Флобер. Глава 43

                Глава XLIII 



                1867


     «Политический горизонт омрачается». Никто не может сказать, почему, но он омрачается. Прямо-таки чернеет. Буржуа боятся всего! Боятся войны, боятся рабочих стачек, боятся смерти императора (возможной). Чтобы понять степень одурения, охватившего всех, надо вернуться к 1848 году. Как раз сейчас я много читаю о той эпохе. Впечатление глупости, которое я выношу из этого чтения, усугубляется моими наблюдениями над современным состоянием умов. Так что на меня наваливаются целые горы кретинизма.
   
                ***

       Аксиома: ненависть к буржуа – это начало добродетели. Под именем буржуа я разумею как буржуа в блузах, так и буржуа в рединготах. Только мы, люди образованные, и есть народ. Мы и храним традиции человечества. Глупость и несправедливость заставляют нас краснеть.

                ***

     Дорогая госпожа Жорж Санд! И я тоже спрашиваю себя, за что именно вас люблю. За то ли, что вы замечательный человек, или за то, что вы очаровательное создание? Не знаю. Верно одно: я питаю к вам совершенно особенное чувство и затрудняюсь дать этому чувству определение. 
     А вот моё «я» нынче смертельно мне надоело. Как этот тип порой садится мне на шею! Как медленно он пишет и как занудно жалуется на свой труд! А вы ещё сетуете на то, что успех даётся вам тяжело. Это вам-то!

                ***

     По случаю открытия Всемирной выставки во дворце Тюильри состоялся бал. Я отменно там развлекался. Сделал, дорогой мой старичок, неплохие наблюдения. Там были хорошенькие кокотки. Днём я разъезжал по городу ради своего романа. Провёл четырнадцать часов в экипаже.
     Драма молодого Дюма в театре «Жимназ» делает неплохие сборы, но публика к ней холодна. Ни одного хлопка. Что до спектаклей, то я их вижу у себя на бульваре Тампль чуть ли не каждый вечер, и всякий раз они меня забавляют. Дело в том, что в ресторане у Бонвале как раз напротив моего окна постоянно справляют свадьбы. В большом зале с огромными окнами я вижу буржуа и их дам, и они скачут, словно обезьяны. Все мужчины в чёрных костюмах, все дамы в белых платьях. Музыка совершенно не слышна, и зрелище это производит жутковатое впечатление. Вот только сейчас в небе чуть правее этого дома сияла луна. Величие там и ничтожество здесь составляли контраст, не лишённый изящества. 

                ***
 
      Будьте осторожны, вы вот-вот подхватите парижскую болезнь – жажду славы. Думайте лучше о своих книгах, о своём стиле и более ни о чём. Можете сколько угодно уверять меня, что вы работаете, а я утверждаю, что нет! Работать, в моём понимании, значит не оставлять забот о своём произведении до тех пор, пока ничего в нём улучшить уже решительно нельзя. Вы, насколько я вижу, достаточно заняты проблемой Истины, но проблемой Прекрасного – недостаточно. Вы тратите время, рассуждая о достоинствах и недостатках каких-то третьестепенных талантов. Бросьте вы их, всех этих Андре Лео и бог знает кого ещё! Возьмитесь хорошенько за классиков, высосите их до конца, не прикасайтесь к посредственной литературе. Насыщайте ум и память лучшими статуями и картинами, а главное – смотрите поверх народа, ибо это горизонт ограниченный и непостоянный.
       Если я позволяю себе говорить с вами в таком тоне, то, во-первых, потому, что вы удостоили меня своего доверия, а во-вторых, по праву литературного проповедника, который расплачивается за свои парадоксы собственной шкурой.   

                ***

     Роман, на мой взгляд, должен быть научным, то есть не выходить за рамки вероятного и обычного. В нём либо события вытекают из характера персонажей, либо, наоборот, сами характеры порождаются происходящими событиями. В жизни то и другое происходит одновременно.

      
                ***

  Вот уже в третий раз я вижу в Руане цыганский табор, и всякий раз испытываю к цыганам симпатию. Самое восхитительное в них то, что они возбуждают ненависть у буржуа. В этой ненависти есть что-то очень глубокое и сложное. Она объединяет всех так называемых «порядочных людей». Это всё та же ненависть, которую они испытывают к бедуину, к еретику, к отшельнику, к поэту, ко всему, что не есть серость и посредственность, и в этой ненависти прячется СТРАХ, страх всякого большинства перед меньшинством, которое может оказаться сильнее этого большинства, слишком много о себе вообразившего. Меня, человека, всегда берущего сторону меньшинства, эта ненависть бесит. Я подал цыганам несколько грошей, чем навлёк на себя недобрые взгляды толпы.