Флобер. Глава 44

                Глава XLIV 



                1867


     Кстати, о глупости: похоже, что официальные круги не на шутку разгневаны на папашу Сент-Бёва, выступившего в сенате против клерикалов, требовавших удалить из публичных библиотек книги Вольтера, Руссо, Мишле, Ренана и Жорж Санд. Вот вам первое политическое собрание первой страны мира. Что за бедная штука человечество!
   
                ***

       Вы вполне вежливо выплюнули им в лицо правду. Этого плевка они не сотрут. Сожалею лишь, что всё длилось так недолго. Умеренность и точность ваших слов тем сильнее выявили всю странность их нелепых заявлений. Нет, право же, не так уж они сильны, совсем не сильны! Им предстоит только слабеть, а нам укрепляться! Если взглянуть на происшедшее с точки зрения грядущей свободы, то надо, быть может, благословить это религиозное лицемерие, которое нас так возмущает и которое имело наконец глупость высказаться открыто. 

                ***

     Чтобы не думать о преступлениях и безумствах мира сего, я бегу от него без оглядки, спасаюсь бегством в Искусство. Печальное утешение! Но за неимением другого сгодится.

                ***

     Мне кажется, что Париж вам вреден. Вы были строже к себе, когда читали лучшую литературу и не печатались. Для чего вам понадобилось описание окрестностей Жюмьежа, не имеющее прямого отношения ни к одному из действующих лиц и к тому же заслоняемое следующим за ним описанием Руана? Вы смещаете планы. Слова няньки, не являющейся действующим лицом книги, вы передаёте прямой речью. Это недопустимо. В таких случаях следует прибегать к косвенной речи.
  Что касается стиля, то в первом же абзаце я нахожу два определительных придаточных, из коих одно подчинено другому: «который охватывает во всю длину русло, которое она занимает», - и, что ещё досадней, вычурную метафору: «границы её империи». Империя реки? К чёрту эту империю!
  У вашей героини странный вкус в отношении нарядов. Она носит брошку-камею и  б р а с л е т  из  в о л о с – две гадости одновременно. А вот и того почище: «завершал туалет и придавал ему в целом некую пуританскую печать»!!! Ярость моя неописуема. Мне надо перевести дух!

                ***
 
    Арман Барбес, герой революции 1848 года, сидя в тюрьме Мон-Сен-Мишель в ожидании казни, читал Байрона и курил трубку.  Это очень достойно. К тому же он любил свободу, как любили её герои Плутарха, без громких слов. Когда я в тиши кабинета горланил свои фразы, этот человек на улицах рисковал жизнью. Мне показалось неуместным высказывать в письме к нему всё то хорошее, что я о нём думаю, - я бы выглядел льстецом. Мне кажется, этот человек шёл по верному пути, тогда как другие (и почти все наши) его утратили – увы!

                ***

    Французские войска вошли в Рим, чтобы помочь папе в войне с гарибальдийцами. 3 ноября они разбили гарибальдийцев в сражении при Ментане, и г-н Тьер в Законодательном корпусе приветствовал эту славную победу. Мой добрый мэтр, дорогая подруга господа бога, порычим же на господина Тьера! Есть ли на свете более торжествующий  болван, более гнусная бездарь! Нельзя даже представить себе тошноту, которую вызывает у меня эта старая дипрломатическая дыня, округляющая свою глупость на навозе буржуазии! Можно ли с более наивной и дурацкой бесцеремонностью рассуждать о народах, о философии, о религии, о свободе, о прошлом и будущем, о естественной истории! И что же? Каковы наши национальные гвардейцы: Тьер уже одурачил их в 1848 году, и вот эти бравые ребята снова ему рукоплещут! Проститутки вроде сегодняшней Франции всегда питали слабость к престарелым шутам. Тип господина Тьера представляется мне извечным, как сама посредственность. Он подавляет. Будем же как можно точнее изображать то, что нам ненавистно. Точность в этом случае – лучшая месть.