жесток в своём милосердии

Он был прекрасным художником. Я всегда восхищался его картинами. Все они были безумно красивы. К моему сожалению, он не понимал моего восторга. Каждую свою картину он пытался сжечь хотя бы два, а то и три раза, но каждый раз рядом, по велению волшебной палочки, оказывался я и всеми силами пытался его остановить. Его не признавали в мире искусств. Возможно, все люди, которые пытались раскритиковать его картины в пух и прах имели слишком замкнутый кругозор, либо же им просто не дано было понять всей красоты его произведений. Каждый его мазок нёс в себе свой смысл, свою суть. Каждый цвет символизировал, различные колебания человеческой души, будь то радость или грусть. Его рисунки завораживали моё воображение. Он стал для меня лучшим художником всех времён и народов. Он был гением, но не верил в это. Его мнение о себе было более замкнутым, более земным. Он считал себя безумцем, которому просто дали в руки кисть. Возможно, он и был немного не в себе, но его картины могли компенсировать любые отклонения в мозгу. Когда я приходил к нему в студию я часто замечал десятки новых набросков, которые были не менее гениальны, чем наброски Да Винчи или Климта, но он спокойно отбрасывал их в сторону, ссылаясь на то, что это лишь ненужный мусор. Некоторые, после моих недолгих уговоров их создателя, я оставлял себе на память. Ему они были точно не нужны, а вот мне очень нравились. Часто, когда мне было нечего делать, я садился за стол, раскладывал на столе десятки его рисунков и рассматривал их, и каждый раз находил в них что-то своё.
Мы познакомились с ним достаточно давно, на одной из его выставок, которые как обычно были полупусты. Впрочем, как я узнал потом – выставку его заставили сделать люди, с которыми он в то время имел тесный контакт. В общем-то, знакомство наше нельзя назвать необычным. Обычный разговор двух людей на выставке. После этого разговора мы стали тесно общаться и в конце концов стали тесными друзьями, во всяком случае, мне очень хочется в это верить. К сожалению, я не узнал имён и не увидел лиц людей, которые смогли заставить моего друга устроить выставку. Вскоре, после нашего знакомства, он сумел разругаться со всеми своими знакомыми. Удивительный человек, что тут ещё сказать. Его нельзя было назвать бешеным или агрессивным. Напротив, он был слишком спокойным. Относился к любой критике или похвале настолько спокойно, что казалось, это относилось ни к нему, а к какой-то другой персоне. На любую новость он реагировал одинаково, будь то плохая погода или смерть знакомого. Мне искренне хотелось верить, что если что-то случится со мной, на его лице появится, хоть какая-то эмоция. Он проявлял интерес только к тем вещам, которые непосредственно касались искусства. Его можно было смело называть фанатом своего дела. Когда он брал в руки карандаш, его глаза начинали гореть какой-то потусторонней, непонятной мне страстью. Казалось, будто в такие моменты им овладевает какой-то демон. Может это у всех художников такая профессиональная одержимость? К сожалению, мне не довелось узнать много художников, поэтому я могу судить только по моему другу. Единственное, что мне не нравилось в этом его состоянии, так это то, что его невозможно было отвлечь. Как бы я не кричал, как бы ни сходил с ума, он не отрывался от своей работы, он даже головы не поворачивал в мою сторону. Это сводило меня с ума. Но, за те картины, которые рождались на моих глазах, я готов был простить ему даже убийство президента Кеннеди. На самом деле, это был очень странный человек, но как я уже сказал не раз - очень талантливый.
Однажды, я зашёл к нему в мастерскую и как всегда застал его за рисованием. Он сидел за холстом и выводил линию за линией. Мне не хотелось его отвлекать, впрочем, я знал, что даже если я очень захочу, я его не потревожу. Он давно обещал показать мне одну из своих новых картин, но из-за моей занятости и его нежелания показывать свои творения, я не мог увидеть картину уже которые сутки. Искренне надеясь, что я успел приехать до того, как мой друг вновь усомниться в собственном таланте, я присел на стул и стал ждать. Ожидание моё было долгим и томительным. Долгое время мне пришлось сидеть, сложа руки, без возможности увидеть очередной шедевр моего друга. Любопытство, в буквальном смысле, пожирало меня изнутри. Через полтора – два часа он оторвался от холста, скользнул абсолютно безразличным взглядом по холсту и поприветствовал меня своей обычной фразой «А я и не видел, как ты зашёл». После этого я долгое время упрашивал его показать мне холст, над которым он так долго трудился. После долгих уговоров, которые иногда сменялись угрозами, он согласился показать мне свою новую работу. Как только он повернул ко мне холст, я увидел то, чего не видел доселе. Его работа была не просто гениальна, она была божественна. С холста на меня смотрела глубокими, пока ещё серыми, глазами молодая девушка. Она сидела в необычной позе, обхватив руками колени, но при этом повернувшись ко мне боком. Лишь её лицо я мог видеть в профиль, и оно было прекрасно. Я влюбился в эту девушку, с первого взгляда. После нескольких секунд взирания на картину, я выразил желание помочь ему во всём, что касалось этой картины. Я готов был купить кисти, краски и другие вещи, которые были необходимы ему именно для этого холста. По его ироничному лицу я понял, что он врядли примет мою помощь. На удивление, он моментально попросил меня о наборе кистей, уже и не помню какой марки и о красках. Кисти я нашёл сразу, а с красками вышла загвоздка. Мой друг попросил меня купить цвета отдельно, предварительно записав их на бумажке. Единственный цвет он попросил меня выбрать самому. Он сказал, что ему нужен какой-то необычный оттенок красного, но не яркий и не тусклый и ссылаясь на мой наточенный многими картинами глаз отправил в ближайшую художественную лавку. Я купил всё что нужно, меня этот факт удивил, обычно в этой лавке совершенно ничего нельзя найти, но вот красный… Я долго пересматривал образцы на холсте и никак не мог понять, какой из них нужен моему другу. Я остановился на двух цветах: кадмий красный и тёмный. Они мне приглянулись больше всего, и мне показалось, что они подойдут к той цветовой гамме, которую мой друг подобрал для картины. Я счастливый пошёл в его дом, не представляя, какие ужасы меня ждут после моего прихода. Как только я показал ему те оттенки, которые я выбрал… я честно думал, что он выльет содержимое обоих тюбиков мне на голову. Таким я его ещё не видел. Он был просто в ярости, рвал и метал. В конце концов, он успокоился. И вновь послал меня в лавку. Я честно не понимал, почему он не сходит сам. Он ведь точно знает, что ему нужно. Похоже, великий мастер был сегодня не в духе. Я вновь зашёл в лавку, принеся два тюбика кадмия. Продавщица посмотрела на меня, как на сумасшедшего, со словами «Я не понимаю, что вам нужно». Я вновь сел рядом с табличкой, на которой были размещены образцы красок. Долго и нудно я смотрел на оттенки красного. Признаюсь, у меня даже начало рябить в глазах от этих ярких цветов. Всё же, я выбрал. Решив, что этот точно подойдёт, по своей глупости, я взял лишь один тюбик этого цвета. Карминово-красный. Красивое название. Я был уверен, что это именно то. Впрочем, в данной ситуации я не мог быть ни в чём уверен стопроцентно. Вновь войдя в квартиру, я с порога протянул ему тюбик с краской…да, похоже, его соседи в тот вечер выучили много новых слов. Таких криков и брани я не слышал в своей жизни никогда. Ну, и как всегда всё свилось к тому, что он бездарен, а я – дальтоник, ничего не понимающий в искусстве. Я смирился с этим заявлением. Мне вновь пришлось идти в лавку. Был уже глубокий вечер. Бедная девушка – продавщица перестала смотреть на меня как на сумасшедшего после того, как я полчаса просидел в лавке и немигающим взглядом смотрел на оттенки красного. Может быть, она просто смирилась, а может ей стало по барабану на меня, как на личность. Её наверно дома ждут, а я тут сижу, как идиот и убиваю время. В конце концов, она не выдержала и произнесла фразу, которой я ждал почти пятнадцать минут «Может, вам что нибудь подсказать?». Я взорвался фонтаном радости, который, к нашему с ней сожалению, пропал почти моментально. Мы с этой милой девушкой просидели почти час, пялясь на образцы. Её орлиный глаз так и не помог мне выбрать нужный образец. После того, как я рассказал ей цель покупки, её отношение ко мне изменилось. Она посмотрела на меня с такой жалостью во взгляде, которую невозможно было описать. В конце концов, эта девушка мне много рассказала про моего друга, особенно о том, какая он загадочная и глубокая личность. Со многими словами я уже готов был согласиться. Продавщица резко встала, зашуршала среди коробок с масляными красками и наугад протянула мне один тюбик. Я перевернул его этикеткой вверх. Надпись на тюбике гласила: «Бургундский». Мне, честно говоря, было уже совершенно всё равно, как он называется и, что вообще находится в этом тюбике. Пусть даже цианистый калий, это уже не мои проблемы. Когда я возвращался из лавки часы показывали одиннадцать часов ночи. Я два часа проторчал в этой лавке. Я думал о том, что если ему придётся не по нраву и этот цвет, то я наверно убью его. Когда я зашёл в мастерскую…да, я готов был его убить уже в реальности. Он был увлечён картиной. Рисовал маслом по холсту, как ни в чём не бывало. Я понял, что либо проторчу тут ещё два часа, пока он не отвлечётся, либо кинуть ему тюбик трёхочковым прямо в голову и уйти. Я решил остаться – друг, как ни как. Впрочем, мои ожидания по поводу потраченного времени не подтвердились. Он отвлёкся на меня буквально через десять минут, после того, как я зашёл. Его глаза продолжали светиться, он словно ждал, что я принёс именно то, что нужно. К сожалению, это оказалось не то. Мало того, это было даже мало-мальски не то, на что он рассчитывал. Примерно в двенадцать часов ночи я ушёл от него, злой как чёрт. Мы с ним поругались насмерть и мой друг меня выгнал. Первый раз в жизни он на меня действительно оторвался. Правда, и я не пожалел слов в его адрес. Я шёл домой с мыслями, как бы завтра пересечься с ним и извиниться за всё, что наговорил…Проснулся я рано. Даже слишком. Впрочем, для моего великого художника не существовало слов рано и поздно, ночь и день. Если он был увлечён работой, он готов был просидеть за ней всю неделю, не отрываясь. Я шёл к нему с надеждой, что он уже давно забыл обиду и как ни в чём не бывало сидит за своим холстом. Самым первым, что насторожило меня, когда я зашёл в мастерскую, это то, что дверь в его мастерскую была открыта. Обычно он запирал двери на ключ, а тут вдруг забыл. Когда я уходил от него, я оставил двери не запертыми. Возможно, он ещё не вставал из-за холста и поэтому забыл закрыть дверь. В его мастерской как всегда приятно пахло масляными красками, но теперь в этот запах вмешалось ещё что-то. То ли запах железа, то чего-то такого. Я не знал точно, но этот запах был довольно едок. Как только я зашёл в комнату я увидел её. Картину. Она была готова. С неё на меня смотрела прекрасная девушка. Рядом с нею были какие-то странные нити серого, серовато бардового и тёмно красного. На самой девушке было не слишком яркое, но и не тёмное платье. Она была настолько прекрасна, что я не мог отвести взгляд. Картина была божественна. Взгляд её голубых глаз...я уже где-то видел эти глаза. И тут я вспомнил про своего друга. Раз его нет за холстом, значит, он либо заснул в другой комнате, либо ушёл куда-то. Я посмотрел всю квартиру, но его нигде не было. Опустившись на корточки рядом с картиной, я начал в неё вглядываться. Какой же цвет он использовал? Может быть, нашёл что-то своё. Но этот оттенок был действительно безумно красив. Я зашёл в ванную, чтобы убрать лишнюю грязь с рук и всё-таки притронуться к этому произведению искусства. Как только я открыл дверь я воистину ужаснулся. Такого страха я не испытывал никогда. На полу комнаты лежал мой друг в луже крови. Его левая рука была перемотана бинтами. Я видел сквозь непрочные повязки жуткие порезы. Их было ровно пять. На его запястье виднелась открытая рана. Видимо, она была той, которую он был уже не в силах перевязать.. Я видел бордово - красную жидкость. Она пугала меня. Он лежал в луже этой алой жидкость. В луже крови. Рядом, лежала небольшая миска с стянувшейся плёнкой красной жижей. В этой миске лежала новенька кисточка. Я почувствовал как мне стало плохо. Ноги не держали меня и я упал там, где стоял. Что было дальше я не помню. Проснулся в больнице. Я навсегда запомнил этот случай и этого человека. Я не забуду его никогда. Он останется для меня величайшим художником мира из всех…