Агония Иванова - По старой дружбе

Знакомьтесь, это моя сестра Вика – самая красивая девочка нашего класса, да что лукавить, среди всех старшеклассниц. Поэтому Вика мечтает стать топ-моделью, она считает, что также легко ей дастся и титул «мисс вселенной», как сейчас – «мисс девятый «б».
Это вполне заслуженно, потому что отрицать ее внешние данные просто глупо – посмотрите какие изящные черты лица, большие лучистые голубые глаза с зелеными ободками по краям радужки, какие полные губы цвета роз сорта «Зорина», какая фигура под стильным платьем, которое немного слишком откровенное для школы. А прическа – зависть всех одноклассниц, по самой последней моде, и волосы, красоте и здоровью которых можно отдать данное. Вика привыкла чувствовать себя богиней среди обычных людей и держаться также – у нее утонченные манеры, пожалуй, единственное, что я в ней уважаю. Каждый ее жест исполнен грации и кошачьей мягкости, даже прядку волос, случайно выбившуюся из прически, она поправляет так, что все окружающие ее представители противоположного, да и своего тоже пола, восторженно вздыхают. Кроме меня. На меня эти трюки не действуют.
С Викой мы – сестры близнецы, только никто в это не поверит, да и вообще в наше родство, если не услышит нашу фамилию и не посмотрит на дату рождения. Вика родилась на несколько минут раньше, и поэтому в жизни ей везет больше, но в классных журналах и паспортах такого не пишут. Мы одинаковы. Только я не хочу стать топ моделью, мне по душе куда больше профессия патологоанатома, и это мое пристрастие немного пугает всех, кто об этом знает. Вика с отвращением морщит свой курносый нос, в который ее обычно целует мама, перед выходом в школу. «Что ты хорошего нашла в трупах?» «Пока ничего» - с загадочной и пугающей улыбкой отвечаю я, - «но когда возьму в руки скальпель, обязательно найду. И покажу тебе по старой дружбе, сестрица».
Наверное, поэтому Вика – звезда и любимица окружающих, а мое существование для многих является открытием, когда кто-то вдруг натыкается на меня взглядом. О Вике говорят все время – при ней комплименты и лестные вещи, у нее за спиной слова зависти и ненависти, а обо мне вспоминают, только если нужно списать химию или попросить карандаш.
Может быть, все дело в том, что я родилась на несколько минут позднее, а может быть в том, что я прячу то, что Вика выставляет на показ под безразмерными свитерами и невзрачными джинсами, а эти прекрасные, как и у нее глаза – за стеклами очков в роговой оправе, не признавая линзы. А может быть потому, что никто не разделяет моих странных увлечений и взглядов, и окружающие предпочли бы, чтобы я тоже хотела стать топ-моделью. Только Вика определенно была бы против, впрочем, ее мнение, как и всегда, волнует меня меньше всего.
Она – подопытный кролик, очень красивый подопытный кролик, с лоснящейся шерсткой и человеческими глазами. Но я не воспринимаю ее как человека, скорее – как объект для наблюдений. Поэтому я знаю о ней все – от того, сколько раз она проводит расческой по своим прекрасным ухоженным волосам, до того, в кого она влюблена.
Мне ничего не стоит ответить на любой вопрос о ней, и если она станет популярной топ-моделью, станет «мисс вселенная», я могу зарабатывать на том, что буду выбалтывать разные интимные подробности ее жизни. Только едва ли она станет «мисс вселенной», едва ли она вообще кем-то станет.
Я пишу на вырванном из блокнота своего одноклассника Миши листочке записку, полную трепетных любовных слов и признаний, его почерком, подражая так, что родная мать не отличит. Когда никто тебя не замечает у твоих способностей куда больше шансов раскрыться, нежели чем у всех на виду. Пока никто не смотрел в мою сторону – я наблюдала, наблюдала и училась. Кое-чему полезному.
Я пишу в записке – «давай встретимся в укромном месте, допустим, в подвале».
Я надеюсь, что моя не страдающая особой сообразительностью сестрица поймет этот тонкий намек, и не будет сомневаться в том, что в подвале ее ждет именно Миша. Едва ли у нее есть врожденный талант к графологии, единственное, чем ее одарила природа – это внешность и самоуверенность.
Я возвращаюсь в класс, выждав момент, пока Вика выйдет в туалет, поправить макияж, сопровождаемая свитой своих подруг и завистниц, и быстро кладу записку в карман ее небрежно брошенной сумки, где она обычно хранит сотовый и куда заглядывает особенно часто. До возвращения кого-либо в класс я сажусь на свое место, роняю голову на руки и притворяюсь спящей.
Вика поглядывает на Мишу светящимися от любви и восторга глазами – конечно, она получила мое послание. А я выхожу из класса, отпрашиваюсь у учительницы, аргументируя это тем, что чувствую себя неважно, и меня отпускают домой. Учителя тоже побаиваются меня, а точнее моего шаткого здоровья – иммунитет, как и общительность, достались Вике, а мне – только изобретательность и упорство отца, а еще уязвимость перед любой инфекцией. Учительница говорит «Ника, ты такая бледная... иди домой, бедненькая». Она боится, что я умру прямо в школе, а в отличие от меня она совсем не любит трупы.
Но я не иду домой, я спускаюсь в подвал, просачиваюсь в щель между решетками – только очень стройный человек может, не открывая двери попасть внутрь, и мы с Викой из их числа, мы же одинаковы.
Я включаю свет в дальней комнате – так, чтобы его было видно при входе, и он, словно спасительный маяк, манил идти к себе через все эти темные лабиринты. Я аккуратно ставлю сумку на пол, чтобы не разбить ее содержимое, и вынимаю оттуда его. Подставка для пробирок, в которую вставлена только одна – с мутной маслянистой жидкостью.
Вику ждет приятный сюрприз.

Я жду очень долго – или просто время тянется здесь очень медленно, но в конце-концов мое томительное ожидание заканчивается и я слышу шаги. Вика спустилась в подвал.
- Миша? – зовет она, и в ее голосе можно прочитать страх и в тоже время озорство. Миша! Объект ее воздыханий сам пригласил ее встретиться, да еще и там, где никто не будет им мешать! Ох уж этот Миша, шалун, как ему не стыдно? Я криво улыбаюсь.
По моим подсчетам сейчас он, ничего не подозревая, курит за школой с еще парочкой наших одноклассников, а потом они пойдут гонять в футбол.
- Миша, ты здесь? – теперь среди ее эмоций доминирует испуг, но она уверяет себя – он хочет поиграть.
Я то ее знаю, мою оптимистичную и наивную сестренку.
- Я здесь, - наигранно-писклявым голоском говорю я, и вижу, как она останавливается прямо под слабой тусклой лампочкой. А сумрак делает ее еще более прекрасной, интересно, а мои черты также романтично смотрятся здесь? Впрочем, я и сама знаю ответ на этот вопрос – они смотрятся скорее жутко. Особенно в сочетании с этой безумной отцовской улыбкой.
Так получилось, что мы похожи с Викой не только друг на друга. Мы похожи еще и на наших родителей. Вика – на легкомысленную кокетку-мать, плевать хотевшую на нас, в погоне за новыми любовными победами, а я... а я похожа на нашего отца, которого я никогда не видела, но о котором столько слышала. Мама говорила, что он был маньяком в своем деле, да и просто маньяком. Я понятия не имею, где он сейчас, и она тоже. В какой-нибудь тюрьме или психоневрологическом диспансере. Самое подходящее для него место.
Если мой грандиозный план провалиться я тоже там окажусь, впрочем, стоит кое-чему поучиться у сестренки – необоснованному и глупому оптимизму. Буду верить, что все получится, к тому же я продумала все достаточно хорошо. У меня было на это время – я же говорю, когда никто на тебя не обращает внимание, жить куда легче.
- Привет, Викуся, - я делаю шаг в дверной проем, и на меня падает свет лампочки. Вика еще не понимает, что я отрезала ей путь к отступлению – ведь это единственный выход из помещения.
- Ты? – ошарашено вырывается у нее, она делает шаг назад, скорее инстинктивно, чем осознанно. Бояться свою собственную сестру? Это... глупо? Нет, нет, нет. Глупо все то, что ты делала раньше, сестренка, а вот это как раз первая разумная мысль, пришедшая в твою хорошенькую, но безмозглую головку, - а где Миша?
- Его здесь нет, - потрясающее открытие, не так ли? А может он где-то здесь прячется в темных углах – такая темень, что ничего невозможно разобрать. Вот и Вика тревожно оглядывается по углам, но ее глаза еще не привыкли к такому слабому освещению, и она меня-то видит с трудом. А может я его спрятала? Допустим, в этой пробирке. Эй, Миша? Я посмотрела на мутную маслянистую жидкость, и потрясла ее, словно надеясь получить от нее ответ. Миша молчал, а Вика тоже.
- Что ты собираешься делать!? – наконец-то решается она.
- Ничего особенного, - я пожимаю плечами, такими же острыми и худыми, как у нее, я бы даже сказала беззащитными и делаю шаг ей на встречу.
- Почему ты так меня ненавидишь!? – ее голос срывается на крик, но я прижимаю палец к губам, приказывая ей молчать.
- Тише, Викуся, - я улыбаюсь и демонстративно вытягиваю вперед пробирку, - не нервничай, а то я тоже начну нервничать и уроню эту пробирку на тебя... – она таращит глаза, они словно вот-вот вылезут из орбит, - а в ней серная кислота... Ты конечно едва ли знаешь, что это, но скажу тебе две вещи – тебе будет очень больно, и о карьере топ-модели можешь сразу забыть...
- Что!? – обрывает меня она и вдруг начинает плакать, - ну почему... почему ты меня так ненавидишь!?
- Ну кто тебе сказал? – опровергаю я, и отвожу пробирку в сторону, хотя теперь она следит только за ней, похоже мое объяснение дошло до ее маленького птичьего мозга и она осознала, насколько опасно то, что я держу в руках, - я не хочу тебя убивать. Или делать больно. Мы же сестры. А сестры должны делиться друг с другом...
- Что?! – не разочаровывай меня, сестренка. Неужели это все, что ты можешь сказать? Как скучно, впрочем, чего я хочу от тебя услышать? Человек с лучшим интеллектом просто не купился бы на эту подставу, но не ты. Я же хорошо тебя знаю. Как свои пять пальцев, как саму себя.
Ведь мы – сестры.
А сестры должны делиться.
И ты поделишься со мной своей жизнью, я не прошу о многом.
- Лучше присядь, - пробирка в моих пальцах делает Вику послушной, как дрессированный зверь, и она выполняет все, что я ей говорю. Садиться за сломанный стул, который отволокли сюда, но еще не выбросили, потому что не успели списать с учета школы, сводит руки сзади, позволяет себя связать и заклеить рот скотчем. По блестящей в слабом свете поверхности клейкой ленты стекают ее слезы, перемешанные с потекшейся тушью.
Сюда никто не придет – я и это учла, сюда заглядывают раз в пол года – когда проверяют пожарную безопасность, но в ближайшие несколько месяцев проверки не предвидится. Уединению моей маленькой отшельницы никто не помешает.
Я иду к выходу, и говорю, прежде чем погасить свет:
- Не скучай здесь, Викуся. Я когда-нибудь навещу тебя по старой дружбе. Может быть.

Я возвращаюсь домой, чувствуя радость и душевный подъем, потому что первая часть моего плана была осуществлена успешно и дело осталось за малым.
Мама сидит в родительской комнате, мы привыкли так называть ее, хотя она всегда жила там одна, на широкой кровати и беззвучно рыдает. На столе лежит записка, которую я оставила сегодня утром.
- Вика? – с надеждой спрашивает она, не оборачиваясь, растирая слезы по лицу. Честно говоря меня она всегда любила меньше, а Вика была ее любимым ребенком. Сегодня все должно измениться.
- Нет, мама, это я, - разочаровываю ее я, похожу к ней и обнимаю сзади, мне это в новинку, ведь я никогда не была ласковым ребенком. Диковатым как зверек, живущим в своем выдуманном мире – да, а ласковым никогда. Но сейчас мне очень нужно ее утешить.
- Вероника... – вздыхает она, дотрагивается до моей руки, - как я рада, что ты здесь, - фраза предполагает продолжение «но лучше бы это была твоя сестра, ведь я так ждала, что она одумается и вернется». В записке, которую написала Вика, точнее написала я, подделывая почерк сестры, который знала очень хорошо – он такой небрежный и размашистый, в нем много ненужных закорючек и вензелей, то, что совсем не обрадовало нашу маму.
«Прости, мамочка... Я не могла поступить иначе. Я встретила Колю, и не могу без него жить, но ты должна понять меня. Я достаточно взрослая, чтобы начать строить уже свою семью. О тебе позаботиться сестра, прости меня, прости... Твоя Вика». Для пущей убедительности я смешала воду с солью и через пипетку уронила несколько капель на бумагу, имитируя слезы, впрочем, мама даже не присматривалась к таким мелочам и не могла оценить моей ювелирной работы.
Она показала записку мне, не в силах сказать все это в слух. И вот я наигранно причитаю, жалею ее и ругаю Вику, а потом говорю, чтобы утешить маму:
- Ну... она пошла по твоим стопам, она ведь с человеком, которого любит... – мама только кивает, глотая слезы и думает о всех тех людях, которых любила. Среди них был мой отец, и судя по тому, какие их любовь дала плоды, он надоел ей очень не скоро. Правда, все равно надоел. Как я знала из слов бабушки мать просто пришла к нему со своим новым ухажером, и сказала, что любовь прошла, не зная о том, что скоро появимся мы с Викой.
У него было два варианта – убить ее или покончить с собой, он выбрал второе, хотя ему, конечно, никто не дал этого сделать – для того и нужны коммунальные квартиры, чтобы соседи ворвались в самый неподходящий момент. Только после этого его все равно никто больше не видел, и тем более мы. Нам остались только гены и его странные книги.
Похоже, мама подумывала в этот момент именно о нем.
Это был самый подходящий момент для того, что я задумала.
- Ты ведь любила ее больше... – с наигранным драматизмом шепчу я, отпускаю ее и разворачиваюсь к ней спиной, изображая обиду и скорбь, она хочет ответить, но я ей не даю, продолжая говорить, - это очевидно... Вика то, Вика это... а она... как она поступила с тобой!
Мама очень хочет возразить, но не знает, что сказать. Она снова начинает тихо плакать, на этот раз от осознания собственной вины передо мной, ну и перед Викой заодно, ведь это она виновата в том, что не уследила за девочкой и даже не заметила, как у нее появился мальчик Коля. 
- А может быть, ты будешь меня больше любить, если я буду, похожа на нее?! – с надеждой спрашиваю я, затаив дыхание.
- Ника... – ошарашено говорит она, и, судя по голосу, рыбка сглотнула наживку.
- Хочешь, я заменю тебе Вику... – еще немного, чтобы убедиться в том, что план удался.
- Ника, - я уже начинаю проклинать про себя их обеих, в ответственный момент, зацикливающихся на каком-то одном единственном слове, семейная черта, пожалуй, и вдруг мама соглашается и хвалит меня, - как же это благородно, маленькая моя... – она никогда не называла меня так, обращаясь с уменьшительно-ласкательными прозвищами только к сестре.
Я такая благородная, просто умопомрачительно благородная, я даже чувствую легкий укол стыда за все, что натворила. Но только легкий. И едва ли он помешает мне и дальше идти к поставленной цели...
Впереди меня ждет следующая стадия, пожалуй, самая неприятная. Я ненавижу косметику, шмотки сестры, ее манеру одеваться, и, конечно же, каблуки... Но это незначительная жертва, принесенная во имя, несомненно, важной цели.
А цель – оправдывает средства, иначе бы я на это не решилась.

Моя цель была смешна и банальна, но я старалась не думать об этом, воплощая в жизнь свой гениальный и до мелочей продуманный план. Цель училась в десятом классе, и была мальчиком Сашей, любовь которого однажды жестоко и насмешливо отвергла моя сестра, когда я сгорала от зависти, видя, как он сохнет по ней. Мне было глубоко плевать на всех поклонников Вики, но он был исключением.
Я почти на сто процентов уверенна в том, что и сейчас этот интеллигентный и воспитанный парень хранит в своей душе остатки чувства к моей бестолковой сестре, и у меня есть шанс воспользоваться этим.
И что он только в ней нашел? И что он только во мне нашел... Ведь мы же похожи до единой черты, мы одинаковы... Разница между нами лишь в том, что одна теперь сидит в темном подвале с заклеенным ртом, а другая наслаждается жизнью, дожидаясь у школьного крыльца того, ради кого затеяла все это.
Саша не заставил меня долго ждать – он получил записку и очень удивился, прочитав, что написала ее Вика. Сначала он заподозрил меня, но бедной незаметной дурочки-сестры даже не было в школе.
Неужели Вика пересмотрела свое решение, относительно него? Я уверена в том, что сейчас в нем борются надежда и страх что это всего лишь злая шутка. Очень в стиле нашей королевы красоты. Еще одна наша общая черта – исключительное чувство юмора, которое другим может показаться обычной жестокостью. Не так ли, сестренка?
Я не успеваю в сотый раз без тени сожаления подумать о Вике, запертой в подвале, появляется Саша. Я была права – он прячет взгляд и нервно хрустит сухожилиями пальцев, выворачивая их.
Если бы мы были не перед школой он бы обязательно закурил, я уверенна в этом. Ведь я очень хорошо изучила и его повадки тоже, жизнь невидимки располагает к наблюдению.
Но настал момент действовать, а не прятаться в тени своей сестры.
Теперь я – это она. А она... это она, в подвале, и ни к чему думать о ней.
Мама вчера постаралась на славу, мама у нас парикмахер, и ей ничего не стоило повторить на моей голове прическу ее любимой Викули. Ей ничего не стоило накрасить меня как ее и нарядить, словно я кукла. Поэтому никто не заметил подмены, я слишком хорошо знаю повадки своей сестры, чтобы выдать себя какой-то малейшей оплошностью. И мама тоже теперь смотря на меня видит Вику и от этого ей спокойнее, не так больно, и она почти не думает о сбежавшей дочери. А о той, которая не сбежала, здесь, не думает никто, как будто ее нет. Впрочем, так было и раньше.
О существовании Ники одноклассники вспоминают только когда нужно списать химию или попросить карандаш. О существовании Ники мать вспоминает, когда кого-то нужно отправить в магазин более ответственного, чем Вика, которая потратит все данные ей деньги на свои собственные нужды. О существовании Ники Вика вспоминает только когда Ника запирает ее в подвале школы.
И, конечно же, как я могла забыть... О существовании Ники мальчик Саша вспоминает, хотя нет, скорее просто узнает, когда нужно передать через кого-то записку объекту его воздыханий и преклонения.
А я тоже не помню о существовании Ники, ведь теперь я – Вика. И мальчик Саша, которого она так глупо и несправедливо отвергла, теперь тоже мой, как и ее жизнь, как все, что принадлежало ей. Нужно делиться, ведь мы сестры.
А я дарю ей потрясающую возможность почувствовать себя на моем месте. Образно. Сидеть в гордом одиночестве, когда никто не помнит и не знает о тебе. Какая ирония, не правда ли? Только я сомневаюсь, что кому-то придет в голову просить карандаш у нее в подвале.
Что кому-то вообще придет в голову искать ее там. Она же сбежала со своим любимым Колей... Она же собирается, черт побери, строить свою собственную семью.
Я хочу улыбнуться насмешливо, но чтобы не напугать Сашу, улыбаюсь дружелюбно и кокетливо, как это обычно делала моя сестра.
- Привет, - говорю я, пытаясь поймать его взгляд, но он все время смотрит мимо меня.
- Привет, - смущенно отвечает он, и спрашивает осторожно, - а ты не прикалываешься?
- Нет, с чего бы это? – с наигранной обидой интересуюсь я, тереблю прядку волос, ставших такими непривычными, после того, как над ними поработала мама.
- Это в твоей манере, - мы медленно идем вдоль школьного забора по асфальтированной дорожке, под ногами разноцветные листья. Я не привыкла ходить на каблуках, но я всегда наблюдала, как это делает Вика и запомнила кое-что для себя, что сейчас помогает ногам меньше уставать.
- Людям свойственно меняться, - замечаю я и пинаю листья носками туфель.
- Да-а-а? – недоверчиво протягивает Саша, и я вдруг ловлю себя на том, что в его голосе куда больше призрения и насмешливости, чем радости от встречи. Как же так? Неужели он разлюбил свою Викулю, и больше не мечтает быть ее рыцарем!? Да этого быть не может! Зачем же он тогда пришел?!
Я взбешена, раздосадована и слегка ускоряю шаг, походка вся комкается, перестает быть такой модельной и красивой. Но Саша не обращает на это внимания. Ему вообще больше не интересна Вика, и с каждым шагом я понимаю это все больше.
- Свойственно, - спустя долгой паузы сдержанно говорит парень, - и я тоже изменился.
- Правда? – растерянно переспрашиваю я, совсем выхожу из роли, но он и не смотрит сейчас в мою сторону. Вика в этой ситуации должна была сказать что-то другое, доказать что она действительно королева красоты, «мисс девятый «б» и несбыточная мечта каждого. Или наоборот броситься в слезы, растирать косметику по лицу, истериковать.
- Да, Вика, - какой железный тон! Как будто со мной сейчас разговаривает робот, а не мальчик Саша, сколько ненависти и цинизма, - и я тоже изменился. Я понял, как наивен был в своих чувствах, относительно тебя...
- Почему? – вместо того чтобы сказать что-то другое, так и просящееся на язык лепечу я, все-таки вспоминая, что я Вика, а не Ника, он сам напомнил мне об этом, и стоит исправить свои ошибки.
- Почему?! И ты еще спрашиваешь почему?! После того, как смеялась надо мной?! – мы дошли до помойки, и он остановился как вкопанный, я жалею об этом, потому что здесь отвратительно пахнет. Саша жестикулирует и машет руками, словно воображает себя вертолетом и хочет взлететь.
- Почему?! – продолжает он, раздувая ноздри и краснея от гнева и, кажется, стыда, - почему?! Ты унижала меня... ты... я никогда не забуду твои слова, тогда в парке, перед твоими мерзкими подружками и дружками! «Посмотрите, это Сашенька, влюбился в меня как последний кретин!» И после этого ты еще спрашиваешь, почему я изменился!? Не хочу быть влюбленным кретином... – а я стою ошарашенная, как будто меня сейчас облили ледяной водой, или наоборот горячей и вытолкали на мороз, и не знаю что сказать, глотаю воздух ртом.
Парк?... А об этом я не знала. Конечно, я следила за каждым шагом Вики, только мне не приходило в голову бегать за ней с биноклем по кустам и наблюдать с кем и где она гуляет. Значит, я пропустила что-то важное.
Значит, я пропустила что-то очень важное.
- Я ненавижу тебя, - добивает меня Саша.
Скажи по-другому. Я ненавижу Вику.
Я ее тоже ненавижу, если быть честной, и об этом не сложно догадаться. Я не заперла бы ее в подвале если бы относилась к ней как-то по-другому.
Мы близнецы, мы похожи внешне, но мы совершенно разные люди. И я ненавижу таких людей, как она, точно также, как она ненавидит таких людей, как я.
А теперь я ненавижу ее вдвойне. Потому что ее ненавидит Саша. Потому что она лишила меня последнего шанса быть с ним, пусть и применив на себя ее имя и ее жизнь...
Глупая безмозглая кукла. Ты считаешь, что все тебе завидуют?! Чему тут завидовать, твоей пустой никчемной жизни, или тому, что теперь ты сидишь в подвале, с заклеенным скотчем ртом?
И вдруг до меня доносятся какие-то голоса, я мучительно прислушиваюсь, забываю о Саше.
Двое старшеклассников, чертыхаясь, несут сломанную парту на помойку через пожарный выход.
- Откуда эта парта!? – бросаюсь я к ним, понимая, что мои расчеты не оправдались и сестренку могут навестить гораздо раньше, чем я рассчитывала.
- Из кабинета биологии... но нам и из подвала мусор велели вынести, - ответил один из парней, невольно любуясь мной – все-таки Вика чертовски прекрасна, глаз не отвести, и толкнул парту в контейнер.
Нет! – стучит в голове, и я, забывая уже точно обо всем на свете, кроме своей проклятой сестрицы, несусь в подвал.

У подвала уже стоит охранник, и возиться с ключами, вместе с ним завхоз, поправляет хозяйственные перчатки уже изрядно перепачканные в грязи.
- Эй, Вика, ты куда? – они оба немного удивленны моим безумным видом, да и вообще тем, что Вика Семенова вдруг соизволила поинтересоваться чем-то, кроме своего маникюра.
- Не ходите туда! – кричу я, и добавляю первое, что приходит в голову, - там... призрак!
Прежде чем они успевают что-либо сделать или остановить меня, я отталкиваю зазевавшегося охранника и просачиваюсь между решеток. Бегу по лестнице, не слыша их криков и просьб остановиться.
Я сбрасываю туфли, чтобы не споткнуться в темноте и не упасть, здесь слишком неровный пол и через тонкие носки чувствую битые стекла ног ступнями. Не самое приятное ощущение.
- Ну что, сестренка!? Ты здесь!? – спрашиваю я у темноты, не торопясь включать свет, сажусь на колени, начинаю шарить у стены в поисках подставки для пробирок.
Я слышу, как кто-то шуршит в углу, и не сложно догадаться кто это.
Вика. Или крысы. Или крыса-Вика. Кто-то из них, но это не важно.
Я нахожу то, что искала, резко вырываю пробку из пробирки, чуть не опрокинув содержимое на себя. Нет, оно мне понадобится, и я не для того воровала это из кабинета химии, чтобы сейчас неаккуратно разлить по грязному полу подвала.
Я иду в темноте, но откуда-то знаю, где тот самый стул, к которому привязана моя сестра.
- Твоя жизнь мне не понравилась, - шепчу я, как сумасшедшая, - она дерьмовая, честно. А ты... – она даже не может возразить, у нее рот заклеен скотчем, - полная дура. Ну, это все, что я хотела сказать, - и я выливаю часть содержимого туда в темноту, где по моим подсчетам должна находиться сестрица, - это за Сашу... – добавляю я совсем тихо, но она меня уже не слушает.
Кислота разъедает скотч у нее на лице вместе с кожей и у нее появляется возможность кричать. Ее крики разрывают пыльную душную тишину, но я даже не закрываю уши руками, это уже не имеет значения.
Я залпом выпиваю все оставшееся в пробирке.
Мы же сестры, мы все должны делить поровну.
4 марта 2010