Мария Пейсахова - Клетка

КЛЕТКА

- Скажите, а Вы и вправду доктор? – он робко глянул на меня глубокими карими глазами, обрамленными пушистыми ресницами.
Я улыбнулся как можно более радушно и приветливо:
- Конечно, друг мой!
И протянул ему руку. Он боязливо пожал ее своими хрупкими пальцами и почти сразу же отдернул, так, будто бы он сомневался: оставить ли свою ладонь в моей или нет.
- Доктор, а Вы вылечите меня? – прозвучал робкий вопрос, и снова этот наивный, доверчивый взгляд из-под густых ресниц.
- Конечно, друг мой, конечно! Только все зависит от того, захочешь ли ты сам стать здоровым! – я выдержал паузу, - И от того, станешь ли ты доверять мне во всем. Во всем до конца без тени сомнения!
Он опустил глаза и стал изучать капельки чернил на крышке моего стола. Я следил за его взглядом, он был плавающим,  медленно передвигался от капельки к капельке, от одной черной кляксы к другой, по кругу, по кругу, по кругу. Он будто хотел усыпить себя самого и забыть о том, что я сказал ему.
На изучение его дела у меня был всего час, но мне вполне этого хватило, чтобы составить более-менее полную картину. Он страдал жестоким суицидальным синдромом. В течение последних двух месяцев он каждый день совершал попытки свести счеты с жизнью. Первые три раза по неумению своему он просто калечил себя. Ну а потом за ним неотступно начали следить родственники. Но непреодолимая тяга покончить с собой не оставляла его. Стоило только хотя бы на секунду оставить его одного, как он самыми нелепыми способами принимался наносить себе увечья. Когда я беседовал с его родственниками, они слезно умоляли меня быть с ним осторожнее, у него очень, очень слабая психика, и любое неосторожное слово, либо действие с моей стороны может привести к жестокому припадку с необратимыми последствиями.
Я чиркнул спичкой и поднес огонь к сигарете. Он услышал знакомый звук и поднял голову и  несколько секунд заворожено смотрел на кольца дыма, которые я старательно выпускал, а потом ответил, стеснительно улыбаясь:
- Я верю Вам и хочу вылечиться! Мне так надоело, ужасно надоело мое безумие. Мои припадки, с которыми я не могу справиться.
- О! С таким настроем у нас все получится! А теперь расскажи мне, в чем твоя беда.
Он сжался, пытаясь стать меньше и незаметнее, сжался, согнулся,  а потом резко выгнулся как натянутая струна и стал говорить. Его медленная, размеренная речь, совершенно не соответствовала его напряженной, готовой к прыжку позе.
- Понимаете, доктор, - говорил он, - это так страшно, так безумно страшно, когда тебя ломает изнутри. Когда то, чем ты жил, во что ты свято верил, вдруг в один прекрасный миг становится пустым, и совершенно ненужным. И ты начинаешь понимать, что то, чем ты жил не более чем пустая, бессодержательная ложь. И что самое страшное, это пустое - даже не ложь самому себе, это ТВОЯ жизнь, твоя с головы до пят. И ты вдруг начинаешь меняться. И тебя ломает, крутит, вертит. Старое сознание не пригодно для восприятия новой души, которая рождается в тебе и с каждым днем набирает обороты, и становится все сильнее и сильнее. И в итоге новая душа превращается в хаос, в страшный не контролируемый ничем хаос, а сознание засовывает дрожащие руки в огонь, в котором горит старое мироощущение, потому что – нового нет! Нет нового, черт возьми! Нет той четкой конструкции, нет формы для новой души, и война, война, вокруг война!
И эта война заставляет тебя, принуждает тебя взять в руки что-нибудь, какой-нибудь смертоносный предмет и уничтожить себя, уничтожить до основания, до конца.
 Он замолчал. Покраснел. Последние слова он произнес так громко, что я вздрогнул. Он заметил мой невольный испуг и ему стало совестно. Он виновато улыбнулся и замолк, разыскивая спасение в чернильных пятнах на крышке моего стола.
 Я заглянул в его дело. Так. Чем он там увлекался ? Что-то я позабыл.  А, строил города из спичек. Это было не хобби, а смысл его жизни. Повсюду в его квартире  росли  маленькие города. Больницы, дворцы, парки, гаражи, целые кварталы спичечных городков. Он бредил этим не на шутку.  Изо дня в день он строил, мастерил их, вкладывая в это дело всю свою душу, свою яркую фантазию и изобретательность. И вдруг в один миг понял –это пустое, все пустое. Пусты и те люди, с которыми он строил их, пусты и те мечты, которые он возлагал на них, пуста и та любовь, которая помогала ему творить маленькие спичечные городки.
- Как ты понял, что все пустое, что подтолкнуло тебя к этому?
Слезы выступили на его глазах:
- Доктор, мне так больно об этом говорить! Больно! Безумно больно! В один миг, в одну секунду все это произошло, это был не медленный расторопный процесс, это была одна секунда, одна!!!! И это так страшно! Нас залили соседи сверху. Да так залили, что плавала даже мебель. И мои городки, плоды моих многолетних трудов – они все съежились, расклеились, разорвались, превратились в бесформенные груды спичек. И знаете, доктор, когда я зашел в квартиру и увидел все это, я не испытал ни на секунду сожаления, ни на одну секунду, я почувствовал только одно  - все тлен, все прах, все пустое. Вместе со мной этот город проектировали и помогали мне его возводить  несколько близких мне людей, которых я считал своими родными, их я считал самыми лучшими в мире, и что теперь! Что?! В ту минуту с моих глаз будто спала пелена – я понял, что они пустые, ограниченные, глупые, что им не нужно ничего, кроме этих спичечных пространств, что они не хотят видеть мир вокруг, не хотят впитывать его в себя, что они с трудом принимают, а то и вовсе не принимают тех, кто не похож на нас…простите на них….И я понял, что поговорить-то мне с ними не о чем, кроме как о том, какая крыша лучше – плоская или покатая. О господи, да чем я жил?!
И он разрыдался громко-громко.
Так, здесь, как я понял, у него должен начаться приступ, и он по идее должен сделать с собой что-нибудь. Да-с случай тяжелый. Надо, наверное, основательно подумать, прежде чем назначить ему лечение. Его рыдания стали все громче и громче, и вот он уже начал нервно дергаться. Так. Была – не была – попробую я применить свой любимый способ, чтобы проверить, предотвратит он приступ или нет.
Я встал и громко и убедительно сказал:
- Друг мой, не плачь, утешься. Вставай и пойдем со мной, если ты готов.

Мы шли длинными темными коридорами, он опустил голову вниз, и неуверенно держал меня за руку, он был настолько безволен, что даже проходящие мимо люди с удивлением смотрели на нас. Я подошел к старой железной дери и отпер замок, мы оказались в просторной светлой комнате без окон, в центре нее стояла маленькая клетка, в ней – мягкая кровать, все – больше ничего.
Он робко глянул на меня, я видел его растерянность, воля была парализована. Он не понимал, плохо ли или хорошо то, что я привел его сюда.
Я взял его за руки, он широко распахнутыми глазами смотрел на меня, застыв в нерешительности. «Неосторожное действие или слово может спровоцировать необратимый приступ» - вертелось в моей голове. Ну, была – не была,  решил я.
- Друг мой! Как ты видишь, это клетка. Я посажу тебя сюда. Здесь ты забудешь обо всем внешнем мире. Здесь тебе не надо будет ни о чем думать и что-либо делать. Здесь ты будешь в безопасности. Тебе будет тепло и уютно, клетка станет твоим домом, а прутья решетки дадут тебе рамки, которых ты так жаждешь. Зачем тебе свобода, если она причиняет тебе боль? Ты согласен?
В его глазах вспыхнули огоньки надежды, он замялся, а потом ответил:
- Я согласен. Я хочу в клетку. Раз нет другого выхода, доктор.
- Но учти, милый, клетка – особый метод лечения и применяется не всегда, а только в особых случаях. Ты будешь находиться в ней до тех пор, пока желание выйти на свободу и жить полной жизнью не обретет в тебе силу и не станет настоящим, искренним. А это уже буду решать я. В тебе могут возникнуть ложные, настойчивый желания выйти отсюда, но я тебя не пущу, пока не увижу, что ты вылечился. Запомни, срок пребывания в клетке для тебя неограничен. И по нашему законодательству  только я могу выпустить тебя, твои желания и желания твоих родственников здесь бессильны. Ты меня понимаешь, что ты можешь просидеть здесь год, два, три, а то и всю жизнь?
Он с опаской глянул на меня, замешкался, а потом очертя голову прыгнул в пропасть:
- Да, доктор, я согласен!
- Ну что ж, прошу!
Я достал ключи и открыл дверь клетки, он решительно прошел туда. Я запер за ним дверь, он сел на кровать и ласково посмотрел на меня:
- Спасибо, доктор, вы очень добры и заботливы.


Я вернулся в кабинет. Рабочий день подходил к концу. Настойчиво зазвонил телефон. Я поднял трубку.
- Как там ваш новый пациент, - спросил меня строгий, стальной голос.
- Состояние стабильное, - ответил я.
- Какой метод Вы применили к нему? – металлические нотки стали звонче.
- Я еще не решил, - соврал я.
- Правильно. Здесь стоит основательно подумать. Надеюсь, вы понимаете, что это дело взято под особый контроль? Случай уникальный. Достанется всем, если что-то пойдет не так. Если Вы ошибетесь хотя бы на сотую долю, если он хотя бы раз в стенах нашей клиники попробует попытку суицида? – голос, казалось, хочет схватить меня за горло железной рукой. Речь звучала не как предупреждение, а как угроза.
- Я знаю. И все понимаю, - ответил я.
- Я надеюсь на вас, нет – мы надеемся на вас. До свидания.
В трубке послышались частые гудки. Мда – вот так история. Ну да ладно. Живы будем – не умрем. Я улыбнулся собственному спокойствию и глянул на часы, что ж – пора домой!
Но для начала надо уладить кое-какие формальности. Я позвонил своей медсестре и попросил ее зайти ко мне.
Через несколько минут она уже стояла на пороге, ожидая приказаний.
- Лидия, - начал я беспечно, - Вы видели нового пациента?
Она улыбнулась, будто вспомнила что-то хорошее:
- Да доктор!
- Я надеюсь, вы доверяете мне как своему непосредственному начальнику и как доктору?
Лидия вытаращила  глаза - такой разговор не на шутку удивил ее:
- Да, доктор!
Я выдержал паузу, и добавил:
- Я применил к новому пациенту клетку, пожалуйста, обслуживайте его, как следует, и ни слова, ни одного слова кому бы то ни было о том, что вы знаете, где находится он. Вам понятно?
Лидия еще больше вытаращила глаза, на ее лице отразился испуг.
- Лидия, вы мне верите? Верите, что так нужно!
Она с трудом выдавила из себя:
- Да доктор! Я обещаю Вам, что сохраню это в тайне.
- Вот и отлично, дорогая, я всецело полагаюсь на Вас.

Я шагал по глубоким лужам, разбрызгивая грязь в разные стороны. Погода сегодня нелетная. Моросит мелкий, противный, въедливый дождик. Зонта у меня с собой нет. Кажется, я промок до нитки. Огнями засиял бар, поманил меня. Задумался: заходить – не заходить. Застыл у двери. Нет. Пожалуй, пойду мимо, домой. Не хочу никого видеть. Не хочу. Устал.
Да и  этот парень все никак не выходил у меня из головы.  Да, кстати: несколько слов о моем методе лечения. По большей части все те, кто приходит ко мне, просто глупцы, которые запутались в неких жизненных обстоятельствах, настолько мелких и настолько пустых, что в их глазах они превращаются в огромных гигантов. Тогда я сажаю их в клетку, где нет обстоятельств, где есть только стальные прутья решетки, я лишаю их всего, но вместе с тем даю им безграничную свободу общения  с самими собой. Этого у них как раз и не хватало. И каждый день я прихожу беседовать с ними. Это своеобразное очищение. Когда человек лишается не только прежних горестей, но и незаметных на воле радостей, а по выходу уже и былые горести нередко становятся радостями. Все пустое отсеивается, вакуум чистит все. Все.
А пареньку не помешает клетка, не помешает.

Города из спичечных коробков. Города.  Пожалуй это забавно. Какая разница, в какие рамки втискивать свою душу? Городки – деревеньки! Не все ли равно! Моя душа в рамках моей больницы. Хотя я подумываю бросить практику, но не решаюсь, а вдруг со мной случиться тоже, что и с моими пациентами, и мне тогда уже никто не сможет помочь, а я пока помогаю. Помогая им – помогаю себе. Так то!

Квартира встретила меня теплом, о котором я мечтал всю дорогу. Я включил свет во всех комнатах. Чем бы заняться? Телевизор? Ах да, я забыл, что выкинул его к чертям собачьим. Книгу почитать? Не могу ничего воспринимать. Может написать что-нибудь из практики. Один мой знакомый журналист давно склоняет меня к тому, чтобы  я вел колонку в его журнале. Нет. Не могу – таланта нет. И желания.  Чем бы заняться? От безделья я начал бродить туда-сюда из одной комнаты в другую.
Вдруг я услышал голос:
- Выпусти меня.
 Я оглянулся по сторонам. Никого не было. Никого. Голос был где-то совсем рядом на уровне моих ушей.
- Выпусти меня.
Голос явно принадлежал моему новому пациенту.
Я молчал. И продолжал ходить из комнаты в комнату.
- Ты оглох, что ли! Выпусти меня! Я не хочу сидеть в этой чертовой клетке!
Тон был угрожающим. Я снова промолчал.
- Ты бездушный эскулап, я ненавижу тебя всеми силами души! Выпусти меня!
- Ни за что, дорогой мой, не выпущу! – усмехнулся я.
- Ах, ты, - он разразился непристойной бранью, - Ты не знаешь еще, на что я способен, когда меня ограничивают! Не знаешь! Кто из твоих пациентов мог, вот так вот, разговаривать с тобой на расстоянии? А?
- Да, никто!, - устало ответил я.
- Выпусти меня! – произнес он хрипло, звук становился все тише и наконец исчез, засосанный в воронку.
О, да этот парнишка способный. Видимо, силы у него кончились. Но я его не выпущу – лечение выше сиюминутных желаний. Посидит – оклемается.
Мне надоело бродить по комнатам. И я сел на диван, взял книгу и попытался читать, но глаза слипались, и я быстро уснул.

Очнулся среди ночи от странных звуков, какого-то шороха в углу. Я вскочил и увидел его. Он резал кухонным ножом мою одежду, висящую на стуле.
Глаза его сверкнули, когда он увидел меня. Миловидное лицо исказилось гримасой злобы и отвращения, он зашипел и прыгнул на середину комнаты.
- Выпусти меня, - он занес надо мною нож, но я успел перехватит его руку. Его глаза стали красными и сверкающими.
- Выпусти, - изо рта потекла пена.
Бац! И я проснулся. Вздохнул с облегчением. Ну и сон. Меня бросало в дрожь.  Мне было страшно. Почему в комнате выключен свет! Может лампочка перегорела. И не только в комнате по всей квартире. Пробки, скорее всего, выбило. Я запаниковал.
- Выпусти меня, - проорал истошный голос над моим ухом,
Я закричал и вскочил с дивана. В комнате точно кто-то есть. И тут я почувствовал, как тяжелая рука схватила меня за горло.
- Аааааа, - закричал я.
- Выпусти меня! – рука сжимала мне шею все сильнее и сильнее.
Бац, и я проснулся.
Меня била дрожь еще большая, чем прежде. Господи, да проснулся я или нет! Свет, как и прежде, горел. Я взглянул на пол и закричал - на гладком чистом паркете кровью было написано:
- Выпусти меня!
Я стащил с дивна плед и начал судорожно оттирать кровавые следы, но они не оттирались!
- Выпусти меня! – услышал я истошный вопль над ухом. Я упал на пол и закрыл голову руками.
- Топор! Топор! Прикончит тебя, - услышал я зловещий хохот. И услышал над головой свист тяжелого предмета стремительно летящего вниз прямо к моей голове.
Раздался звук будильника. Я проснулся. Утро. Господи! Ну и ночка! Сплошные кошмары!
На этот раз я точно проснулся. Я это понял по солнцу, ласково светящему в мое окно. Чтобы совсем убедиться в этом, я включил радио, да, да, слава богу я снова в реальности.
  .Но дрожь не переставал бить меня. Я не мог успокоиться даже, когда принял душ и позавтракал. Нет Надо брать себя в руки. Случай тяжелее, чем я думал. Если о том, что произошло сегодня ночью узнают - будет полный провал. Полнейший.   

Утренние рутинные  дела, окончательно стерли из моей памяти все сомнения и страхи ночи, и я даже забыл о нем. Но когда мой взгляд упал на его историю болезни, до сих пор лежащую на моем столе, я невольно вздрогнул и вспомнил, что неплохо было бы проведать его.
 Я пошел в клетку. Я был совершенно спокоен. Открыл дверь. Как он встретит меня?
Он сидел спокойно, когда увидел меня, улыбнулся так же ласково, как и вчера.
- Добрый день, доктор, - мило улыбаясь, произнес он.
И его глубокие карие глаза засияли доверчиво.
- Доктор, милый, - начал он,  - знаете, мне так хорошо в этой клетке. Здесь я могу не искать смысла! Вот он смысл – сидеть в четырех стенах и ни к чему не стремиться. Клетка дает мне ощущение покоя и защищенности. А там, за ней, все так страшно и мрачно. И я боюсь подумать, что будет, когда я выйду из нее.
Он улыбнулся. Все это так не вяжется с тем, что я видел ночью.
- Друг мой. Скажи, как ты провел ночь? Хорошо ли ты спал?
Он потупил взор и стеснительно улыбнулся:
- Со мной произошел странный случай, милый доктор, не знаю, рассказывать его вам или нет.
- Расскажи. Не бойся, мне же нужно лечить тебя! – и я мягко взял его за руку.
- Доктор. Погладьте меня по голове и я расскажу.
Я погладил его по мягким волосам и он замурлыкал, как котенок.
- Доктор, когда я ложился спать, мне было безумно плохо. Я не знал, что будет дальше. И мне ужасно хотелось выйти отсюда, как будто кто-то древний и странный во мне пробудился. Не было у меня еще такого никогда, пробудился и говорил: «Выпусти меня!». Я заплакал и лег на кровать. Как вдруг я увидел, как какая-то странная тень отделилась от меня. Так – на секунду мне показалось. И как только тень постояла около меня и исчезла, будто что-то темное вышло из меня,  - я сразу испытал облегчение, и мне стало все равно, и я полюбил свою клетку.
Так я и думал, - пронеслось у меня в голове. Господи, значит я ошибся в методе лечения. Кажется, я жестоко ошибся. То, что вчера и сегодня он не совершал никаких попыток, значит, дальше будет хуже. Ведь вторая часть его сущности не просто теперь заставляет его делать что-то,  но даже  вышла из него и обрела материальную форму. А значит, дальше  будет только хуже. Она сожрет его полностью. И будет подзуживать его раньше времени выйти из клетки. Господи, как же быть?!
И вдруг я неожиданно вспомнил ее, Риту. Рита, Рита, Рита… Не знаю уж отчего, но я испытал острое желание поговорить с ней. Этот малый совершенно выбил меня из колеи. И вместо того, чтобы продолжить беседу с ним или ответить на его озадаченный взгляд, я сменил тему и спросил:
- Скажи, друг мой, тебе приносили завтрак?
Он удивился такой неожиданной перемене и ответил:
- Да, спасибо, доктор, я поел…
Я встал и направился к выходу, позади себя я почувствовал его недоуменное напряжение, вопрос вот-вот сорвался бы с его губ, но он заглушал его.
Я повернулся к нему, уже стоя у двери:
- Друг мой, подумай хорошенько. Хочешь ли ты выйти из клетки или тебе лучше остаться в ней на неопределенное время, загляни вглубь себя. Даю тебе срок до вечера.
Он испуганно посмотрел на меня и сгорбился на скамье.
Рита. Рита. Мелькало у меня в голове. Я быстрым шагом дошел до своего кабинета. Схватил телефон и начал набирать до боли знакомый номер.
- Добрый день, доктор Рита слушает, – прозвучал на том конце провода бодрый и приветливый голос.
Я вздрогнул:
- Привет, Рита!
Молчание. Затем неуверенное:
-- А это ты, ну здравствуй!
- Послушай, только не бросай трубку, у меня тут крайне тяжелый случай, я хочу проконсультироваться с тобой. Можно я подъеду?
Она вздохнула:
- Ну давай, - и повесила трубку.
Я положил его историю болезни в кейс и начал одеваться. Внутри себя я слышал его безудержный плач. Он рыдал, ворочаясь на скамье в своей клетке. Его мучили глубокие нравственные противоречия и страдания. Выйти из клетки – обрести свободу и научиться жить заново, либо сидеть там столько, сколько нужно будет, находя смысл в четырех стенах.
Здесь случай исключительный. Либо он остается в клетке – но это его затянет, либо я выпускаю его – и он возвращается в пустоту. Ни держать его, ни выпускать нельзя – это сломает его психику. После того, что я видел ночью – это, безусловно, – уникальный случай.
На выходе из клиники меня перехватил стажер Виктор, он взял меня за руку и резко сказал:
- Доктор, мне надо с вами серьезно поговорить!
- Виктор, я спешу, вернусь через пару часов – поговорим.
- Но, док, это срочно, очень срочно, дело не требует отлагательств.
Он говорил со мной настойчивый и немного грубоватым тоном, раньше такого я за ним не замечал.
- Виктор, я спешу, - и я, оттолкнув, его выскользнул в дверь.
Краем уха я услышал его выкрик:
- То, что вы делаете, это бесчеловечно.
Глупый юнец, - подумал я. И принялся ловить такси.

Через полчаса я уже сидел в кабинете Риты и пил горячий кофе. Она еще не вернулась с обхода. С тех пор, как я был здесь полгода назад, ничего не изменилось. Тот же милый уют, вазочки с цветами на подоконнике, аккуратно сложенные папки с историями болезни, приятные голубоватые занавески, вот только нашей фотографии уже нет на столе.
 - Ну, привет! С чем пожаловал? – она с веселой улыбкой зашла в кабинет и уселась напротив меня.
Я вгляделся в нее - на ее лице нет ни тени волнения
- Хочешь, я сделаю тебе кофе, - сказал я.
Она рассмеялась:
- А ты забавный! В моем же кабинете предлагаешь мне кофе. Нет, спасибо, я недавно пила.
Она откинулась на спинку кресла, закурила (странно, вроде бы она бросала курить) и пристально посмотрела на меня:
- Надеюсь, ты пришел по делу?
- Да, да, - спохватился, - Да, конечно, и сразу вспомнил, что я действительно пришел по делу.
- Для начала прочти это, - и я протянул ей его историю болезни.
Она неспешно развернула папку и начала вдумчиво читать. Я следил за тем, как меняется выражение ее лица, как удивление все растет и растет, она прикусывала губы, затягивалась нервно и когда докурила, тут же взялась за новую. Кончив чтение, она тряхнула  головой и с силой затушила окурок.
- УХ, ну и дельце тебе досталось! Зачем ты вообще взялся за него?
Я пожал плечами, и ответил:
- Ты же знаешь, я берусь за все.
- Тут ты явно либо переоценил свои силы, либо не подумал хорошенько. Ну и какой метод ты применил к нему?
- Клетку! – ответил я.
Ее лицо вытянулось от удивления:
- Что? Клетку??? Ты шутишь? Господи! Ты совсем обезумел! – тревога выразилась в чертах ее лица, - Ты спятил? Она выдержала паузу, собираясь с мыслями, - ты понимаешь теперь хоть, что обратного пути нет! Что при любом исходе – винить будут тебя и только тебя! Ты понимаешь, каким будет исход, ты понимаешь, на какой риск ты пошел?!
Она замолчала и осторожно продолжила:
- Надеюсь, ты взял согласие родственников?
- Нет! – радостно ответил я.
Она обхватила руками голову и замолчала. Горестно вздохнула и ответила:
- Ты спятил. Спятил. Спятил. Но почему? Зачем ты так поступил?
- Мне казалось, что клетка – единственный способ. – ответил я безразлично.
- Казалось? Да как тебе могло казаться? Ты же врач? Здесь не уместно слово казалось– ее глаза зажглись недоуменным гневом.
- Да понимаю, - ответил я безразлично, - Но это еще не все, и я рассказал ей о сегодняшней ночи.
Она слушала внимательно, постукивая карандашом по крышке стола, и каждый раз вздыхала.
- Господи! Ну ты и вляпался по самые уши! Если бы ты не посадил его в клетку, ты мог спасти себя, а теперь, если у тебя ничего не выйдет ты – труп!
- Я знаю, но я пришел к тебе не для того, чтобы ты пророчила мое будущее, а для того, чтобы спросить совета, что мне делать?
- Все зависит от того, кого ты хочешь спасти - его или себя!
- Допустим, если его…
- Его ты уже не спасешь – это на лицо факт…Ты применил особый вид лечения, ответственность за исход которого ложится на тебя в любом случае. Единственный способ  спасти себя – это выпустить его из клетки, написать отчет о несостоятельности лечения и задним числом провести бумаги, доказывающие, что ты до этого применял к нему все другие возможные методы.
В голове моей все закружилось,  я ничего уже не понимаю, я запутался, кто я, что я, где я. Я доктор? Да неужели? Не может быть! Может быть, я сам сижу в клетке! А Рита – мой лечащий врач! Ее красивое лицо поплыло перед моими глазами – все закружилось, померкло…
- Милый, милый, что с тобой?!
Я открыл глаза: передо мною было ее лицо – испуганное, встревоженное, любящее, без той самой маски тупого безразличия и наигранной веселости.
- Я не знаю, не знаю, что со мной. Не понимаю. Я ничего уже не понимаю и я разрыдался как ребенок.
По мере того, как я приходил в себя, она постепенно надевала на себя маску безразличия:
- Ты меня до смерти напугал. Так – хватит рыдать белугой, собирайся, езжай в клинику и решай все на месте, а вечером я позвоню тебе, и если тебе станет хуже – я присмотрю за тобой.
- Давай иди уже, - и она чуть ли не пинками вытолкала меня из кабинета.


Я шел в свой кабинет, и, честно говоря, ни о чем не думал, но как только я повернул ручку двери, мою руку кто-то перехватил, это был Виктор:
- Вернулись, дорогой доктор? – он говорил на повышенных тонах, и, казалось, вот-вот сорвется на крик.
- Вы понимаете, что вы творите? Понимаете? Понимаете?
Он уставился на меня своими бычьими глазами.
- О чем ты, я не понимаю тебя, - ответил я безразлично, мне было абсолютно плевать на все.
- Все вы понимаете, дорогой доктор, как вы могли, как вам в голову даже пришла такая идея! Посадить 10-летнего ребенка в клетку! Да не просто ребенка – а гения, человека с мышлением философа. Это же нонсенс – 10-летнего в клетку!!!!
Он как безумный тряс мою руку. И продолжал:
- Если вы сейчас же не выпустите его, то я подам на вас жалобу! Я расскажу ЕМУ! Все расскажу!
Я оттолкнул его, он снова вцепился в меня, тогда я со всего размаху дал ему в челюсть, он свалился на пол, и я быстрым шагом пошел к клетке.
Я отворил дверь, он сидел на скамье и возился со спичками. Было видно, что ему не хватает еще пары-тройки коробков для того, чтобы выстроить что-то. Но где он достал спички (проклятая Лидия, мало того, что проболталась, так еще и спички ему подсунула. Еще бы ползунки принесла!)
Он увидел меня и обрадовался:
- Доктор, привет!, - он помахал мне рукой, - А я тут снова собираю городки, - никак не могу от старой привычки избавиться, -  его глаза горели энтузиазмом.
- Друг мой, ты решил, чего ты хочешь – на свободу или остаться в клетке?
- Знаете, - он  задумался и просветлел, - меня разрывает на части, одна часть меня хочет на слепую свободу, другой и тут хорошо. Если я выйду на свободу – мне нужен будет новый смысл, а его у меня нет и никто не в силах дать его мне, если я останусь здесь – то ложь моей жизни увеличится в два раза. И уж лучше я сегодня выйду!
- Так, друг мой, я не выпущу тебя!
- Но как??? Вы же сами сказали!
- Нет. Не выпущу. К чему тебе свобода без смысла – ты снова захочешь свести счеты с жизнью, ведь ты из-за этого сюда попал, а тут хорошо, уютно, прутья.
Он насупился и заплакал:
- Я хочу на свободу. Хочу. Хочу!
- Нет! Сиди-ка ты тут.
- я хочу еще коробков! Хочу! Хочу!
- Не будет тебе коробков! Не будет! Это старое, ненужное!
- Хочу на свободу! Хочу коробков! – он упал на пол и бился в истерике.
Я молча наблюдал за ним, вот как просто возбуждать в клетке истинные желания, а говорят метод дерзкий.
 И вдруг его детское лицо исказилось гримасой ненависти, и я  увидел того, ночного, он вцепился в прутья решетки и заорал:
- Выпусти меня, эскулап чертов, выпусти, я уничтожу тебя!
И вдруг за дверью я услышал голоса, кто-то отчаянно ломился в железную дверь, откройте, немедленно откройте, и среди гвалта я слышал голос Виктора:
- Он там, я видел, как он заходил к несчастному мальчику.
Мальчик перестал рыдать, он хищно улыбнулся и поднял на меня свой взгляд:
- Тебе крышка, эскулап.

Прошло две недели. Его выпустили из клетки. Что с ним теперь - я не знаю. Зато меня сначала отстранили от должности, а затем посадили в следственный изолятор. Скоро будет суд. Ко мне приходила Рита, маска безразличия напрочь снята с ее лица, она утешала меня и говорила, что даст показания в мою защиту. Сказала, что любит меня до сих пор и при любом раскладе будет ждать. А мне плевать, какой будет расклад – на несколько лет в клетке – я согласен, на свободу – то же неплохо.
Рита выхлопотала мне камеру на одного с минимальными, но удобствами. Здесь в полной тишине и в полном уединении я понял, что я – это он. Он – мой маленький, безумный пациент. Моя работа – его спичечные городки. Только он сильнее меня, он смог отказаться от лжи сначала, когда отрекся от городков, потом, когда захотел избавиться от клетки. Что с ним – я не знаю. Но это дело, как рассказывает мне Рита, вызвало широкий общественный резонанс, и только ленивый не пишет о докторе-монстре и несчастном маленьком гении.
Забавно. Моя персона вызвала столько шуму. Говорят, мой знакомый журналист пытался связаться со мной, что-то хотел от меня, но я просил Риту не связывать меня ни с кем.
Приходил адвокат, в конце нашей длинной беседы, он подвел итог:
- На суде ты сможешь доказать свою невиновность лишь в том случае, если ты действительно захочешь выйти отсюда. Судья мой хороший знакомый, он объективен и помимо всего прочего не утратил способности чувствовать людей. Красноречие и истинное желание – вот твои  козыри. Через меня с тобой пытается связаться твой журналист, я бы на твоем месте побеседовал с ним, он хочет, чтобы ты написал статью о том, как все было на самом деле. И кстати, - добавил он, - тебе грозит 5 лет заключения. Подумай об этом. И он ушел.
Подумай об этом. Подумай об этом. О чем думать-то. Я выйду на свободу – чем я буду заниматься? От  практики меня отстранили? А в тюрьме мне не надо будет напрягаться и думать, чем бы занять себя. И в чем мое предназначение?
- эй, докторишка -  подошел охранник, пойдем в комнату для свиданий.
Мы шли долгими, гулкими коридорами, я видел других заключенных, все они были похожи на прокаженных, глаза их горели – тупым огнем пустоты.
Мы зашли в комнату для свиданий. За столиком сидела Рита. Охранник вышел.
Рита на сей раз была не такая как прежде, когда она приходила ко мне, теперь ее лицо светилось счастьем и радостью.
- Милый. Милый, - она взяла меня за руки, – ты знаешь, началась весна. И я никогда раньше не чувствовала себя такой счастливой. Представь, я шла сюда к тебе, и в небе кружилась стая белых голубей, они все кружились в едином порыве, и только двое постоянно отделялись от них. Стая подлетала к ним, а те – от них. И играли друг с другом. Касались друг друга трепетными крылами. Это было поистине красиво. И я поняла, впервые за несколько лет почувствовала, что такое весна, что такое полет. И знаешь, это так странно, тебя могут посадить на пять лет! Целых пять лет. А я счастлива, счастлива тем, что ты есть на этой земле, что при любом исходе я  буду любить тебя. Понимаешь, я презрела обстоятельства жизни.
Она смотрела на меня, пробивая стену моих глаз, срывая пелену с моей души, я пытался сопротивляться, но понимал, что не могу, ее восторженность, ее свет проникали насильно в меня и срывали какие-то цепи с моей души. Я задрожал. Мне стало не по себе. Рита крепко сжала мои ладони:
- Я люблю тебя, милый.
Стукнула дверь, зашел охранник:
- Свидание окончено.
Как вовремя – подумал я.
Рита улыбалась и смотрела как меня уводили, я видел - ее губы беззвучно шептали: люблю тебя.
Люблю – как странно звучит это слово в страшных здешних стенах, как окрашивает оно серость, как разбивает оно оковы. Люблю, и в душе моей будто начали расти цветы, что-то материальное переполнило ее, что-то туманящее и слепящее. Я зашел в камеру, лег на койку, закрыл глаза и увидел в небе двух белых голубков, причудливо чертящих круги в голубом небе и чертили они: люблю. И я остро почувствовал запах весны, пробуждение. Что-то детское, давно утерянное зашевелилось в душе и забродило в  ней. Господи, да что это за чувство? Что? Свобода! Да свобода! Боже, сколько лет я не видел ее! Свобода – пьянящая и сладостная! Свобода нового мира души.
И вдруг я услышал знаком голос где-то на уровне моих ушей:
- Через друг друга цепью пойдем к свободе. От человека к человеку стремится она, чтобы выбраться с земли и слиться с голубыми красками неба, выше, выше, туда к Богу. От человека к человеку сей дар передается. Милый доктор, спасибо вам.
Я улыбнулся, пожалуй, я воспользуюсь советами своего адвоката.





1-12 марта 2011 года от Р.Х.