В Итальянскую компанию 1796-97 годов офицеры этого воинства стали состоятельными людьми, да и гренадерам кое-чего перепало. Парижский политический расклад значительно упростился бы, если бы армия эта, вместе со своим генералом куда-нибудь и делась. Египет казался оптимальным вариантом устраивавшим всех. Даже англичан. Разумеется до того момента, как французский флот ускользнул от британской средиземноморской эскадры. Округлившийся животик стервозной шлюхи Клио вроде бы стал рассасываться сам по себе. Так по крайности казалось в тот момент ситуации политическому сластолюбцу Баррасу со товарищами.
… Месяц спустя  после высадки армии в Александрии адмирал Нельсон таки нашел, наконец, французскую эскадру, стоявшую пока в Абукире. В присущем ему стиле английский водитель фрегатов, напал на нее и уничтожил совершенно.  Французский адмирал Брюэйс честно погиб в битве, не спустив флаг со своего прошитого английскими ядрами флагмана «Орион». Таким образом, армия,  воевавшая  в стране пирамид, оказывалась надолго отрезанной от Франции.
Однако вскоре на  Dawning-street поняли, что в лице корсиканца Бонапарта Британская империя получила такого же последовательного и опасного противника, как, в своё время Великий Рим обрел в персоне семита Ганнибала.
Обустроив по своему вкусу Египет, весной 1799 года во главе двадцати пяти тысяч своих непобедимых гренадер, с которыми на суше он не боялся никого и нечего, генерал Бонапарт быстрым маршем перешёл через Синайский полуостров и вторгся в Азию.  В отличие от евреев, плутавших по этим местам сорок лет, ведомые пророком Мусой и генералом Иешуа Навином, французы преодолели эту дистанцию за две недели. Во главе с Бонапартом, который явился и пророком и генералом в одном флаконе.
Все, кто оказывал вторжению хоть малейшее сопротивление, уничтожались как бешеные собаки. Казалось, что дух грозного и непобедимого Искандера Зуль-Карнейна вновь замерцал грозовыми зарницами над безбрежными азийскими степями и пустынями. 3 марта легионы Бонапарта подошли к  крепости Яффа. На предложение о капитуляции турецкий паша ответил отказом. 6 марта штурмовые батальные пошли на приступ. Яффа пала. Гарнизон и большая часть населения уничтожены поголовно. Не задерживаясь в заваленном трупами городе, Бонапарт двинулся дальше. На Восток. По пятам французского воинства, как стая голодных волчар за подраненным лосем шла чума. Её бациллы зародились в протухшей крови не захороненных мертвецов на развалинах Яффы. Тела разлагались под пекучими лучами безжалостного солнца Азии. На его пути стояла крепость Сен-Жан д’Акр. Её взятие выводило французскую армию на оперативный простор Месопотамии и Ирана. Не было нужды обладать гением стратега, что бы понять дальнейшие устремления корсиканца. Индия! На соединение с Майсурской  армией падишаха Типпу. Случись это, падение, как Бомбея, так и Мадраса с Калькуттой явилось бы делом времени. И весьма короткого. И что сотворит Бонапарт, заполучи в свое распоряжение людской и экономический потенциал Индостана? Точно не знал никто. Но каждый адекватный политикан был уверен, что скипетр азийского шахиншаха есть лишь полено для топки честолюбия этого человека. И что с большой долей вероятности через год-два Бонапарта следует ждать в Европе во главе нескольких сотен тысяч сипаев обученных по европейским стандартам и боготворящих своего падишаха, для которого, к примеру, сменить религиозную концессию, было намного проще, чем справить малую нужду. И здесь было больше политической функциональности, чем цинизма. Если «Париж стоит мессы», то диадема повелителя полумира уж точно стоит молитвенного коврика в мечети. По крайности можно с достаточным основанием заявить, что для честолюбивого корсиканца подобный выбор был ясен априори. К тому же прагматичный Бонапарт в Европе вполне мог исповедовать веру в Христа, в Бенгалии и Египте, если нужно веру, в Аллаха и Пророка его Мухаммеда, а среди маратхов и раджпутов поклонятся Индре, Кришне или приносить жертвы на алтарь богине Кали. Жертвоприношения человеческие? Что ж. Всегда найдутся уголовные преступники, осуждённые на смерть. А жертвенный нож брахмана жреца Шивы, чем отличаются от ножа гильотины? К тому же – это можно заявить точно европейцы всегда будут людьми первого сорта в сравнении с туземцами. Да законы будут равны для всех подданных будущей мировой империи. Просто для одних будут одни законы – для других другие. В конце концов, американская конституция, «декларация независимости» и прочая лабуда сто лет вполне мирно уживалась с чисто вавилонским рабством чернокожих невольников на хлопковых плантациях южных штатов Северной Америки. Это был век просвещения и прагматизма. И Бонапарт был сыном своего века. Индия могла дать Бонапарту всё. А именно ресурсы для достижения мирового господства. И переустройства этого самого мира по собственному вкусу. А что б там кто ни говорил, чувством хорошего вкуса корсиканец таки обладал. Подобно Римской Республике времен Фабия Максима и Сципеона, Британская Империя эпохи Питта Младшего достойно приняла вызов своего самого последовательного противника. Ответный удар империи на первом этапе выразился в назначении Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона командующим на фронтах майсурской войны. Бонапарт и Веллингтон начали свою долгую партию в империалистические шахматы с заочного блица двухходовки на просторах Передней Азии и Индостана, которая продолжилась на фронтах Испанской гверильи и закончилась эндшпилем лицом к лицу на размытых ливнями полях Бельгии. Подобно боевому английскому бульдогу Веллингтон вцепился в голень и, методично перебирая сомкнутыми челюстями, пятнадцать лет подбирался к глотке корсиканца, что бы намертво сжать их под Ватерлоо. 
Две английские армии с Востока и Запада, из Бомбея и Мадраса вторглись в пределы Майсура. Стратегическая машина милитаристских способностей Уэлсли заработала на полную мощность. С той же методичностью и педантизмом как паровая машина Уатта.  В апреле 1799 года армия Уэлсли вышла к Серенгапатау и взяла его в осаду. Падишах Типпу, преданный своими генералами, но с верной гвардией под стенами своей столицы был готов дать захватчикам последний и решительный бой. Перед ним стояла четкая задача. Продержаться месяц другой до подхода покорителя Италии и Египта. Мало кто сомневался, что такому живчику как корсиканец по силам преодолеть с боями полторы тысячи миль за это время. К тому же, если бы Бонапарт вышел к берегам Инда, то британцам пришлось бы снять осаду Серингапатама и идти ему навстречу, что бы ни допустить соединения с Типпу и защитить Бомбей. Ибо подобный милитаристский мезальянс означал конец Британской Индии. И начало Индии французской. Точнее Индии бонапартистской. Полвека Англия воевала для достижения теперешнего статуса. Всё результаты этих бульдожьих викторий могли рухнуть как карточный домик от прикосновения шпаги победоносного генерала.
Веллингтон пошёл другим путём. Выбрал второй вариант.
А именно – разгромить Типпу до подхода французов.
20 марта Бонапарт подошёл к бастионам Сен-Жан д’Акр. Перед ним стояла задача, во многом походящая на ту, которая девять лет назад стояла перед русским генерал-аншефом Суворовым под стенами Измаила. Такие же прекрасно укреплённые фортификации. Избыток передовой артиллерии. Изобилие съестных  и военных запасов. Гарнизон с решимостью оборонятся и вдвое превышающий силы осаждающих. Но было и одно кардинальное различие в итоге решившее исход дела. Измаилом командовал самодовольный магометанин – сераксир(маршал) Аудузла-паша. Комендантом Сен-Жан д’Акр был назначен выписанный из Альбиона полковник Сидней Смит. А под командой настоящего английского полковника, даже турки приобретали качества солдат, хоть и посредственных, но всё же способных противостоять цивилизованным воинским соединениям. Полковник приказал янычарам вместо утреннего чтения сур Корона, по десять раз собирать, разбирать и чистить свои штуцеры, а вместо вечернего намаза сто раз отжаться от пола мечети приняв упор лёжа. Янычары рычали от ярости, но команду выполняли с рвением. За нерасторопность янычарский ага, по приказу англичанина, потчевал их палкой по пяткам. Грозный фирман султана подтверждал любые приказы британца. К тому же под стенами цитадели разбил свой лагерь страшный франк. Он внушал ужас. Неделю назад по его приказу были просто так расстреляны 4000 их товарищей-арнаутов, сдавшиеся в плен под Яффой. И среди причин этой кровавой трагедии не было патологической жестокости присущей характеру корсиканца. По натуре, как ни странно Бонни был не злым человеком. Он действовал как жесткий фронтовой командарм всех времён и народов. Функциональность действий и только. Пленных нечем было кормить. Некому было охранять. Негде содержать. А отпускать на волю, что бы они пополнили своим составом гарнизон Аккры – глупо. Преступно по отношению к своим солдатам, вверенных ему Проведением. Что делать? Бонапарт принял это людоедское решение без видимого колебания, хотя впоследствии призвал, что оно ему далось не просто. Как это не парадоксально турок он хоть и с презрением считал воителями второго сорта – но людьми одинаковой пробы со своими гренадерами. Но, увы, диких магометан, презирающих клятвы данные неверным нельзя было отпустить под честное слово больше не воевать с французами, как, к примеру, русских, австрийцев, англичан даже буйных поляков. Как известно доживавший свой век в Париже польский герой и американский генерал Косцюшко ненавидел всей душой русских и немцев, разорвавших его родину. Но он остался верен слову дворянина, данному мертвому русскому царю Павлу и отказался принять из рук французского императора маршальский жезл и возглавить польские легионы в составе Великой Армии в преддверии похода Наполеона на Москву. Нет такой подлости и преступления, коих не совершил бы магометанин, если оно не запрещено Кораном. Законы чести и законы шариата – антагонистические кодексы.  Магометане такие же люди, как и все прочие, а посему их мораль нельзя назвать античеловеческой. Но история, как прошлых веков, так и современности дает все основания именовать её варварской, контргуманитарной и уж точно отказать этим религиозным воззрениям в эпитете «цивилизованные». Бонапарт это знал. Воспринимал как данность. И из этой данности исходил в своих деяниях.
Так что подопечные, несшего «бремя белого человека» полковника Смита (который как истинный империалист относился к янычарам как к дрессированным животным худо-бедно обученным пользоваться ятаганом и мушкетом), не испытывали иллюзий по поводу своей участи в случае поражения. Скорее всего, корсиканец предпочтёт потратить на уцелевших трусов свинец, чем корм. К тому же гарнизону было известно. Что бы ни травмировать психику солдат, заставляя их выполнять грязную работу палачей, Бонапарт отдал строгий приказ. Пленных не брать.
Осада продолжалась два месяца. Турки с яростью обречённых отбили два приступа. У Бонапарта не имелось осадной артиллерии. Крепость блокировать не удалось. Английский флот поставлял осаждённым всё необходимое. 20 мая по приказу Бонапарта начался последний и решительный штурм. Он был отбит. Французы потеряли три тысячи солдат. Турки – девять. Но победа досталась даже не им – британцам. Впоследствии Наполеон считал свое отступление от стен Аккры, мистической случайностью. Опять, то, что получилось у англичан (почти ровно 600 назад английский король Ричард I Львиное Сердце таки Аккру взял, разбив под её стенами отборные полчища самого Великого Саллах-ад-дина) – а у французов, даже у самого Бонапарта – не вышло. Хотя, спору нет, верно, и то, что рано или поздно европейская армия одолела бы диких магометан в правильном воинском ремесле. Рано или поздно? В том-то и дело – что поздно. Точных сведений нет. Но с большой долей вероятности можно заявить. Основным мотивом снятия осады явились вести из Индии. Похоже, что в третьей декаде мая 1799 года до Бонапарта дошла информация об исходе последней, четвёртой войны между Англией и Майсуром.  Между падишахом Типпу Саибом и будущим герцогом Веллингтоном. В начале апреля англичане осадили столицу Майсура – Серингопотам. 28 апреля крепость была взята приступом. Падишах погиб, как и положено настоящему восточному деспоту. С саблей в руках. На ступенях лестницы своего дворца ведущей в гарем. Английский гренадёр выковырял штыком из его диадемы знаменитый алмаз «Глаз Шивы». Тот самый, который послужил прототипом пресловутого «Лунного камня», перипетии приключений коего, столь красочно описаны на страницах знаменитого романа Уилки  Коллинза. В середине июля 1799-го, потрёпанное, прореженное, но непобедимое более того, воинство корсиканца вернулось в Каир.
 Генерал Бонапарт и будущий герцог Веллингтон вместе с братом, генерал-губернатором Индии, разыграли азиатский гамбит, используя в качестве пешек и ладей, батальоны республиканской армии, орды янычар, банды сикхов, эскадроны раджпутов, роты красномундирной шотландской инфантерии и вымуштрованные в вольере европейской дрессуры полки сипаев. А премьер-министр Его Величества Уильям Питт Младший гужевался над европейским театром военных действий. На золотые фунты стерлингов из банковских сейфов City сколочена очередная антифранцузская коалиция. Она была создана не с такой лёгкостью как предыдущая, для которой хватило простой ненависти европейских монархов к безбожному республиканскому режиму, казнившему законного главу государства. Для создания второй антифранцузской коалиции, кроме солидарной монаршей ненависти к республиканскому строю, всегда и везде присущих интересов лондонских банкиров, понадобились и такие ингредиенты как корысть, ущемлённые амбиции и честолюбие романтика. Эта была самая опасная, самая действенная из всех контрреволюционных коалиций с 1789 до 1815 год.
Родившийся в этом (1799) году в городе Москва будущий популярный русский поет Александр Пушкин, много лет спустя написал по другому поводу следующие строки. «Нельзя запрячь в одну телегу коня и трепетную лань». Дипломатический гений Уильяма Питта Младшего опроверг этот мраморный постулат русского версификатора европейских литературных сюжетов. В повозку второй антифранцузской коалиции помимо коня, козла и мула была запряжена прочая живность, включая бешеных ездовых собак, которая при другом политическом раскладе готова была не то что действовать в союзе, а в глотку друг другу вцепиться. На козлах этого фургона панъевропейской войны уютно умостился Питт и погонял животин ударами золотого бича английских субсидий, ненависти, обид и комплекса неполноценности каждого из тягловых животных британской политики того момента времени. То, что в коалиции оказалась два года назад битая Бонапартом Австрийская Империя во главе со своим «добрым императором Францем» было более чем естественно. Австрийцы были вытолканы штыками наполеоновских гренадер из Италии и ограблены в виде контрибуции на сумму равную годовому доходу со своих владений, кстати, весьма щедро урезанных в пользу Директории. Так же более чем естественным в коалиции выглядело Неаполитанское королевство, сократившееся подобно шагреневой коже до размеров Сицилии. Неаполитанским двором заправляла матёрая лесбиянка Мария-Каролина, сестра казнённой французской королевы Марии-Антуанетты. Что касается зарейнских швабов, то значительным доходом прусского короля Фридриха-Вильгельма III, вот уже почти десять лет являлись эти самые пресловутые британские субсидии, которые приходилось отрабатывать кровью хвалёных гренадеров из вольера покойного Фридриха Великого. Война на берегах Рейна стала для швабов перманентным состоянием, впрочем, таким же обыденным явлением, как и та регулярность, с которой пруссаки были биты республиканскими войсками.   А вот куда более экзотичным явилось членство в союзе с австрийцами против Парижа Блистательной Порты. Австрия и Турцию сто лет уже воют, и ещё сто лет будут воевать, деля меж собою земли Сербии, Боснии, Венгрии, Трансильвании и так далее.  Впрочем, эмоции султана Селима вполне можно понять. Генерал Бонапарт, формально не объявляя войну Стамбулу, откроил от империи Египет, Палестину, Ливан, зарился на Сирию, с завидной регулярностью при этом, уничтожая турецкие армии, которые султан посылал против французского экспедиционного корпуса, как поздравительные открытки к празднику. И тот факт, что в этом году Бонапарту не удалось взять Аккру и прорваться в Индию, совсем не являлся залогом того, что в следующем году его вместе с гренадёрами вполне можно было ждать с «визитом вежливости», скажем в Константинополь. Скорее наоборот.
Однако уж совсем парадоксальным выглядит  участие в союзе против Франции вместе с Англией, Австрией и Турцией – Российской империи, где обживался на ещё тёплом после мясистых ягодиц «матушки-императрицы» престоле уже потрёпанный жизнью сорокапятилетний император Павел I. Все самодержцы не любят республиканцев. С брезгливым презрением и яростью относился к парижскому демократическому ворью и русский царь. Однако эти его эмоции были всё же не столь сильны, что бы просто так, за здорово живёшь оторваться от практически безнаказанного потрошения Турции, скрепя сердцем воплощая в реальность «греческий проект» своей нелюбимой матери. Замириться с султаном, второпях даже кажется забывшим отменить очередной джихад, и послать две лучшие армии (Суворова и Корсакова) не на Царьград и Трапезунд – а в Италию и Гельветическую Республику. А флот под командой контр-адмирала Ушакова в Средиземное море, через милостиво откупоренные турками проливы. Да ещё и взять под это дело грязные кредиты лондонских торгашей. Это-то и самое странное на первый взгляд.
Есть люди, которые не любят евреев. Есть такие, кто ненавидит англичан. Павел принадлежал ко вторым. За что англичан-то? А евреев за что? Всё за тоже. «Англичанин опять гадит» - эта фраза персонажа из веселого опуса почти русского писателя Гоголя, по поводу грядущих невзгод (визита «ревизора» «из самого Санкт-Петербурга» в конкретном, если случае) стало национальным кредо всех обитателей правительственных апартаментов Московии. От  кесаря Иоанна IV до полковника Путина с юристом Медведевым и даже тем политическим клоуном, который когда-нибудь сменит одного из этих ловких мошенников у лотка кремлёвской кормушки.
Путин понятно. Там, опрометчиво вскормивший гебьёвого «крошку Цахеса»  Березовский с целым сонмом подобного беглого ворья, резвящегося в Лондоне. Отказ обнаглевших в конец британских судей, в выдаче на расправу  российских прокураторов какого-то недобитого чеченского «Гамлета», переквалифицировавшегося в «полевые командиры, а потом из кавказского душмана в «правозащитника».  Циничные заявления английского премьера, что он не может позвонить своим судьям, что бы те возвратили негодников на историческую родину – в камеру Бутырского каземата. Наглые предъявы Scotland-yard уважаемому думцу-законодателю в каких-то чекистских шкодах с радиоактивным полонием и всё такое прочее.  Эта подлая традиция дурить наивных русских, такая же устойчивая как отсутствие водяных смесителей в английских ванных-комнатах, ведет свою историю ещё с достопамятного XVI века. Когда британская самодержица Лизавета, сначала не развеивала иллюзии по поводу брачного марьяжа с повелителем Московитской Татарии, а потом самым наглым образом обжулила царя Ивана, отказав ему в претензиях на свое брачное ложе с «полцарства в придачу». А ведь наивный Иван, чьи самые светлые чувства были столь цинично оплёваны, говорят, уже опричников своих заставлял English зубрить, что те могли с новыми соотечественниками без толмача общаться.   
А посему чувство это у императора Павла было искреннее, врождённое и подтверждённое его дальнейшей политикой, впрочем, кончившейся, так же как и любая политика ненавистников, что евреев, что англичан. В конкретном случае Павла Петровича – «апокалипсическим ударом». Инсультом, короче. Но вызванным не нервными переживаниями или повышением артериального давления, а ударом по голове чем-то твердым и тяжёлым. В этом император почти полностью скалькировал жизненный эпилог своего горячо почитаемого батюшки. Конечно же, имеется в виду не ловкий самозванец вороватый казак станицы Зеймофееской Емелька  Пугач. Этот был зарублен топором при большом стечении народа на Болотной площади в городе Москва, и так и не сжавший в родственных объятиях горячо любимого сыночка Пашу – а настоящий император Петр III. Тот получил смертельный удар по лбу канделябром в твердой руке графа Орлова, за то, что якобы передернул карты, когда после добровольного отречения от престола, в селе  Ропше, где дулся в «вист» с охранявшими его гвардейцами из Преображенского полка. Император Петр, приходился близким родственником как шведскому короля Карлу XII, так его антагонисту на пространствах Восточной Европы, основателю русской империи Петру Алексеевичу Романову. Попав на русский трон путем хитрых геральдических извивов четвертый русский самодержец, считал доставшуюся в его владения северо-восточную часть материка Евразия обременительным приложением к горячо любимой Гольштинии, которую он не без оснований своей называл настоящей отчизной и европейским примером подражания. Себя император полагал цивилизованным европейцем, которому выпала неблагодарная участь провести остаток дней управляя племенами московитских татар. Этаким римским сенатором, которого проведение в лице капризного каприйского Principe’s  назначило проконсулом окраинной варварской провинции, населённой дикими племенами варваров, единственное достоинство коих есть то, что они не песьеголовые.
Павел Петрович, лишившийся своего августейшего папаши в раннем детстве при явном участии в сём тёмном деле матушки, среди европейских монарших дворов, не без весомой доли оснований слыл «русским Гамлетом». А мрачный замок в Гатчине, где обитал наследник русского престола, именовался «татарским Эльсинором». Мамаша-узурпаторша, императрица Екатерина Великая, тасуя колоду своих «Клавдиев», состоящую из гвардейских валетов Орловых, короля Понятовского, и прочих козырных десяток и шестёрок типа Потемкиных, Зубовых, Салтыковых, все же дала сыну относительно европейское образование. Конечно же, женила на немецкой принцессе – но держала в строгости и к государственным делам не допускала. Тяжелое монаршее детство, суровая юность цесаревича и долгое ожидание престола не только не купировали детские мечты, которые есть у каждого ребёнка – но обострили их до жгучести.
А Павел мечтал стать рыцарем.
И ни каким-нибудь картонным – а настоящим. Героем реконкисты, крестовых походов или Столетней войны. Типа Аладиса Галльского, Сида Кастильского, саксонского Айвенго,  французского Байярда, бургундского Карла Смелого, Ричарда Львиное Сердце, франка Роланда, бритта Артура, Бернара Дюгеклена, Эдуарда Черного Принца, «доброго короля Гарри IV», Ланселота и прочих. Но в России рыцари отродясь не водились. Бояре были – да. Опричники там всякие были – а вот рыцари нет. Только холопы и дворяне. Которые по счёту большому тоже являлись холопами и лишь при недопустимом попустительстве матушки, получившие какие-то там «вольности». К чему приводят эти «вольности» наглядным примером выглядит работающая без перебоев гильотина на Гревской площади в городе Париже.
Но судьба улыбнулась Павлу Петровичу. Сбылась мечта императора.
К началу XIX века из когда-то гремевших своей славой рыцарских орденов остался лишь один – современник: Тевтонского, Ливонского, Меченосцев, Храмовников (они же рыцари Тампля), испанского Сант-Яго – речь идёт о базирующемся на острове Мальта ордене госпитальеров. Мальтийские рыцари были, по крайности согласно сертификатам и в глазах пресвященной Европы рыцарями всамделишними, доподлинными. Конечно же, они давным-давно не ходили в латах и глухих шлемах со страусовыми перьями, уже не устраивали турниров и крестовых походов, а довольно успешно занимались торговлишкой, кредитным делом и коммерческим посредничеством. Орден имел славную историю. Основанный в Иерусалиме во времена крестовых походов, он вынужден был перебазироваться на остров Родос, после того как сарацины вернули Палестину в эфир владычества Магомета. Однако сто пятьдесят лет назад турецкий султан Сулейман Великолепный со второй попытки взял бастионы Родоса и выжил рыцарей на Мальту. Турки попытались достать госпитальеров и на Мальте, но гроссмейстеру Ла-Валетту удалось вдохновить свою паству и с доблестью отбиться от нашествия османов. В отличие от несчастного Константинополя Мальта выстояла.
За полтора века мирной жизни на благословенном острове рыцари утратили вкус к милитаристским забавам, и как уже говорилось, процветали, успешно занимаясь бизнесом. Однако к концу галантного XVII века стало ясно, что независимость Мальтийского ордена превращается в исторический анахронизм. Слишком уж много сокровищ рыцари накопили в своих закромах, и слишком выгодным было стратегическое расположение Мальты в канун начала века битв между Великими империями за торговые пути ко всяким там Индиям и военные коммуникации. И хоть не уже потерявшая свой блеск Порта являла из себя опасность, а вполне цивилизованные Британия или Франция, рыцарям, ох, как не хотелось, что бы их уютное островное гнёздышко разделило печальную участь древней республики дожей. Почти тысячелетняя независимость города Святого Марка в позапрошлом году была раздавлена сапогом Бонапарта как жужелица, случайно попавшая под подошву калиги имперского центуриона.
Частное предпринимательство способствует гибкости мышления. И мальтийский верховный совет, дабы по крайности хоть юридически избежать претензий на своё достояние, что англичан, что французов принял нестандартное решение. Рыцари избрали своим гроссмейстером русского императора Павла Петровича. Преимущества данного решения выглядели весьма весомыми даже на фоне того, что  Павел был главой православной державы, а Мальта совсем не собиралась перекрещиваться в православие из католицизма. Россия, во-первых, была далеко. Во-вторых, достаточно богата. Что давало весомые основания рассчитывать на щедрость нового гроссмейстера. В-третьих, русских в Европе уже в те времена боялись, конечно, намного меньше, чем гуннов эпохи «великого переселения народов», но почти так же как монголов, времён батыева нашествия на Польшу, Германию и Венгрию.  Примером чему явилось блистательное участие обученной на европейский манер «орды московитских татар» в той же «войне за Австрийское наследство». Неглупый и способный король Фридрих II был разгромлен в двух побоищах. Его хвалёные гренадеры до этого гонявшие австрияков и французов по Саксонии и Эльзасу как таракана по столу, оказались манекенами для оттачивания русскими навыков штыкового боя и меткости их артиллеристов. А знаменитые «черные гусары» просто изрублены в капусту московитскими драгунами и донскими казаками. Берлин взят. Жители Кенигсберга и окрестностей, включая небезызвестного Эммануила Канта, присягнули на верность русской цесаревне Елизавете. Само существование Прусского королевства как государства поставлено под вопрос. Фридриха Великого спасла от полного краха только смерть Елизаветы. По приказу нового императора Петра Федоровича русские войска очистили центральную Европу. С Пруссией был заключён не только мир – но и союз. Но что ни говори, а Московитская империя со столицей в городе имени святого апостола Петра, уже тогда не без некоторых оснований претендовала на статус великой державы, причем почти европейской.
Император Павел был счастлив как ребенок, которому родители наконец-то купили обещанный велосипед, не смотря на тройку по алгебре в четверти. Всё, что можно в Петербурге было украшено раздвоенными на концах как змеиные языки «мальтийскими крестами». Начиная он императорской мантии, кончая лепниной на фасадах строящихся зданий. В неуютных покоях новой имперской резиденции - Михайловского замка, по скрипучему паркету зацокали каблуки туфель самых настоящих рыцарей, щедро жалованных своим гроссмейстером придворными титулами, орденами и деньгами. Как уже говорилось, Павел Петрович был окрылён, рыцари довольны, далёкая Мальта сыто переваривала русские субсидии – но недолго музыка играла, миг счастья краток был. Как уже поминалось, по дороге в Египет генерал Бонапарт между делом завоевал Мальту, якобы, что бы та не досталось англичанам, которые чего уж греха таить имели на остров свои виды, до поры скрываемые. О том, что русский император фактически глава островного государства Бонапарт вспомнил уже в Египте, гоняя мамелюков по пескам Сахары. Ему было не до русских обид в преддверии похода в Сирию и Индию, а французский гарнизон в цитадели Ла-Валетты был им прекрасно укомплектован, обучен и способен отразить высадку десанта, хоть английского, хоть турецкого. Рыцари же, почти всем своим табором с останками казны, спасенными он французской реквизиции, перебрались в Петербург, и, поскуливая от жалости к самим себе стали докучливо молить нового гроссмейстера «о восстановлении попранных прав».
Всё это ясное дело просто взбесило русского самодержца, и он скрепя сердцем вступил в противоестественную коалицию с недобитыми турками, ненавистными англичанами, горячо почитаемыми пруссаками и презираемыми австрияками. Против Франции. Уже даже не из-за монаршей солидарности против безбожных якобинцев, а из чувства личной неприязни и обиды. Хотя с другой стороны неглупый Павел отдавал себе вполне ясный отчёт, что на тот момент времени между Россией и Францией не было никаких противоречий, а самое выгодное участие в панъевропейской военной сваре это есть статус наблюдателя, имеющего под ружьём отмобилизованную и опытную армию.    После того как коалиция достигла соглашения о создании союзной армии и направлении главного удара (восстановление статус-кво было по настоянию австрияков начать с изгнания французов из Италии) встал вопрос о верховном главнокомандующем. А так все европейские генералы и маршалы, начиная от прусского герцога Брауншвейгского, кончая самым способным из австрийцев эрцгерцогом Карлом, были уже трепаны французами как тряпка Тузиком, сошлись на ещё бодром старике Суворове.
Весной 1799 года Суворов во главе своих ветеранов турецких войн (около 30 тыс.) высадился в Италии. Вторая русско-австрийская армия (примерно 20 тыс.), ведомая тупым и неудачливым Корсаковым, должна была вторгнуться в Швейцарию. Австрийцы и пруссаки на подхвате.  В суворовском экспедиционном корпусе присутствовал цесаревич Константин изъявивший желание поднабраться милитаристского опыта и самые способные из русских генералов – Багратион и Милорадович. Эти, впрочем, будучи лично храбрыми солдатами и доблестными офицерами, как генералы являлись полными посредственностями на фоне блистательной милитаристской плеяды воителей Республики – уж точно. Командир полка – вот тот максимальный уровень на котором пользы от них больше, чем неудач. Впрочем, подавляющая часть остальных русских генералов была далека и от этой милитаристской вершины. Как уже говорилось стараниями англичан, а если конкретно, то адмирала Нельсона Бонапарт был заперт в Египте и полностью отрезан от Европы. Но в Италии Суворову противостояли доблестный Жубер и храбрый Моро, чьё тактическое мастерство даже Бонапарт считал равным своему.  Швейцарию оборонял хитрый как стая лисиц будущий маршал Массена. Французские  армии по численности были сопоставимы с русскими силами вторжения, прекрасно вооружены и обучены, имели высокий моральный дух и победоносный боевой опыт. Итальянская компания для Суворова на старости лет явилась настоящим выпускным экзаменом для его посмертной репутации «русского Помпея». Ведь по большому счёту на протяжении всей его милитаристской карьеры никого из его визави на поле боя никак нельзя было бы назвать полноценным противником, виктория над которым достойна истинно триумфа европейского воителя, одолевшего достойного партнёра.  Практически никогда Суворов не командовал войсками в противоборстве с цивилизованной европейской армией. Башкиры Салавата Юлаева, которых Александр Васильевич, отлавливал во время подавление пугачевского бунта, даже на фоне турок выглядели как сопливые и вонючие скинхеды на фоне матёрых ветеранов дивизии СС «Мертвая голова». Турки же они есть турки. В Новое Время их азийские полки, не смотря на все старания британских советников, были годны лишь для устройства масштабных зачисток партизан-гайдуков и массовой резни гражданского населения, – типа аналогов и предшественников холокоста, погромов: Морейского 1820 года, Болгарского 1875-76 года, Армянского 1915 года, греческого в городе Смирна в 1921 году. Турецкие армии, даже со временем переодетые в мундиры европейского покроя с феской вместо кивера, правда, служили исключительное для того что бы армии цивилизованных держав оттачивали на них милитаристское мастерство своих рекрутов. Спору нет их янычарам, спахиям и башибузукам нельзя в большинстве своём отказать, что в храбрости, что в верности присяге, что в кровожадности. Но они были варварами, как когда-то германцы и те же французы, когда легионы Великого Рима огнём и железом приобщали их к прелестям цивилизации и культуры. Причина «отсталости навсегда» некогда могучей Турции и некогда великой Персии, давно уже определена музой истории Клио. Ислам. Религия более пригодная для животных умеющих говорить по-человечьи, чем для людей считающих себя вершиной пирамиды развития мира животных. Армии Суворова и Румянцева громили турок и татар в степях на юге Малороссии и долинах Румынии, примерно так же как когда-то победоносные легионы Лукулла и Помпея устраивали чисто охотничьи облавы в Леванте на скопища парфян, армян, персов,  евреев, колхов, понтийцев и сонмы прочих кичливых азиатов.
 Правда, в Семилетнюю войну Суворов, в звании секунд-майора, командовал батальоном на фронтах Пруссии. Но комбат это комбат. А генерал это генерал. С некоторой натяжкой европейским воинским образованием можно назвать польских инсургентов образца 1794 года, которыми руководил способный генерал Тадеуш Косцюшко, ветеран Американской войны за независимость. Косцюшко, как и Пугачева, Суворов разбил, Варшаву, как и Измаил, взял штурмом. Но защитники предместья Варшавы, Праги всё же были более ополченцами-комбатантами, чем регулярной армией натасканной по европейскому стандарту, а Косцюшко ещё в самом начале компании был взят в плен гусарами генерала Фрезера, и только недавно выпущен Павлом из каземата Петропавловской крепости под честное слово дворянина никогда больше не воевать против России.
Адмирал Ушаков отбил у французов Ионический архипелаг. Затем британская морская пехота с эскадры Нельсона очистила от республиканцев Неаполь. На престоле Королевства Обеих Сицилий вновь воцарилась династия  Бурбонов. Но все же судьба Итальянской компании решалась на севере Апеннин.  В противоборстве Суворова с лучшими генералами Директории. В сражении при Нови старик доказал свою репутацию одного из лучших воителей своего века, превосходящую славу Евгения Савойского, Тюррена, короля Фридриха II, и даже самого «Александра Севера» - Карла XII. Скорее всего, Александр Васильевич являлся единственным настоящим генералиссимусом за всю историю милитаризма, с полным основанием и чистой совестью носившим это высшее воинское звание воителей всех времён и народов. Он наголову разбил отборную армию Жубера. Сам храбрый француз пал на поле боя. Затем был обращён в бегство самый способный после Бонапарта тактик генерал Моро. Италия очищена от французов. Путь на Париж открыт. «Да здравствует Суворов!» писали на стенах домов французской столицы, воспрянувшие подпольщики из роялистского движения Сопротивления. С тем же боевым кличем «Да здравствует Суворов!» вандейские моджахеды, ведомые своими вождями Кадудалем, Фротте и Ларошжакленом, бросались с косами и вилами на штыки стройных каре солдат Республики.
Тем временем вторая русская армия во главе с самодовольной посредственностью Корсаковым вопреки логике, здравому смыслу и дельным советам беглого каторжника, генерала Пишегрю, некогда завоевавшего для Республики Голландию, но изменившего Директории с роялистами,  двинулась в Швейцарию и напала на корпус Массены. Грамотный и хитрый Массена действовал как по учебнику. Французские горные егеря сначала разгромили арьергард и авангард противника, а потом загнали всю армию в «мешок». В окружение. Таким образов вместо того что бы двинуться на Париж Суворов был принужден идти на выручку своему непутёвому соратнику. В Швейцарию. В горный капкан. В крысоловку, где в качестве сыра-приманки хитрющий француз до поры не добивал окруженную русскую армию. Уж на перевале Сен-Готард до суворовского штаба дошла роковая весть. Корсаков принужден к капитуляции без почета. После разгрома в сражении под Цюрихом, шесть тысяч «чудо-богатырей», склонили знамёна, воткнули штыки в снежный наст и подняли руки. Массена действовал с методичностью зубчатых колёс в часовом механизме. Он по всем правилам воинского искусства окружил Суворова со всех сторон и вознамерился повторить со второй русской армией тоже, что и проделал с предыдущей. Единственный путь к призрачному спасению, через так называемый «Чертов мост», как не без оснований полагал Массена – вел русских прямиком в ад. Поймать самого непобедимого Суворова! Пленный фельдмаршал! Подобное случится только через 143 года с неудачливым немцем Паулюсом. Но Суворов не какой-нибудь немец прусской выучки. «Русские прусских всегда бивали»!  Суворов – русский Помпей! Мечта достойная не только честолюбия упорного Массены, но даже капризного гения Бонапарта. Нам известен итог швейцарского похода русских войск. Кому он принёс больше славы? Массене, чисто случайно не взявшего в плен прославленного русского фельдмаршала? Старику Суворову таки проведшему своих доблестных ветеранов через пресловутый «Чертов мост», и вырвавшемуся из окружения с остатками потрёпанной армии, чудом избегнув плена и позора?  В стратегическом плане виктория, несомненно, за Директорией. Намеченный ещё Суворовым поход на Париж сорвался и состоится только через 15 лет с транзитом вслед за французами через Москву, Вену, Мадрид и Берлин. Что касается морального удовлетворения то оно, несомненно, осталось за русскими. Старик Суворов доказал что он настоящий полководец, так как умеет не только блистательно наступать, но и грамотно отступать. Честь русского оружия осталась незапятнанной. Почти. Вообще говоря, богиня всех милитаристов Беллона оказалась снисходительна к воинской славе нашего отечества. Она не допустила очного рандеву Александра Васильевича Суворова и генерала Наполеона Бонапарта на поле боя.  «Русского Помпея» Беллона милостиво уберегла от неминуемого Фарсалла, не скрестив его боевой путь с дорогой, по которой шел к вечной славе несокрушимый «Парижский Цезарь». Суворов так и умер в следующем 1800 году непобедимым генералиссимусом. А в реестре блистательных побед корсиканца над различными русскими и нерусскими, императорами и королями, принцами и генералами, маршалами и фельдмаршалами, герцогами и эрцгерцогами, пашами и беями нет ни одной виктории над действующим генералиссимусом. Напомним лишь, что самые способные из учеников и соратников Александра Васильевича испытали на себе всю горечь милитаристской очной ставки с грозным гением корсиканца. «Русский Фабий Максим» фельдмаршал Кутузов был бит Бонапартом как собака палкой под Аустерлицем и Бородино. А «русский Марцелл», храбрец Петр Багратион, люто колоченный французами в компаниях 1805-07 годов и под Смоленском в году 1812, в итоге нашёл свою геройскую смерть на том же Бородинском поле, как генералы Жубер под Нови, Дэзе под Маренго  или как маршал Ланн на Дунайской переправе в побоище под Ваграмом. Самые способные из русских воителей, такие как Милорадович, Ермолов, Тучков, Бинигссен и прочие, хоть как-то выделявшихся на фоне тупости и тотальной военной безграмотности  своих соратников, в той компании прославились храбростью – но не викториями, о милитаристских тактических изысках уже не говоря. Вообще, не смотря на доблесть своих солдат, русским генералам не удалось одержать над самим Бонапартом ни одной бесспорной победы. Бородино? После сражения столица не достаётся побеждённому в качестве трофея. Березина? Действия Бонапарта во время переправы через Березину включены во все учебники милитаризма как образец грамотных тактических действий. Русские командармы Чикагов и Витгенштейнн настолько были обуяны ужасом перед одним именем непобедимого корсиканца, что даже не решились вступить в боевое соприкосновение с потрёпанной «фельдмаршалом Морозом» остатком Великой Армии. Как стыдливо пишут в своих опусах «патриотические» историки «они упустили Бонапарта». В «битве народов» под Лейпцигом 1813 года французы хоть и отступили под натиском тройного численного превосходства союзников, но сохранили, стой и порядок, нанеся противнику потери аналогичные своим. Первое отречение Наполеона в 1814 году было продиктовано большей частью не тем, что он разучился побеждать, а тем, что его отъевшиеся маршалы устали воевать. А единственный действительный победитель Бонапарта герцог Веллингтон честно призвался в конце жизни, что до сей поры не поймет, как это у него получилось. Впрочем, Питту, Нельсону и Веллингтону (завершившим свою карьеру на посту премьер-министра) Британия в XIX веке обязана своим существованием как непобедимой нации не в меньшей степени, чем Ллойд Джорджу, Черчиллю и Монтгомери в веке XX-ом.   
А итог компании 1799-го года был таков. Северная Италия осталась за Австрией, Рим за папой, Неаполь за Бурбонами. Обезглавленная гидра революции отползла за Рейн и Альпы. Раны зализывать. К тому же Массена был вскоре вынужден эвакуироваться из Швейцарии. В общем и целом итог компании 1799 года был за антифранцузской коалицией. В Лондоне были довольны. Республиканская зараза была загнана за старые французские границы и пока не имела силы оттуда выползти. Из всех завоеваний у Франции остались только Нидерланды, Мальта и далёкий Египет. В Вандее продолжала лютовать французская «чечня». После фактического выхода из состава коалиции русского императора в Европе установилось зыбкое равновесие. Нарушить его мог только один человек. И премьер-министр правительства Его Величества короля Георга III, Уильям Питт Младший хорошо знал этого человека. И опасался его. И имел к этому все основания.