5. Притязания одержимости

  Матка
   
  II. Матка
   
  5. Притязания одержимости

  Глеб.
   
  Когда Тасманов покупал землю под застройку в районе плато Заповедная Высота, ему и в голову не пришло обратить внимание, что выбранная местность считается непригодной для проживания. Ему осторожно намекнули, что Заповедная Высота знаменита прежде всего множеством случаев исчезновения или гибели оказавшихся там людей, во всем же остальном остается малоизученной и малопривлекательной. Однако Тасманов, приехав на место будущей стройки, почувствовал, что нашел край своей мечты. Любопытствовать относительно мрачных легенд он не стал и после нескольких лет, проведенных на Заповедной Высоте, немало удивился бы, случись ему узнать о непреодолимом отвращении, которое вызывало злосчастное плато у других гостей.
  Когда Матка уничтожила один из ближайших городов и переселилась на развалины, чтобы основательно устроить там свой рой, Тасманову тоже пришлось покинуть Заповедную Высоту. Хотя он и не переехал в Божиярск, поскольку в любом случае почти все время Матка проводила в образовавшихся под городом подземных пустотах, но все же достаточно часто нарушал свое добровольное отшельничество, спускаясь в пусть и бывшее, но все же местожительство людей.
  Делать на Заповедной Высоте ему стало в общем-то нечего. Некоторое время он скучал, предаваясь непривычной для него праздности, потом построил относительно короткую подземную дорогу до города и стал наведываться в Божиярск, чтобы хотя бы посмотреть, чем Матка там занимается.
  Со слов Матки, из 32 тысяч человек населения, находившихся в городе в момент нападения, приблизительно 5 тысячам удалось ускользнуть. Еще примерно 15 тысяч погибли, а оставшиеся вполне годились к употреблению если не в качестве инкубаторов, то в пищу. В основном люди были развешены в коконах по подвалам собственных полуразрушенных домов и в находившихся под городом обширных пещерах. Некоторых содержали в охраняемых имаго помещениях, где позволяли поддерживать сравнительно самостоятельный быт, при необходимости вмешиваясь с помощью телепатических приказов. Наблюдая за пленниками, избежавшими физического обездвиживания, Тасманов поразился масштабу моральной деградации людей, произошедшей в результате контакта с каменной расой. В основном пленники апатично лежали по кроватям, как в больнице, и оживлялись только в случае очередного мелочного конфликта, сопровождавшегося, как правило, взаимными изощренными истязаниями, а также для сексуальных контактов, обычно групповых и с элементами разных извращений - любые другие способы времяпровождения имаго строго пресекали. Разрушительное действие низкочастотных импульсов паразитарного камня при адресном обращении возрастало до такой степени, что с людьми, привлекшими по каким-то причинам внимание тварей, случались психические припадки и судороги, как от электрошока. Тасманова пленники, похоже, принимали за сверхъестественное существо только потому, что он, в отличие от них, перемещался по городу без контроля; никто даже не решался заговорить с ним, хотя его можно было спутать с кем угодно, только не с имаго. Тасманову при наблюдении за этой устрашающей картиной подумалось, что обезьяны, быть может, до появления человека были умнее теперешних и лишь со временем превратились в безобразную пародию на новых хозяев планеты.
  Слоняясь по городу в ожидании Матки, он разглядывал висящие в воздухе лестницы, открывающиеся в пропасть двери, комнаты, потемневшие от дождей, фотографии в разбитых рамках, и впервые за всю жизнь хотя бы в какой-то степени осознал реальность чужого существования. На фоне бесчувственной домовитости каменного роя он смутно ощутил с пропавшими из города людьми отдаленную, неуловимую общность.
  Распорядок Матки подчинялся чрезвычайно прихотливому жизненному циклу, который зависел от количества сформировавшихся рабочих особей, наличных ресурсов в смысле жертв, пригодных к оплодотворению, запасов еды, под которой подразумевались не столько люди, сколько маточные мед и молоко, в которые перерабатывала человечину сама Матка и которые служили основным продуктом питания для имаго, а также от географии ареала и даже, насколько Тасманов понял, взаиморасположение небесных светил, о котором Матка знала благодаря особой чувствительности к переменам в атмосфере планеты. Иногда Тасманов неосознанно отмечал те или иные особенности своеобразной социально-биологической иерархии имаго, связанной с разделением по рабочим функциям, но ему не хотелось думать о Матке с точки зрения исследовательского любопытства. Она была для него единственной, самой совершенной, восхитительной и непредсказуемой незнакомкой.
  Спаривание входило в хитроумный жизненный цикл Матки как одна из равнозначно целесообразных составляющих, и довольно трудно было предугадать, когда ей вздумается предаться любви, так что это был, в общем, единственный случай, когда она разыскивала Тасманова, а не наоборот. Он порой испытывал искушение ее прогнать, просто из уязвленного самолюбия, но фактически никогда ей не возражал, так как понимал, что Матка без хлопот воспользуется для приумножения расплода кем-нибудь другим; она поддерживала с Тасмановым отношения в основном потому, что не до конца его понимала, а открытое противостояние автоматически лишило бы ситуацию в ее глазах всякой таинственности. К тому же, приходя в любовное настроение, она становилась так мила, общительна и обворожительна, что ему хотелось обманывать себя, притворяясь, как будто Матка и в самом деле к нему неравнодушна. Обычно она отдавалась ему прямо в каком-нибудь из заброшенных зданий; обстановка опустошенного города, безлюдные постройки, забытые вещи, словно вернувшиеся к первозданной бесполезности и неразгаданности, вызывали у Тасманова парадоксальное ощущение новизны и прикосновения к предвечной основе жизни.
   
  Тасманов предпочитал передвигаться по развалинам на мотоцикле, который позволял сравнительно успешно маневрировать среди трупов, завалов и разломов в земле. О местонахождении Матки он узнавал от имаго; после некоторых тренировок он научился передавать им мысленный сигнал. Ответный импульс вызывал удушье, сердцебиение и едва ли не потерю сознания, что, как Тасманов успел убедиться на примере некоторых пленников, рано или поздно могло спровоцировать инфаркт или инсульт, но он предпочитал предъявлять свою волю ценой здоровья, чем жить незаметно. Сталеплавильный завод, где на этот раз расположилась Матка, находился немного выше города по склону горы. После общения с имаго Тасманова заметно мутило, поэтому он ехал медленно, понимая, что если попадет в аварию, вряд ли о нем кто-нибудь вспомнит. Проехав на территорию предприятия сквозь сорванные с петель ворота, неподалеку от которых на обочине дороги лежал разбитый грузовик, Тасманов направился к центральному комплексу зданий.
  Наибольшее скопление каменных тварей наблюдалось в просторных плавильных цехах. От оборудования в них почти ничего не осталось, так как полы полностью или частично провалились под землю, зато на потолках разместились поблескивающие в полумраке, залитые черными кляксами крови гроздья слюдяных коконов с людьми, а в бездонных проломах под сохранившимися стенами ошивались сотни имаго.
  Вокруг Матки рой обычно кипел непроницаемым потоком. Через некоторое время Тасманов обнаружил оглушительно стрекочущее, раскачивающееся из стороны в сторону темное облако размером с высотный дом; сходство с грозовой тучей усиливалось еще и от возникавших в результате сгущения силовых полей цветных сполохов, пробегавших сквозь ряды каменных теней, и резких перепадов атмосферного давления, от которых у Тасманова сразу же полилась кровь из носа.
  Прижав к лицу платок, он спустился по узкой железной лестнице на уцелевшие вдоль стены секции пола, подошел к обшарпанному деревянному столу дежурного, поднял валявшийся на полу шаткий стул, развернул его так, чтобы держать в поле зрения рой, сел, закинув ногу на ногу, и некоторое время молча наблюдал процесс кормежки. Питание рядовых особей состояло в том, что они частично перерабатывали выкачанные из людей внутренности, после чего Матка высасывала получившуюся кровавую массу из отверстий на их груди, а взамен позволяла им пить производимые ею из человечины мед и молоко. Неспособность имаго к автономному питанию и размножению поддерживала единство роя и позволяла Матке контролировать каждую его частичку.
  Тасманову невольно припомнился опьяняющий эффект ее сверхъестественных угощений, и он с тоской подумал, что истории о божествах и, в частности, о нектаре, которые всегда казались ему праздными выдумками, могли быть не такими уж суевериями.
  - Весь город - как одна большая помойка, - высказался он вслух.
  Некоторое время в клубящейся и стрекочущей массе имаго не происходило никаких изменений.
  - Людей уже не стало - скоро не станет и мусора, - донесся наконец откуда-то из глубины невозмутимый голос Матки. - Будут только камни.
  На это Тасманову возразить было нечего, и некоторое время он с завистью наблюдал гудящие потоки прибывающих на кормежку особей.
  - И не надоедает тебе целыми сутками только жрать и плодиться? - снова вступил он в разговор.
  - Управлять роем нелегко, - возразила Матка со своей обычной неопределенной интонацией, оставлявшей впечатление, что она постоянно чего-то недоговаривает. - Я существую во множестве форм одновременно. Моя жизнь так разнообразна, как ты и представить себе не можешь.
  На это возразить тоже оказалось нечего, и Тасманов бездумно перелистнул лежавший перед ним журнал дежурств - большую запыленную тетрадь с рядами фамилий, неровно проведенными графами и отметками, сделанными разными почерками, - бессмысленный набор знаков, на котором невозможно было сосредоточиться.
  - А что ты собираешься делать, когда истратишь всех в этом городе?
  - Съем тебя!
  - Очень смешно!
  Из глубины зала послышался тихий смех Матки, похожий на каменный шелест, но потом она все же пояснила:
  - Будет день - будет пища. Перебазируюсь. Только систематическое поглощение жертв может обеспечить мне приемлемое самочувствие.
  - Господи, да ты хуже одноклеточных! - раздраженно перебил Тасманов. - Ты ничего из себя не представляешь сама по себе, ты существуешь только за счет других!
  Хотя он не видел Матку, но почувствовал, как она взглянула на него откуда-то издалека.
  - Тасманов, - задумчиво произнесла она. - У тебя депрессия? Ты начинаешь меня утомлять.
  Убедившись, что упреками не добьется ее благосклонности, он пожалел о своей неосторожной заносчивости и, отчасти по привычке к лицемерию, отчасти из боязни потерять те крупицы снисходительности Матки, которыми еще пользовался, без перехода сменил обвинения на лесть.
  - Прости меня, - произнес он с непритворным волнением, которое по большей части объяснялось плотской страстью. - Ты - самая совершенная. Моя ущербность заставляет меня искать недостатки в твоей безупречности.
  - А ты неглупый смертный, - довольно признала она, - хоть и вздорный.
  - Честно говоря, я скучаю без тебя, - перевел Тасманов разговор в более предметное русло. - У тебя вообще намечается перерыв в хозяйственных заботах?
  - Я приду, - бесстрастно отозвалась Матка из глубины роя. - Со временем.
   
  Тасманова недолго смущали воспоминания о расправах Матки над другими людьми; в назначенное для спаривания время она становилась покладистой и страстной любовницей, так что он вскоре привык требовать от нее всех услуг, которые только позволяла ее анатомия, а это означало довольно много вариантов. С каждым разом близость с ней захватывала его все сильнее как физически, так и эмоционально; Матка же, получив, с ее точки зрения, достаточный запас спермы, немедленно приходила в деловитое настроение и крайне неохотно уступала его просьбам побыть с ним еще какое-то время. Поначалу Тасманов категорически запретил ей притаскивать еду в постель, но без жертв Матка так откровенно поскучнела, что он смирился с развешенными на расстоянии вытянутой руки гроздьями начиненных людьми коконов, и каждый раз после секса Матка, стараясь не слишком хрустеть, жадно набивала пасть человечиной. От шлейфа из сотен имаго, сопровождавших ее повсюду, как хвост кометы, вызывая такие перегрузки в атмосфере, что обрушивались стены зданий, а жертвы умирали от нарушений кровообращения, на время встреч с любовником ей пришлось отказаться, но все же поблизости, избегая попадаться Тасманову на глаза, неизменно дежурил десяток-другой особей, готовых выполнять различные мелкие поручения. Чем свободнее Тасманов пользовался телесной доступностью Матки, тем отчетливее понимал, насколько она чужда ему, и что в ее жизни ему отведена исключительно подсобная роль.
  В какой-то момент, когда она в очередной раз улыбалась ему заученной, но от этого не менее волнующей улыбкой и поглаживала шероховатыми каменными пальцами его плечи, ощущение безграничного одиночества, которого до призвания Матки Тасманов никогда не испытывал, стало таким сильным, что он опустил голову на ее плечо и неожиданно для себя разрыдался - кажется, это было впервые в жизни. Она лежала на изъеденных сыростью подушках вульгарного ярко-розового цвета - по всей видимости, в этом помещении раньше располагался либо дешевый притон, либо спальня совершенно лишенной вкуса модницы - круглую кровать окружали зеркала, теперь частью разбитые, частью покрытые пятнами ржавчины, в потолке зиял пролом на другой этаж, и повсюду валялся строительный мусор. Матка, не сводя с Тасманова глаз, бессознательно потрошила одной из насекомых конечностей подвернувшуюся ей плюшевую игрушку. Кроме экспериментов с гипнозом Тасманов не помнил ни одного случая, чтобы ему приходилось полностью утратить контроль над собой, но на этот раз с ним буквально случилась истерика. Матка встревожилась и зашевелилась.
  - Господи, Глеб, да ты что? - на его памяти она впервые назвала его по имени. - Ты болен, что ли? Не нравятся мне твои мысли...
  - Ты ничего не можешь понимать в моих мыслях! - в бешенстве крикнул Тасманов.
  - Вот это-то мне и не нравится! - крикнула в ответ Матка.
  Тасманов готов был целовать ее ноги, умоляя ее сжалиться над ним, но он только закрыл лицо руками.
  - Не понимаю я, чего тебе не хватает, Причудник, - недовольно заключила Матка, подождала немного и, нахмурившись, села на кровати. - Если ты сегодня не в состоянии, я найду кого-нибудь другого, - предупредила она.
  Тасманов в изнеможении повалился на кровать - его так трясло, словно по телу проходили разряды тока.
  - Да уж, пожалуйста, - с трудом процедил он сквозь стиснутые зубы. Его вдруг охватила такая безысходная тоска, что показалось - лучше умереть. Матка, собравшаяся было спрыгнуть с кровати, передумала и залезла обратно.
  - Ладно, сделаем сегодня перерыв, - заявила она, - что-то не хочется мне тебя оставлять...
  Тасманов безотчетно обхватил руками ее колени и прижался к точеной каменной голени лбом. Потом ему пришло в голову, что надо бы что-нибудь объяснить, но не находилось нужных выражений.
  - Я... что-то слов не могу подобрать, - высказался он.
  Матка промолчала.
  - Я думал, что если найду слова, то пойму.
  Матка, поразмыслив, заметила:
  - Вряд ли. Я вижу, что у тебя на уме, но не понимаю.
  Тасманов глубоко вздохнул и заставил себя сосредоточиться.
  - Я люблю тебя, - наконец проговорил он. - Я никогда никого не любил. А тебя люблю. Я хочу, чтобы ты была моей. Навсегда.
  - Но я сейчас с тобой, - напомнила Матка.
  - Нет, этого недостаточно! - Тасманов сел на кровати. - Ты должна тоже полюбить меня.
  Матка, поразмыслив, барским движением задумчиво откинулась на подушки.
  - Но это невозможно, - с сомнением покачала она головой. - Мы принадлежим к разным расам.
  Тасманов скользнул невидящим взглядом по отсыревшим стенам полуразрушенного дома.
  - Я что-нибудь придумаю.
   
  Постепенно употребление местного населения приобрело более-менее стабильный алгоритм, и Тасманов свыкся с необходимостью подчиняться распорядку Матки; ему даже стало нравиться ждать ее. Одно время он надеялся, что ее доступность вызовет у него пресыщение, но этого не случилось; напротив, он разочаровался во всех своих прошлых занятиях и увлечениях так же безоговорочно, как безраздельно им некогда предавался. Чем безнадежнее представлялась отчужденность Матки, тем настойчивее преследовало Тасманова желание добиться ее любви.
  Порой он подолгу разглядывал ее тело. Издалека густая сеть каменных нитей, составлявших физические покровы Матки, казалась монолитной черной поверхностью, но вблизи становилось видно, что кожи как таковой у Матки нет, и просматривались уходящие в глубину плоти тонкие черные иглы, собиравшиеся в подвижные узоры на темно-зеленом фоне, отчего ее тело казалось переливавшимся черным блеском. Тасманов шутил, что если нарезать из нее камней для украшений, такие мрачные изделия не задорого уйдут, на что Матка резонно отвечала, что из человеческих женщин вряд ли вообще получилось бы вытесать что-то вразумительное.
  Как Тасманов успел убедиться, чрезмерное употребление маточного меда вызывало ощутимое похмелье. Стараясь преодолеть искушение в очередной раз слизнуть мед, постоянно сочившийся из-под ее ключиц, он как-то уложил ее лицом вниз и довольно грубо прижал грудью к простыням, но назойливый сладкий аромат все равно сохранялся, а Матка сердито посоветовала ему, если мешает запах, надеть марлевую повязку, чем вызвала у него приступ истерического смеха. Он отпустил ее, и Матка заерзала, пытаясь устроиться поудобнее.
  - Только не говори, что тебе было больно, - неприязненно прокомментировал он.
  - Я не люблю, когда меня так хватают, - обиделась Матка, и Тасманов примирительно поцеловал ее в золотистую макушку.
  Усевшись сверху на ее ноги, он ощупал тонкую талию и женственно-плавный округлый изгиб бедер.
  - Можно еще? - попросил он.
  - Да бери, пожалуйста, - сонно отозвалась Матка, разложившая вокруг себя конечности симметричным узором, что означало удовлетворенность спариванием и, в целом, мнение, что встречу пора заканчивать. Тем не менее она позволила ему войти в нее, а затем даже развернула ноги коленями назад, чтобы удобнее было делать движения ему навстречу; брать ее в позах, которые с человеческой женщиной оказались бы анатомически невозможными, доставляло ему особое наслаждение. Потом он все-таки перевернул ее и стал жадно высасывать мед из отверстий на ее груди. Матка терпеливо ждала. У Тасманова закружилась голова.
  - Мы будем пить дьявольский чай, - вспомнился ему чей-то стих. -
  Нам будет светло и печально,
  Как будто мы в чьих-то стихах,
  И, может быть, даже в моих.
  - Ты стал сочинять стихи? - безразлично поинтересовалась Матка.
  - Это не мои.
  - А что там дальше?
  - Забыл. Но ничего хорошего, - на Тасманова опять нашел приступ истерического смеха, и он зажал рот рукой.
  - Ты, по-моему, пьян, Причудник, - кротко заявила Матка и деловито потянулась к ближайшему кокону с законсервированной жертвой. Яростным рывком она извлекла оттуда человеческую руку с обломком ключицы. На кровать просыпались теплые капли крови. Матка жадно впилась в угощение, а Тасманов откинулся на спину и стал смотреть в потолок - глухие стоны развешенных под потолком жертв успели надоесть ему до умопомрачения.
  - Неужели нельзя убить их перед тем, как есть? - с отвращением сказал он.
  - В тебе проснулось человеколюбие? - Матка со звонким хрустом перекусила кость.
  - Тебе нужно столько ухищрений, чтобы наесться?
  Матка устало покосилась на Тасманова.
  - Тасманов, тебе надо все объяснять?.. Я не человек. Пожирание жертвы для меня - не рутинная потребность, а удовольствие и священнодействие.
   - У меня болит голова, - ответил он.
  Матка удивленно пожала плечами и аккуратно затолкала в пасть изуродованную кисть человеческой руки.
  Тасманов закрыл руками лицо. Он внезапно ощутил потребность подумать хоть о чем-нибудь утешительном, чистом; но, сколько ни перебирал воспоминания, не мог найти ни единого мгновения своей жизни, которое провел бы в радости или хотя бы в покое, без темной бури раздиравших душу страстей.
  - Знаешь, о чем я тут подумал... - почти неосознанно произнес он вслух. - Кажется, я всю жизнь только и делал, что пожирал жертвы. А теперь... показалось... может, есть какое-то другое, как ты выразилась, священнодействие? И еще... что, наверное, настоящей жизни я никогда и не знал вовсе...
  Матка, сидя на кровати, молчаливо наблюдала за ним ничего не выражающими глазами; дослушав, она отвернулась, засунула две дополнительные конечности в стоявший у изголовья кровати небольшой кокон, выволокла оттуда захныкавшую девочку лет пяти и, обхватив челюстями ее растрепанную голову, азартно надкусила череп.
  Поддавшись необъяснимому порыву, Тасманов вырвал обмякшее тело ребенка из рук Матки и швырнул труп через всю комнату.
  - Никогда больше не смей так делать! - в бешенстве крикнул он, не вполне отдавая себе отчет в том, что именно он имеет в виду.
  Обозленная тем, что у нее вырвали кусок из пасти, Матка зашипела от ярости.
  - Чем ты вечно недоволен? - проскрежетала она, и на этот раз в ее голосе слышалось значительно больше холодных каменных нот, чем соблазнительных человеческих. - Все твои сородичи обречены, все они станут моими жертвами в той или иной форме, или уже стали. А ты живешь в полнейшей беспечности, и я еще терплю твои вздорные выходки, и ты платишь мне упреками вместо благодарности?!
  - Это я, по-твоему, должен быть благодарен?! - крикнул в ответ Тасманов. - Я создал тебя, я вызвал тебя из камня, я предоставил в твое распоряжение человеческий мир, отдал тебе все, что у меня было, и после этого ты делаешь мне одолжение, предлагая оставаться при тебе в качестве обслуги? По-твоему, это все, чего я заслуживаю? Это не я тебе, а ты мне должна быть благодарна!
  Некоторое время Матка в замешательстве смотрела на Тасманова, а затем хищно щелкнула челюстями.
  - Если ты предпочитаешь разделить участь остальных людей, я могу это устроить, - с угрозой произнесла она.
  - Я не о том говорю, - с досадой возразил Тасманов, упал поперек кровати, взглянул в потолок и, запнувшись, попытался сформулировать свои чувства, для чего ему пришлось вспомнить совершенно нетипичные для него выражения. - Я говорю, что... что настоящее совершенство - это способность отдавать и ... жертвенность. Что все это людоедство... безумие какое-то. Иногда найти себя... значит себя потерять, - не подобрав более слов, он вопросительно взглянул на Матку.
  - Я ничего не поняла, что ты сказал или хотел сказать, - бесхитростно ответила она.
  Тасманов взглянул на свои руки так, словно впервые их увидел.
  - Господи, что я натворил, - простонал он, - к чему я иду, какого черта я здесь делаю?.. - Он поднялся и впервые взглянул на Матку отстраненным взглядом. - Я создал тебя самодостаточной и неспособной к самоограничению. Я замышлял тебя по своему образу и подобию. Но теперь я понимаю, что самое главное, самое... совершенное чувство - это любовь. Я полюбил тебя, и круг замкнулся.
  Матка слушала его с встревоженным выражением лица, и на какое-то мгновение Тасманову даже показалось, что она поняла его. Но Матка, покачав головой, нерешительно спросила:
  - Слушай, а ты часом... ну, мало ли, там у себя в мастерской... не заразился каменной нитью, а? Вот на первичной стадии... особенно при попадании спор в нервные центры... у людей именно такие возникают... - Матка неопределенно помахала клешней у виска, - отклонения...
  Внезапно Тасманова опять одолел приступ беспричинного хохота. Он засмеялся и не мог остановиться.
   
  Тасманов отказался от встреч с Маткой и некоторое время провел в состоянии, близком к помешательству. Впервые он взглянул на свою предшествующую жизнь со стороны и пришел в ужас. Все казалось случайной последовательностью каких-то извращенных, ничем не оправданных причуд. Но Тасманову несвойственно было долго предаваться бесплодному отчаянию. Решив про себя, что по сути проблема состоит в равнодушии к нему Матки, он пришел к выводу, что их отношения следует изменить, и сделать это надо прежде, чем Матка привыкнет исключать его из своих планов на будущее. К порокам его причислить или к добродетелям, но Тасманов в полной мере обладал незаурядным свойством смотреть всегда только вперед.
  Некоторое время спустя после последнего разговора с Маткой Тасманов поинтересовался у имаго ее местонахождением и поехал в Божиярск. Особей в городе заметно прибавилось; тысячи каменных теней шевелились, как темное море, над изломами опустошенного ландшафта. Некоторые, словно огромные стрекозы, с шумом и всплеском цветных отсветов встряхивали жесткими крыльями, некоторые ползали по расчертившим город провалам, как по ранам, некоторые вдруг срывались с поверхности и исчезали куда-то, заложив в воздухе молниеносный зигзагообразный вираж, некоторые сидели неподвижно, глядя прямо перед собой, и их пустые глазницы напоминали гладкие темные зеркала.
  У Матки по мере освоения жизненного пространства появилась привычка слоняться иногда по городу без дела; на этот раз Тасманов нашел ее в облепленном неуклюжими колоннами и тяжеловесными гипсовыми завитушками здании местной администрации. Она зависла на потолке напротив блеклой старинной гравюры; разглядывание изображения в перевернутом виде, по всей видимости, не мешало Матке его понимать.
  - Смотри-ка, под этим зданием раньше была тюрьма! - указала она одной из клешней на рисованные ряды решеток. - Похоже, люди тоже предпочитали держать жертвы под землей. Все-таки были у вас зачатки правильного понимания некоторых вещей! - засмеялась она.
  Тасманов без лишних церемоний взял один из стульев с выцветшей потертой обивкой и сел к тянувшемуся через комнату длинному рассохшемуся столу для переговоров.
  - Знаешь, я тут кое-что придумал, - решительно сообщил он, отвечая скорее на собственные мысли, чем на ее слова.
  - Надеюсь, ты обойдешься без философских отступлений, как в прошлый раз? - насторожилась Матка, припомнив их последний разговор.
  - Мне прошлого раза тоже хватило, - холодно отозвался Тасманов. - Я пришел поговорить не о прошлом, а о будущем. - Он выдержал паузу, как бы предлагая ей сосредоточиться. - С тех пор, как ты появилась, я прекратил свои исследования. А между тем я работал всю жизнь, и праздность меня раздражает. Из-за отсутствия достойной задачи я начал предъявлять тебе незаслуженные упреки. Однако ты, хоть и превосходишь по своим качествам всех живущих на этой земле, все же можешь стать еще более совершенной. Я хочу продолжить свои опыты, чтобы ты стала достойна даже большего восхищения, чем я испытываю сейчас.
  Когда Тасманов ставил перед собой конкретную задачу, он при необходимости мог продемонстрировать и абсолютно не свойственное ему красноречие. Он давно заметил, что в случае с Маткой грубая лесть служила самым надежным источником взаимопонимания.
  Матка аккуратно перебралась с потолка на стол, обхватив его конечностями с обеих сторон и по привычке держа голову в неестественном с точки зрения человека положении, чтобы видеть все в перевернутом состоянии.
  - Что ж, отрадно слышать осмысленную речь, - осторожно заметила она. - Но... и что же ты собираешься во мне... усовершенствовать?..
  - Для этого мне нужно изучить исходный материал, - без запинки пояснил Тасманов. - Предоставь в мое распоряжение образцы, ответь на мои вопросы, и мои предложения тебя не разочаруют.
  Матка приблизилась на несколько шагов, развернула голову в нормальное положение и посмотрела на Тасманова без всякого выражения, но он всем телом, словно по нему ездил асфальтовый каток, чувствовал, как она сканировала его мысли с придирчивой тщательностью, стараясь взвесить для себя последствия подобной сделки.
  - Хорошо, - прошелестела она наконец.
   
  Из книги Чероны-Бели "Открытие памяти":
   
  Приближаясь к рассказу об обстоятельствах, сопутствовавших моему появлению на свет, я должна подчеркнуть специфическую перемену в мировоззрении моего отца. В какой-то момент его извращенная натура отшатнулась от собственных пороков перед лицом абсолютного зла, воплощенного в его ужасном создании, и он понял меру своих прежде безудержных притязаний. Конечно, это не сделало его ни великодушным, ни милосердным; для него, как и для моей ужасной матери, было потеряно все. Однажды связав с Маткой свою судьбу, он был призван разделить с ней ее преступления и ее смерть. Однако его наблюдения касательно принципов ее существования, продиктованные причудливой смесью необузданных амбиций и безответной страсти, подкрепленные его гениальной одаренностью и беспрецедентным опытом близкого общения с Маткой, составили бесценный материал для исследований, благодаря которым мне впоследствии удалось разработать оружие против паразитарного камня, уничтожить расплод и положить конец произволу Матки на этой земле.
  Чтобы передать противоречивость чувств, приведших моего отца к эксперименту по трансформе собственной природы, а также представить источник, из которого я позже черпала незаменимую информацию о сущности имаго и своем собственном происхождении, я считаю необходимым опубликовать отрывки из дневника отца, относящиеся к тому периоду, когда он после длительного перерыва вернулся к научным исследованиям и начал работать над выяснением свойств созданной им же самим паразитарной материи. Эти записи тем более интересны, что являются последними каким-либо образом зафиксированными наблюдениями отца за всю его жизнь.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Я должен избавиться от одержимости любви к ней. Я не могу больше так жить.
  ...
  По результатам вскрытия зрелой особи, имаго представляет собой высокоразвитую, я бы сказал самую совершенную из всех существующих паразитическую структуру. На теле жертвы формируется нечто вроде внешнего, каменного скелета, который поглощает органические покровы вплоть до деградации организма-носителя к состоянию наподобие зародышевого. Оставшееся от человека карликовое существо, синтезированное из нескольких видоизмененных жизненно важных органов, закрывается в грудной клетке особи, пронизанное густой сетью каменных нитей, блокирующих все базовые энергетические каналы, и служит паразиту чем-то вроде личного живого аккумулятора.
  По составу телесные покровы имаго - это минерал, но гораздо более прочный, чем любой, в том числе аналогичный по химическим свойствам, природный, так как паразитарный камень образует замкнутый сам на себя многофункциональный субстрат наподобие самодостаточного организма, что существенно повышает адаптивность и сопротивляемость внешнему воздействию. В отличие от экзоскелета насекомых, состоящего из нескольких сегментов, физическая оболочка имаго - это цельный покров, как кожа человека, поскольку паразитарный камень способен проявлять свойства как жесткой каменной пластины, так и эластичной связки (в сочленениях суставов).
  Строение тела соединяет в себе признака человека и насекомого. Корпус по основному контуру человеческий, пропорции - женщина среднего роста (все особи 168 см), хорошего сложения (96/66/92). Единственное видимое отличие Матки от рабочей единицы - золотистый цвет волос (остальные особи целиком черные с темно-зеленым отливом), а также небольшая каменная корона на голове. Я как-то в шутку спросил, зачем ей знаки отличия, если рой и так без преувеличения знает ее в лицо, но в общем-то и без объяснений понятно, что это, конечно, не корона, а орган восприятия, что-то вроде антенны.
  На две пары сравнительно человеческих конечностей приходится три пары насекомых. Руки и ноги идентичны человеческим с той разницей, что способны выворачиваться в суставах в любую сторону - это удобно для передвижения ползком, - а вместо пальцев длинные заостренные суставчатые когти. Вообще предпочитает ползать, в горизонтальном положении очень быстро бегает. Я кросс не устраивал, но с ее слов способна бежать не меньше суток со скоростью около 60 км/ч. Надо будет как-нибудь погонять какое-нибудь из ее отродий по пересеченной местности и зафиксировать результат. Сама-то она откажется, поймет, что я издеваюсь. В вертикальном положении бегать не способна, передвигается довольно неуклюже, так как ступня не предназначена для прямохождения - два крупных суставчатых когтя.
  Насекомые конечности крепятся к спине. Ближе к бокам расположены две пары ходильных ног, заканчивающихся каждая парой длинных подвижных когтей, которыми удобно отстригать различные части тела жертв, как ножницами, или измельчать внутренние органы, как миксером. За плечами находится самая крупная пара конечностей - хватательная. Это огромные зазубренные клешни, складывающиеся по образцу перочинного ножа, как у богомола. Не то, что человеческое тело, - способны сломать бетонный блок, как плитку шоколада.
  Крылья состоят из нескольких сцепленных между собой широких полупрозрачных пластин, в размахе достигают 3 м, складываются веерообразно. Если учитывать общую массу тела особи, крылья у них сравнительно хрупкие; их роль в полете скорее вспомогательная, а истинная причина, по которой имаго чрезвычайно эффективно перемещаются в пространстве, состоит в особых механизмах взаимодействия с гравитационным полем.
  Летные характеристики имаго намного превосходят соответствующие возможности птиц и напоминают скорее полет стрекозы. Независимо от того, с какой скоростью и куда особь летит, она может остановиться в любой момент и продолжить движение в противоположном направлении, или на неопределенно долгий срок зависнуть в воздухе. Скорость полета, со слов Матки, до 700 (!!) км/ч. При характерной рваной траектории за имаго невозможно проследить взглядом.
  Гибкость суставов, помимо колоссальной в сравнении с человеком ловкости и скорости движения, позволяет также в случае необходимости укладывать конечности и крылья вокруг корпуса настолько компактно, что тело уменьшается до размеров детского, тогда как в обычном состоянии за счет громоздких клешней, удлиненных когтистых кистей и крыльев имаго выглядит значительно выше и крупнее взрослого человека.
  Необыкновенно сложный ротовой аппарат. Вся нижняя часть лица представляет собой мозаику плотно пригнанных друг к другу восьми наружных жвал разной формы и размера, прикрывающих четыре внутренних челюсти - набор острых, спиралеобразно вращающихся лезвий, которым соответствуют четыре горла, способных вытягиваться, как хоботки. Они соединены со специальным органом в грудной клетке - сосательным желудком, который работает как насос, позволяя выкачивать из жертвы измельченные в суп внутренние органы. Вообще вся черепная коробка по сути представляет собой огромную пасть, действующую как многофункциональная мясорубка. Имаго способна с первой попытки откусить и без особых усилий прожевать голову взрослого человека.
  Нетрудно таким образом догадаться, что объем мозга особи должен быть в несколько раз меньше человеческого. Противоречие разрешается просто: как показали опыты, у имаго вообще нет мозга. Вместо него функционирует расположенный в макушке сравнительно небольшой (размером с орех) орган, отвечающий, по объяснению Матки, за обмен сигналами способом, который можно условно определить как телепатический. По утверждению Матки, которое я, понятно, не проверял, у нее самой мозга тоже нет. Зато органы телепатического восприятия рабочих особей в сочетании с костяной короной у Матки на голове образуют систему, по свойствам аналогичную тому, что люди называют "третьим глазом", только неизмеримо более развитую. Матка объяснила отсутствие необходимости в мозге тем, что получает информацию в чистом виде, не нуждаясь в ее обработке или интерпретации.
  Волосы - каменная нить. Служат своего рода наружным аналогом органа, расположенного в черепной коробке, усиливают восприимчивость к информационным импульсам. Вырывать или обрезать бесполезно, немедленно восстанавливаются бесконечное количество раз. При близком контакте используются, как оружие: часть нитей стряхивается в плоть жертвы, что приводит к параличу соответствующей части тела, общему расстройству здоровья и психическим нарушениям разной степени выраженности.
  ...
   
  Глеб.
   
  Матка, казалось, была немало смущена тем, как бесстрастно и требовательно Тасманов ощупывал ее тело, в то время как прежде никогда не прикасался к ней без волнения; но он, признаться, специально старался вести себя подчеркнуто равнодушно, чтобы не поддаться искушению овладеть ею тут же на лабораторном столе и не вернуться к тому, чтобы снова выпрашивать у нее, как милостыню, каждый лишний час, каждую лишнюю минуту близости. Так что он заставил себя выдержать выбранную роль, хотя потом ее растерянное лицо и податливое тело долго преследовали его в воспоминаниях. Во сне он снова чувствовал ее упругие груди, округлые бедра, щекочущие прикосновения шероховатого мягкого язычка, она поглаживала его плечи каменными когтями, прижималась к нему своим гибким телом, как лоза, и тихо смеялась: "Что, нравится, Причудник?.."
  Постепенно ему удалось вернуть прежнюю работоспособность и избавиться от навязчивых фантазий, внушая себе, что только продолжение экспериментов с паразитарным камнем и максимально детальное изучение повадок Матки позволят ему со временем вмешаться в ее природу в интересовавшем его ключе. И, хотя поначалу он и сам не надеялся, но, твердо решив добиваться от нее только истинной любви и преданности, он незаметно для себя отвык от соблазнительных, но мимолетных и пустых забав с Маткой.
  Матка поначалу была довольна расставанием с неуживчивым и скандальным любовником; однако со временем его необъяснимая внезапная холодность вперемешку с загадочными опытами над препарированными особями начали ее тревожить. Опасаясь, не изобретет ли непредсказуемый ваятель ее плоти какое-нибудь оружие против нее, поставив под вопрос ее власть над человеческим родом, Матка как-то по собственной инициативе наведалась на Заповедную Высоту. Вернувшись в мастерскую после очередного перерыва, Тасманов впервые за долгое время застал ее в доме: с любопытством разглядывая на поверхности каменных столов собственные распотрошенные копии, Матка ползала по залу, как огромный паук.
  - Какого черта ты тут делаешь? - нелюбезно осведомился он.
  - В последнее время мы что-то совсем перестали видеться, - заметила Матка своим обычным неопределенным тоном.
  - Я занят, - без лишних подробностей сообщил Тасманов. - Да, представь себе, и такое со мной тоже бывает, - холодно отрезал он, перехватив ее любопытствующий взгляд. - У тебя свои занятия, а у меня - свои. Так что давай не будем мешать друг другу вести свою приватную жизнь, - недвусмысленно указал он на дверь.
  Помешкав, Матка плавно поднялась в воздух и, стрекоча крыльями, поплыла к выходу, все еще с интересом оглядываясь по сторонам.
  - Не хочешь говорить? - прошелестела она и остановилась, поравнявшись с Тасмановым. - Я просто беспокоюсь, может, ты скучаешь без меня?.. - вкрадчиво поинтересовалась она, зависнув в воздухе и задумчиво покачиваясь вверх-вниз.
  - Нет, - беспечно сообщил Тасманов с обворожительной улыбкой. - Знаешь, золотко, я вообще-то художник, а не банк спермы. Если самцы в загонах все кончились, то пусть твои отродья наберут свеженьких - вот хоть из числа военных, которые дежурят за пределами тридцатикилометровой зоны. Кстати, к западу от заповедника, километрах в пятидесяти, есть несколько сел с выносливыми деревенскими парнями, среди которых изредка даже попадаются трезвые. И отлично спаришься, как ты, в чем я нисколько не сомневаюсь, обходилась все время нашей так внезапно обеспокоившей тебя разлуки...
  Каменные губы Матки сложились в усмешку; смерив Тасманова внимательным взглядом и убедившись, что объяснений не последует, она без лишних замечаний выплыла из мастерской.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  В организме каждой особи вырабатывается ряд любопытных веществ, которые к тому же являются по сути смесью секретов из нескольких различных желез и поэтому после специальной обработки способны проявлять, помимо основных, довольно неожиданные полезные свойства.
  Паутинные железы расположены на брюшке - по три сравнительно крупных отверстия справа и слева от пупка, все время забитые кристаллизованными выделениями, как снегом. Секрет паутинных желез представляет собой вязкую, отчасти резиноподобную массу, быстро застывающую при соприкосновении с воздухом. По химическому составу паутина близка к шелку и одновременно стеклу. По физическим свойствам она прочнее стали и может растягиваться дополнительно на треть длины, выдерживая нагрузку в 20 раз больше веса одной особи (около 3 тонн).
  Нить бывает сухая (для передвижения), клейкая (ловчая) и слюдяная (для фиксации жертвы в коконе, а также выстилки вырытых в земле ходов и нор, что предотвращает осыпание грунта, и строительства разнообразных мешков и гамаков, в которых они любят отдыхать. Кстати, там и правда удобно). Изготовленный из смеси нитей субстрат может быть гладким и матовым, как стекло, рыхлым и пушистым, как вата, а также похожим на пергамент или бумагу.
  Ядовитые железы располагаются в жалящем аппарате, который у рабочих особей полностью заменяет органы размножения, а у Матки совмещен с ними. В сложенном виде жало скрыто в брюшной полости, а при необходимости выбрасывается через влагалище на длину средних размеров ножа. Жалящий аппарат состоит из трех частей: округлого центрального стилета и пары свободных ланцетов, способных скользить вверх-вниз независимо друг от друга. Укол жала представляет собой не простое прокалывание покровов жертвы, а быстрое попеременное введение ланцетов и впрыскивание яда через каналы всех трех сегментов жала. Порознь введенные выделения ядовитых желез гораздо менее опасны, чем в смеси, так что последствия укуса имаго находятся в диапазоне от утраты способности ориентироваться в пространстве и провалов в памяти до паралича, комы и смерти. Также среди секретов присутствует вещество, которое, взятое в отдельности, является довольно сильным обезболивающим средством.
  Все особи способны легко вынимать жало из покровов жертвы, аутотомия им не грозит - в этом смысле, если сравнивать с насекомыми, они больше похожи на ос, чем на пчел. (А жаль! Иногда мне кажется, что я с удовольствием оторвал бы ей все, что только можно. Ну, если не ей, то хоть кому-нибудь из них).
  У Матки центральный сегмент жалящего аппарата представляет собой яйцеклад, через который в тело жертвы, помимо яда, может быть введен эмбрион. Вдобавок в жале Матки присутствует дополнительный секрет, обусловленный ее привилегией обеспечивать приумножение рода: специальное вещество, стимулирующее, как она выразилась, половую функцию у человеческих мужчин. Это чтобы искусственным путем спровоцировать на близость, если никто не захочет добровольно. Вот, значит, как она вышла бы из положения, если бы я сразу отказался. Мы с ней поэкспериментировали, и, правда, сильно действует! Была бы она фармацевтом, производители виагры бы разорились, чего уж там. Знай себе впрыскивай яд в склянки и продавай, мало ли любителей вечной любви?
  Кислотные железы расположены в наиболее крупных сегментах челюстей и также обладают противоречивыми свойствами. Смесь кислотных секретов либо разбрызгивается в пространство, причиняя ожоги жертве, либо вводится внутрь человеческого тела, разъедая органы. Однако Матка способна по своему выбору удалять из выделений кислотную составляющую, и тогда получается универсальный и, в общем, безвредный антисептик.
  Наконец, последние два типа желез имеются только у Матки, это "медовые" и "молочные". Соответствующие вещества - основной продукт питания всего роя. Маточное молоко представляет собой питательную смесь вроде энергетического напитка, а маточный мед - что-то наподобие наркотика, аналогов этим секретам по составу нет в природе (во всяком случае, я не нашел). Мед выделяется из отверстий около ключиц, по три над правой и левой грудью. Молоко течет из небольших отверстий на висках, по три с каждой стороны головы.
  ...
   
  Глеб.
   
  Сообщение, что парализующий яд может действовать как средство, возбуждающее сексуальную активность, удивило Тасманова.
  - Он же вызывает полный паралич.
  - Это если ввести полную дозу глубоко в нервный центр. Скажем, в солнечное сплетение. А если ввести вещества выборочно и, например, в поясницу или в плечо...
  - Ну, вот меня ты можешь так ужалить? - оживился Тасманов.
  Матка смерила его подозрительным взглядом.
  - Кто-то тут говорил, что не хочет работать банком спермы?
  - Мне интересно по науке!
  - Ну давай я тебе по науке покажу на примере какого-нибудь "выносливого деревенского парня", - поддразнила Матка, не уступавшая, по-видимому, Тасманову в злопамятности.
  - Нет уж, для чистоты эксперимента, показывай на мне! Ты же говоришь, что это не опасно.
  - Как знать, у некоторых сердце может и не выдержать! - лукаво улыбнулась Матка.
  - У меня сердце в порядке, - отрезал Тасманов, - справлюсь.
  Поломавшись еще немного, Матка с усмешкой уложила его на спину и, едва коснувшись его бедрами, ужалила в живот пониже пупка.
  Тасманов едва не задохнулся от боли.
  - Вот черт! - процедил он, зажав рану.
  Между пальцев ручьями заструилась кровь. Некоторое время он чувствовал только жгучую, оглушительную боль; потом вся поясница онемела, волны то жара, то озноба, то удушья, то лихорадочной дрожи одна за другой проходили по телу; и внезапно он ощутил неуправляемое, болезненное вожделение, словно обезумел.
  - Даже если я сейчас займусь с тобой любовью, тебе не станет лучше, - беспечно прощебетала Матка, словно отвечая на его мысли. - Теперь только время сможет приглушить это желание.
  Тасманов застонал, стиснув зубы.
  - Пож-жалуйста, - процедил он, взглянув на Матку, и новый приступ причудливой смеси похоти и боли заставил его задохнуться.
  - Хорошо действует, правда? - довольно прострекотала Матка. - Некоторые пленники, даже если я только что съела на их глазах всю их семью, после укуса охотно выполняли то, что от них требовалось, без всяких уговоров с моей стороны, - похвасталась она так, словно Тасманов с ней спорил.
  - Я умоляю тебя, сделай что-нибудь, - протянув руку, он ухватился за ее круглую коленку; когда ему пришлось, переступив через самолюбие, вновь опуститься до уговоров, он вообще перестал о чем-либо думать.
  Матка снисходительно подвинулась, неторопливо уселась сверху и принялась уверенными, точно рассчитанными движениями подниматься и опускаться на нем, отчего у Тасманова возникло ощущение, что она объезжает его, как опытная наездница - племенного жеребца. Ее тело по-прежнему было упругим и гладким, как цветы, ласки - изощренными и щедрыми. В тот раз они занимались любовью около суток без перерыва. Она послушно позволяла ему все. Снова и снова он пользовался ее телом любыми способами, какие подсказывало ему желание, похожее на наваждение. Наконец в очередной вспышке страсти он потерял сознание.
  Когда он очнулся, прошло уже довольно много времени, и Матки рядом не было; и все же он не мог не испытывать благодарности за то, с какой покорностью она удовлетворила его страсть, и, пока работал, думал только о ней. Она заглянула в мастерскую ближе к полудню, спросив:
  - Я не помешала?
  Он невольно улыбнулся, и как-то незаметно она оказалась в его объятиях. Покрывая поцелуями ее лицо, шею и плечи, он впервые отчетливо осознал, как чудовищно ему не хватало ее все то время, что он заставлял себя ее избегать.
  С этого дня их отношения неуловимо изменились. Она иногда наведывалась к нему, и порой, если у обоих было настроение, они наслаждались друг другом, но, по крайней мере, она избавила его от педантичного соблюдения удобного ей режима, а он ее - от непрерывных претензий и уговоров. Вскоре он придумал для нее удобную технологию маскировки, появившуюся по ходу исследований - специфическую волновую настройку, позволявшую паразитарному камню мимикрировать наподобие хамелеона. Немного потренировавшись, Матка сумела в естественных условиях повторить прием, который Тасманов воспроизвел на лабораторном приборе, и долго дурачилась перед зеркалом.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Функции размножения в рое способна выполнять только Матка. Эмбрион вызревает приблизительно в течение суток после спаривания. Максимальный объем спермы, который она вмещает за раз, позволяет произвести несколько сотен эмбрионов в срок около недели. Как выяснилось, анальное отверстие служит для того же, что и вагинальное, - для оплодотворения. Я где-то читал, что у пауков есть нечто подобное, в смысле, когда у самки два спермоприемника. Она сказала, что это на случай нехватки времени: можно сократить процесс спаривания, отдаваясь двум самцам одновременно; а также наоборот, на случай переизбытка времени: можно сравнить и выбрать сперму получше. Тут я не выдержал и спросил, почему, если уж можно сразу с двумя, то тогда бы сразу и не с десятью? Она печально ответила, что хотелось бы, но, к сожалению, при ее создании я исходил из "слишком антропоморфной" схемы, и "раз уж так получилось, она не жалуется". Я сказал, как мило с ее стороны, что она еще не предложила мне взять ее с кем-нибудь на пару, а про себя подумал, что было бы интересно попробовать. Она засмеялась и сказала, что если я хочу, мы можем пригласить кого-нибудь третьего. Я сказал, хватит с меня, и так уже крыша едет, но подумал, надо будет обязательно как-нибудь ей напомнить.
  Эмбрион вводится в нервный центр в области солнечного сплетения, для женщин подходит также внедрение в матку, еще возможен вариант в грудь между легкими. После этого начинается постепенное заражение всех тканей жертвы каменной нитью и, как результат, полная перестройка организма-носителя под жизнедеятельность паразитической структуры. Процесс поглощения и трансформации физических покровов изнутри происходит для жертвы очень мучительно, именно поэтому надежная фиксация носителя в коконе и систематическое впрыскивание паралитического яда является неизбежной составляющей ухода за расплодом, иначе зараженный человек непременно нанесет себе повреждения и покончит с собой еще на ранних стадиях развития эмбриона. Извлечь зародыш без ущерба для здоровья носителя невозможно даже непосредственно после оплодотворения: ближайшие к эмбриону ткани немедленно оказываются поражены, так что пришлось бы вырезать в теле дыру размером с тарелку.
  Преобразование человеческого организма происходит в несколько этапов. Сначала тело как бы опустошается изнутри, а наиболее крупные жизненно важные органы стягиваются в центр корпуса, перемалываются и сращиваются в единую систему. Кровь в это время полностью впитывается в каменные нити. Человек на этой стадии медленно впадает в кому.
  Затем начинается этап формирования внешнего скелета. Кости растворяются, преобразуются в камень и вытягиваются на поверхность тела. Выглядит это как постепенное появление на разных участках кожи каменных пятен, которые постепенно образуют монолитные гладкие пластины. При этом к жертве вновь возвращается сознание, если без коконов и яда - опять начинаются судороги и дикий крик. Один испытуемый мне цепи на лабораторном столе порвал, а уж они были неподъемные. Постепенно каменный скелет полностью заменяет кожный покров, формируются дополнительные конечности и крылья, фигура, независимо от первоначального облика носителя, обретает стандартные пышногрудые параметры.
  Последний этап - поражение головного мозга. Каменные споры, занесенные в голову через кровь, сжимают мозг, поднимают его в область макушки и превращают в орган телепатического восприятия, которому нет аналогов не только в человеческом организме, но и во всей природе. Жертва опять впадает в оцепенение, на этот раз навсегда. Завершение процесса легко идентифицируется внешне - наступает стадия каменных глаз, то есть человеческие глаза превращаются в твердую поверхность, как у статуи. После этого в освободившемся объеме черепной коробки формируется гигантская челюсть, и все. Получается зрелая рабочая особь, которая быстро разламывает кокон и приступает к выполнению своих функций в гнезде.
  ...
   
  Глеб.
   
  - Значит, ты считаешь, что таким образом можно стимулировать регенерацию тканей? - Матка уложила голову Тасманову на плечо, но на ее гладком круглом лбу читалось, что мысленно она осталась в мастерской.
  - Посмотрим, - неохотно отозвался Тасманов. - Это будет вариант линьки. Лучше, чем ничего.
  - Я только одно не могу понять... Не практичнее ли, выбросив поврежденную особь, произвести вместо нее новую?..
  - Златка, не загружай, пожалуйста, умным свою... зубастую головку.
  Матка насупилась.
  - Скажи, что любишь меня, - неожиданно перешел он на другую тему.
  - Зачем? - удивилась Матка.
  - Просто скажи, и все! - потребовал Тасманов.
  - Я люблю тебя, - послушно проговорила Матка.
  - А я тебя - нет!
  Матка сердито пихнула его локтем и встала, но он прижал ее к себе и стал покрывать поцелуями ее плечи и шею.
  - Останься со мной сегодня ночью...
  Матка задумалась.
  - Мне вообще-то удобнее через пару дней, - нахмурилась она, отстраняясь.
  - Останься, пожалуйста, - взмолился Тасманов, пытаясь удержать ее за талию. - Считай это бессмысленным человеческим капризом. Пожалуйста.
  Заметив, что Матка колеблется, он добавил уже более деловым тоном:
  - Иначе завтра в лаборатории я пальцем не шевельну! А у стабилизирующего раствора выдержка, между прочим, не больше суток!
  Матка замерла.
  - Да ведь у тебя все образцы распадутся!
  - Ну и к черту! - отрезал Тасманов.
  Взглянув в его пылающие болезненной страстью и яростью глаза, Матка смилостивилась.
  - Ну, с этого нужно было начинать, - примирительным тоном заявила она, изобразила дежурно-призывную улыбку и плавным движением опустилась обратно на подушки.
  Тасманов проснулся от брызнувшей на него крови; Матка чавкала человечиной, зависнув на потолке.
  - Приятного аппетита, - мрачно процедил он. Матка небрежно кивнула ему сверху:
  - С добрым утром.
  Тасманов с трудом сел на кровати.
  - Черт, как болит голова, - поморщился он.
  - Надо было меньше меда пить, - менторским тоном заметила Матка. - Я, кстати, не поручусь, что в таких количествах он не вызывает привыкание.
  Тасманов заставил себя встать и дойти до ванной.
  - А я, может быть, хочу... попасть в какую-нибудь чудовищную зависимость... и умереть.
  - Почему тебя сильнее всего привлекает то, что для тебя опасно? - философски протянула Матка.
  - Самое меткое замечание обо мне, которое я когда-либо слышал, - Тасманов плеснул в лицо ледяной воды. - Я об этом не думал.
  - Ты необъяснимый человек, Причудник, - заявила Матка, беспечно покачиваясь под потолком.
  Тасманов нетвердым шагом направился к двери.
  - Я надеюсь, ты в мастерскую? - требовательным тоном напомнила Матка.
  - Дай хоть кофе выпить, - устало отозвался Тасманов. - А вообще, да. У меня появились кое-какие новые идеи.
  - Я попозже зайду посмотреть! - крикнула Матка ему вдогонку.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Мы попробовали пригласить еще одного мужика. Было круто. Она позвала кого-то из пленников, кого уже раньше использовала, так что он не очень удивился. Сначала она отдалась ему. Раньше я, наверное, озверел бы от ревности, но теперь мне даже понравилось наблюдать за ней со стороны. Она обслужила его в этой своей обычной обстоятельной манере, когда непонятно, то ли она задыхается от страсти, то ли вообще думает о чем-то постороннем. Потом мы взяли ее вдвоем. Дальше я плохо помню, увлекся. Но она, кажется, постепенно вошла во вкус; когда мы отпустили ее, она откинулась назад, обвила мою шею руками и пробормотала:
  - Ох, Глеб... - хотя вообще редко называет меня по имени.
  Она вся дрожала, но я чувствовал, что ей хочется еще, поэтому сказал тому парню:
  - Ну что, теперь ты сзади? - а он так на нас посмотрел, как будто впервые увидел, но подчинился.
  Когда она заснула, он снова взглянул на меня с каким-то неопределенным выражением и спросил с некоторым сомнением:
  - А сами вы - человек?..
  Я говорю, нет, я - призрак человека. Как тень отца Гамлета. Он помолчал, поизучал меня искоса, потом наморщил лоб и говорит:
  - А вы не архитектор часом?..
  Я отвечаю, нет - я монтажник-высотник по профессии.
  Он замолчал, кажется, подумал, что я сумасшедший, но потом все-таки кивнул на Матку и спросил вполголоса:
  - А это кто?..
  Я сказал, я не знаю. А вообще трудно было не засмеяться - как это люди не понимают очевидных вещей? Вот от подобного нежелания самостоятельно соображать и происходят потом всякие неприятности, вроде так называемой Божиярской катастрофы.
  Позже она мне призналась, хотя я и сам понял, что чем больше, как она выражается, самцов, тем ей приятнее, просто она не говорила мне из вежливости, потому что думала, как бы со мной истерика не случилась. Раньше, наверное, так оно и было бы, но теперь, кажется, я стал лучше ее понимать.
  ...
   
  Глеб.
   
  Матка брезгливо поддела когтем каменную схему, видневшуюся в открытой ране оперируемого подопытного.
  - Подумать только, неужели из такой бессмысленной груды плоти может получиться что-то дельное?.. - недоверчиво проговорила она.
  Тасманов хладнокровно вытащил из разреза залитую кровью руку с продетыми сквозь пальцы длинными каменными иглами и устало взглянул на Матку.
   - Убери грабли от экспериментального образца. - Сунув в разрез два каменных крюка, он снова склонился над распростертым на каменном столе телом. - Ты мне мешаешь работать.
  Матка рассеянно отстранилась.
  - Да ладно, что я, не понимаю, что ли? Не строну я ничего в твоих уродах...
  Тасманов вновь прервался.
  - Они такие же мои, как и твои.
  - Тогда тем более не строну, - усмехнулась Матка, перелетела в дальний угол и залезла на стену. - Ты становишься таким занудой, когда возишься со своими недоделками!
  - Ты тоже не очень-то разговорчивая, когда плодишь своих ублюдков, - рассеянно возразил Тасманов.
  От скуки и нетерпения Матка принялась летать по мастерской, лениво раскачиваясь на воздушных потоках и со стуком отталкиваясь от стен. Тасманов раздраженно взглянул под потолок.
  - Послушай, ты не могла бы пойти полетать где-нибудь в другом месте?
  - Да что я тебе, мешаю, что ли? - расстроилась Матка.
  - Свет моей жизни, твоя божественная красота затуманивает мой рассудок, - холодно отрезал Тасманов. - И для работы это не есть гут. Так что вали отсюда.
  Усевшись на потолке, Матка нерешительно пошелестела крыльями.
  - Не волнуйся, ничто не пройдет мимо твоих цепких лапок, - презрительно добавил Тасманов.
  Матка неохотно поползла к дверному проему.
  - Я загляну к тебе вечером! - предупредила она. - Расскажешь, чем закончилось...
  - Если ты постараешься мне понравиться, мы посмотрим, - поддразнил он ее.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Решающее различие между человеком и особью из паразитарного камня состоит в способе восприятия материи. Единственное ощущение имаго, знакомое также и людям, - это осязание. Зрения, слуха, обоняния и вкуса они лишены. Спектр остальных свойственных им чувств для человека непостижим, насколько я могу судить, чрезвычайно обширен и может быть условно разделен на две области действия сигналов: телепатия и телекинез.
  Осязанием обладают все без исключения особи, и функционирует оно у них в точности так же, как у людей.
  Тип ощущений, которые я для удобства обозначил как телекинетические, состоит в способности воспринимать, поглощать, перенаправлять и просто усиливать потоки низкочастотных вибраций, исходящие из недр земли. Косвенным следствием этой способности является и неровный полет имаго на колоссальных скоростях, и продавливание лазов и нор даже сквозь самую прочную породу, и провоцирование землетрясений, не говоря уже о дистантном воздействии на искусственные материалы, как правило, непроизвольном (перемещение вещей, разрушение зданий).
  Телекинетические способности, сами по себе довольно полезные и предоставляющие обширные физические возможности, присущи рабочим особям в различной степени, зависящей, насколько я понял, от решения Матки, то есть от питания маточными продуктами. И все же подобный тип ощущений не слишком подходит для главного занятия: поиска и отлова жертв, то есть людей. Основным способом восприятия для всего роя служит телепатия, и обладает ею в полной мере только Матка; рядовые же особи служат своего рода зондами, передающими, но не усваивающими информацию.
  Я затрудняюсь даже представить себе, какой объем данных и в какой форме непрерывно поступает к Матке сразу из множества точек пространства. Здесь можно констатировать лишь механизм передачи сигнала. В области макушки у каждой особи находится специальный орган, который, как зеркало, отражает в буквальном смысле картины внутреннего мира находящихся в зоне доступа (зависит от условий, но в среднем несколько километров) людей и передает изображение Матке. При этом не все области человеческого осознания поддаются считыванию; Матка затруднилась объяснить характер ограничений именно в силу того, что ей не с чем сравнивать, а в качестве вероятной причины назвала перемену частоты сигнала: паразитарный камень способен улавливать только созвучные ему импульсы низкочастотного диапазона. Тем не менее для отлова жертв поступающую информацию можно считать исчерпывающей.
  Для аккумулирования всех сигналов служит костяная корона у Матки на голове, через нее же рою транслируется ответный импульс. Все это происходит в режиме реального времени без пауз, то есть первичное восприятие имаго и конечная директива Матки тождественны. Человеку представить себе подобное единовременное существование во множестве лиц невозможно; поистине рой, включая Матку, представляет собой хоть и в своем роде дискретное, но неделимое сложноорганизованное существо.
  К побочным эффектам обмена телепатическими сигналами относятся возникающие в присутствии имаго помехи в работе электроприборов (которые Матка способна вызывать и намеренно, как например в случае с атакой на город, когда там перед нападением роя везде погас свет и отключилась связь), а также кратковременное расстройство памяти и внимания у оказавшихся поблизости людей (что очень удобно для захвата жертв). При необходимости Матка способна даже внушить человеку определенную мысль или фантазм, но импульсы паразитарного камня слишком тяжеловесны для человеческого мозга и опасны для психики.
  ...
   
  Глеб.
   
  Матка стала проводить заметную часть времени на Заповедной Высоте, предоставив рой самому себе. Помимо просмотра записей, которые кодировали человеческое зрительное восприятие в доступные Матке знаки ("Видите вы отчетливо, а в мыслях у вас такая каша!" - удивилась она) и надоедания Тасманову во время работы, у нее появилось еще одно увлечение. Набредя как-то от нечего делать на стереосистему, Матка вдруг обнаружила склонность к музыке. Хотя эксперименты показали, что из звуковых волн ей доступна лишь незначительная часть - некоторые обрывки ритмических рисунков, Матка довольно точно понимала основной замысел и стиль любого музыкального произведения, объяснив, что помимо звука в музыке заложено много информации, недоступной людям. Музыка вызывала у нее приступы артистизма. Петь она не любила, но зато сопровождала чужое пение такой выразительной пантомимой во всех направлениях воздушного пространства, что Тасманов вытирал слезы от смеха.
  - О господи, Златка, - говорил он, - тебе в балагане выступать можно. Актрисой перфоманса. И спецэффектов не надо.
  - Кстати, среди ваших юных девиц широко распространена мечта стать певицей или актрисой, - щебетала Матка. - Это такие девушки, которые ходят в прозрачных платьях по красной ковровой дорожке, а им все дарят цветы?
  Теперь она реже ошивалась в мастерской, предпочитая задумчиво порхать между развешенных на слюдяных нитях гремящих колонок. Попросив Тасманова воспроизвести на декодере изображение стереосистемы, она подолгу разглядывала бесшумно вращающийся диск и синий глаз электронного дисплея.
  - Что ты хочешь там увидеть, не пойму, - как-то заметил Тасманов.
  - Не знаю... Не совмещается как-то... Удивляюсь, как это работает.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Единство роя обеспечивается как физиологическими причинами (неспособность рабочих особей к самосоятельному питанию и размножению), так и особенностями восприятия имаго. Отдельная особь для гнезда ничего не значит. Если имаго попадет в ловушку, окажется окружена врагами или ранена, остальные не помогут, даже если спасение не потребовало бы от них особых усилий, а только обойдут опасное место стороной. Исключительно в ситуации, затрагивающей интересы всей расы, рой или любая входящая в его состав группа по сигналу Матки будет действовать как одно целое, опять же, не учитывая интересы конкретных исполнителей.
  Однако благодаря подобной системе отношений жизненная сила может в определенных пределах перераспределяться по рою, как по единому организму, согласно общему запасу ресурсов независимо от действий отдельной особи. Одна имаго может проработать дольше, если за нее будет отдыхать другая; одна может пропустить кормежку потому, что другую накормят за нее. Несмотря на видимость всеобщей непрерывной деятельности, значительная часть роя (около трети), как правило, пребывает в состоянии каталептического оцепенения, заменяющего им сон, в глубинах земли, и еще треть слоняется без дела. Таким образом про Матку с равной справедливостью можно сказать, что она постоянно спит и постоянно бодрствует. Уровень общей активности роя колеблется в зависимости от циклов развития гнезда и сторонних обстоятельств, но как правило на суммарных работах по строительству коконов, уходу за расплодом, добыче человечины, поставке инкубаторов и охране гнезда занято не больше трети особей.
  ...
   
  Глеб.
   
  - Я тут тоже проводила эксперименты, - заявила Матка. - С целью сравнить тебя с другими самцами...
  Тасманов подавился, услышав о таком векторе любознательности.
  - Ну и как, - поинтересовался он, - самцы?
  - Ты знаешь, я специально набрала разных. Но то ли выборка получилась какая-то неправильная, то ли с остальными все-таки хуже, чем с тобой, - задумчиво отчиталась Матка. - Даже если я заставляла их делать все, как ты, получалось как-то... по-другому...
  Тасманов засмеялся и поцеловал ее в точеное ушко.
  - Я люблю тебя.
  - Да, я это уже слышала... - рассеянно отозвалась Матка.
  - Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю.
  Матка засмеялась, но потом вдруг, проворно наклонив голову, сердито куснула его в плечо. Тасманов вздрогнул и рассмеялся.
  - Что, Златка? Испугалась? - не вполне последовательно спросил он.
  Матка пошевелила челюстями.
  - С чего мне бояться тебя, человек из плоти и крови? - проворчала она недовольно, но не слишком уверенно.
  - А чего тогда кусаешься? - поддел он ее.
  - Чтоб ты спросил! - огрызнулась Матка, но все же позволила ему обнять ее. Он целовал ее губы до тех пор, пока она не расслабилась и не уступила, послушно обвив его руками за плечи и притягивая к себе.
  - Кажется, ты начинаешь мне нравиться, Причудник, - пожаловалась она. - Во всяком случае во всем, что тебя касается, есть что-то лишнее и непонятное.
  Тасманов рассмеялся ей в волосы.
  - Но привязанность к представителю расы, за счет которой я существую, - это противоестественно для меня, - раздраженно подчеркнула Матка. - Ты что, не понимаешь, что ставишь под угрозу мою жизнь?
  - Ты же видишь, я работаю над этой проблемой, - отозвался он. - Не бойся меня, золотко. Я стану для тебя всем, что тебе нужно. И даже больше.
   
  Расшифровка стереографической записи:
   
  ...
  Паразитарный камень практически не подвержен механическому разрушению. Если сильно ударить по телу особи молотком, образуется вмятина, но камень не разобьется и через некоторое время даже восстановит первоначальную форму. Выстрелы из пистолета или автомата в лучшем случае отколют куски размером со щепку. Нанести существенный урон, во всяком случае надолго оглушить имаго можно, только если в упор расстрелять ее из артиллерийской установки, но учитывая скорость и замысловатую траекторию их полета, не говоря уже о способности читать мысли, в них чрезвычайно трудно прицелиться. Вероятно, какие-то фатальные разломы корпуса все-таки могут оказаться для отдельной особи смертельными, но трудно представить себе способ причинения паразитарному камню физического вреда, существенного в масштабах роя.
  Матка сказала, что в Божиярске по ней попали из танка только два раза. То есть это она весь рой называет "собой", хотя сама-то она в это время находилась глубоко под землей - ей оттуда руководить удобнее. Причем оба раза стрелял один и тот же человек. Я не знаю, это, наверное, ясновидящий танкист какой-то. Матка сказала, что она плохо его видела и сама так и не убила, а погиб он при землетрясении или нет, она не знает. Когда при отступлении по городу шарахнули из РСЗО, даже здесь слышно было. Только в темноте они ничего не видели, поэтому рой поднялся выше линии огня задолго до начала стрельбы, и погибли только люди, которые еще в городе оставались ("Инкубаторы мне попортили, победители!" - пожаловалась Матка). А тех, кто стрелял, имаго убили. Матка сказала, что мишени очень хорошо было видно по мыслям.
  В обозримом будущем, то есть по крайней мере в ближайшие несколько десятков тысяч лет в структуре паразитарного камня не намечается изменений, подобных старению или тлению; по человеческим меркам Матка способна оставаться вечно молодой.
  Существование роя лишь отчасти зависит от поддержания жизненных сил за счет внешних источников питания. Для сохранения наиболее высокого уровня активности и максимальной остроты восприятия Матка должна снабжать рой маточными продуктами; однако оказавшаяся в изоляции имаго способна достаточно долгий срок существовать на диете из человечины; и даже у особи, полностью лишенной жертв, все еще остается возможность воспользоваться способностью паразитарного камня впадать в неживое, каталептическое состояние и пребывать в нем неопределенно длительное время, питаясь естественными энергетическими токами земли. Насколько я понял, вызвать такую особь к жизни сможет пролитая на нее, случайно или намеренно, человеческая кровь, либо сигнал непосредственно от Матки, а если этого не случится, пройдут века, если не тысячелетия, прежде чем собственный жизненный импульс имаго угаснет, внутренняя структура каменной нити дезинтегрируется и организм рассыплется в прах.
  Если уничтожение отдельной особи, единицы для гнезда незначащей, практически неосуществимо или, вернее, возможно только с молчаливого попустительства Матки, то на сохранение жизни Матки работает вся сила роя. Я не знаю, смертна ли она. Как для того, чтобы убедиться в возможности ее существования, требовалось ее создать, так же тот, кто захочет убедиться в возможности ее уничтожения, должен попытаться убить ее.
  ...
   
  Глеб.
   
  Собрав достаточное, с его точки зрения, количество материала, Тасманов повторно прогнал Матку с Заповедной Высоты и приступил к экспериментам над технологией, которая, собственно, составляла цель его исследований и в содержание которой он до поры не торопился никого посвящать. К тому времени, как работа приблизилась к завершению, на улице начались первые заморозки, и холодная панорама поздней осени с невесомым снегом и прозрачными силуэтами деревьев внезапно напомнила ему похожее время два года назад, когда мертвый камень впервые проявил признаки неизвестной жизни, и Тасманов сутками ждал в мастерской рождения Матки. Порой ему словно становилось жаль чего-то; он боялся, едва получив свою неземную возлюбленную, вновь ее потерять. Однако слишком сильна была его самоуверенность, слишком непрактична эксцентричность, или слишком безответна страсть, но предчувствие новой, неразгаданной перемены судьбы скорее увлекало, чем омрачало душу, звало куда-то.
  Закончив эксперименты, Тасманов без лишнего промедления узнал у имаго, где находится Матка, - за прошедшее время он разработал операцию по трепанации черепа и внедрению прямо в кость экранирующих пластин, которые позволяли обмениваться с каменной расой телепатическими сигналами без особых проблем, - взял мотоцикл и поехал в Божиярск, кажется, впервые с момента заключения с Маткой двусмысленной сделки насчет усовершенствования ее природы.
  Матка скучала, зависнув на одной ноге в подвале развалившегося надвое жилого дома.
  - Я уж думала, ты изобрел там машину времени и укатил на ней куда-нибудь, - прошелестела она при его появлении привычным неопределенным тоном.
  - Золотко, я привык жить сегодняшним днем, - усмехнулся Тасманов.
  - Что сподвигло тебя снизойти в оплот бесчеловечности? - полюбопытствовала Матка. - Тебе больше не кажется невыносимой моя безыдейная прожорливость и похотливость?
  - У меня хорошее настроение, - беспечно пояснил Тасманов.
  - Можно узнать причину? - осторожно поинтересовалась Матка.
  - Я как раз и пришел, чтобы сказать тебе, - покладисто отозвался Тасманов и улегся на разбитую бетонную плиту, спускавшуюся в подвал с поверхности земли. - Как я уже говорил, я хочу, чтобы ты полюбила меня, - без обиняков начал он, глядя в пролом над головой. - Практика показывает, что ты меня не понимаешь. Как ты справедливо заметила, проблема состоит в том, что мы - существа разной природы. Значит, я должен стать кем-то, подобным тебе. Ты, вообще, следишь за мыслью?
  - Я слушаю.
  - Хорошо, - от нечего делать Тасманов вытянул вверх руку и стал разглядывать ее в прозрачном свете хмурого полудня. - Я проанализировал процесс заражения человека зародышем имаго и пришел к выводу, что жертва утрачивает свои прошлые свойства и обретает природу, идентичную твоей. Это подходящий результат, однако в нем есть один недостаток. Индивидуальность жертвы, ее психическая составляющая при трансформе не преображается, как тело, а утрачивается и подменяется способностью воспринимать твои директивы. Это противоречит моей цели. - Тасманов повернулся, приподнялся на локте и взглянул в глубину подвала. - Я провел эксперименты и считаю, что утраты индивидуальности можно избежать, если жертва будет, скажем так, атипичной. Если сможет послать ответный сигнал. В общем, я разработал соответствующий механизм и смогу вживить его себе, но для того, чтобы убедиться в его эффективности, нужно, чтобы ты заразила меня.
  Матка от неожиданности замерла, а потом даже спустилась с потолка на засыпанный песком пол.
  - Ты понимаешь, чем рискуешь?.. - спросила она наконец.
  - Я понимаю также и что я могу выиграть, - отрезал Тасманов.
  - Однако ты... не теряешь формы, - с оттенком восхищения заметила Матка. - Ты все еще способен меня удивить. А я думала, что знаю тебя.
  - Надеюсь, я буду иметь счастье еще не раз удивить тебя, - холодно заметил Тасманов. - Кстати, ты можешь и не участвовать, - небрежно добавил он. - Если ты откажешься, я проведу эксперимент без тебя. У меня есть образцы эмбрионов. Но, понятно, в случае подобного искусственного заражения возрастает опасность неточности, ошибки и, попросту говоря, моей смерти.
  Матка раскачивающейся походкой задумчиво приблизилась к разлому стены, за которым открывался неровный прямоугольник пасмурного неба.
  - Я начинаю понимать, - медленно сказала она, - что значит любовь. Чувство, которое ты ко мне испытываешь... - Матка наклонила голову вбок; трудно было понять, какие мысли скрывались за ее неподвижным лицом, и были ли они вообще. - Но ты также прав в том, что я не люблю тебя.
  Тасманов протянул руку и коснулся ее щеки, повернув к себе ее непроницаемое лицо.
  - Ты полюбишь меня, - твердо произнес он, - или я умру.
   
  В мастерской, где некогда создавалась Матка, вновь появились элементы прежней обстановки, правда, в измененной до неузнаваемости форме. Большой каменный алтарь, обвитый винтовой лестницей, теперь помещался внутри колоссальной сферы, ощетинившейся снопами каменной нити, как застывшими черными искрами. Матка, порхая вокруг шара то с одной, то с другой стороны, с любопытством заглядывала внутрь. За дугами вращающихся колец, в густом переплетении многочисленных крючьев и игл плавали каменные пластины разной формы, напоминавшие разрозненные осколки головоломки. Матка недоверчиво покачала головой.
  - И как это работает?
  - Когда я войду в машину, она внедрит каменные нити. Только не по той схеме, как при создании имаго, а наоборот. Когда ты введешь зародыш, на него спроецируются энергетические потоки, полярные его собственным.
  - А дальше?
  - Золотко, если бы я знал, что дальше, какой интерес был бы проводить эксперимент?
  - Да ведь для меня это может быть опасно! - недовольно произнесла Матка, колупнув когтем каменное колесо.
  - Я уже говорил, что твое участие не обязательно. В любом случае, на мой взгляд, ты, в отличие от меня, ничем не рискуешь.
  Матка обернулась и в очередной раз подозрительно смерила его изучающим взглядом. Тасманов поморщился.
  - Что ты хочешь увидеть?.. Как я говорю, так и есть.
  - Проверяю, на всякий случай...
  - Следи лучше за своими отродьями, которых ты заставляешь подчиняться насильно, - фыркнул Тасманов. - Кто знает, быть может, в них еще осталось что-то от прежних хозяев их тел... Я забочусь о тебе больше, чем ты сама, потому что люблю, - вот что никак не укладывается в твоей каменной башке. - Тасманов в свою очередь погладил тускло поблескивавшую в темноте неповоротливую каменную дугу. - Будет интересно. Мы выйдем на качественно новый уровень.
  - Мы?
  - Мы, - уверенно подтвердил Тасманов.
  Поколебавшись, Матка кивнула.
  - Хорошо. Я верю тебе, - сказала она и подняла взгляд к прозрачному куполу мастерской. В непроницаемой глубине ночного неба каменные глаза различали движение далеких светил - начало зимнего солнцестояния.
  - Время? - догадался Тасманов.
  - Можно начинать.
  По спиралеобразной лестнице, огибавшей алтарь, Тасманов поднялся на каменную площадку. Реагирующие на присутствие человека механизмы зашевелились. Помедлив на последней ступеньке, он обернулся и взглянул на Матку. Она зависла в воздухе неподалеку, нерешительно раскачиваясь из стороны в сторону. Он сам почувствовал, как что-то в его душе неуловимо изменилось, и какой-то отблеск нежности на мгновение мелькнул в его лице - выражение, которого никому не приходилось видеть ни прежде, ни потом.
  - Прощай, - мягко сказал он. - На всякий случай.
  В ее каменных глазах мелькнуло нечто вроде улыбки.
  - До свидания.
   
  Отвернувшись, Тасманов вошел в сферу. Заученным движением он протянул обе руки навстречу длинным спицам, и первые каменные нити прокололи ладони. Машина вздрогнула, поглощая кровь; каменные колеса взвизгнули и начали медленное движение.
  Потоки каменных нитей с жужжанием впились в его руки, облепив их черными пластинами наподобие каменных перчаток, по швам которых потянулись кровавые ручьи. Не позволяя себе сосредоточиться на боли, Тасманов поднял руки, и тело, как бинты, начали опоясывать шипастые ленты; жгучие жала вращающихся игл впились со всех сторон. Он задержал дыхание. Колеса машины бежали все быстрее, и рассекаемое громоздкой ажурной массой пространство отзывалось пронзительным скрежетом, но Тасманов уже не различал, посторонний это звон или у него шумит в голове.
  Сделав через силу шаг вперед, он почувствовал, как ступни плотно обхватили громоздкие каменные колодки. Причудливые узоры игл мелькали мимо, как черный калейдоскоп. Ему показалось, что у него темнеет в глазах, тяжелый узел шевелящихся каменных нитей затянулся на горле, как ошейник, и он, возможно, забыл бы, что следует делать, если бы непроницаемая маска не появилась прямо перед ним. С трудом подняв руки, которых он почти не чувствовал, Тасманов прижал маску к лицу; в следующее мгновение длинные острия выкололи ему глаза, иглы хлынули в череп и начали пронизывать мозг.
   
  Наблюдая за превращением, Матка поднялась под купол - отчасти от испуга, отчасти от любопытства: сверху было виднее. Сквозь рябившие в машине узоры каменных сетей и мелькавшие, как черные птицы, дуги каркаса она увидела начальные этапы процесса - внедрение нитей в основные нервные узлы. Однако когда Тасманов надел привинчивающуюся к черепу маску, в ходе эксперимента произошли необъяснимые перемены.
  Колеса внезапно замедлили вращение, машина остановилась и начала распадаться. Каменные нити потянулись в разные стороны, удаляясь от упавшей на колени человеческой фигуры, и стали исчезать в воздухе. А затем в полу под алтарем возник провал - не разлом на нижний этаж, а пустота, растекавшаяся с оглушительным гулом и скрежетом, как чернильное пятно. Тасманов, пошатнувшись, словно машинально встал на ноги, подошел к краю площадки и, раскинув руки, прыгнул в темноту. Некоторое время бездонный провал шумел и покачивался из стороны в сторону, как смерч, а потом вдруг словно ослепительная молния пронзила его сверху донизу, и он весь буквально закипел сверкающим белым светом. Блеснула еще одна вспышка, и внезапно мастерская обрела свой обычный вид; сферическая машина исчезла, а на алтаре осталась лежать неподвижная мужская фигура.
   
  После того, как Тасманов надел маску, у него случился провал в памяти; в следующий момент он увидел мастерскую словно издалека - темная фигура, покрытая каменными пластинами, лежала на алтаре. В его сознании мелькнуло воспоминание о запредельной боли и ощущении безграничной пустоты, но он почувствовал, что умрет от шока, если сосредоточится на этом, и усилием воли заставил себя отвлечься. Следующей его мыслью была Матка, и он заметил ее, в оцепенении зависшую под куполом, глядя на алтарь.
  "Давай быстрее!" - машинально скомандовал он и, хотя не мог говорить, его мысль прозвучала вслух, и Матка услышала.
  Она сориентировалась мгновенно. По всей видимости, устрашающий процесс трансформы внушил ей справедливое опасение, что эксперимент в любой момент может прерваться вместе с жизнью Тасманова, а значит, выполнять задуманное надо немедленно.
  Сманеврировав на алтарь, она уселась на безжизненную черную фигуру верхом; в следующее мгновение Тасманов почувствовал, как жало вошло в солнечное сплетение, и увидел Матку вблизи - склонившись над ним, она вдруг вскрикнула, словно от боли, и уперлась руками ему в грудь, а потом все исчезло.
   
  Когда Тасманов очнулся, Матки рядом не было; все телесные ощущения вернулись к нему, но их заглушала безумная боль от раны на животе. В плоти не осталось никаких следов каменной нити, но он в забытьи не обратил на это внимания. Он машинально поднялся с алтаря, наощупь отыскал лестницу и, шатаясь, спустился по ступенькам. Кровь из раны лилась, казалось, все более густым потоком, словно какая-то посторонняя сила раздирала его изнутри. Прижав руку к животу, Тасманов понял, что рана разрастается, как опухоль. Сойдя с лестницы, он упал на колени и почувствовал, что не сможет больше сделать ни шага. Кровь полилась из ушей, из носа, изо рта, а потом все тело, как сеть, покрыли тонкие надрезы. Тасманов без сил лег на пол и услышал скрип рвущейся плоти. Взглянув в купол неба, он почувствовал, как распадается на части; потом голова треснула и развалилась на куски.
   
  Тасманов увидел непонятных размеров, но производивший впечатление просторного зал. Неизвестно почему, помещение сразу показалось ему похожим на зеркало. Свод терялся в темноте, и очертания стен тоже расплывались. Часть зала выглядела как бы золотистой, словно освещенной огнем свеч, а часть была синей и сумрачной, словно находилась под ночным небом. В пустоте по центру висело огромное гладкое зеркало, которое ничего не отражало. На темной стороне постоянно мелькали какие-то картины, словно проектор показывал обрывки разных фильмов. На светлой стороне на полу лежала Матка - хотя она выглядела не так, как обычно, Тасманов сразу понял, что это она. Откуда-то издалека доносился голос, вроде как плач ребенка.
  Поначалу Тасманов не мог ничего вспомнить, ему казалось, что он провел здесь всю жизнь. Некоторое время он бездумно наблюдал за чередой аляповатых причудливых образов, без видимой системы сменявшихся в глубине темной стороны. Потом его обеспокоило, что Матка лежит, не подавая признаков жизни. В то же мгновение он осознал, что у него больше нет физической оболочки, а перемещения в пространстве заменяет концентрация внимания; следом ему вспомнился последний момент его человеческой жизни - когда распадалось тело, а потом вся предыдущая жизнь, и цель и ход прошедшего эксперимента.
  Он сосредоточился на Матке и за неимением способности говорить мысленно позвал ее:
  - Как ты себя чувствуешь?
  Его вопрос прозвучал вслух, хотя голос изменился - как будто неопределенный перезвон шумов возникал в пространстве. Матка вздрогнула, подняла голову и огляделась, словно ища его взглядом.
  - Нормально, - в некотором замешательстве буркнула она. - А... что случилось?
  Тасманов помолчал.
  - Не знаю, - признал он.
  - Отлично! - рассердилась Матка.
  - Но... мне кажется... можно посмотреть, - задумчиво добавил он. - Вон что это за картинки там мелькают?
  - Это... - Матка пригляделась. - Это сигналы от имаго. Так ты теперь тоже это видишь? - удивилась она.
  - Наверное... Теперь скажи мне, ты чувствуешь рой? Я имею в виду, физически?
  Матка сосредоточилась.
  - Да...
  - Ты можешь воспринимать конфигурацию пространства, так? Дай мне зону, где находится рой.
  Матка взглянула невидящими глазами в темноту, и через некоторое время калейдоскоп красочных образов сменился устойчивой темной, как рентгеновский снимок, картиной: разветвленная система пещер, долина, город, горный хребет, Заповедная Высота...
  - Дай мастерскую, - потребовал Тасманов.
  Изображение подернулось рябью, потом сфокусировалось на доме и стало приближаться. Мелькнули внутренние помещения и появились очертания мастерской: система перекрытий, бесформенный объем пустоты, расплывчато - купол и алтарь. Более детального осмотра прощупывание пространства с помощью низкочастотных импульсов не позволяло.
  - Вроде все в норме... - растерянно прокомментировала Матка.
  - Теперь попробуй просканировать помещение, где мы сейчас находимся, - скомандовал Тасманов.
  Матка закрыла глаза и нахмурилась. В следующее мгновение зал, в котором они находились, исчез; возникло ощущение перехода сквозь невидимую преграду, и одна за другой вокруг замелькали картины, в которых не было ничего общего с человеческим миром. Матка не слишком задерживалась на возникавших образах, но и углубляться тоже не стала; через некоторое время Тасманов почувствовал, что она пытается восстановить в памяти место, с которого начала, и они снова оказались в знакомом зале. Матка открыла глаза и нерешительно пошевелила пальцами.
  - Это внематериальное пространство, оно не ощущается физически, - сообщила она, хотя Тасманов уже и сам догадался. - Тут все как-то по-другому, и... мне кажется, оно бесконечно, Глеб... здесь присутствуют абсолютно все качества... - превращения пространства явно произвели на Матку впечатление, - только вот... Слушай, я не могу понять, вот мы говорим с тобой, а сам-то ты где?
  - Ээээ... знаешь... по-моему... все, что ты видишь вокруг, это и есть я, - с некоторой долей сомнения произнес Тасманов.
  - То есть вся эта непонятная материальность?..
  - Не могу объяснить... но, насколько я помню, во время эксперимента... мое физическое тело, оно малость разрушилось. Так, что уже не восстановить.
  - То есть, ты хочешь сказать, все вокруг... это твое воображение?..
  - Похоже, теперь это уже реальность.
  Матка примолкла, пытаясь осмыслить сказанное.
  - А я что, тоже твое воображение, Причудник? - надулась она.
  - Ну это уж тебе виднее! - поддел ее Тасманов. - Во всяком случае, могу сообщить, что ты сейчас выглядишь в точности такой, какой я хотел тебя видеть!
  - А как я выгляжу? - подозрительно спросила Матка.
  - Рядом с тобой висит зеркало.
  - Но оно ничего не отражает.
  - А ты подойди.
  Матка послушалась, и в темно-зеленой глубине зеркала возникло отражение полногрудой пепельноволосой красавицы в открытом белом платье. Лицо и фигура Матки остались прежними, только выглядели теперь, как человеческие, а насекомые части тела пропали. Фарфорово-гладкая кожа сияла, как луна, устрашающая челюсть превратилась в мягкие пунцовые губы, а глаза приобрели осмысленное выражение и сапфировый блеск.
  - Ух ты! - обрадовалась Матка, рассматривая сияющее отражение, - занятно... - Она приподняла над плечами копну пепельных волос и изогнулась, стараясь заглянуть себе за спину. - Только вот одета я что-то простенько... - надула она губки. - Ты бы хоть цацек добавил!
  - Каких тебе "цацек"?
  - Брюликов!
  На открытых участках тела Матки немедленно появились тяжеловесные украшения из крупных прозрачных камней.
  - Другое дело! - обрадовалась она, с удовольствием разглядывая браслет с алмазом размером в голубиное яйцо, и недовольно развела руками. - Я так и буду стоять?
  Возле нее появилось кресло, в которое Матка упала с таким видом, словно смертельно устала от непосильных трудов, и по обыкновению перекинула округлые ножки через подлокотник. Тасманов засмеялся.
  - Эх, не осталось рук, чтобы тебя ущипнуть, - подосадовал он.
  - И хорошо! - запальчиво возразила Матка.
  - Меня тут одна деталь смутила... - Матка сделала изумленные глаза, - да нет, золотко, в твоей божественной красоте все безупречно... Но тебе не показалось, что сигнал от роя, я имею в виду, при прощупывании физического пространства, шел как-то... странно?
  Матка задумалась и нахмурилась.
  - Зигзагообразно?
  - Да.
  Матка сосредоточилась.
  - Ты можешь определить источник преломления?
  В темной части пространства побежали изображения физических объектов: группы имаго, горные пустоты, гроты, глубже под землю... Сигнал свидетельствовал о массе паразитарного камня не вполне понятной формы, но очевидно колоссальных размеров, - подобных циклопических объемов особь прежде невозможно было и вообразить. И все же, чем настойчивее она направляла сигнал в область преломления, тем сильнее он дробился, словно во множестве осколков разбитого зеркала, и, отражаясь, возвращался обратно. Матка покачала головой.
  - Посмотри в зеркало и вели ему показать то, что ты не видишь, - потребовал Тасманов.
  - Но с чего ты взял, что это поможет? - удивилась Матка.
  - Попробуй, - повторил Тасманов.
  Матка подошла к зеркалу и, заглянув в темно-зеленую глубину, спросила о том, чего не понимала.
  В то же мгновение ее отражение исчезло, и из зеркала на нее взглянула исполинских размеров тварь, казавшаяся кошмарным двойником Матки. На длинных, тонких, как у богомола, ногах, приплясывающих в медленном и бессмысленном, как сон, танце, протягиваясь от стены к стене безразмерного подземного грота, громоздилась набухшая, как почка размером с дом, туша с огромными, усеянными острыми зубьями клешнями, увенчанная изящной женской фигурой. Верхняя половина тела чудовища в точности повторяла облик первичной особи: тонкая талия, полная грудь, золотые волосы и каменные глаза.
  Матка, вскрикнув, закрыла руками лицо и упала в кресло.
  - Что это? - угрожающим тоном спросил Тасманов.
  - Я не знаю, - пролепетала она, отворачиваясь.
  - Ты мне врешь. Я чувствую, что ты догадалась.
  Тасманов подождал.
  - Ну?..
  - Я не помню... - неохотно начала Матка и поежилась. - Это все твои причуды! - пожаловалась она затем. - В общем... кажется... тогда, во время эксперимента. Понимаешь, я ввела зародыш, но не смогла вытащить жало. И оно оторвалось, то есть вместе с маткой. Я больше ничего не помню.
  Тасманов мрачно молчал.
  - Но, наверное, оно как-то мутировало и... убежало, - робко добавила Матка.
  - Почему ты сразу не сказала?
  - Ой, это было так неприятно, так страшно, что я сразу забыла...
  - Ну кто так рассуждает при эксперименте?! "Неприятно", - передразнил он ее, - сразу надо фиксировать результат, а то потом проявится побочный эффект, и будет куда как неприятнее!
  - Да перестань ты! - крикнула Матка, - я тебе не подопытное тело, знаешь, как больно было, тебе отчет написать на двадцати листах?
  Тасманов раздраженно вздохнул.
  - И что, по-твоему, это все... могло так сильно разрастись?..
  Матка насупилась и примолкла.
  - Выходит, что могло...
  - И та особь под землей, это тоже ты?..
  Матка неохотно кивнула.
  - Та я, которая здесь, это... я, а та, другая я, это матка.
  Объяснение выстраивалось в систему. Хотя оставался вопрос о соотношении функций различных ипостасей Матки, можно было предположить, что со временем взаимодействие устроится.
  - Ладно, - задумчиво заключил Тасманов. - Давай все-таки попытаемся ответить на твой первоначальный остроумный вопрос: что случилось. Не хныкать! - одернул он нетерпеливо вздохнувшую Матку. - Значит, мы находимся в каком-то нематериальном, четвертом измерении.
  - Причем это измерение и есть ты, благодаря чему здесь можно делать все, что угодно!
  - Ну, насчет "что угодно" - не обольщайся... Дальше. Матка оторвалась, разрослась и убежала. Или наоборот: убежала и разрослась... Неважно. Лучшая часть тебя перешла сюда...
  - Ну, насчет "лучшей" - это ты погорячился...
  - Причем в целом восприятие роя, физической материи и людей у тебя не нарушено.
  - А ты теперь воспринимаешь человеческий мир через меня.
  - Да.
  - Твое физическое тело вместе с человеческими чувствами распалось при эксперименте.
  - Его больше не существует, - подтвердил Тасманов. - Остается последний вопрос. Где зародыш?
  Тасманову хотелось думать, что эмбрион погиб вместе с его физической оболочкой, - могло же ведь и такое случиться. Но вместо удобного объяснения у него возник вопрос на другую тему.
  - Ты мне можешь объяснить, что это за плач все время слышен?..