Дуэль Пушкина -отрывок повести-

Сегодня отбор в отряд космонавтов проходил на пустыре позади магазина. Почему-то этот пустырь считался футбольным полем, хотя никто никогда в футбол здесь не играл. Пустырь был маленьким, весь в колеях от тяжелых трёхтонных ГАЗонов. К 10 утра собралась вся ребятня нашего "коменданского городка". Так мы называли этот посёлок. На дворе стояло лето 1961г. Игра заключалась в следующем: выбранного кандидата в "космонавты" за руки и за ноги подвешивали на верёвках к низкому потолку овощехранилища. Все эти хранилища, одноэтажные, неказистые, по макушку вросшие в землю, как правило без окон, были убогими, оставшимися ещё с довоенных времен, строениями. Хотя база официально была записана как фруктово-овощная, но, в основном, тут хранили картошку, морковь, свёклу, которую обзывали буряком, и капусту.
Итак, пока будущий космонавт висел, в позе парящего орла, остальные внимательно следили за улицей, потому, что если бы нас поймали взрослые, то, а мы знали это из собственного опыта, космонавту ох, как не поздоровилось бы и он ещё дня три не смог бы, даже, сидеть, а уж летать....
К низкому потолку от буртов поднималась тёплая волна запахов подгнивших овощей, приводя испытуемого в полную прострацию. Некоторые, особенно "нервные", теряли сознание, но желание доказать, испытать себя было так велико, что каждый из нас с нетерпением ждал своей очереди повисеть.
Ждановская фруктово-овощная база находилась на самой окраине Ленинграда. Никакого общественного транспорта, за исключением электрички, не было. Электричка соединяла Город с курортным Сестрорецком. Наша остановка называлась "Новая Деревня" и до конечной, Финляндского вокзала, было ещё три остановки. На самом деле никакой "Новой Деревни" давно не было. От бывшей деревни остались только "Коменданский аэродром" и, через грунтовую дорогу, "дуэль" Пушкина - то есть остатки, почти полностью вырубленной в войну, рощи и кое-как сколоченный обелиск, на котором висела табличка, сообщавшая, что тогда-то именно здесь и произошла дуэль великого поэта. Раз в год из Города приезжали какие-то люди, в основном женщины, недолго говорили о величии русской поэзии, читали Пушкина, ели, оставляя после себя крошки, обрывки газет, шелуху от яиц и пустые бутылки. Обелиск же, тоже, раз в год красили наши отцы, после чего, тоже, выпивали, хотя ничего такого не говорили. Говорили чаще всего о войне и об американском империализме. Войну и империализм ненавидели люто, до драки. Кто-нибудь в разговоре обязательно ляпал что-то не то и тогда такого надо было приструнить и приструнить следовало исключительно кулаком. Затем все мирились, плакали и снова выпивали.
Наши родители работали на базе. Дома, а вернее 1-2 этажные деревянные бараки, в которых мы жили, подходили к самому обелиску и, может быть, поэтому всё, что было связано с Пушкиным воспринималось особенно остро. О нём говорили так, как будто бы это был свой работяга с базы. Вот сейчас он придет с работы, сядет и за компанию опрокинет стопарик. Хотя, я думаю, что навряд ли кто-нибудь наизусть знал хоть одно его стихотворение. Этого, как-то, не требовалось.
База для нас ребятишек заменяла всё. Она была нашим домом, детской площадкой, бесплатной столовкой. Здесь мы проводили всё своё время. Здесь мы знали всё и нас знали все. Здесь мы учились жизни. Я не знаю, как в дальнейшем сложились судьбы моих тогдашних друзей, но почему-то хочется думать, что были у них и счастье, и любовь, и всё то, что нужно нормальному человеку.
На базе работали не только наши родители. Были "зеки". Их приводили под ВОХРовским конвоем. Скорее всего, как я сейчас понимаю, это были пятнадцатисуточники - арестованные за какие-то мелкие нарушения общественного порядка, как говорили тогда. Были "волки". Так их называли. Эти нигде постоянно не работали, но приходили на базу что-нибудь разгрузить, почистить, пересортировать. Работая по 16-18 часов в день, они получали 5-6 рублей и "общий" обед. На следущий после получки день, эти, большие по тем временам, деньги пропивались и через день "волк" снова появлялся на базе.
Нам нравилось наблюдать за ними. Забравшись на низкие крыши овощехранилищ, мы слушали их трепатню о семьях, о войне, об их, никогда не случившихся, подвигах. О каких-то сумасшедше красивых женщинах. Они все были непризнанными гениями и ужасно засекреченными шпионами. Они вешали нам "лапшу" на уши и мы благодарно им внимали. Особенно нам нравился один такой "волк". Он не очень часто работал на базе, но когда приходил, то в обед он забирался к нам на крышу и вокруг него моментально собиралась вся малышня. И покурив, он начинал рассказывать нам занятные истории про маленьких человечков, про Знайку и Незнайку, про Цветочный город. Истории сыпались одна за другой, без остановки. "Волк" со смешной фамилии Носов, как мы его любили. Был ещё один. Он садился всегда подальше от детей. Он рисовал. Мы считали его психом и немножко побаивались. Однажды мне удалось заглянуть к нему в альбом. Там простым карандашом были нарисованы бараки, бурты с овощами, наши мамы и мы. Как настоящие, живые. Это было поразительным открытием. Он словно ударил меня своими рисунками. Такое же чувство я испытал, когда впервые попал в Русский музей. Удар под дых, от которого перехватывает дыхание, и нет слюны, чтобы смочить губы.
....................................
Память моя послушно несёт меня в прошлое, легко стирая грани настоящего бывшего и рисуя на нём тени желаемого невозможного будущего.